Игра не стоит свеч.

Исчезать с временных границ этой вселенной. Топиться в собственных слезах и крови. Кричать, как и в душе, так и на поверхности. Срывать горло до хрипоты, стонать, скручиваться на бетонном полу. Когда холод пробирается глубоко под кожу, в легкие, кровь, мозг. Лед покрывает сердце, подыхает от собственных мыслей и желаний. От собственной ненависти, от того, насколько ты стала ничтожна. Чувствовать себя дешевкой, ни к чему не пригодной, ненужной вещью. Все, что собирается в голове, нужно выбросить в утиль. «Боишься? Конечно, что ты боишься. Ничтожество. Пережить столько и до сих пор бояться так по-глупому!» Интеллект смылся в жестокости, дружба забылась, любовь потерялась под пытками. Пустая оболочка, от которой теперь никакой пользы. Никакой. Никто не поймет твоей боли. Ты теперь чужая среди своих. Разве это не очередной трюк судьбы? Целую неделю умирать от боли в теле и душе, страдать от того, что он сделал её своей копией. Смоделировал по себе. Что же вполне удачно. Картина завершена. Она ненавидит все. Себя, его, всё вокруг. И жизнь, как суть бытия. Мысли о самоубийстве, мысли о его убийстве. Но, черт побери, ни о том, чтобы вернуться назад. Ни единой. Страх? Но страх чего? Увидеть друзей? Увидеть себя в обществе? Знать, что он покончит с собой без её помощи? Страх - этого никогда не забыть, переживать снова и снова. Вспоминать это лицо, впадать в истерику и не смочь никому объяснить. Ведь она никогда никому этого не расскажет, это навсегда останется только их тайной. Такой жестокой, кровавой, насильственной, ужасной, с привкусом смерти и блевотины. Да, это только их тайна. И кто выживет из этих обладателей большой тайны, решать им. — Я больше так не могу. Тихий, ледяной, металлический голос Гермионы, как эхо её собственного тела. Возле точно таких же холодных, металлических дверей, за которыми сидит он. Он снова заползает в её мысли и роится там, как змея. Шипит и осваивается. Грязный Малфой, её собственная таблетка смерти. — Ты должна была набраться сил, буря, кажется, почти закончилась. Если ты готова, то иди. — Чёртов Малфой. Она шепчет, спускается по стене на пол, зарываясь пальцами во вновь чистые и шелковистые волосы. Разорвать бы его на куски, пусть бы сгорел в адском огне. Ненависть и жалость такие похожие чувства. Ненавидеть его и жалеть. Так комично. Девушка сгибает кисти рук, дрожит, и по бледному, как фарфор, лицу стекают слезы. Ни истерики, ни плача. Только слезы. Сломанная нервная система дает о себе знать. — Как же я тебя ненавижу. — Ты пришла сюда, чтобы сказать очевидное? Или всё-таки что-то ещё? Его голос ровный, спокойный. В нем не слышно ни одной ноты сарказма, сожаления. Чудовище. Если бы не все то, что происходило последние дни, она бы уверенно сказала, что он чудовище без чувств. Но нет, он сожалеет, он чувствует вину, страх. Это есть. Но это давно не тот Драко Малфой, который задирал их в школе. Совсем не тот. Война сломала его, сломала всю жизнь. Слабый, слишком слабый. И только потому поддался на все это. — Я боюсь. Я боюсь того, что ты сделал со мной. Я точно такая же, как ты. Я думаю твоими словам, всё твое во мне. Ты, словно закладывал это мне в генетический код весь этот месяц. Я прокручивала то, что ты говорил мне, и то, что я думаю. Самоубийство, ненависть к себе, ко всем вокруг, страх одиночества. И при этом отчужденность. Ты понимаешь? Я стала тобой. — Это, наверное, плохо. — Малфой, ты конечно сумасшедший, но не думала, что ты тупой. Я боюсь, что мне придется жить с нормальными людьми. Боюсь того, что будет, когда вернусь. Возможно, я сойду, как и ты с ума? — Не сойдешь. — Ты не можешь этого знать. — Ты Грейнджер, ты не можешь сойти с ума. — На сегодняшний день этот аргумент потерял действие. Знаешь, помимо всей моей ненависти, я правда не хочу знать тебя таким. Уж лучше ты бы остался хорьком. — Неужто тебя это волнует? — Не сказала бы что очень. Конечно ты последний из людей, кто заслуживает прощения. Но проблема в том, что ты не всегда был таким, и я знала тебя другим. Пусть ты был просто папенькиным сынком с замашками аристократа, относился ко всем с презрением. Но ты не был этим Малфоем. И я не хочу, чтобы ты оставался им, но ничего не изменишь. Она опускает голову, крепче впивается ногтями в кожу. Хочется закричать из-за того, что она сказала. Зря. Она дура, безвольная, просто неудержимая. Делает что хочет, говорит, что хочет. На ее лице расплывается улыбка. «Пусть он знает, что в душе я нормальная. Пусть жалеет ещё больше...» — А если я тебе скажу, что есть шанс всё забыть? Едва держась в реальности этого мира. Сдержавшись от резкого воображаемого толчка. Она срывается с бетона, поспешно достает ключ из заднего кармана джинсов, которые она удачно превратила в шорты после той ночи. Плечи, дрожащие, прикрывает легкая ткань черной рубашки Драко, подвязанная на талии. Несколько секунд суетится перед тем, как открыть дверь. Стоит ли вообще ее открывать. Что-то, словно толкает её к этому. Гермиона удивительно верит ему. — Малфой? — Нет, я не лгу. Это меньше всего, что я теперь могу делать. Не лгать тебе. Стряхнув с головы всю пыль, которая была пущена ей в глаза. Все то, как он пытается оправдаться в её глазах, больше, чем просто жалко. Стук сердца гордо отбивает чечетку, когда кровь стучит в висках, пробирается в сознание такого унизительного бытия девушки. Держаться за этот почти пустой, невидимый, едва ощутимый шанс. Её последняя возможность. Просто держаться и верить, словно маленькая девочка. «Только не подведи меня...» Резкий поворот ключа в замочной скважине. Она сначала неуверенно, а потом с непонятно откуда появившейся смелостью открывает дверь, что выдает такой противный, пронзительный звук. А главное - такой знакомый. Впервые она сюда заходит, а не сидит, забившись в угол, ожидая очередной казни от её личного палача. Бросает в холодный пот, когда воспоминания набегом врываются в память, разрушают всё вокруг, крушат, ломают то, что она пыталась приглушить. Взгляд, что скользит по кровавым пятнам, по тому месту, где её тело должно было корчиться от боли. Из серой массы бетонных стен и засохшей крови выбиваются платиновые волосы, утратившие свою прошлую жизнь. Он слишком бледный, даже для Драко Малфоя. Синяки под глазами и взбитые кулаки в кровь. Жалость вперемешку с ненавистью? — Что это за шанс? Он сидит, не пошевелив ни одним мускулом. Запрокинув голову назад, подогнув колени и выставив на них руки. Он уничтожает её взглядом, в котором нет ни капли жизни. Пересохший океан, как и она. Бесполезно пытаться отбросить очевидное - они похожи. Не то, что похожи... Идентичные. Каждая часть его вложена ей в мозг. Осторожно и бережно вырезанная на душе. — Хватаешься за любую возможность? Словно прочитал мысли, словно это он вбил ей в голову это. От его болезненной ухмылки начинает медленно тошнить. Особенно, учитывая все текущие обстоятельства и то, где она снова стоит. В собственной камере пыток. И преследует её уже целый месяц. — Как будто это плохо? Я хочу вернуться назад без этих воспоминаний. — Только тебе от этого не станет легче, всё, что ты чувствуешь останется, единственный плюс этого - ты не будешь знать откуда эти ощущения. — Всё равно. Сделай это. — Это не так просто, Грейнджер. — Его голос звучит устало, хрипло. Срывается на кашель сжимая кулаки. — Малфой, ты в порядке? Его кашель громко дрожит и разлетается по коридорам дома. Его пустота глушится их голосами, что так жадно не дают закончить друг другу фразу. — Да. — Я провела в этом подвале месяц и не простыла, а ты за неделю сумел подхватить лихорадку. Тебе это не кажется достаточно комичным? Он судорожно провел изящными, аристократическими пальцами по неестественно бледному лицу. Кажется, в сумерках холодной комнаты можно было разглядеть у него на лбу капли пота. Он устал и измучен. Его уже второй день трясет в лихорадке, а он лишь упивается этим чувством. Ощущением бессилия и боли в груди, горле. Ему нравится, что его тело страдает. Теперь он должен почувствовать хоть маленькую долю того, что чувствовала Грейнджер. Его Грейнджер. — Мне кажется это весьма метким. Хотя умереть от лихорадки было бы забавно. — Ты не умрешь от лихорадки. — Грейнджер. — Не перебивай меня. Я сказала, что ты не умрешь от лихорадки. У тебя есть как минимум два незаконченных дела. Починить меня и починить себя. Если хоть с одним ты не справишься, то можешь смело подыхать хоть от лихорадки, хоть от малинового варенья. Но сначала, перед тем как подыхать, ты сделаешь то, что я сказала. Девушка присела возле него, замечала, как на его лице появлялись только ему понятные эмоции. Вокруг их жизни были киловатты грусти, нестерпимой боли. Если бы не этот месяц, если бы не его безумие, они могли бы найти общий язык. И теперь, к сожалению, их разделяют километры неисследованных дорог. — Я бы мог сказать тебе, что ты не изменилась. Такая же выскочка, но нет. Ты теперь жестока. И как бы мне не было жаль, такая ты мне нравишься больше. — Вставай и поднимайся в гостиную. Я найду что-то от лихорадки, и ты расскажешь мне всё. Шевелись! Вся жизнь теперь на подобии цирка. Рисовать что-то на страницах судьбы, вычеркивать написанные фразы. Исчезать из поля зрения собственного сознания. «Полностью сошла с ума. Лечить Малфоя?» Тащит бремя, которое нужно отпустить. А он, словно пустил корни в твое тело, крепко прижившись, сжимает в судорожной боли каждый атом тела, аорту сводит от нехватки крови. — Надеюсь, ты не умрешь от этого зелья, ну, по крайней мере пока не исправишь меня. Гермиона подала кружку с разведенной смесью, от которой должно было стать лучше в течение двадцати часов. Мало для её насильника, но он нужен ей для достижения её цели. А там уже пусть сам решает, что должен делать. Умирать или гнить в этом мире, зная, что натворил. — И почему такая ты мне нравишься больше, чем прежняя Грейнджер? — Потому что ты лепил меня для себя. Вот и имеешь. Она садится в кресло напротив Драко, он наблюдает за каждым её движением. Морщит нос от одного запаха этого зелья. Теперь он похож на обычного человека. Почему именно ему надо было становиться таким? «Грейнджер, какая же ты всё-таки наивная. Почему, несмотря ни на что, меня до сих пор тянет к тебе?» — Может, хватит? Ты на меня за этот месяц не насмотрелся? Пей зелье и рассказывай. — Гермиона. — Ты меня никогда не называешь по имени. — Я не хочу тебя отпускать. — Ты что? Прости? Он глотает противное зелье и отставляет кружку подальше от себя, чтобы не слышать этого запаха. На несколько секунд сжимает виски. Голова кружится, дискоординация движений. Он молит, чтобы она не восприняла это слишком серьезно. — Я не имел в виду, что тебя не отпущу. Наоборот я сделаю для этого всё, что от меня зависит. Но я не хочу этого. Ты единственное, что держит меня. Мерлин, мне так жаль, до боли жалко. Но еще тогда в кафе, того Малфоя ты интересовала, как свежий материал для творения, я хотел только с кем-то поговорить. Ты всегда отличалась большой чувствительностью, еще в Хогвартсе. Я знал, что ты не откажешь, хотя недолюбливала меня. Но я не хотел, чтобы так всё обернулось. — К чему этот эпилог? — Я скажу к чему только, когда сделаю всё, чтобы ты смогла забыть этот ужас. — Малфой, ты же ничего не задумал? Хотя ты бы мне всё равно не рассказал. — Грейнджер поднимается, собирая несколько пустых баночек и грязную кружку. Её стихия — порядок. Она любит, когда всё разложено по полочкам, правильно. Как в жизни, так и в доме. — Я правда ничего не задумал. — Я всё равно тебе не верю. Но надеюсь, что это правда. Так что на счет шанса всё забыть? — У меня недалеко от дома спрятана палочка. Твоя палочка, Грейнджер, которая теперь не поддается никому кроме меня. Я знал, что она в безопасности пока идет буря, так как добраться до неё у меня не выйдет. А ты не сможешь ею воспользоваться. Это было опасно. — Ты сломал мою палочку у меня на глазах? Это ведь была моя палочка? — Иллюзия. — И ты можешь наслать на меня Обливиэйт. Что ж умно. Но проблема в том, что я тебе не доверяю, и ты можешь меня убить. — Я тебя не убью. — Ты лично нет, но вот он…