Игра не стоит свеч.

Казалось, уже давно была поставлена точка. Уже не будет никакого продолжения игры. Но вот появляется еще одна, а потом и третья точка. И конец растягивается в ряде многоточий. Казалось все должно было развеяться порохом по пустыне, исчезнуть под проливным дождем. Но нет, она так и оставалась стоять, прикованная стальными цепями боли и предательства. Она кричит, и кричит так, что по стеклу жизненного сознания побежали трещины. Жива, ее тело живет, ум брыкается в предсмертных конвульсиях, а принципы уже давно сгорели дотла под горящими руками Малфоя. Границы стерты. Весь пережитый опыт прячется в темные оковы судьбы. Каждый день сдирает, разрывает сознание. Страх за свою душу, за то, что должно выжить и вернуться в обыденность. Никогда больше она не позволит ему так на нее смотреть, трогать и никогда не предаст себя, желая этого. Он искусный любовник, с этим не стоит спорить. Но хуже, что он насильник, её насильник. А она, как мазохистка отдалась в лапы своего ночного ужаса. Драко медленно складывает в портфель необходимые вещи. Девушка каждый раз отводит взгляд, скрывается от него, читая книгу, название которой не то чтобы не помнит, не знает. Что-то такое на душе творится, болит? Возможно ли это? Возможно, одновременно испытывать удовольствие, ненависть, сострадание и желание? Пожалуй, никто в этой вселенной не сможет ей объяснить. Никто. — Я вернусь через четыре пять часов. А если не вернусь, то думаю, ты не очень расстроишься. — Я буду ждать не тебя, а палочку. А так как ты только можешь ею пользоваться, ты входишь в комплект. Будь добр вернуться, а затем катиться к чертовой матери, — не поднимает голову, перелистывает страницу, на которой не прочитала ни слова. Блондин ухмыляется её словам, её манере, её поведению. — Попробую выполнить твои поручения. Не грусти за мной, принцесса. Поцелуй на удачу? — наконец девушка встречается взглядом с его ледяными глазами и выгибает бровь. Такой искренний и обжигающий жест с его стороны. Осторожно, Малфой, ты разжег огонь, который может поглотить и тебя. — Поцелуй себя в задницу, Малфой. — А несколько часов назад ты была совсем другая... — на секунду ему показалось, что она погрузилась в свои размышления и сейчас будто резко выныривает из ледяной воды. — Все, что было между нами можешь считать миражом. А я не считаю нужным упоминать или обдумывать то, что произошло. Ты получил, что хотел. Я предала свои принципы. Не все получили желаемое, однако ты сотрёшь мне память и можешь потом хоть резать вены, хоть дрочить на меня. Мне чисто все равно. А думать о тебе мне совсем не улыбается. Поэтому просто иди. Её взгляд опускается и, кажется, вот-вот погаснет. В ней щелкнул выключатель, запустил самоуничтожение. Она сожалеет по своим принципам, но не из-за проведённого времени. Не потому, что они переспали. И это пугает, пугает до чертиков. Так не должно быть. — Твой цинизм ранит мою душу. Знаешь, если ты думаешь, что я слишком жалкий или не достоин того прощения. Возможно, ты и права. А, возможно, каждый заслуживает второй шанс. И я его себе дам, стерев тебе память. Однако я буду все помнить. Каждую деталь в тебе, каждый изгиб твоего тела и твой голос. Как ты пахнешь моим шампунем, как горчит привкус кофе, а глаза. Твои глаза, в них столько эмоций и столько ненависти. От этого мне больно. Так больно ещё не было. Ты стала моим собственным адом и моим собственным спасением. И только от тебя зависит кем ты останешься. Подумай об этом... Чертов Малфой, почему он снова врывается в её мысли паршивыми, ничего не стоящими словами. Никто не должен этого делать. А ему это удается каждый раз. И вот в одиночестве среди стен, что уже приелись своей серой краской, между потертой, но изысканной мебели, на грани декабря. Ей нужно, чтобы кто-то спас её, чтобы она помогла сама себе. Пустить боль и забыть его. Простить ему и себе. Это нужно сделать перед тем, как он сотрет все это из памяти. И она даже знает, как это сделать. Записка себе в будущее. «Милая Грейнджер, Гермиона, я. Не знаю, как нужно это писать и что именно я вообще собираюсь к тебе, то есть к себе, донести этой запиской, но попробую выяснить при написании. Итак, начнем издалека. Тебя не было в обществе уже больше месяца. Не пытайся выяснить это и не ищи причины узнать, что именно с тобой произошло. Я тебе говорю, как та, что стерла эти воспоминания. Ты теперь свободна и никому ничего не должна. Но думаю, что ты чувствуешь изменения в себе? Не отталкивай их, прими. Это к лучшему. Также не пугайся своих шрамов, забудь. Это не важно. Ты жива, а это единственное, что тебя должно волновать. Я уверена, что тебя беспокоит Малфой, в квартире которого ты оказалась. Так вот, скажу так. Не верь ему ни в коем случае. Смотри в глаза, и ты узнаешь по ним все, что нужно. Но знай, что ему нужна помощь. Он не справится сам с тем, что пришло в его жизнь. И нет, ты не обязана ему помогать. Сегодняшняя я точно бы послала его в задницу, при этом хорошенько врезав ему. Но ты, пришедшая мне на смену должна задуматься. И ты задумаешься. Если в его глазах кроме боли и искренности нет ничего, ты можешь верить. Заставь его расколдовать палочку и забери её у него. И спроси, хочет ли он забыть то, что ты забыла. Но ни в коем случае не иди на провокации с его стороны. На подведение или подстрекательство. Он больной — после того, что он пережил трудно не потерять рассудок. И я его ни в коем случае не оправдываю, но подумай стоит ли ему помогать. Знаю, что на душе у тебя паршиво. Терпи, дорогая, терпи. Все пройдет. И ты свободна. Найди причину жить дальше и не сдавайся. Все будет хорошо, ты только верь в это!» Опять дрожит и чувствует, как по щекам текут ненавистные слезы. Не хочет, не может этого терпеть. Это слишком для неё. Хочется уже и сейчас избавиться от этого. Словно изнутри скребут когтями, вырываясь на поверхность воспоминания. То, как он её трахал, как издевался, как бил и унижал. И как она вчера отдалась ему, зная и еще чувствуя эту боль в себе. Прячет листок бумаги со своим изложением мыслей себе под рубашку, запихивая между джинсами. Так она точно почувствует, что что-то не так. А через секунду сметает со стола вазу и кружку, переворачивает стул и кричит. Впервые отдается чувству истерики. Теперь она свободна кричать и плакать. Дайте ей такую возможность, и она зальет паркет слезами. Хрипит от боли и опускается на колени, зарываясь руками в лицо. Прячется от самой себя. Больно, как же больно и невыносимо от этого. Забыть, побыстрее забыть. Просидела в такой позе более двадцати минут с беспорядком вокруг, с разбитым взглядом. Он пришел, лишь пренебрежительно осмотрев её творения, и с переживанием посмотрел на нее. — Ты в порядке? — Сорвалась. Напомнишь, я тебе заплачу за вазу, — равнодушно бросила в него эту фразу. Поднялась с колен, поправляя одежду, волосы, убеждается, что не видно записки. — Я до сегодняшнего дня не знал, что она у меня есть. Что же одной больше, одной меньше, — блондин медленно стягивает с себя курточку, отставляет в сторону рюкзак. Что-то с ним не так, ему страшно? Он боится её отпускать? — Ты принес? — Да, если ты готова, то я могу хоть уже её применить. — Подожди минуточку. Его взгляд внимательный и цепкий, хватается за неё и тянет из неё силы и всякую смелость. Еще немного, ей осталось уже совсем немного. Перетерпеть это. Она отбрасывает назад волосы и хмурит брови, будто продумывая трудный план побега. Ей хочется сказать нечто важное и кое-что содержательное. Делает шаг к нему ближе и останавливается на расстоянии вытянутой руки. «Какой же у тебя взгляд, Малфой, эти глаза могли бы меня свести с ума...» — У тебя есть, что мне сказать? — Есть. — Так говори. — Пока тебя не было, я долго думала. Раскинула все детали по полочкам, как прежде. Мне всегда хорошо удавалось, и вот на чем я остановилась. Ты гниешь изнутри, тебе нужно за что-то держаться. Будь то я или золотая рыбка, безразлично. Просто ты не протянешь без якоря больше, чем полгода. Ты сорвешься и вернешься туда, откуда начал. — Что ты предлагаешь, Грейнджер? — он казался очень серьезным и ни капли не похожим на того Малфоя, что только зашел в дом. — Дело заключается в следующем. Ты мне противен, но не будешь противен той Грейнджер, которая появится после Обливиэйта. Не гарантирую, что что-то получится, но ты должен попробовать. — Нет, я не буду этого делать. — Мне все равно хочешь ты этого или нет. Но ты не срывался уже неделю, и это должно продолжиться. Если ты знаешь другой способ, скажи? Какой? Что еще тебя держит здесь кроме меня?.. — она выгибает бровь и снова бросает в него свой горящий взгляд, - нет, у тебя ничего нет. Оставь мне воспоминание о кафе, о том, как мы вчера переспали. Я ненавижу тебя, и та Гермиона почувствует это. Но я оставила для нее кое-что, что заставит её задуматься, и прошу тебя сейчас решить. Это твоя судьба. И я прекрасно понимаю, что ты этого не заслуживаешь, что я должна бросить тебя здесь подыхать, но не могу. Черт побери, не могу. Ты, словно пиявка, вытаскиваешь из меня мою ненависть и закачиваешь жалость и сочувствие. — Ты хочешь это сделать для меня? Почему? — Ты мертв внутри, гниешь, словно труп. И я в силах это изменить. — Я так хотел, чтобы ты это сказала, чтобы не бросала меня, после того как я нанесу заклятие. Помнишь, что я обещал кое-что тебе рассказать? — он делает едва заметный рывок к ней и закладывает руки в карманы. Ею руководствуется интерес, азарт, но никак не здравый смысл. Именно поэтому она стоит здесь, говорит ему это и слушает вообще его. — Что? — Тогда слушай. Где-то, наверное, три года назад, когда ты предпочла карьеру вместо Уизли и стала появляться на первых полосах газет, я обратил на тебя внимание. Ты задела меня, не знаю, чем и как. Но я стал чаще думать о тебе. Где-то в моем сознании всплывал твой образ. Я стал думать о тебе и тогда, когда ты появилась в том кафе. В этом чертовом платье и с кое-как забранными волосами, я потерял себя и потерялся в тебе. У меня пронеслось в голове: «Почему она такая идеальная?» И этот твой вопрос: «Как ты?» Он полностью вывел меня из равновесия. Ты за эти годы была моим образом, что не давал опуститься вниз. Повторюсь, я не знаю, почему и как, но мы с тобой до этой встречи в кафе не виделись. И когда я тебя увидел, то понял, что нет ничего прекраснее, чем твоя кожа, твои глаза, твое лицо и нежные контуры тела, твой бархатный голос, что пробирает до самых костей. Я был сумасшедшим влюбленным мальчишкой. И мой внутренний сумасшедший Драко услышал. Именно поэтому мне так жаль, потому что первый раз, когда я позволил себе испытывать что-то вроде чувств, я разрушил это. Ты меня ненавидишь, а я ненавижу себя. Я потерял тебя в своей жестокости и безумии. Не дав даже на краешке языка испытать мои чувства. Это неправильно. Я неправильный. Если бы ты знала, что такое Малфой, который любит и которого любят, ты бы меня поняла. Почему я не мог тебя отпустить, почему ты стала моим адом и раем одновременно. Но чувства, которые я пустил, разрушили тебя. И какой еще неудачник может похвастаться тем, что, любя девушку, уничтожил ее? Только я. Только я могу такое донести миру. — Любя? Ты уверен? Так девушку не любят, — на одном дыхании ответила и опустила взгляд. Она знала, она все поняла, ей больше не нужно было ничего. Но зачем сказала это? Для чего? — Я разрушил себя и тебя своими чувствам. Поэтому я предпочитаю эгоизм. — Я поняла, Малфой. Ты любил меня или любишь, не знаю. И только я спасаю тебя. Разве можно о чем-то думать? Сделай это. Оставь мне три воспоминания: кафе, секс и эти слова. Остальное решится само собой. Девушка делает три шага назад. Где-то в области сердца у неё что-то ужасно болит и просит этого не делать. Не давать ему шанс или не стирать память? Четкой границы больше не существует. Она стерлась под мольбой ее тела и его словами о любви. Опять эти жалкие слова, снова он пытается ее заставить сочувствовать. И вот он протягивает вперед палочку. Ей страшно, что вместо заклятия забвения получит в сердце Аваду от сумасшедшего Драко, но разве сейчас есть разница между этим? Она убивает себя. Ту, что творилась целый месяц. Стирает и позволяет себе сжечь последние моменты своей жизни. — Встретимся на той стороне, принцесса. — Надеюсь, что к тому времени ты сгоришь в аду, — улыбка натянута, вынужденная, но ему этого достаточно. Более, чем достаточно. — Обливиэйт!