"Как стать бандиткой" — мастер-класс от историка

Спустя четыре года. Двадцатое апреля. — Здравствуйте, Наталья Аркадьевна. — Добрый день. Ваше имя, пожалуйста. — Маргарита Миронченко. Цепкий взгляд психолога осмотрел меня с ног до головы, не упуская ни одной детали. На долю секунды в её глазах мелькнуло удивление, которое сразу же растворилось за защитным барьером. Я её понимаю по двум причинам. Главное правило психолога — никогда не показывать своих настоящих чувств. Нужно, чтобы напротив сидящий человек ни за что в мире не догадался о твоих истинных мыслях; нельзя, чтобы он почувствовал превосходство. Ни один психолог не допустит, чтобы его обыграли, сыграв на чувствах. Вторая причина проста: не каждый день на приём приходит самый лучший студент университета, у которого, казалось бы, никаких проблем не должно быть. Только вот проблемы есть у всех. Мы часто этого не замечаем — или не хотим замечать. В кабинете стоял противный запах кофе и сигарет. Из-за дыма у меня слезились глаза, начиная болеть (с некоторых пор они стали слишком чувствительными). Наталья Аркадьевна оставалась спокойной, непроницаемой, терпеливо ожидая моего рассказа. А я молчала, не зная, с чего начать, как поделиться своими переживаниями с абсолютно чужим человеком. Порой не можешь признаться даже себе, а вот незнакомцу невольно раскрываешься. Интересно, с чего бы это? Загадка. — Меня мучают кошмары. Психолог откинулась на спинку кресла и улыбнулась краешками губ, посмотрев на меня с еле скрываемой насмешкой. — Тогда Вы ошиблись кабинетом, — едко заметила женщина. Я оставалась невозмутимой. Некоторые люди слишком поспешно делают выводы, не дожидаясь концовки. Наталья Аркадьевна была таким человеком. — Нет, я пришла туда, куда мне нужно. Дело в том... И я рассказала этой женщине, которой, по сути, было плевать на мою жизнь, всё, что меня так сильно волновало. Я рассказала о своём детстве, школьных годах. Всё это время она со скучающим видом прислушивалась к моему рассказу, но — странное дело! — мне было всё равно: лишь бы поведать кому-то, лишь бы не держать в себе. Я запнулась только один раз, когда дело дошло до второго семестра одиннадцатого класса, и как раз в этот момент Наталья Аркадьевна неожиданно встрепенулась, выпрямилась в кресле и мягко потребовала продолжения. Нехотя, медленно, срывающимся голосом, дрожащим от волнения, я рассказала ей и о новом учителе истории, а потом... Странно осознавать, что потом я просто растворилась в этом ничтожном рассказе своей жизни. Я чувствовала, как порой улыбка появлялась на моих губах, как иногда я тихо посмеивалась. Моментами я останавливалась, чтобы перевести дыхание и отпить несколько глотков воды, но потом сразу же продолжала. Очень часто я вспоминала мелкие детали и снова возвращалась к началу какого-то момента, чтобы рассказать заново, более точно и правдиво. Психолог выслушала меня до конца. — Невероятно, — прошептала женщина. Она смотрела на меня ошарашенными глазами, на которые я попросту не обратила внимания. По крайней мере, в тот момент. Но, как говорится, всё взаимосвязано, и это я пойму позже, намного позже. — Мне снятся кошмары, — повторила я, избегая смотреть в сторону Натальи Аркадьевны. — Я вижу обрывки из прошлого. Четыре года ничего не было, а тут... — У тебя есть личный дневник? — прервала меня женщина. Я с огорчением на неё посмотрела. Ей тут душу изливают, а она спрашивает о дневнике! — Вижу, что нет, — подытожила она. — В таком случае заведи его. Больше ничем не могу помочь. До свидания. Наталья Аркадьевна показательно уткнулась носом в свои бумаги, игнорируя моё присутствие. Только потом я поняла, что совет психолога оказался полезным: кошмары отступили, лишь изредка в темноте мне мерещились блестящие изумрудные глаза, но и они вскоре исчезали, а я всё чаще обращалась к чёрному блокноту в кожаном переплёте, перечитывала давно написанные строки и улыбалась, возвращаясь в такое мучительное и одновремнно сладостное прошлое. Я записывала всё, что только могла вспомнить из второй половины одиннадцатого класса, и радовалась, когда вдруг во время пары в голове звучали знакомые голоса, всплывали знакомые лица. И получалось так, что блокнот как будто разделился на две части: в одной я писала события и фразы, связанные только с одноклассниками, а во второй — связанные с учителем истории. Чаще всего я обращалась к первой половине, где нельзя было встретить часто повторяюющегося имени, но — увы! — там изредка мелькало ненавистное «Ян». * * * Сегодня седьмое октября, среда. Я хаотично листаю страницы блокнота, сидя на подоконнике в собственной комнате, подперев голову рукой, изредка выглядывая в окно. Весь блокнот был исписан, места больше не было, и теперь мне оставалось только перечитывать. Проблема в том, что я уже подошла к самому ответственному, сладостному и насыщенному периоду одиннадцатого класса, когда медленно подбирались экзамены, ссоры с отцом становились привычным делом, а учитель истории практически всегда был рядом, но всё-таки вклинивались и проделки одноклассников. Я вздыхаю, злюсь на себя из-за трусости и открываю страницы, на которых была заложена закладка, и начинаю с каким-то непривычным остервенением читать, снова и снова переживая давно минувшие дни. Пятое апреля, вторник. Паучковы, эти ходячие катастрофы, сегодня здорово повеселились на уроке химии. В целом, конечно, было забавно наблюдать за побледневшним лицом учительницы, когда братья вызвались провести опыт и, однако, провели его с точностью настоящих профессионалов, но появилась одна деталь, которая сыграла огромное значение. Когда учительница ушла из кабинета (её позвал девятиклассник по какой-то мистической причине), братья с хитрыми улыбками переглянулись и смешали реактивы, которые ни в коем случае нельзя соединять. Словом, половина класса после этого случая начала заикаться, а бедная учительница совсем перестала доверять подлым Паучковым. Они же остались вполне довольны. После урока Фиников заявил Македонскому, которые поинтересовался, что произошло: — Теперь у нас хи-хи-химия! А на следующий день между ними произошёл такой диалог. — Чё, у вас опять была хи-хи-химия? — Нет, матемамочки! Паучковы, с-с-с!.. Снова что-то взорвали! К слову, после этих случаев Василий Фиников окончательно плюнул на репутацию отличника и стал настоящим рокером. Я хохочу, перелистывая страницу, и принимаюсь читать дальше. Седьмое апреля, четверг. Костя решил сыграть с Ларионовым в странную игру, которую, я так полагаю, он сам и придумал. Суть в том, что один игрок загадывает какое-нибудь имя, говорит первую и последнюю буквы, а второй должен угадать, что это за имя. Если он не угадывает после трёх попыток, то человек, выбиравший имя, должен загадать желание проигравшему. Бессмысленно, правда? Но попробуйте-ка поспорить с самим Константином Паучковым. — Его имя начинается на «я» и заканчивается на «н», — с выражением лица, достойным великой гадалки, сообщил Костя. Витя нахмурился, задумчиво уставился в одну точку и просидел в таком положении приблизительно пять минут. Одноклассник нетерпеливо щёлкнул пальцами у Ларионова перед глазами, а тот смущённо улыбнулся. — Яковн? Паучков тяжело вздохнул и буркнул: — Утопись в луже. — Здесь нет луж, — с видом умного человека возразил Витя. — Сейчас будут. Я всё читаю, читаю, читаю и безудержно смеюсь. Отсмеявшись, я смотрю в блокнот, и улыбка слегка искажается, потому что первая часть заканчивается. Начинается вторая. И всё-таки я рискую своими нервами и погружаюсь в другую сторону своей жизни, на этот раз связанную с именем учителя истории. Пятнадцатое апреля, пятница. Как всегда, наш класс спокойно общался перед уроком истории. Паучковы снова что-то задумали и вертелись около Ларионова, который ничего не замечал. Вика теперь перебралась к Буржуинову, и на всех уроках они сидели вместе, а классный руководитель нисколько этому не возражал (на самом деле ему было всё равно). Фиников сидел с Исполински, и они слушали музыку, подёргивая головами ей в такт. Димка сладко спал, изредка вздрагивая всем телом. Сеня не изменил своей привычке и спрятал голову в портфель Гены. Я же смотрела в окно и надеялась, что скоро погода улучшится и можно будет снять надоевшие зимние куртки. Неожиданно дверь распахнулась. На пороге появился разъярённый историк и, не церемонясь, принялся кричать, заставляя стёкла подрагивать: — Так, класс самоубийц, кто тут у вас безголовый камикадзе?! — А чё я безголовый-то? — возмутился Костя, фыркнув. — Это ты мне, падла, шины прокол?! — продолжал орать Ян (по-другому никак нельзя было назвать его восклицания). — Не-е-е-е-е-е, я не настолько камикадзе. — Тогда голова есть, но в другом месте! Историк глубоко вдохнул, затем выдохнул и сложил с каменным выражением лица руки на груди. Его спокойствие пугало, и все переглядывались, не зная, что будет дальше. Одно можно было сказать наверняка: Ян просто так ничего не оставит. — А теперь мы будем писать контрольную работу, — ласково начал говорить учитель. — И это никак не связано с тем, что какая-то маленькая скотина — ну, может, и не маленькая — проколола мне шины. Просто когда я это увидел, мне вдруг вспомнилось, что мы давно не писали контрольные... — Но она же на следующей неделе! — возразил Буржуинов. — Судный день настал, — огрызнулся Ян и плюхнулся в своё кожаное кресло. — Так, а я чё-то не понял... Чё наш класс не празднует? — А есть повод? — с опаской поинтересовался Фиников. — Сегодня же день мудаков! — был яростный ответ. — Вы должны нажраться как свиньи и уснуть в огромном торте... А в понедельник прийти в школу со счастливыми, вымазанными сливками мордами и получить листки с красивыми циферками, которыми у вас весь дневник натыкан! Ян был зол, когда сказал, что нужно быстро найти чистые листки, иначе он нас отвезёт на пасеку и там закопает. Несмотря на то, что угроза прозвучала глупо и несколько смешно, никто не стал спорить. Вскоре все были рассажены друг от друга. Слава Богу, у нас всего лишь десять представителей школьной расы, иначе некоторым бы попросту не хватило места. Итак, мы сидели и испуганными глазами смотрели на классного руководителя (если быть точнее, то на его спину), в то время как он сам писал три вопроса на доске. Когда Ян отошёл, я чуть не рассмеялась вслух, а одноклассники — не расплакались. Вот какие были вопросы на контрольной работе по истории. 1. Фамилия учителя. 2. Кличка собаки. 3. Спроси у учителя — получи мочалку. «Весьма оригинально», — подумала я, но решила промолчать. Если со вторым вопросом могли справиться все, а третий можно было выполнить после уроков, то с первым возникли некоторые трудности. Никто не знал фамилии учителя! Даже Фиников, даже я. А сам учитель стоял около доски, смотрел на наши беспомощные лица и, казалось, чувствовал истинное блаженство от нашей беспомощности. Самым смелым оказался Ларионов: — А как твоя фамилия? — Вот дебил, — прошептал Гена своему брату, и Костя молча с ним согласился. Ян сверкнул изумрудными глазами в сторону Вити и хитро их сощурил. — Неправильно ты говоришь. Надо вежливо сказать: «Уважаемый Ян Андреевич, скажите, пожалуйста, какая у Вас фамилия, а то у меня, такого дебила, мозги зомби сожрали, хотя в общем и есть-то нечего». Ларионов с удивительным терпением, поразившим всех, повторил фразу полностью, однако без слова «пожалуйста». — Скажи «пожалуйста»! — Пожалуйста, скажите, какая у Вас фамилия, — сквозь зубы прошипел одноклассник. — Не знаю! Раньше надо было говорить! Я не выдержала и вежливо попросила Яна назвать свою фамилию. Он радостно улыбнулся, посмотрел с презрением на Ларионова и шепнул мне на ухо одно-единственное слово, от которого мне захотелось вслух расхохотаться: «Пасечник». Мне пришлось закусить губу чуть ли не до крови и слегка кривовато вывести ответ на первый вопрос. Остальная часть класса промучилась до конца урока, но так и не смогла разгадать тайну учителя истории. После урока мы направились на улицу. Ян выдал всем по мочалке, лишь меня пожалел. Третье задание заключалось в том, чтобы вымыть либо мотоцикл, либо собаку историка. Практически все выбрали мотоцикл, и только гордый — или безмозглый — Витя Ларионов выбрал Принцессу. В итоге он пытался убежать от неё с диким визгом, пугая проходящих мимо людей, а класс смеялся. Но мои одноклассники тогда ещё не знали, что всё это время их снимала скрытая камера. На следующий день кто-то спросил у Яна: — Зачем ты видео в Интернет выложил?! — Чтобы вы стали знаменитостями! В науке вы уж точно не преуспеете! — был ответ. Слышен стук в дверь, и спокойное лицо Лады заглядывает в комнату. Видя меня на подоконнике с блокнотом, она улыбается, а я думаю, что улыбка ей идёт куда больше. Мы снимаем квартиру на троих: так дешевле. Третью девушку я не знаю, да и мы с Ладой с ней не общаемся. Она постоянно где-то пропадает, но нам это только на руку. А с Ладой я знакома с первого курса университета, мы сразу же подружились. У неё зелёные глаза странного тусклого оттенка, как будто она пережила очень многое и уже перестала верить в нечто прекрасное. Волосы русые, доходящие до лопаток, а чёлка косая, на правую сторону, практически закрывающая глаз, так что Ладе постоянно приходится её поправлять. В отличие от меня, она носит очки с ярко-синей оправой, которые чертовски ей идут. У неё странная фамилия — Седан. Лада Седан. Звучит красиво, хотя многие, когда впервые слышат, смеются, сразу вспоминая песню* и автомобиль такой же марки. А фамилия Лады стала ещё и прозвищем, которое используют чаще её имени. — Снова читаешь... А ужинать будешь? — интересуется подруга. — Спасибо, Седан, — отвечаю я, — но нет желания. — Как знаешь. Она исчезает, и я могу продолжить чтение, только вот к старым записям тянет уже не так сильно, и я откладываю блокнот в сторону. Вдруг жутко захотелось написать или позвонить Русе, и рука уже тянется к сотовому, но я вспоминаю, что сегодня у него чрезвычайно важный приём дома и он просил не беспокоить. Руся (он больше известен как Руслан Мечников) — сын весьма влиятельных людей, у которых чуть ли не каждый день проходят эти деловые встречи, так называемые приёмы, но он жутко ненавидит богатую жизнь и частенько сбегает со мной куда-нибудь подальше от мира, чаще всего в лес, где нас никто не найдёт. Единственное, что его радует, так это крутой спортивный автомобиль, подаренный на недавно минувший День рождения, охотничья собака Чарльз и я. С первым двумя пунктами всё предельно ясно. Тогда что он нашёл во мне? Я не понимаю. Руся говорит, что «ты дьявольски притягательна» и «я часто сравниваю тебя с магнитом, потому что все к тебе тянутся». Наверное, я бы влюбилась в него, если бы не существовало одного человека, который преследует меня в снах до сих пор. От Руси в восторге все девчонки не только нашего университета, но и всего города. Он любит тяжёлый рок, играет на виолончели и ударных, занимается спортом всю жизнь и просто обожает фотографировать. А ещё у него великолепная библиотека, но к книгам Мечников равнодушен, что, впрочем, нисколько не ухудшает его положения. Если честно, о нём можно говорить вечно, поэтому проще заткнуться и сказать: «О таком парне мечтает каждая». Это будет чистая правда. Я часто улыбаюсь, потому что сравниваю, какой была и какой стала. И, знаете, нынешняя «я» мне нравится гораздо больше. Прежняя Марго была занята немецким, игрой на фортепиано, учёбой. Она дрожала от каждого шороха и боялась за каждую полученную оценку в школе. Она избегала перемен в своей жизни и поначалу отталкивала нового учителя истории, которому потом всё-таки удалось изменить её. Она всегда слушалась отца и боялась ему лишнее слово сказать. Прежняя Марго не водилась с одноклассниками и старалась говорить, подражая писателям. Она заглушала собственные желания и жила не так, как хотела, а так, как нужно было. А что же теперь? Нынешняя Марго по-прежнему любит заниматься немецким и играть на фортепиано. Она по-прежнему уделяет много внимания учёбе. Но это —единственные сходства. Нынешняя Марго любит проводить время на природе и ходить в кафе со своими друзьями. Она ненавидит тишину и слушает альтернативный рок. Она стала человеком, которого знает весь университет, и с удовольствием помогает, когда к ней обращаются за помощью (эта помощь совсем не связана с учёбой). Нынешняя Марго живёт не так, как нужно, а так, как ей хочется, и это главное её преимущество перед прежней Марго. И ещё чаще я говорю «спасибо» Яну, хотя знаю, что ему всё равно, всегда было и всегда будет.