"Как стать бандиткой" — мастер-класс от историка

Очень трудно избавиться от навязчивых мыслей, которые преследуют тебя буквально везде, но ещё труднее избавиться от объекта этих мыслей. В моём случае это было практически не возможно. Я вздохнула, прикрывая глаза. Я чувствовала напряжение, исходившее от историка за всё время нашей поездки, но только сейчас я позволила себе допустить один момент, который одновременно меня и пугал, и радовал. Если бы мои догадки подтвердились, то они бы объяснили странное рвение Яна постоянно быть рядом со мной, попытку отвезти на пасеку и такую любовь к нашему классу. Нет, слово «любовь» мне теперь, определённо, не нравится. Нужно исключить его из своих мыслей. Но это у меня вряд ли получится. Я поняла, что люблю (снова это слово) скорость, хотя отец всю жизнь мне говорил, что езда на мотоциклах и автомобилях — это чрезвычайно опасное занятие. Я поняла, что мне нравится участвовать в авантюрах историка, хотя отец всю жизнь говорил мне, что спокойствие и рассудительность покорят этот мир. Я поняла, что больше не хочу быть примерной ученицей, которая не увлекается ничем, кроме учёбы, и желает только одного — угодить своим родителям. Только вот мысли без действий ничего не значат. Чтобы окончательно разрушить правила, по которым я жила столько лет, понадобится приличное количество времени. Время не беда. Вопрос в том, хватит ли мне смелости кардинально измениться и доверить своё «перевоспитание» немного придурковатому учителю истории? Заставив себя больше не думать о серьёзных вещах, которые только усложняют мне жизнь, я вернулась в реальность. По крайней мере, до конца этого дня нужно полностью погрузиться в атмосферу, созданную Яном. Отец подождёт. Самобичевание — тоже. Мотоциклы остановились, а байкеры переглянулись, недовольно поморщившись. Понятное дело, что Ларионов никому из них не понравился. Интересно, существуют ли люди, которые могут общаться с Витей, при этом не имея желания удушить его? Даже Вика иногда срывается и запускает в него чем-нибудь тяжёлым. — Лариошка, Лариошка, отворяй окошко! Лариошка, Лариошка, в попе у тебя мошка! — вот такими словами Ян привлекал внимание Ларионова. Спустя некоторое время из окна шестого этажа высунулось сонное лицо Вити. Я отчаянно щурилась, но так и не смогла рассмотреть, какая эмоция отображалась на его лице, поэтому вскоре опустила голову. Очки ещё в самом начале путешествия у меня отобрал историк. — Чё вам надо? — недовольным тоном крикнул Ларионов. Видимо, никого не смущало, что своими криками мы можем разбудить пол-округа. — Мы на концерт едем! — отвечал Ян. — Даже подружку твою взяли! Хотя... Она уже не твоя, Лариошка! Вика густо покраснела после слов историка, а Жорик-мажорик хмыкнул, довольно улыбнувшись. А вот Ларионов, видимо, по утрам совершенно ничего не понимает, так как после непродолжительной паузы он крикнул: — Чё? Валите отсюда! — Не-а, — отрицательно качнув головой, ответил Костя. — Мы будем стоять здесь и орать! — добавил Гена. — Не избавишься от нас, химик недоделанный, — заключил лениво Димка, широко зевая и потягиваясь. — Да я вас щас! — разозлился Витя, и его лицо исчезло из окна. Пока Ларионов стремительно бегал по квартире, злобно сверкая глазами, покрывая историка трёхэтажным матом и пытаясь найти свои вещи (эту картину рисовало мне собственное воображение), байкеры переглядывались и тихо посмеивались. Никто из нашего класса не мог понять причину их веселья, поэтому я спросила у Яна: — Ты, действительно, собираешься взять Ларионова на концерт? Он повернул голову в мою сторону, насколько позволяло это его положение, и коротко рассмеялся, пояснив: — Мы собираемся кидануть Лариошку. Эх, Марго, тебе ещё до бандитки расти и расти. Ему удалось щёлкнуть меня по носу каким-то мистическим образом. Иногда мне кажется, что Ян обладает сверхъестественными способностями. Вскоре послышался оглушительный топот по лестнице. Жители дома, в котором жил Витя, начали просыпаться и кричать нечто неразборчивое, а Ларионов продолжал сбегать вниз. Он то падал, что было слышно по его крику, то поднимался и продолжать бежать, что было понятно по сотрясанию землю под нашими ногами. Наконец-то злой Витя выпрыгнул из подъезда в своей обычной одежде с фингалом под глазом, весь в царапинах и с микрофоном в руке. — Да я вас!.. Он собирался запустить микрофон в полёт, но мы уже уезжали, а Ян поднял голову к небу, не смотря на дорогу перед собой, и пропел с каким-то злорадством в голосе: — Пока-а-а-а-а, Лариоо-о-ошка-а-а-а-а! Итак, до начала концерта оставалось каких-то жалких пятнадцать минут. Вот каков был состав нашей компании на тот момент: радостный Ян, байкеры, я, злорадствующие Костя и Гена Паучковы, сонный Димка (он умудрялся ещё и ехать на мотоцикле в таком состоянии), смущённая Вика, довольный Буржуинов, задумчивый Сеня и окончательно успокоившаяся Маша. Мне казалось, что мы уже отправимся на обещанный концерт, но у историка были свои соображения на этот счёт. Мы остановились в парке, напугав при этом парня, выгуливавшего свою собаку в такое раннее время. Учитель внимательно осмотрел своими изумрудными глазами всю банду и нахмурился. — Так. Кого-то мы всё-таки забыли. Все молчали. Никто не мог понять, кого всё же не хватает. Я оглянулась по сторонам, однако пропажи не могла найти. — А, Сеня! — радостно воскликнул Ян, взмахнув руками и чуть не опрокинув своего железного коня. — Как там его? Миндаль? Фисташка?.. Финник! Байкеры тяжко вздохнули и перечить не стали. Скорее всего, им уже хотелось оторваться на полную катушку, но никто не смел противоречить предводителю. Я в очередной раз убедилась, что нет человека, который смог бы сравниться с Яном по странности идей. За то время, что мы путешествовали по всему городу, собирая в одну кучу членов 11 «А» класса, я уже перехотела ехать на концерт, но отказаться не могла. Это значило бы обидеть не только историка, но и его друзей, а уж если они обидятся, то пройдёт целая вечность, прежде чем наши отношения снова наладятся. Но мама меня всегда учила находить в мелочах что-нибудь положительное. Этот раз не стал исключением. Я узнала о многих местах в нашем городке, а о существовании некоторых даже не догадывалась. Наверное, у меня никогда бы не было другой, более удачной возможности. Я уж было совсем убедилась в собственном топографическом кретинизме*, как вдруг мы остановились во дворе, где мне уже приходилось однажды побывать. Кажется, это было пять лет назад, когда отец привозил меня к одной своей знакомой перед продолжительной командировкой. Наши отношения с тех пор так и не поменялись; мы по-прежнему оставались чужими людьми. Я уже раскрыла рот, чтобы сказать Яну о катастрофически малом количестве оставшегося времени, но он не обращал на меня никакого внимания и уже слез с мотоцикла. — Финник, выходи! Вызывают на «Голодные игры»!** Пора на арену, — может быть, даже на праздничный стол! Только в первом случае тебя просто убьют, а во втором — ещё и съедят! — кричал историк, постукивая по окну первого этажа. Через несколько минут шторы отдёрнулись и показалось хмурое лицо Финикова, который поправлял очки, съезжавшие с носа. — Я, конечно, прошу прощения, что прерываю вашу серенаду, но мне хотелось бы узнать: что вам от меня понадобилось? — открыв окно, отвечал Вася, скучающим взглядом осматривая весь состав нашей банды. — Поехали на концерт, Вася! — жизнерадостным тоном предложил Костя. Ян возмутился, обернувшись к моему однокласснику: — Какой Вася? Чё ты человека обижаешь? Сеня он! А вот этот — Вася! — показывая на Семечкина, сосредоточенно рассматривавшего серое небо, заявил историк. Гена недоверчиво посмотрел сначала на Васю, затем на Сеню и, моргая с глупым выражением лица, почесал затылок. — Да какой он Вася! Дегенерат он. Семечкин оторвался от своего занятия. В его глазах промелькнула радость. — Дибинирит? Дибинирит! — Финник, поехали с нами! — тем временем продолжал упрашивать Ян заметно скучавшего парня. — Ты же часть нашей банды! — У меня нет времени заниматься всякой ерундой. Вася уже собирался закрыть окно, но учитель не собирался так просто отвязаться от него: — А мы тебе книжечку подарим! По физиологии! — Минуточку! — отрывисто ответил одноклассник и со скоростью света исчез в комнате, перед этим закрыв окно и задёрнув его тёмной тканью. Буквально через двадцать секунд окно снова отворилось. Из него выпрыгнул Фиников, который уже был полностью одет. Окно захлопнулось, и какая-то сонная и растрёпанная девушка медленно закрыла его, задёрнула шторы, широко зевнув, и ушла прочь. Надеюсь, это была всего лишь сестра в обнажённом виде... Кажется, девушку никто, кроме меня, не заметил, да и Вася выглядел вполне спокойным. Разве что светящийся взгляд показывал, что ему хотелось поскорее увидеть обещанную книгу. — Я готов! Где книга? Ян хитро улыбнулся и протянул парню... камасутру?*** Было любопытно наблюдать за изменениями на лице Финикова: блеск в глазах исчез; улыбка, которая, казалось, сейчас расцветёт на его губах, сразу же померкла; взгляд стал мрачным и недовольным. Он возмутился, скрестив руки на груди: — Ну, знаете ли, я это уже читал! — Что-что? — глупо моргая, переспросил Жорик-мажорик. — К-хм... Ничего! — уверил Вася и убеждённо закивал. — Вам показалось! Семечкин нахмурился и фыркнул, отвернувшись от нас и пробормотав себе под нос: — Где-то я это уже слышал... Глаза Финикова увеличились в несколько раз. — Я один это слышу?! — Что слышишь? — переспросили все хором, заинтересованно посмотрев на бедного паренька и тихо хихикая себе под нос. Вася встряхнул головой и пробормотал: — Показалось, наверное. * * * Чересчур громко. Чересчур душно. Чересчур много людей. Всего было чересчур в Дворце Культуры, где обычно можно было встретить только двух-трёх человек. Сегодня же весь зал был забит. Куда-то исчезли все стулья, скамейки, которые стояли по периметру помещения. Казалось, мы очутились на настоящем рок-концерте, где единственная цель — отрываться на полную катушку, танцевать и слушать любимую музыку. Разумеется, все мои одноклассники моментально разбрелись по всему залу, оставив меня в одиночестве, а байкеры поспешили ретироваться за кулисы, чтобы подготовиться к выступлению. Историк тоже запропастился куда-то. Я видела только Ковалевскую и Жорика-мажорика, которые стояли около стены и обнимались, о чём-то разговаривая. Я чувствовала себя неуютно среди толпы подростков, которые оделись в самую разнообразную одежду, начиная от летних шорт и заканчивая кожаными куртками. Мой свитер неброского оранжевого цвета и тёмно-синие джинсы абсолютно не подходили к этой атмосфере жизни, веселья и музыки, хотя никто не обращал на меня внимания. Каждый погрузился в себя, крича, подпевая, хохоча, напиваясь и живя этим единственным моментом, когда не существует никаких ограничений. Я подумала, что это вряд ли можно назвать концертом, посвящённым Восьмому марта. Я протиснулась через толпу к стене, где было поменьше людей, и облокотилась. Куртка осталась в гардеробной — холод, исходящий от стены, прошёлся по моему телу зарядами, заставив вздрогнуть. Но я не отстранилась. Вскоре музыка, играющая из колонок, затихла. По залу разнеслись недовольные крики. Прожектора осветили сцену, и на ней появилась группа людей, в которых я с большим трудом узнала некоторых байкеров, и все сразу же притихли. К микрофону подошёл мужчина, одетый в чёрные кожаные джинсы и такую же куртку. Футболка бардового цвета и высокие сапоги завершали его образ. Волосы были собраны в короткую косичку, которая висела где-то сзади. И только когда мужчина заговорил, я с удивлением узнала в нём Кабана. — Я знаю, что все вы с нетерпением ждали нашего выступления! — начал он, и по залу сразу же прошёлся довольный ропот, сопровождающийся свистом; Кабан поднял руку вверх — все замолкли. — Но у этого концерта есть одна особая цель. Вы все знаете Профессора, ведь так? — Люди одобрительно загудели, а моё сердцебиение ускорилось. — Это всё из-за него. Вы ведь знаете, что от него невозможно избавиться, — хохотнул мужчина, и зал подхватил его веселье. — На этот раз причина оказалась серьёзной. Сначала, правда, мы подумали, что Профессора подменили, но всё-таки... Ему ведь постоянно приходят сумасшедшие идеи в голову. Ладно, не буду долго говорить. Скажу, что все наши песни посвящены одному замечательному человеку, который сбился со своего пути. Ей нужна помощь, но она сама об этом не догадывается. Кто-то ударил по струнам гитары. Барабанщик подхватил мелодию. Мужчина на сцене, которого я больше не могла назвать Кабаном, запел, и я погрузилась в эту песню. Мне хотелось хорошенько поразмышлять над словами, сказанными перед началом выступления; хотелось докопаться до истины и кое-что поменять, но неожиданно кто-то рассмеялся и тяжёлая рука опустилась мне на плечо. Я вздрогнула и повернула голову влево, столкнувшись лицом к лицу с довольным Яна. — Маргарита, Рита, Рита... Чё это ваша дверь закрыта? Он рассмеялся, а я отпрянула, тяжело вздохнув. — К чему это стихотворение? — громко спросила я, чтобы Ян меня услышал. Историк снова придвинулся поближе, чтобы хорошо меня слышать, а я не стала отходить. Его рука всё ещё покоилась на моём плече. — Да так, — неопределённо ответил он и махнул другой рукой. — Вдохновение нахлынуло, творить хочется. Надо было захватить толстопуза... Вот дебил, не подумал! — проворчал Ян и фыркнул себе под нос, обнимая меня за плечи и притягивая к себе. Я не удержалась на ногах и врезалась в грудь историка. Он продолжал тихо посмеиваться с моей неуклюжести. У него было, определённо, слишком приподнятое настроение. Думать об этом у меня не получалось из-за близости, которая заставляла мысли хаотично блуждать. Я почувствовала, как щёки заливаются краской, а взгляд непроизвольно начал блуждать по стене. — Крыска мимо пробегала, вдруг сырок мой увидала. Сырок спёрла и ушла — вот такие вот дела! — тем временем продолжал творить Ян, и мы закружились по небольшому пространству около стены, где никого не было. Крепко зажмурив глаза, я улыбалась, пытаясь заставить себя перестать это делать. Видимо, сегодня был не мой день, потому что с каждым придуманным стихотворением историка моя улыбка становилась только шире, и в один прекрасный момент я не выдержала, звонко рассмеявшись. И в этот момент мы вдруг остановились, а я распахнула глаза. С улыбкой смотря в глаза учителя, я доверчиво сжимала его ладонь в своей (я не запомнила, когда наши ладони соприкоснулись), а Ян смотрел на меня серьёзным взглядом. На его лице не было даже тени улыбки. Тем не менее, я продолжала стоять и глупо улыбаться. — Кого ты любишь? — ни с того ни с сего спросил историк. Я решила, что это очередная его шутка, и покачала головой. — Никого. — Кого ты любишь? — снова повторил свой вопрос Ян с более настойчивой интонацией. — Никого! — Кого ты..? — Долго ещё ты будешь спрашивать? Никого я не люблю! — разозлилась я, нахмурившись и закусив губу; я корила себя за вспыльчивость. Историк спокойно на меня посмотрел и ответил, выпуская из своих объятий: — Пока ты не назовёшь моё имя, Маргаритка. Он развернулся и ушёл прочь, растворившись в толпе и оставив меня стоять на месте с широко раскрытыми глазами и бешено бьющимся сердцем. Следующий час я бродила по всему залу, задумчиво смотря перед собой, изредка сталкиваясь с людьми, слушая музыку и прокручивая в своей голове этот короткий диалог. Меня никто не трогал. Я не имела желания ни с кем общаться. Мой взгляд блуждал с безразличием по другим людям, а где-то в глубине души теплилась надежда увидеть непоседливого учителя истории, который смог перевернуть весь мир, построенный отцом. Ян разрушил всё, что строилось годами, всего за полтора месяца. Иногда время не имеет значения. Иногда намного важнее то, какой человек нам попался. Когда в очередной раз музыка затихла, я оказалась около того места, где ещё совсем недавно стояла вместе с Яном. Его там не было. Его нигде не было. Оживлённые крики толпы и громкий свист заставили меня вздрогнуть и посмотреть на сцену. Я не смогла различить, кто на неё взошёл, из-за своего плохого зрения, хотя в прошлый раз это удалось. Почему-то мне казалось, будто я знала, кто был этим человеком. — Привет, водоросли! — поздоровался Ян, и толпа загудела ещё громче. — А ну цыц! — Историк угрожающе взмахнул акустической гитарой и сел на принесённый стул; мне казалось, что он улыбался и смотрел прямо на меня. — Я хочу признаться. — После этих слов все замолкли, и больше никто не перебивал Яна, пока тот говорил. — Я дебил. Вы это и так знаете, но я на всякий случай сказал ещё раз... А знаете, почему? Потому что я настолько придурок, что втюрился! Втюрился в девчонку, которая ненавидит и пасеку, и меня, и баньку... Вот как так можно? — Он на мгновение остановился, задумавшись, и скорчил гримасу, начиная бормотать, как будто пытаясь убедить себя в обратном: — Да не-е-е-ет... Ну, нет же!.. Не может быть... Или?.. Чёрт возьми! Да, я втюрился — точно! — А в кого? — выкрикнул кто-то. Историк молчал. Потом он коротко рассмеялся и ответил: — А вот теперь стой и думай! Ян быстро закинул ногу на ногу, положил гитару на колени и ударил по струнам, начиная играть. Вскоре по всему залу раздался его голос, тихий, спокойный, немного дрожащий и с хрипотцой. Может быть, он в некоторых местах фальшивил. Скорее всего, у него не самые лучшие вокальные данные. Наверное, он посвятил эту песню, которая заставила меня дрожать, какой-нибудь другой девушке, более везучей и счастливой, чем я, но... Но что это такое? Я плакала. Просто стояла и чувствовала, как по щекам скатываются слезинки, одна за одной, медленно, насмешливо. Я смотрела на Яна, слушала его голос и понимала, что это конец, больше нельзя ни лукавить, ни притворяться, ни бегать от себя. Я в него влюбилась, как последняя идиотка. — И весь мир прахом разлетится, если ты ответишь «нет», и вмиг навеки обратится лютой тьмою белый свет... Нет, не нужно слушать. Не нужно строить глупые надежды. Не нужно. Пожалуйста... — И сердце пламенем пылает, освещая пустоту, в которой, по тебе скучая, я в беспамятстве бреду... Почему нельзя просто отключить своё сознание, забыться, исчезнуть, улететь в другую Вселенную, чтобы не слышать, не чувствовать, не видеть, не плакать? Почему?.. — И только имя твоё леденцом за щекой одинокий путь мой скрасит долгой зимой. И вот я снова один — теперь уже навсегда, — сам себе господин и покорный слуга... Чья-то рука опустилась мне на плечо, а я даже не вздрогнула, поглощённая словами, которые мне никто никогда не посвятит. — Это он для тебя поёт, Маргаритка. — Нет, — прошептала я онемевшими губами. — Да, — ответила уверенно Вика. Я ей не поверила. Как оказалось позже, зря.