The Road to You

Сын Ри кое-как добрёл домой, превозмогая тянущую боль в пояснице и тяжесть в руках и ногах. Голова гудела от одного только взгляда на яркий свет. Старушки, которые почему-то все вдруг решили повстречаться ему на пути и потребовать к своей почтенной персоне внимания, которого он не мог оказать, совсем не облегчали существования. Вообще, парень чувствовал некоторую мазохистскую радость от того, что теперь он, как и вся остальная молодёжь во дворе, будет обозначаться «вон, смотри, опять по ночам бродит, людей пугает своим помятым видом!» и никак иначе. В этом было некоторое очарование, и если бы не опустошение, которое заполнило его с головой и будто бы заливалось в лёгкие ледяной водой, мешая дышать, Ри бы постарался напрячь лицевые мышцы наподобие того, что люди называют «счастливой улыбкой». Но, ему было лень. Завалившись в квартиру и снеся не слушающимися ногами массивную тумбочку, Сын Ри со стоном медленно и неровно, какими-то рывками, опустился на пол, словно в мгновение разучился стоять и вообще ходить прямолинейно. Облокотившись о стену, он попытался медленно выпрямить ноги, но кожа коленей, содранная о прочную древесину тумбочки, будто бы до кости по ощущениям, болезненно засаднила, и пришлось бросить это занятие. В доме, как назло, было холодно, словно промозглость улицы через деревянные старые окна пробралась в квартиру, полностью повторяя настроение её хозяина. Зябко поёжившись и стараясь особо не шевелиться, он натянул на замёрзший нос широкий воротник свитера и прикрыл глаза. Довольно скоро он впал в состояние полудрёмы. Нормально не давали заснуть неудобная поза и ломота во всём теле, но веки казались такими тяжёлыми, что казалось, закрой он глаза, и тут же провалится в сон. О вчерашнем вечере и ночи думать совершенно не хотелось. Было мерзко и противно от самого себя, и хоть Ри знал, что живёт не в сказке и на «долго и счастливо» не рассчитывал, проснувшись один в непривычно большой кровати с холодными простынями, почувствовал себя не то чтобы грязным, а, скорее... опущенным в помои с головой. Тогда он только подумал, что, судя по тому, как с ним обошёлся этот Джи Ён, охранники не особо сильно ошиблись с природой его древней профессии. По крайней мере, блондин, похоже, думал именно в этом ключе. Собрать одежду и как можно быстрее свалить из пентхауса оказалось совсем не трудно — труднее было не обращать внимания на насмешливо-сальные взгляды персонала отеля, которые умудрились запомнить его. Тело продолжало ныть, от неудобного положения парень вообще почти не чувствовал конечностей, но менять позу не собирался. Ему было настолько паршиво, что не хотелось не то что рутинно собираться на работу, а даже двигаться. Поэтому он, чтобы не передумать, тут же позвонил шефу и впервые в своей жизни взял отгул, хрипло растягивая гласные и срываясь в конце фразы на ломкий шёпот от долгого молчания. Человек, в не по размеру узком костюме и галстуке-удавке, возможно, посчитал его перебравшим или что-то в этом роде и, скорее всего, уже готовился начать читать нотации, но Ри уже сбросил видео вызов. Плевать на него. Сын Ри на работе довольно крепко держат деньги и имя отца. Второй день Ри безвылазно находился в квартире. Он сидел на до нелепости неудобном диване в гостиной и бездумно пялился в плазменный телевизор в окружении пустых бутылок из-под обычной не газированной воды, которая в ближайшем магазинчике стоила дешевле всего и раскупалась почти моментально. По квартире гулял сквозняк, но парень, будто не замечал этого, лишь покрепче закутываясь в свой огромный домашний свитер крупной вязки, который немилосердно колол кожу, зато согревал похлещи любой печки. По постоянно работающему телевизору, звук которого был снижен до нуля, без конца гонялись передачи без смысла, с множеством притворно смеющихся людей и ничего не значащими сюжетами. Картинки сменяли одна другую, а Сын Ри так и сидел, не двигаясь, прижав к груди кое-как залитые перекисью и неряшливо заклеенные пластырем колени и пялился в стену аккурат над экраном. Ему почему-то вспомнилась история двухгодичной давности. И это было так глупо и нелепо, что хотелось лезть на эту самую стену от своего собственного идиотизма. Воспоминания были прерывчатыми, они сыпались, словно песок сквозь пальцы, но парень даже сейчас помнил эту историю настолько живо, будто бы всё случилось только вчера. Тогда он ещё работал в фирме отца. У него был подчинённый, совсем ещё мальчишка, на несколько лет младше, который только что пришёл работать мелким служащим сразу после окончания университета. Сон Джин, этот неуклюжий, вечно извиняющийся, парень любил смеяться и просто не умел опускать руки. И, как оказалось, тот был в него влюблён. Да, со вкусом у паренька тоже было не всё в порядке. И, сейчас уже нет смысла отрицать того, что эти чувства были взаимными. Нет, он не был влюблён, или может быть отчасти, но было что-то в этом пареньке, что цепляло, не давая возможности оторвать от него взгляд. Тогда-то Сын Ри, всегда послушный сын и вообще прилежный мальчик, гордость семьи и её светлое будущее, понял, что он гей. На удивление, это не было для него каким-то шоком или потрясением. Он просто принял себя таким, каков он есть, не видя смысла в отрицании себя. Но, тем не менее, Ри прекрасно понимал, что отец никогда не примет его таким, поэтому он просто флиртовал с Сон Джином, показывая, что парень ему не безразличен, но и не давая надежды на что-то большее. Он никогда не признавался в своих чувствах, а о свидании и речи не могло идти — слишком велик был риск, что отец обо всём узнает. Так всё и шло тихо-мирно, Сын Ри был вполне доволен своим положением, а возможность просто видеть предмет своего воздыхания каждый день и знать, что он рядом, вполне его устраивала. Пока однажды отец не позвал его в свой кабинет, где познакомил с девушкой, представив её дочерью своего партнёра по бизнесу. Сейчас, он уже не помнил её имени, зато прекрасно помнил ту ярость, которую испытал, когда отец предложил сходить с девушкой на свидание, чтобы получше узнать друг друга. Потому что, как-никак, он должен знать свою будущую жену не только по впечатлению с первой встречи. К тому же ему не понравилось, что об предстоящей свадьбе узнали все сотрудники в офисе, включая Со Джину. И Ри видел, что парню это не нравится, но ничего сделать не мог — тогда он слишком сильно зависел от отца и его мнения. А потом... Потом Джин просто пропал. Он не выходил на работу, не отвечал на звонки, и Сын Ри даже подумал, что сошёл с ума, и никакого Сон Джина и не было никогда. Он уже отчаялся узнать хоть что-то, когда к нему спустя пару недель подошёл один из коллег и возбуждённым шёпотом, каким дети рассказывают друг другу о найденном запрятанным родителями тайнике с конфетами, сообщил, что младший покончил с собой, сбросившись с крыши своего дома. Всё. Сын Ри не знал причину и если честно не хотел знать. Даже без этого его мучили кошмары и вина за трусость, с которой он скрывал от отца свои чувства. Этого хватило, чтобы бросить всё, послать отца и несостоявшуюся невесту куда подальше и узнать, что если бы он рискнул раньше, семья бы не отказалась от него. Это понимание убило в нём всякое желание, что-либо делать и вселил страх перед отношениями. Поэтому он и пошёл работать таксистом, в надежде научится лучше понимать человеческие чувства, чтобы больше ни один человек из-за него не пострадал. От дуновения ветра одна из пустых бутылок с тихим шорохом откатилась в угол комнаты, затерявшись под таким же неудобным и маленьким, как диван, креслом. Окно в спальне от сквозняка захлопнулось и тут же снова открылось. Сын Ри, проследив за бутылкой взглядом, не заметил слезы, застелавшие его глаза. Или не захотел заметить, потому что так проще. Он ещё не решил. Третий, последний день своего незапланированного отпуска, Сын Ри решил немного разнообразить. Он перебрался с дивана на просторную полупустую кухню. Он задумчиво осмотрел пустой холодильник, который забыл закрыть два дня назад, и теперь довольствовался талым льдом в морозилке. Рассеянно пробежавшись глазами по деревянному столу и тарелке, неизвестно когда им там оставленной, Ри решил, что новшеств на сегодня достаточно, и вернулся на диван, принимая уже привычную позу, и почти не обращая внимания на покрывшиеся тонкой лопающийся коркой коленки и почти зажившие отметины от плётки, которые напомнили о себе тянущей, но уже не такой сильной болью. Один из пластырей на левой коленке отклеился, и парень, поморщившись, отклеил его, тут же отбрасывая в сторону. В голове опять завертелись мысли о Сон Джине, насквозь пропитанные виной и отчаяньем, хотя он зарёкся о нём не думать со вчерашнего вечера, когда самокопание чуть ли не закончилось очередной истерикой. Но теперь эти мысли перемешались с мыслями о Квон Джи Ёне. И если о Джине ему удавалось убедить себя не думать, то блондин не выходил у него из головы. Сын Ри понимал, что у этого богатенького лощёного парня он был одним из многих и что это всего лишь мимолётная связь, которая в принципе за собой ничего повлечь не может, и он честно пытался цепляться за это понимание. Он так же понимал, что это было неправильно, что этот парень и одна единственная ночь с ним так прочно засела у него в голове, но Ри было просто необходимо думать о нём. Необходимо, как утопающему — последний глоток воздуха. И от этого не менее страшно.

***

Сын Ри ехал по одной из главных улиц, раздражённо сжимая пальцы на руле и стараясь смотреть только вперёд, потому что голова дико болела уже от вида вечно спешащих куда-то людей. Отгул как-то слишком быстро и незаметно закончился, и, хотел того он или нет, ему пришлось хотя бы для себя сделать вид, что всё хорошо и он вполне способен спокойно и без происшествий выполнять свою работу. Только вот первый клиент сразу разорвал эту уверенность в клочья, и, Сын Ри уверен, ментально станцевал на ошмётках румбу. Потому что полупьяный мужчина за сорок, который всю поездку обзывал жену и нескольких любовниц, каждая из которых в меру своих возможностей содержала «сокровище» и тянула его на своих плечах, причём не зная о существовании третей стороны, ничего, кроме желания ударить по довольной физиономии и выкинуть из машины на скорости, не вызывал. На самом деле, Ри даже поймал себя на мысли, что работать таксистом больше нет смысла. Даже желания нет, а это значит, что и задерживаться тут не стоит. Особенно после звонка дико злого шефа, которому было абсолютно плевать на мнение подчинённого. И уж в особенности по поводу того, хочет ли Сын Ри ехать на вызов или нет. Да, у шефа был трудный день, на него наорали, и теперь он вымещал свою злость на подчинённых, потому что неуверен в себе, закомплексован, и вообще его эго не выдерживает сухих рамок субординации. Всё это Ри понимал, и, скрепя сердцем делал вид, что это обычный штатный выезд, ехать забирать Джи Ёна из ресторана и отвозить домой. Это всё потому, что он везучий. Джи Ён был, как всегда при параде и этот чёрный приталенный и явно запредельно дорогой костюм ему дико шёл. Потому что, Сын Ри уверен и совсем этому не рад, тот будет выглядеть сногсшибательно даже в мешке из-под риса. И было бы действительно не так непонятно и обидно, если бы блондин, сразу же, как только уселся, не отвернулся к окну. Ри, у которого все нервы и так были на пределе, по нескольку раз в минуту оглядывался в зеркало заднего вида, но тот так и не оторвался от окна, словно видел улицу впервые в жизни, и она была тем, на что невозможно не посмотреть. Как Париж. Сын Ри не так представлял эту встречу, вернее, он вообще её никак не представлял, потому что не искал её, поэтому полное игнорирование со стороны парня ввело его в некоторый ступор. Он перестал ежесекундно оглядываться, смутившись от своего поведения, и уставился прямо на дорогу, не переводя взгляд ни на миллиметр в сторону. В воздухе повисла неловкость. Сын Ри не знал, что ему делать и как реагировать, поэтому решил просто оставить всё как есть и пойти по пути меньшего сопротивления. Просто забыть. Забыть тот день и ту ночь. Так будет лучше всего.