В твоих глазах

Амори, пролежав без движения полчаса и поняв, что делать уроки ближайшие пару недель у него не будет получаться, принялся за уборку. Брат подозрительно тихо сидел в своей комнате, и Амори решил его не трогать. Он принялся убирать в кухне, усевшись на чистый пятачок пола и поставив перед собой коробку, где до этого погрома покоились все лекарства. Не прошло и пяти минут, как подошёл Дилан, которого наверняка вставил аспирин. – Я… хочешь, я помогу? – заблеял этот амбал под два метра, словно нашкодивший ребёнок. – Иди помойся, – сказал Амори, – а то цветы завянут. Дилан громко и виновато вздохнул и зашаркал в ванну. Амори вдогонку крикнул брату: – Только мои флакончики и баночки не трожь! Гель для душа – синяя бутылка, там листья ещё нарисованы! – Хорошо, – судя по интонациям, Дилан обиделся. «Ничего, – думал Амори, – пообижается немного, а потом переобижается». Брат снова пришёл на кухню – освежившийся, в домашней одежде. Амори как раз драил сковородку, надеясь, что её удастся спасти. Лекарства же он оставил на Дилана – сложить таблеточки он точно сможет. – Чё делать? – спросил Дилан, обходя яйца, распластавшие посередине кухни. – Чё-чё, лекарства засунь обратно! – проворчал Амори, выливая остаток моющего средства на сковородку. Но, поняв, что дальше так дело не пойдёт, омега вымыл руки и вытер их полотенцем. – Вот, – он порылся в холодильнике и нашёл парочку котлет, – разогрей и съешь. А я в супермаркет за сковородкой, моющим средством… и, пожалуй, едой. – Возьми, сколько нужно, у меня в бумажнике, – произнёс Дилан, не отрываясь от своего занятия. – И на машине поедь. Супермаркет далеко. – А ты не боишься за меня? – поинтересовался, улыбнувшись, Амори. Он присел рядом с братом, чуть не вляпавшись в яйца. – Тебя родители оставили в семнадцать одного в квартире. Ты самостоятельный и… вообще, молодец, – с какой-то непонятной грустью сказал Дилан. Амори обнял брата и уткнулся лицом в его плечо. – Ди-и-и-и-и-и-илан! – протянул растроганный Амори. – Ну всё, всё, – брат потрепал Амори по волосам. – Пиздуй давай. Амори взял деньги и ключи, оделся-обулся и сказал, уже выходя из квартиры: – Аккуратно тут! Я быстро! В супермаркете Амори скупился хорошенько, затолкал все покупки в багажник, обнаружив там топор и странную чёрную сумку. Поддавшись своему любопытству, Амори засунул нос в ту сумку и, мягко говоря, офигел. Там стопочками лежали доллары и какое-то белое вещество в прозрачных пакетиках. «Героин, что ли?» – подумалось омеге, и он захлопнул дверь багажника. Пока что омега не хотел влазить в чужие дела. Он сел на сидение водителя, снова ощущая себя слишком маленьким для такой огромной тачки. «Когда заработаю деньги, – размышлял Амори, неспешно руля, – куплю себе гольф. Маленькая, юркая машинка. Удобная, жрёт мало, не то, что этот зверь». Амори кое-как припарковался у дома – всё-таки нужно попрактиковаться в этом – и в буквальном смысле выпрыгнул из машины. – Тебе только косухи и сигареты во рту не хватает, – от знакомого голоса Амори, закрывающий переднюю дверцу, вздрогнул. Форд. – Разве ты в это время не ебёшь какаю-то шваль? – будничным тоном спросил Амори. Он был уверен в своих силах. Брат – на пятом этаже, в багажнике – топор, бабки и героин. Так что Амори, как не крути, мог за себя постоять, воспользовавшись подручными средствами – или Диланом, или топором, или и тем, и другим. – Вот, как раз выбрал одну на сегодня… – практически промурчал Форд, подходя к Амори и вжимая его в машину. Это что, его хобби – вжимать Амори во всё, что попадается?.. – Что ты хочешь от меня? – вздохнул омега, не сопротивляясь. Форд молчал и рассматривал лицо Амори, будто на нём был написан ответ на интересующий его вопрос. Амори тоже глядел на Форда, скользил взглядом по его чертам лица. Да, этого альфу не сравнить с тем мальчиком, которым он был. – В последние дни… ты ведёшь себя так странно… – тихо говорил Форд, а Амори хмурился. – И глаза, твои глаза… – Форд завис, смотря омеге куда-то в душу. – Что «мои глаза»? – раздражённо буркнул Амори. – Ты на меня больше не смотришь с презрением… – Разве? – фыркнул Амори и смерил его тем самым своим коронным взглядом. – Ну, не считая этого раза, – хохотнул Форд и снова стал серьёзным, снова начал прожигать кожу Амори своими карими глазами. – Я тебе нравлюсь? От этого вопроса омега выпучил свои глаза, даже рот приоткрыл. – Форд, с тобой точно всё нормально? Ты ничего не курил? Не пил? Не нюхал? Нет? Что ты так на меня пяли… м-м-мгф-ф-фх, – Форд ни с того ни с сего впился поцелуем в губы Амори, засосал его так, что чуть звёзды из глаз не посыпались. Сердце застучало с утроенной силой, коленки задрожали, и Амори вцепился в широкие плечи Форда, отвечая на поцелуй и судорожно выдыхая носом. «Первый… первый поцелуй… Форд у меня украл первый поцелуй», – такие мысли плавали, барахтались в растёкшемся мозгу Амори, когда Форд вылизывал его рот со всей старательностью и когда лапал его за задницу. Амори это нравилось, и доказательство этому было – напряжённый член в его штанах. Только Форд отстранился от омеги и посмотрел на него мутными глазами, Амори понял, какой же он отморозок. Он. Ответил. На поцелуй. Форда! Амори оттолкнул, что было сил, альфу от себя, заблокировал машину и сиганул в подъезд. Он пролетел по лестнице и остановился на пятом пролёте. Пот катил градом, тело подрагивало. Щеки горели, будто их подожгли, да и губы тоже пылали. Амори казалось, что, если он посмотрит на себя в зеркало, то увидит там распухшие алые губы и пунцовые от смущения и стыда щеки. И всё. Амори, побродив немного по этажу и повырывав себе волосы, ругая за тупость и медлительность, всё-таки зашёл в квартиру. Дверь была открыта, как он её и оставлял. А на кухне что-то гремело. Омега, скинув с себя куртку и обувь, ломанулся на кухню, забыв о распухших губах и полувставшем члене. – Дилан! – заорал Амори, увидев сосредоточенное лицо брата и кровь у него на лбу. Он снова отвернулся к коробке с лекарствами, перебирая их. – Что случилось?! – Полку хотел присобачить, а она как хренак мне по лбу, – проворчал Дилан. – Где перекись, ёбаный в рот? – спокойно так. – Сейчас всё будет, – ответил Амори и кинулся в ванную, где у него была и перекись, и лейкопластыри. Омега засмотрелся на себя в зеркало. Губы как губы – будто немного искусанные, но губы. И щёки как щёки – розоватые, не более. Амори, схватив перекись, ватный диск и лейкопластырь, побежал к Дилану, надеясь не наебнуться на скользком паркете. Амори промыл ранку – та была крохотной, – убрал ваткой лишнюю влагу и приклеил фиолетовый лейкопластырь. – Что есть, то есть, – пожал плечами Амори, когда брат принялся разглядывать своё отражение в зеркале. – Был еще розовый лейкопластырь, но, думаю, тебе больше идёт фиолетовый. Я прав? – М-мыгы, – издал какой-то невнятный звук Дилан и ушёл себе в комнату. Амори переоделся, наконец-то, в домашнюю одежду, убрал яйца и прочие продукты с пола. «Надо бы сходить потом за кульками», – сам себе напомнил Амори, пылесося пол. После он вывез пылесос в коридор – нужно было и по остальным комнатам пройтись. Амори поставил лекарства в шкафчик и повернулся к злополучной полке. В теории он знал, как забивать гвозди, на практике же – нет. «Всё бывает впервые», – подумал Амори, беря в руки карандаш и делая для себя пометочки, где будут гвозди. Успешно забив гвозди и повесив полку, к тому же не убив себя, Амори довольно улыбнулся, вытирая выступивший на лбу пот. Сил на то, чтобы пылесосить, не было. Амори еле заставил себя выйти на улицу за продуктами, потом же, расставив их по местам, грохнулся на кровать. – Сумасшедший день, – пробормотал Амори, пялясь в потолок. Он потрогал пальцами свои губы и перевёл взгляд на своё не зашторенное окно, увидел фигуру Форда, черным пятном выделяющуюся на жёлтом фоне света. Омега сглотнул ставшую вязкой слюну и прикрыл глаза, судорожно вздыхая. Что это может означать? К чему был вопрос «я тебе нравлюсь»? Это что, очередная шутка, очередная насмешка? Да, Форд заставил его почувствовать на какие-то секунды очень нужным. Но потом это чувство, как только чужие губы отлипли от его губ, испарилось, и Амори ощутил себя жалким. Жалким заучкой, на которого никто не посмотрит без смеха. А Форд ещё поплатится за этот чёртов поцелуй.