Узор судьбы

Последний понедельник убывающей весны – двадцать шестой день пряного мая был наполнен скорбным небесным плачем, самым первым за этот отцветающий месяц. Сегодня в этом мире скорбело всё. Небо плакало о былом, в котором под ярким солнцем, под холодной луной жил среброголовый сын снегов. Однокурсники, столпившиеся в скорбном прощании вокруг гроба, усыпанного цветами, щедро отдающими свои ароматы в дождь, отходя, тихо роптали. За последний месяц они хоронят второго товарища. И, честно признаться, это не может не показаться странным. В изножии гроба стоит статный мужчина, изумительно схожий с Ритером. Он высок и строен, роскошно одет, пусть даже в чёрное. Тонкие, гибкие пальцы алхимика, унизаны тяжёлыми перстнями, запястья окованы в серебряные браслеты, длинные белые волосы сдерживались широким ободом с жемчугом. В столь скорбный час Эберхард не скидывал маску величия. Ни одна тонкая чёрточка не шевельнулась на его фарфоровом лице, изумрудно-серебристые глаза прямо смотрят перед собой. Лишь крылья тонкого носа гневно вздымаются, а красиво изогнутые губы сжимаются в такт тонким пальцам, что прижимают к себе рыдающую на его плече женщину. Некогда иссушённая болезнями Малинальда, сейчас даже в своей скорби затмевала своей красотой роскошные цветы, что были подарены её сыну, и нисколько не уступала в красоте своей юной дочери. Ей едва исполнилось сорок лет, но из-за хрупкости и изящности её прямого стана никто не осмеливался даже позволить себе мысль, что ей может быть больше двадцати семи лет. При всей своей миниатюрности она никогда не терялась в кругу ни своих старших четырёх сестёр, ни в кругу потенциальных, более бойких, невест Эберхарда. Лицо её походило на личико старинной фарфоровой куколки. Высокие скулы с едва уловимым нежным румянцем, пухлые нежно-розовые губы и большие миндалевидные глаза мистического алого цвета. Её белоснежные волосы с нитями серебра, сплетённые в длинную слабую косу, были чудесным даром Ритеру, которым он крайне дорожил при жизни. К этой паре: скорбящей женщине и, казалось, холодному мужчине, не отваживался подойти никто. Ни жадные до сплетен сокурсницы, ни соболезнующие преподаватели, ни тихо скорбящая на самом краю скорбной процессии сестра, окружённая верными товарищами. Родители лишь за день до похорон вернулись в Лондон. Малинальда удалилась оплакивать своего сына в его комнату. Эберхард, сохраняя внешнюю холодность, удалился в кабинет - изучать счета, предоставленные Церковью, за ущербы Военных действий. Счёт за разрушения на Трафальгарской площади вызвал лишь пренебрежительную усмешку на губах Эберхарда. После этого он жестом подозвал к себе Филиппа. - Мы собираемся после официальной церемонии перезахоронить Ритера в семейном склепе в Германии. Проследи, чтобы никто не узнал, что его могила в Лондоне пустует. Это были единственные слова, сказанные им за всё время. Но одной этой близкой встречи хватило Филиппу, чтобы увидеть те печальные перемены в своём учителе. В эти скорбные часы верилось, что ему есть не только эти сорок три года, но и столетия больше. Тонкая вереница гостей с комком влажной земли смирялась с мыслью, что они потеряли столь драгоценное украшение в своей жизни. Эберхард, взявшись за лопату, вместе с несколькими вызвавшимися сокурсниками и преподавателями, молчаливо закапывали могилу. В своей печали никто не замечал, что у Эберхарда дело идёт куда как быстрее, чем должно было быть. Какой-то молодой преподаватель почтительно обратился к старшему Айнцберну, сначала показав взглядом на понурую Малинальду, а потом на стоящую в стороне дочь. Помедлив, Эберхард, кивнув, вогнал в землю лопату и подал руку жене. Ларреллин дрогнула, увидев пустое лицо матери, которую вёл к ним отец. Немея от страха и скорби, она дрожала столь же сильно, как порядком промокший кот, укрывшийся на её руках. Пальто, отданное ею Ланселотом в самом начале церемонии, промокло насквозь, и не спасало ни от сырости, ни от холода. Сам первый рыцарь, стоявший чуть впереди Ларреллин, готовый защитить её в любой момент, нисколько не замечал ни грязи, затянувшей ботинки, ни насквозь промокшей сорочки, прилипшей к телу. Филипп наоборот, прикрывал собою своего Слугу, закрывающего ото всех Арчер, казалось, заледеневшею в свой скорби, упрямо смотрящую вперёд невидящим взглядом и прокусывающую в кровь алевшие губы. Филипп знал своего учителя ничуть не хуже его жены и дочери. Пожалуй, с некоторых сторон даже лучше, чем семья. Он знал его в гневе, скорби, отчаянии. Не в столь глубоком. Ранее лишь неурядицы в бизнесе или происки конкурентов беспокоили Эберхарда, но и тогда ему хватало силы воли, чтобы сдерживать себя в кругу родных. Эта выдержка не раз выручала его из многих проблем. Сейчас же он был на грани той безумной, грозящей всем отчаянной ярости. Этого Филипп всегда опасался. Желание скрыться под личиной зверя, такой естественной для оборотня, с каждой секундой нарастало всё больше. По телу проходили нервные судороги, грозя потерей контроля над собой. Эберхард замер в метре от дочери, пристально глядя ей в глаза. Недвижимый, пустой взгляд, казалось, проникал куда-то глубже сапфировых глаз, в глубины сознания, считывая всю правду, что ему недосказали. Но Ларреллин знала, как знал и Эберхард, что глаза лгут. И его кажущееся спокойствие – не что иное, как воплощённое внимание затаившегося зверя, слушающее сердце. - Покажись. Взгляд обращён к земле, но приказ был дан Рип, которая молча выступает вперёд. Но вперёд выступает и Кухулин, закрывая её собою. - Она его защищала. В том, что Ритер погиб, виноват лишь он сам. Эберхард устало смежает веки. Малинальда небрежным движением отбрасывает длинную косу за спину и устремляет пристальный взгляд в винные глаза Кухулина. - Молчи. Тихий голос женщины вызывает лишь волну возмущения у пытающегося защитить Рип Лансера. Тот вновь пытается сказать о невиновности Рип… и не может. Он словно забыл как говорить: открывает рот, шевелит губами, но язык слишком непослушен, гортань панически сжимается, отказываясь издать хоть какой-то звук. Малинальда переводит вопросительный взгляд заплаканных глаз на Рип. Эберхард, не открывая глаз, опускает голову ещё ниже. - Что произошло тогда, на Трафальгарской площади? - Я виновата в его гибели. Мне не хватило ни сил, ни скорости, чтобы защитить его от Берсеркера. Малинальда пристально наблюдала за мужем, казавшимся таким отстранённым. Но всегда знала, что это лишь видимость. Эберхард всегда всё «видит». Тот, медленно распахнув глаза, делает шаг к Рип, нависая над ней. - Молись, чтобы сил на защиту нашей дочери у тебя хватило. Эберхард отворачивается от альянса, делая шаг к могиле. - Идите домой. Там всё обсудим. *** Благородное убранство спальни четы Айнцбернов в это сумрачное время не казалось столь светлым и спокойным. Сегодня комната казалась погребально мрачной. Сквозь высокие окна с незакрытыми серебристыми шторами, пробивался закатный свет, озаряя комнату алым заревом, окрашивая благородное сияние серебра в проклятый багряный полумрак. Ни белоснежный торшер у окна, ни бра на стенах, ни лампа на прикроватной тумбе не могли разогнать этот мрак. Малинальда тревожно покачала головой, глядя в пламя, горящее в камине. Когда-то эта комната казалась убежищем, светлая и уютная. Сейчас, даже наполненная светом, она, казалось, притягивает мрак. И к пламени, горящем в камине, словно мотылёк тянулась тьма. Рип, сидящая в белоснежном кресле напротив Малинальды, тяжело кивала своим мыслям, с такой же тревогой наблюдая за пламенем. На журнальном столике между двумя креслами, в тени белоснежной орхидеи, стояло несколько бокалов и наполовину опустевшая бутыль с шотландским виски. Кухулин, стоявший за креслом Рип, и сжимающий его спинку, смотрел на их с Рип отражение в зеркале у огромной кровати, лишь изредка обмениваясь взглядами с Филиппом, сидящем на софе в изножии кровати. На расстеленной кровати с шёлковыми простынями, со смятым серебристым покрывалом, прямо в одежде восседал Эберхард, следящий за заходом солнца. Сидевшая рядом Ларреллин, как и мать, смотрела на огонь. Первый рыцарь стоял в дверях комнаты, будто охраняя это молчаливо скорбящее царство от вторжения. Всего несколько дней назад подобным мыслям в голове было не место, но сейчас не бояться стало невозможно. Враг, последний враг, был слишком силён. - Итак, он способен пожирать энергию убитых им врагов. Эберхард откинул голову, стягивая драгоценный обруч. Ларреллин кивнула, перебирая в пальцах рассыпавшиеся льняные пряди волос отца. - И не только он. Мы думаем, что его Мастер не гнушается жертвами. Но Ритер, как нам кажется, должен был стать первой человеческой жертвой. - Правдоподобная теория. Теперь приходится опасаться, как бы эта идея не стала для него навязчивой. Ларреллин согласно кивнула, перебирая мокрые перья на заколке с чёрной вуалью. Никто из них, придя с похорон, не нашёл в себе сил переодеться после церемонии прощания. Самой Ларреллин уже казалось, что этот костюм из узкой юбки-карандаша и глухого приталенного жакета с чёрной тканевой розой на вороте уже въелся в неё, и отодрать его можно будет лишь с кожей, которая теперь стала такой же, как эти чёрные перчатки из кожи: сухой, мрачной, безжизненной. - Маг-энтропист – это серьёзная проблема. А мне только начало казаться, что всё налаживается. Я так надеялся, что после Войны Ритер с большим желанием вернётся к развитию своего целительского дара и поможет исцелить мать. Ларреллин вложила свою тонкую ладонь в руки отца. - Он хотел, папа. Он был уверен, что мы справимся с этим без Грааля. - И он был прав. В комнате повисла недоумённая тишина. Ровно до той поры, пока Малинальда не отодвинула длинный рукав платья, демонстрируя переплетение под кожей тонких золотистых нитей. Эберхард низко опустил голову. - Как ты знаешь, Ларреллин, Малинальда плохо переносит какие-либо чары, направленные на неё. У нас было много вариантов, но был высок риск нанести больше вреда, чем прогнозируемой пользы. В результате нам осталось лишь продолжать сеансы духовного целительства, но необходим был проводник. Ларреллин в задумчивости стянула перчатки с рук. Удивительно, но под ними, как и прежде, была мягкая и светлая кожа. Пусть даже всё ещё холодная. - Обычно проводником являются магические цепи. Но здесь не тот случай. - Да. Поэтому нам пришлось искать другой путь. И он нашёлся. Авалон, которым ты пренебрегла, является одним из сильнейших артефактов, с прочной магической связью, увы, без Артурии бесполезной. Но, так как её ты призвать не желала, им воспользоваться пожелали мы. И вот, артефакт разобран на магические связи, вживлённые в тело Малинальды, чтобы воспринимать магию исцеления. Прогресс уже заметен. Но хотелось бы, чтобы Ритер приложил свою руку к этому процессу - целителем он был сильным. Ларреллин, уронив перчатки на пол, закрыла лицо ладонями. - Выходит, мы зря ответили на зов Грааля. Малинальда села на кровать рядом с дочерью и погладила по влажным волосам. - Напрасно в нашем мире ничего не происходит, Ларреллин. Должна быть цель, что важнее жизни одной магессы, пусть даже это ваша мать. Тихий голос Малинальды, словно чистый ручеёк, омыл горькие мысли Ларреллин. - Ритер говорил, что мы своими силами сможем исцелить тебя. Надо желать того, над чем мы не властны. Малинальда погладила дочь по спине, подбадривая её. - Он говорил, что умнее будет пожелать, чтобы наши потомки никогда не участвовали в Войне Святого Грааля. Эберхард кивнул и поднялся на ноги. - Благородная цель. Достойная наследника рода. Сейчас я буду гордиться. Но скорбеть буду лишь тогда, когда буду уверен, что вам ничего не грозит. Малинальда, нам пора. - Куда вы? Ларреллин выглядела до крайности потрясённой. - Мы проверим квартиру Ритера. Что делать с ней – решим позже. Сейчас оттуда надо убрать всё, чем может пожелать завладеть ваш враг или ассоциация. Манускрипты, артефакты и многое подобное. Жаль, что круг призыва забрать оттуда невозможно. О теле Ритера позаботятся сегодняшней ночью. На рассвете мы вернёмся в Германию. Вам же стоит озаботиться своей безопасностью. Уже стоя на пороге комнаты, Эберхард повернулся к Рип. - Стоит ли ещё что-то знать о Мастере Берсеркера? Арчер даже не повернулась к Эберхарду, всё так же глядя в огонь. - Мне показалось, когда я стреляла, что он не боится боли. И то, как он нас выследил. Вероятно, у него есть задатки поисковика. Эберхард протянул руку супруге, кивнув Рип, принимая сведения, чтобы выйти из дома терзаемым нехорошими предчувствиями. *** Казалось, что Ритер, живя в уединении, напрочь позабыл о своих корнях. В его опустевшей квартире не нашлось не единого свитка с заклятиями, ни трав, ни фимиамов. С первым осмотром Малинальда взяла лишь костяной гребень - в память о сыне. Повторный осмотр тоже не дал каких-либо результатов. В спальне был найден дневник, в котором были отмечены лишь важные события из жизни усопшего. И лишь пара строк о его небольших успехах в иных чародейских школах. Под ванной был скрыт небольшой запас слабеньких целебных припарок. Да и в кабинете самым ценным была открытка, адресованная Ларреллин, в честь окончания школы. Ничего, чем могли бы воспользоваться недоброжелатели, в квартире не оказалось. Чета Айнцберн покинула квартиру почившего сына глубокой ночью. Эберхард печально разглядывал небольшой пакет со свидетельством жизни и таланта сына. Но, как он сказал несколькими часами ранее, скорбеть ещё не время. - Дорогой? Эберхард, замедлив шаг, отдал пакет супруге. - Я слышу твоё сердце, Берсеркер. Разъярённый рёв безумца прокатывается по пустой улице, оглашая явление Слуги. Земля вокруг Эберхарда пошла лёгкой рябью, брусчатка раскололась, и освободившаяся движимая земля отнесла Малинальду дальше от мужа. Вокруг женщины лёг сияющий знак «хранителя жизни», защищающий от физических ран. - Твой Мастер, Безумец, как я погляжу, не многим разумнее тебя, раз отважился напасть на главу рода Айнцберн! Огромный Берсеркер медленно надвигался на чародея, будто бы растягивая удовольствие от предстоящей битвы. Воздух вокруг Берсеркера слегка подёрнулся, источая болезненную ярость. Эберхард, чьё сердце ещё болело о потере сына, ощутил, как жажда мщения поднимается в его душе, расправляет мощные плечи, готовясь прорваться наружу. Поднялась, и снова улеглась под вторжением нового ощущения. Эберхард лишь на миг прикрыл глаза, ощущая кожей каждый сантиметр этой улицы. Движение воды по канализационным трубам, шелест листьев на деревьях, что уходят своими корнями в землю. Глаза лгут, но не сейсмочувствительность, что слышит никогда не лгущее сердце. Пусть даже это сердце принадлежит убийце его сына. - Я слышу твоё сердце, ублюдок. Коротко вскрикнув, Малинальда выкинула вперёд руки, в щит закручивая перед собой воздух, о который в мелкие осколки разбивается брошенный в неё нож. - Ваш сыночек показал мне, что слава Айнцбернов яйца выведенного не стоит! Ваш выводок даже со Слугами рыцарских классов не способен противостоять моему Берсеркеру! Ибо он – Первейший! Очередной нож полетел в Эберхарда, чтобы разбиться о его окаменевшую кожу. Берсеркер, объятый чернью, кинулся к Эберхарду, занося над ним боевой топор. Величайший маг земли лишь снисходительно улыбнулся, подпуская Берсеркера к себе поближе. Взмах рук по кругу вырывает из земли трубы, которые, раскрываясь, разрезают древко топора и руки Безумца. Взмах рук в стороны - и железные трубы расходятся в тонкие нити, сплетающиеся с рассыпавшимися на нити браслетами и кольцами. Нити плотно увиваются вокруг Берсеркера, глубоко пропарывая плоть. Блеск металла. Эберхард едва успевает отклонить голову, чтобы нож, брошенный Мастером Берсеркера, не вонзился ему в лоб. За спиной раздаётся тихий звон крошащегося льда. Нож вошёл в сотворённую Малинальдой из воды ледяную стену. - Проклятье! Резкий рывок вверх - и Берсеркер, израненный, изувеченный, но полный жаждой мщения, разъярившись прямо на глазах, скоро поднимается на ноги, разрывая путы. Сокрушительный удар пудовых кулаков разбивает каменья там, где лишь секундой назад стоял Эберхард, скрывшийся сквозь землю. Появившись за спиной у безумца, Эберхард увидел то, что творилось у него за спиной. - Падай! Громкий возглас Малинальды. Взгляд глаза в глаза. И убийца подает на землю, корчась в болезненных судорогах. Рыкнув, Берсеркер разворачивается к женщине. - Прекрасна ночь убывающей луны. Как раз срок. Лунная Сталь! Чёрная молния спикировала сверху на Берсеркера. Но тот, черпая мощь из ярости своей, ещё в полёте отбрасывает Арчер в сторону. Но на земле она стоит на ногах, игриво жонглируя холодно бликующей катаной. Берсеркер молча поднимает здоровую пятерню, по указательному пальцу которой стекает тонкая струйка крови. - Сволочь! Энтропист, обрётший контроль над своим телом с потерей концентрации Малинальды, вскакивает на ноги. Раскинув руки в стороны, распространяя вокруг себя серую муть, маг исчез. Из серого тумана соткался огромный шестирукий великан, сменивший Берсеркера. Поднявшись на ноги, Эберхард равнодушно отбросил волосы за спину. - Это всего лишь галлюцинация. Через пару часов развеется само по себе. Что ты здесь делаешь, Арчер? - Ларреллин обеспокоилась вашим отсутствием, герр Айнцберн, и отправила меня на помощь. Признаться, помощь из меня дерьмовая. Малинальда одобрительно похлопала Арчер по спине. - Но Берсеркер со своим Мастером поспешили удалиться. Что это… а где катана? Арчер посмотрела на затухающий серп. - Один из моих Фантазмов. Фатальный. Берсеркер лишь поранился, а палец больше не работает. Но им можно пользоваться лишь при свете луны. Эберхард подал Малинальде руку. - Это довольно серьёзное ограничение для такого сильного Фантазма. - Да, пользы от него в сражении немало. Но этому ограничению я рада. Малинальда, изумлённо подняв брови, посмотрела на Рип. - Ты им не слишком дорожишь. Почему? Усечённый серп бледно блеснул и исчез, чтобы вновь возродиться через несколько дней. Рип завистливо качнула головой. - Меня ей убили. *** В последний час перед отъездом Эберхард заперся с Филиппом в кабинете для получения последних наставлений. В этот ранний час спящих в доме не было. Ларреллин и Ланселот были отправлены смотреть новости с последующим эфиром прогноза погоды. Кухулина с Вольдемаром поставили сторожить двери кабинета. Рип же сидела на кухне, в попытках засунуть в Малинальду очередную ложку тыквенного супа. - Теперь понятно, в кого Ларрель такая малоежка. Малинальда, робко улыбнувшись, послушно заглотила последнюю ложку супа. - Я привыкла с детства обходится минимумом. Рип загрузила посуду в раковину. - Тогда тем более я впечатлена. Вы выглядите беззащитной но при этом… чёрт, да что уж говорить про Мастера Берсеркера! Вам удалось заткнуть Кухулина. Малинальда понимающе взглянула на Рип. - У тебя чутьё на таких. Наверное, неспроста. Жизненный опыт? Рип коротко кивнула. Скрываться от Малинальды ей было стыдно. Фрау Айнцберн положила подбородок на сплетённые в замок пальцы. - Тогда ты должна понимать, что выживание вынуждает становиться сильнее. *** Мои родители – Вильгельм и Элизабет Эринбург. Хм, даже не знаю, было ли время, когда наш род не входил в состав Ассоциации. Родители этих времён не помнили. Поколениями они, ведуны, зельевары, действовали лишь в интересах Ассоциации. Надо убедить кого-то сделать что-то в интересах Ассоциации – звали Эринбургов. Одна из наших специализаций – психологические воздействия. Эринбурги – род угасающий. Ни смешение с именитыми магами Ассоциации, ни внутрисемейные связи не помогали роду окрепнуть. Мои родители - они троюродные брат и сестра, между прочим, - были одержимы идеей восстановления и укрепления рода. Я помню их рассказы на семейных праздниках, как они радовались рождению близняшек. Наши старшие сёстры, Анкалимэ и Аркуэнэ, были ярчайшими представителями нашего семейства. Не в плане магическом. Как и родители, они едва-едва могли заставить кого-либо хотя бы приблизиться к ним. Они были вечными детьми, избалованными и эгоистичными, наглыми и беспардонными. Забавно, но именно эти качества позволили им играть немалую роль в Ассоциации. И удачно выйти замуж. Видишь ли, Рип, у нас действуют устаревшие традиции - выдавать дочерей замуж по старшинству. Но это было после. Далее у них родилась Исилиэль. Пожалуй, она была любимицей родителей. Не особо красивая. Зато действительно умная и талантливая. Особенно в плане зельеварения. Этому ремеслу я училась у неё. Видишь ли, у неё была лишь одна неприятная особенность: если она не получала подтверждения своего таланта, то можно было к ней даже не соваться. Хотя самое худшее, что я от неё встречала, это спокойное игнорирование. Про те времена Исилиэль мне рассказывала. Отец ждал мальчика. А родилась Элениэль. Да, она была одарена. И психические воздействия ей удавались, и магия воздуха, полученная от бабки, досталась ей. Только тогда она стала гордостью семьи. Наверное, это её и испортило. Она была скользкой. Всегда милой. Но стоило появиться родителям или старшим сёстрам, как милой она становилась с ними, обычно сильно приукрашивая наши разговоры. Что же касается меня – на мне природа решила отыграться. Наказать родителей за близкородственную связь. Я родилась в начале осени. Малинальда – золотое древо. Как потом говорила Элениэль, это имя мне совершенно не подходит. Что ж, так и было, мне бы больше подошло Тиамат, или что-то сродни этому. Ибо я была наказанием для моих родителей. Ну, по крайней мере, так они говорили. Я не демонстрировала каких-либо магических способностей. Была слаба здоровьем и требовала многих усилий. Потому я жила в больницах. Помниться тогда мне только-только исполнилось шестнадцать лет. В очередной больнице проходила реконструкция. Это была наша первая встреча с Эберхардом. Его фирма заведовала реконструкцией. Даже не знаю, чем я ему приглянулась, но он подошёл именно ко мне и протянул пакет с грушами. Потом помог медсестре доставить меня в процедурную, а потом и в палату. Вскоре пробудился магический дар. Я была крайне удивлена. Не знала что и как делать. Благо Исилиэль никогда не гнала меня из лаборатории, я хотя бы знала, как смешать целебную припарку или успокоительное зелье. Оно мне особенно потребовалось, когда Эберхард узнал, что я маг, да и ещё из довольно древнего рода. Кажется тогда он мне и заявил, что женится на мне, как только мне исполнится восемнадцать. Помнится, меня это возмутило. Это было лето, незадолго до моего восемнадцатилетия. В Ассоциации устроили приём в честь Эберхарда. Сейчас я понимаю, что готовилась масштабная ловушка, чтобы пропихнуть какую-нибудь девицу из Ассоциации в столь влиятельный род. Исилиэль тогда охмурила какого-то парня и её брак был вопросом времени. Потому-то она особо не готовилась к приёму: производить впечатление ей не требовалось. И она помогала мне хоть сколько-нибудь подготовиться. Я помню большой сад с тканевым навесом, под которым за столиком сидели представители семейств, наблюдающие, как девушки охмуряют молодого Эберхарда. Тогда Элениэль устроила сольное выступление, гоняя воздушные шарики магией воздуха по кругу. Я засмотрелась. Наблюдая, я училась. Я тогда даже не заметила, как заиграла музыка. Как сейчас помню, это был Штраус «На голубом Дунае». И Эберхард, без всяких слов приветствия, пригласил меня. Что меня немало удивило – я согласилась. А дальше была мука. Я всегда мало ела. Я никогда не думала, что всему виной была привычка, ибо родители всегда накладывали мне меньше, чем сёстрам. Но я была младшей. Тогда были дни, когда Исилиэль лишь удавалось пронести мне в комнату чай. Если комнату не закрывала Элениэль. Тогда, в начале осени, был как раз такой день, когда дверь моей комнаты была закрыта. Вот-вот должна была состояться свадьба Исилиэль, и в гостях были Анкалимэ и Аркуэнэ. Думаю, что у них был маленький семейный праздник. Точно я не знаю, я лишь изредка слышала взрыв смеха Элениэль. А потом я уснула. Проснулась я довольно скоро. От стука в окно. На ветви дуба под моим окном стоял Эберхард. - У вас сегодня торжество. Почему же ты, прекрасная Малинальда, не празднуешь? Тогда мне было стыдно, что я открыла окно, впустив его в комнату. Мне было стыдно, когда он узнал, что дверь заперта. Но Эберхард не смутился. -Думаю, что говорить с твоими родителями не стоит. Я даже не заметила его движений, так мне было стыдно. Я лишь почувствовала прикосновение к своей руке и холод металла. Это резное кольцо из платины с жемчугом я ношу до сих пор, как доказательство не только моей новой, свободной, жизни, но как жизни вообще, ибо до этого я словно и не жила. Но тогда я, глупая и запуганная, спешно стягивала кольцо с пальца. - Меня не отдадут тебе. - А кто их спросит? Он был тогда так лёгок, словно это он был полной наивности девицей. Нет, уже тогда он был уверенным в себе и своих решениях мужчиной. - Я спрошу лишь тебя. Будешь ли ты моей женой? Наверное, это самая нелепая помолвка в мире магов. Я лишь смущённо промычала, боясь признаться даже себе, что он меня околдовал. Он широко улыбнулся. Так счастливо он улыбался лишь в день нашей свадьбы и в дни рождения наших детей. Он помог мне собрать те немногие вещи, что были у меня. А потом он расщепил дверной замок и вывел меня из комнаты. - Я не вор, чтобы тайно уводить дочь из семьи. Только тогда мне стало страшно. Но он, как и всегда, крепко держал меня за руку, поддерживая. Мы спустились по лестнице, чуть замедлив ход, мелькнули на пороге гостиной, где праздновали мои родные. Они мгновенно замолчали. Эберхард лишь хмыкнул, и повёл меня к выходу. - Эберхард фон Айнцберн, что вы здесь делаете? О, это лицо моего отца: он никак не мог определиться, любезничать ли перед ним или сделать грозный вид. Удивляюсь, как Эберхард не рассмеялся; я была крайне близка к этому состоянию. - Увожу свою невесту домой. То молчание казалось мне вечным. Но я чётко помню усмешку Исилиэль за спиной отца. Помню, как алеющая мать поднялась с кресла, гневно глядя на меня. - Малинальда не может выйти замуж вперёд Элениэль. Эберхард, мальчик мой, одумайтесь, Малинальда ни на что не годная инвалидка. Проку от неё не будет. Если желаете породниться с нами, возьмите в жёны Элениэль. Она сильна и здорова. - Я не желаю родниться с Эринбургами. Или с кем либо из Ассоциации. То что моя избранница относится и к тем и к другим, ничего в жизни рода Айнцбернов не изменит. Я помню возмущённые вздохи Анкалимэ и Аркуэнэ, жидкие аплодисменты Исилиэль и смех Элениэль. - Если хочется завести любовницу, мы не против: Малин всё равно здесь никому не нужна. Ни нас, ни Ассоциацию вы не оскорбите, попользовавшись ей. Эберхард лишь улыбнулся. - Думаю, Малинальда сама не против выйти как из вашего рода, так из Ассоциации. После свадьбы она войдёт в род Айнцберн и с вами никогда не пересечётся. А в плане любовниц… я никогда не упаду так низко, чтобы искать любовниц в Ассоциации. Элениэль схватила вазу и кинула ею в меня. Её удивлённое лицо до сих пор у меня перед глазами. Серебряное кольцо Эберхарда, распавшись на нити, в полёте прорезали вазу. А потом я решилась. - Стой! Удивление застыло на лицах всех моих родных, когда их надежда – Элениэль, - безвольно застыла, повинуясь приказу их беззащитной младшей дочурки. Эберхард, усмехнувшись в последний раз, вывел меня из дома моих родителей. Куда я больше никогда не входила. *** - И что же ваши родители делали потом? Малинальда отпила чай и довольно поморщилась. - Отец погиб через два года: деловая встреча прошла неудачно и партнёры мужа Анкалимэ застрелили его и отца. А мать жива до сих пор. Живут вместе с Анкалимэ, растят дочку. Аркуэнэ тоже с ними, и у неё двое дочерей. Её муж бросил порядка десяти лет назад. Не вынес террора. - А что с остальными сёстрами? - С Исилиэль мы обмениваемся рождественскими открытками и сведениями о семье. Она преподаёт зельеваренье в Часовой Башне. Муж её тоже преподаватель, кажется у него небольшие способности в области боевой магии. У них тоже двое дочерей. Малинальда умолкла, продолжая медленно потягивать чай. - А что же Элениэль? - Предпочитаю не думать о ней. Знаю только, что когда я носила Ритера, она крутилась рядом с Эберхардом. Сама же мне об этом писала. После рождения сына даже несколько раз заявлялась ко мне в больницу. Уж больно ей хотелось быть женой состоятельного мага. Но потом Эберхард с ней «поговорил». - Поговорил? - Дал денег и сказал, чтобы в Европе её не было. Она уехала в Египет, около пяти лет была наложницей какого-то жреца, потом где-то в Кении была наложницей жреца вуду. Потом уехала в Японию. Пять лет назад, лишь краем уха, я слышала, что она связалась с Мато Зокеном. После этого слуха о ней больше ничего не слышно. Хлопнула дверь кабинета, послышались упругие шаги Филиппа, уходящего наверх. Эберхард задержался у двери, споткнувшись о кота. - Выходит, вам повезло больше всех. - Мне повезло с Эберхардом. Он боролся за меня даже когда я перестала бороться за себя. Такова любовь. Она найдёт любые пути, чтобы постучаться в двери твоей жизни. Варианты могут быть самыми нелепыми. Нечаянная встреча, благородный спаситель. Или есть варианты смешнее. Война, ненависть, гордость. Судьба способна сыграть на всём, чтобы подвести к апогею. Малинальда умолкла, заметив пристальный взгляд Рип. - Скажите, фрау Айнцберн, вы просто мудрая женщина или у вас в роду были провидцы? *** Ларреллин утомлённо рухнула на кровать. Последняя учебная неделя была убийственно выматывающей. Подготовка к экзаменам, моральная муштра и курсы до позднего вечера выпивали все силы. Казалось, что понедельник, в который хоронили Ритера, был не пару дней, а год тому назад. Так долго тянулась эта неделя. А ведь только четверг. Завтра последний школьный день и экзамены на курсах. И лишь неделя на подготовку к выпускным экзаменам. То немного расстояние, что было от школы до квартиры Ларреллин, Ланселот нёс её на руках. Дома у неё хватило сил лишь на то, чтобы переодеться в ночную рубашку, чей белый шёлк сейчас приятно холодил кожу, и рухнуть на постель, даже не выключив настольную лампу. По комнате прошёлся лёгкий ветерок, разносящий нежный, едва уловимый аромат цветов. - Ланселот? - Да, миледи. Я здесь. На подушку рядом с Ларреллин лёг пышный букет нежно-розовых роз. Ларреллин повернула голову, вдыхая слабый аромат цветов. - Если бы ни ты, Ланселот, я бы уже давно думала, что Война отобрала у меня всё. Брата, счастье и покой родителей, мою обычную жизнь. Ланселот опустился на колено перед ней, аккуратно взяв её руку в свои руки. - Дорогая моя, в союз со скорбью не вступай. - Пока ты рядом, она меня не получит. Ланселот склонил голову, скрывая длинными волосами смущённую улыбку. - Я буду с вами, моя юная леди. И за вашей спиной стоят друзья, что стоят целой армии. - Но здесь есть только мы. - Вам одиноко? - Мне тревожно, Ланселот. Будь рядом. - Я рядом с вами, моя леди. Ларреллин смущённо зарделась, прикусив губу. - Ланселот, мне неспокойно. Ляг рядом со мной. Помолчав, первый рыцарь поднялся на ноги. В руках его материализовался Арондит, который он положил на середину кровати, прежде чем лечь на свободную часть. Ларреллин подавила досадливый вздох. Ох уж эти рыцари, что не переступят через свой меч, гарантируя тем самым честь дамы. От досады сон не шёл, а вот Ланселот довольно быстро задышал ровно и спокойно. Ларреллин приподнялась, вытягивая из под себя одеяло, которым прикрыла королевский меч, чтобы вплотную придвинуться к Ланселоту. Первый рыцарь был таким тёплым. И удивительно удобным. Куда как удобнее подушки. Опустив голову на плечо рыцарю, Ли потянуло в сон. Краем засыпающего сознания Ларреллин ощутила, как Ланселот крепко прижимает её к себе. *** - А я-то думаю, откуда пахнет палёной псиной. Кухулин оскорблённо фыркнул, поднимая глаза на стоявшую в дверях Рип. Ларреллин оставила Арчер Филиппу для скорой экстренной связи. Но с отъезда четы Айнцбернов она не выходила из своей комнаты. Наверное, запах палёных волос сильно раздражал Арчер, раз она вышла всё же. Растрёпанная, босая, в белой шёлковой ночной рубахе, отделанной по лифу чёрным кружевом. Судя по всему, Кухулин излишне засмотрелся, раз Арчер поспешила накинуть белый шёлковый халат с чёрным кружевом по рукавам. - И где ты подпалился? Кухулин поднялся с пола. В этой гостевой спальне Филипп ночевал с самого приезда хозяев квартиры и съезжать явно не собирался. Эта спальня была теплее, чем большинство комнат дома. Здесь был густой ковёр песочного цвета, светло-оливковые стены, золотистые занавески на большом окне, низкая мягкая двуспальная кровать, застеленная чёрным шёлком. Большой телевизор напротив. Рядом компьютерный стол с ноутбуком. А ещё эта комната была рядом с комнатой Рип. - Пытался разогреть тыквенный суп. Кухулин перекинул хвост на грудь, демонстрируя подпаленные кончики волос. - Садись. В руках Рип щёлкнули ножницы. Кухулин сел на компьютерное кресло, перекинув хвост через невысокую спинку. Рип опустилась на пол, вытянув одну ногу вперёд. - Не дёргайся. Кухулин спешно выпрямился, нехотя отводя взгляд от стройной ноги Рип. Ножницы быстро защёлкали в тонких пальцах женщины. Где-то внизу хлопнула входная дверь. Вольдемар громко и радостно заурчал, судя по всему, встречая Ларреллин и Ланселота. Рип медленно поднялась на ноги, проводя по волосам Лансера, проверяя выровненность стрижки. Её взгляд скользнул по деревянной шкатулке на столе. - Ей здесь не место. Кухулин широко улыбнулся, взяв шкатулку, и протянув её Рип. - Зато она будет к месту в твоей комнате. Всё собирался отдать её тебе, да вот случая подходящего так и не было. Рип внимательно осматривала шкатулку у себя в руках. Прямоугольная, тёмно-коричневого дерева, с золотистыми цветами на крышке. Классическая шкатулка. Таких было полно и в её время. И, как тогда на кухне, Рип вновь ощутила дыхание прошлого времени. - Спасибо, Кухулин, она очень красивая. Рип слегка перевернула шкатулку. В ней тут же что-то загремело. Рип настороженно приоткрыла крышку. В шкатулке одиноко лежала заколка в виде цветка в бриллиантовой пыли. - Потеряв её, ты перестала собирать волосы. Честно признаться, тебе с распущенными волосами очень хорошо, но тебе, как я вижу, неудобно. Кухулин замолк, глядя, как благоговейно Рип смотрит на заколку. - Она тебе так дорога? - Да, она принадлежала маме. - Ты умерла в довольно молодом возрасте. Знаешь, что было с ней потом? - Знаю. К сожалению. Кухулин? Лансер замер, будто вслушиваясь во что-то. - Идём, Мастера зовут. Филипп, Ланселот и Ларреллин сидели в столовой. Вольдемар вальяжно растянулся на коленях Ларреллин. Филипп дождался, когда Арчер и Лансер сядут за стол. - Итак. Нам осталось убрать Берсеркера. Но тут возникают определённые сложности. Ланселот покачал кружку с кофе. - Убив кого-нибудь, он поглощает силу павшего. А ранив его, он разъяряется и так же становится сильнее. - Но Берсеркеры немало жрут и от Мастера. Извини, Ланселот, но твой пример самый явный. Ларреллин укоризненно посмотрела на друга. - Ближе к делу, Филипп. - Мастер его крайне заинтересован в том, чтобы принести человеческую жертву. И, желательно, среди магов. Почему бы нам не лишить его этого? Убраться из Лондона, пока Берсеркер не выжрет своего Мастера? - Тем более, что у нас свободная неделя впереди. Так что же ты предлагаешь, Фил? - Мы поедем в гости к моему дедушке, Ларреллин. Мы едем в Россию.