Трансильвания: Воцарение Ночи

II. БЫТЬ ВАМПИРОМ ГЛАВА 5 — ПРОБУЖДЕНИЕ ОТ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ И не знала ее жажда крови границ. Желание убивать стало вторым дыханием. Чистая сердцем при жизни, в смерти она обратилась к тьме. Я горела… Постаравшись пересечь закипающий океан огня внутри и снаружи, вынырнуть в прохладную атмосферу и пошевелить хотя бы пальцем, я обнаружила, что ничего из этого у меня не выходит, и, издав крик не то боли, не то отчаяния, замерла, окончив тщетные попытки. Я не смогла даже открыть глаза. Веки будто стали каменными и невыносимо тяжелыми. Обоняние включилось раньше всех остальных органов чувств. И не просто включилось. Оно будто запустилось в работу на двести процентов. Я вдохнула, превозмогая боль от жара и электрического тока, пронзавшего все мое тело. В воздухе повис запах чего-то неземного. В этом запахе переплелись земля и небо, огонь и ветер, голод и насыщение. Этот волшебный запах увлекал за собой мое сознание, и я уже почти приготовилась следовать за ним, но, не без труда, одернула себя и снова втянула воздух в легкие. В комнате летали и кружились и другие запахи: сандал, запах древесной коры, лаванда, едва ощутимый запах разложения. Здесь безумно вальсировали и трепещали также запахи и совсем иной природы: сероватый запах страха, заряженный ярко-оранжевым выбросом адреналина, запах страсти, алыми огоньками отплясывающий чечетку на поверхности сознания, темно-багровый и вязкий, тягучий, словно сорная топь, запах вожделения и обсидианово-черный без единого вкрапления другого цвета запах смерти. Смерть. Да, это определенно смерть. Она была здесь повсюду. Ползала по полу, как змея, взбиралась на стены, как вор, кружилась под потолком, как привидение. В этой комнате кто-то умер. И судя по запаху, не меньше, чем полчаса назад. Кто? Запах почившего был слишком знаком. Будто я ощущала его возле себя всю свою жизнь. Я… Это был мой запах. Я умерла… Как распрямившаяся струна, которую долго и безуспешно гнули в противоположную сторону, я сорвалась с кровати, и тут же ударилась спиной о стену. Огромным усилием воли я разжала каменные веки и взглянула на мир, тут же пожалев об этом скоропалительном решении. Видеть таким зрением было абсолютно невозможно. Маленькие желтые огоньки свечей плясали и вздымались вверх, как демоны на раскаленных углях. Полумрак казался живым. В нем что-то постоянно передвигалось и вибрировало. Краем глаза я увидела зеркало на стене. Резкий рывок, и вот я уже стою перед ним и не вижу себя в отражении. Зеркало отражало лишь окно, выходившее на зеленую поляну и хребет Карпатских гор, покрытый искрившимся на солнце ослепительным белым снегом. Где же я?.. Зеркальная гладь не казалась ровной. Она состояла из частиц, крошек стекла, заполнивших всю поверхность зеркала, которая ежесекундно подергивалась и рябила. Я отпрянула, сделав шаг назад. Вместо того, чтобы оказаться у края кровати, я почувствовала, как вжимаюсь спиной в оконную раму и стекло, которые оказались, на удивление, очень теплыми. — Что со мной?.. — Тихо произнесла я. Пришлось зажать уши руками. Мой собственный голос раздавался внутри моей головы. Он сводил с ума сверхчувствительный слух. А, быть может, это был вовсе и не мой голос. В нем исчезли все привычные нотки, тембр, который вкладывала в него жизнь все мои шестнадцать лет. Этот голос напоминал трескающийся морозный лед. — Процесс обращения в вампира всегда мучителен. А учитывая то, какой ты была в жизни человеческой, учитывая, что вся твоя жизнь была агонией, скажу лишь, что в смерти, посмертии и бессмертии будет еще труднее. Агония станет адской мукой. Придется терпеть, свыкаться и учиться жить заново. Все, что было в человеческой жизни, больше не понадобится… Его голос… Теперь он звучал еще прекраснее, и как я раньше могла этого не замечать?.. Легкая хрипотца мелодичного баритона серебристого оттенка, в котором звучала гробовая жадная вечность, переполненная мягкими оттенками любви, вязким влечением, смертельной глубиной. Внезапно я почувствовала навязчивый зуд в деснах. Что-то было не так с моими зубами. Клыки заострялись, удлинялись, становились тонкими и острыми, как иглы. Болезненные ощущения в верхней и нижней челюсти продолжили мою агонию. Я упала на пол. Позвоночник выгнулся, а затем проделал то же самое, только в обратную сторону. Я слышала хруст ломаемых костей и хрящей. Дышать не осталось сил. Я взвыла. Что-то не так было и с моими руками. Бледная алебастровая кожа бугрилась и деформировалась, становилась молочно-белой и перепончатой. Ногти неестественно вытягивались, превращаясь в когти. Некая сила вывернула руки к спине, из лопаток которой внезапно прорезалось два огромных крыла, как у летучей мыши. В безумии я взвилась под потолок. Что-то со звоном рухнуло на пол. Бриллиантовая люстра. Это меня не остановило. Бешено взмахивая крыльями, я пыталась скинуть с себя эту личину вместе с ее крыльями, вырваться из собственной чудовищной шкуры. Какая-то тень мелькнула рядом, и резкий удар в позвоночник уронил меня на кровать. Черная тень сжала в когтистых лапах мои крылья с такой силой, что я взвыла от боли. Его обжигающий голос довлел надо мной. Он раздавался в моей голове. — Нет уж, милая. Так дело не пойдет. Эта люстра пришла ко мне прямиком из восемнадцатого века. Плохая девочка. Нельзя бить дорогие вещи. Контролируй себя. Контролируй свои эмоции, и тогда, и только тогда ты сумеешь взять власть и над своим обращением. Дыши глубже. Ты можешь это контролировать. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вес его тела был невыносим. Мне казалось, что он раздробит все кости в моем теле. Огромный нетопырь и не планировал отпускать мои крылья из своего звериного захвата. Это причиняло невообразимую боль. Усилием воли я заставила себя сделать длинный вдох и короткий выдох и сконцентрироваться. — Я могу это контролировать. Я могу это контролировать… — Шептало внутреннее 'я', внушая телу подчиниться. Крылья сложились, уменьшились и исчезли в спине. Когти укорачивались с каждой секундой. Вдох-выдох. — Я могу это контролировать. Бестия-летучая мышь снова приобрела человеческое обличие. Насколько я вообще теперь имела право называться человеком. Скорее даже не обличие, а форму. Теперь у меня было две формы: человеческая и звериная. Я лежала на животе, обнаженная и дрожавшая, запустив бледные и бескровные руки в волосы, влажные от холодного пота, бисеринками осыпавшего все мое тело. Спиной же я все еще ощущала силу адской твари весом в несколько тонн, вжимавшей меня в кровать. Лапы с когтями коснулись моей шеи и щеки. — Наконец-то наши с тобой силы равны, и мне не придется быть осторожным, постоянно пребывать в человеческом обличии и бояться не рассчитать силы и прикончить тебя в каждом соитии. — Тихо рассмеялся он. — Быстро отпусти меня! Каким-то чудом мне удалось повернуться на спину. Чудовище было рядом. Оно дышало мне в лицо зловонным дыханием Смерти. Острые уши, огромные челюсти и зубы-иглы в зверином оскале, багровая радужка глаз вокруг вертикальных зрачков. Он был омерзителен. Наверняка, я сама выглядела не лучше в звериной фазе. — Или что? — Владислав, я не шучу. — Используй свои новообретенные силы. Вырывайся. — Его голос все еще звучал в сознании, а лапы с когтями вжали мои обнаженные плечи в постель из шелка. — Вот так значит. Я резко рванулась. Я металась по кровати, как Дьявол в тисках, но высвободиться не удавалось. Чудовище было сильнее. Я тяжело дышала, отирая пот со лба. — Конечно, в звериной форме ты будешь сильнее. У меня-то хрупкое человеческое тело. — Злобно прошипела я, извиваясь и выкручиваясь. — Да как угодно. — Внезапно раздался его голос. Впервые он говорил вслух. Нетопырь уменьшался в размерах, превращаясь в мужчину. — Не имеет значения, в какой ты форме: человека или зверя. Твоя сила внутри тебя. И пусть твое тело сейчас и человеческое, но, отнюдь, не хрупкое. Я замерла. Впервые я увидела его лицо своим новым зрением. Теперь оно казалось еще прекраснее и более исполненным дьявольщины. Черные глаза пронзительно смотрели на меня в обрамлении темных прядей волос, спадающих на лицо. По бледной и сильной обнаженной груди катились капельки пота. Эта неземная красота завораживала и манила. Что-то обожгло меня изнутри, но я не позволила этому разрастись. Теперь, когда человеческими руками он вжимал мои плечи в кровать, я просто нанесла удар когтями в сгиб локтя, которого он явно не ожидал, затем резкий удар в плечо и, опрокинув его на кровать, села сверху, повторив его жест и вдавив его плечи в кровать руками. Оскалившись, я склонила голову к его шее, желая вонзиться в артерию и пить без остановки. — Один-один, Ваше Величество. Быть может, резерв сил одинаковый, что в звериной, что в человеческой форме, но элемент неожиданности, признайте, важнее. Из моего горла вырвалось утробное рычание, злобная усмешка заиграла на губах, а алчные клыки оказались в паре сантиметров от его лица, на котором тьма и свет играли полутенями. Я чувствовала его запах. Теперь иначе, чем человеческим обонянием. Запахи зефира и ванили, смешивающиеся с запахом тления сейчас слились в один: запах Смерти и полутысячелетнего разложения, которые едва-едва перебивал запах его парфюма с сандалом. — Держи себя под контролем. Все твои чувства сейчас обострены. — Долю секунды он внимательно смотрел мне в глаза, а едва только время для меня остановилось, пока я смотрела на его губы, граф снова обманным маневром оказался сверху, вжимая меня в кровать. — Да. Пожалуй, ты прав. Но мне это чертовски нравится. Я голодна, Владислав. Он наклонился ко мне, и я полуоткрыла холодные губы… Мои клыки слегка покусывали его язык, ощущая во рту вкус слияния солнца и луны — вампирской крови, которая, впрочем, не удовлетворяла мой голод. Хотелось чего-нибудь более теплого. Я льнула к его телу своим, ставшим идеальным. Маленьким и естественным для человека недостаткам фигуры пришел конец. Теперь я была статуэткой из мрамора. Холодной, мертвой и идеальной. В свете луны фарфор кожи — хрупкой, но твердой, светился серебром. Каждый свой вожделенный взгляд граф уже не мог прятать маской холодного и мертвого равнодушия. — Ну что же. По крайней мере, мы теперь одинаковой температуры, и мне не придется больше мерзнуть и покрываться инеем. — Я сжала его руку в своей. Теперь она казалась мне теплой. По сравнению с холодом и пустотой внутри, сменившими жар. В пылу, жару и агонии после смерти тела и возвращении в сознание умирала моя человеческая душа. И теперь, когда ее не стало, я, наконец, обрела покой. Это было странно. Тело все еще горело, подчиняясь власти каждого прикосновения графа, но внутри, в области сердца, застыла ледяная глыба, не омываемая кровью. Сердце Лоры Уилсон остановилось здесь, в этой кровати, около двух часов назад. Здесь же умерла и ее бессмертная, данная лишь смертной оболочке душа, чтобы могла возродиться я. Лора Дракула. Как птица феникс из пепла. Мертвый, холодный и бездушный вампир с сердцем, которое не бьется. Новую себя мне еще только предстояло узнать, но не было смысла торопиться, когда вечность впереди. Смутные человеческие воспоминания о времени, проведенном с ним, канули в Лету, теперь они казались недостаточно яркими. Обостренное зрение наблюдало, как от пальцев Владислава исходили ультрафиолетовые лучи тока, которые в ту же секунду впитывала моя кожа. Кожа, которая, на удивление, быстро регенерировала. Моя обретенная способность заживлять раны дала новое поле деятельности для его извращенного сознания. Каждый день он придумывал новый способ причинить мне боль. Его когти двигались по животу вниз, оставляя длинные полосы крови и шрамы. Для меня иной любви, с отсутствием боли, просто не существовало. Любовь должна быть остра. Ведь она — страсть, она — боль, она — вожделение и смерть. Любовь — теневая сторона души. Она позволяет любому пороку стать дозволенным. Потому что она — движущая сила всех планет. Жизни и смерти. Острые когти резко вошли в плоть. По моим ногам сочилась кровь, я задыхалась, но не чувствовала боли. Лишь неистовство. Я пила его практически черную мертвую кровь, вонзив клыки в шею, поглощая вампирскую энергию, запечатанную на долгие пять столетий, касаясь грудью его груди. Оказавшись сверху, он развел мои ноги и резко рванул меня за бедра к себе. Пластичность нового тела удивляла меня саму. Холодными стопами я касалась его спины, чувствовала позвоночник. Я могла переломать несколько костей за один раз легким движением ноги. Прикусывая до крови кожу его живота, груди, плеч, я снова добралась до заветных губ. Бедра соприкоснулись, и я ощутила его в себе. Резкими движениями он вгрызался своей плотью в мою, но грубость больше не доставляла мне боли, а лишь заводила. Крылья сами по себе вырвались из спины, и я накрыла ими, как одеялом, бледное тело мертвого любовника. Чем быстрее и резче становился темп содроганий наших тел, тем глубже я вонзалась в его спину когтями, уже чувствуя позвоночник наощупь. Его черные крылья коснулись моей спины, обнимая и переплетаясь с моими белоснежными в тот миг, когда я почувствовала оргазмическую волну обрушившуюся на меня с высоты. Я откинула голову назад, пока граф сжимал мои руки в своих. Это было ни с чем не сравнимо. Все человеческие ощущения никак не могли передать того, что происходило со мной сейчас. Если бы я была матерью и имела веру, как она, я назвала бы это религией, воссоединением с Богом. Что-то внутри меня сломалось несколько раз, позвоночник выгнулся, мышцы внизу живота сладостно сжались и разжались несколько раз, а затем огонь ударил пламенным взрывом по каждому нерву. Я лежала, судорожно глотая ртом воздух и дрожа всем телом, все еще изгибаясь и хрипя, а по моим глазам стекали слезы. Благоговения и радости. Все, что с ним связано, было болезненно и алчуще. Я коснулась лица единственного мужчины своей жизни ладонью, а затем его лба своим. Раньше я чувствовала некую связь с ним. После обращения я почувствовала иное, более глубокое. Он дал мне новую жизнь, теперь он был моим отцом и ментором. Хозяином и Богом. Переступая порог замка, я мысленно назвала его своей Вселенной. Для нового определения моей к нему привязанности составители словарей и другие лингвисты еще не изобрели слова. — Любовь моя. — Я тяжело дышала, касаясь его лица ладонями, целуя в висок и щеку. Обнявшись крыльями, мы крепко прижались друг к другу. — Я всю жизнь тебя ждала. Он убрал темную прядь волос с моего лица и, нежно поцеловав, прошептал на ухо. — Я знаю. Я тоже ждал… Ощущение соприкосновения наших крыльев было, как сорвавшийся из ниоткуда пик нежности и блаженства… Все равно что чувствовать друг друга обнаженными плечами. Я коснулась рукой его крыла, оно было жестким, состоявшим из костной и хрящевой ткани. Удивительно, но каким уязвимым… Я все еще не избавилась от ощущения, что теперь обоняние видит, осязание слышит, слух осязает, а зрение вбирает в себя все органы чувств. — Теперь твоя душа принадлежит мне. — Его рука легла мне на грудь. — Больше ты никогда не услышишь биение своего сердца. И даже стук пульса. Возможно, ты скажешь, что-то, что сейчас было — лучшее из того, что тебе пришлось пережить, но когда ты узнаешь все о новой себе, поймешь, какие горизонты теперь перед тобой открываются, научишься управлять своей новой сущностью, нам удастся пережить такие минуты, по сравнению с которыми сегодняшняя эйфория — бледное отражение. И в нашем распоряжении теперь целая вечность. К слову, об отражениях. Идем. Я покажу тебе кое-что. Покажу, кем ты стала. Он накинул на себя плащ, обернул меня в шелковую кофейного цвета простыню и взял за руку. Мы взошли по винтовой лестнице, перила которой были украшены каменными розами, на тридцать пятый этаж, в огромный зал, где мебель была накрыта белыми покрывалами, а в центре стояло еще одно зеркало в позолоченной раме только больше по размеру, нежели то, что висело в нашей комнате. — Это зеркало единственное, способное отражать нас. — Прошептал Владислав, резким движением срывая с меня простыню и откидывая ее на пол. Я даже не почувствовала себя стесненно или пристыженно. Еще один плюс превращения в вампира. Избавление от комплексов. — Нагота с эпохи Ренессанса считается наивысшей степенью красоты и эстетичности. Чего стесняться? Кого? Мы с тобой единое целое. — Опять читаешь мои мысли. — Я улыбнулась, стоя к нему спиной. — Само собой выходит. Слишком уж твое сознание открыто для меня. Всегда было. Например: ты обнаженная, я и зеркало. В первый раз. В день твоего выпускного. Помнишь? — Я опять переживаю дежавю. Такое невозможно забыть. После этого я и приняла окончательное решение покинуть дом. Весь день меня терзали смутные сомнения о том, правильно это или нет, но когда я увидела тебя, все будто встало на свои места. Я почувствовала, что это правильно. В смысле, строить свое будущее вдали от дома. И я не жалею. Это решение привело меня к тебе. Я посмотрела в зеркало. В этом я не увидела стеклянной крошки; его гладь была ровной и гладкой, как безбрежный океан, в котором напрочь отсутствовала шероховатость. В этой глади я увидела новую себя. Длинные, цвета воронова крыла, волосы локонами ниспадали до бедер, кожа блестела серебром в свете луны, высокая грудь, плавный изгиб бедер, идеально ровные длинные ноги… Розоватый человеческий оттенок кожи, усеянный белыми точками, навек утерял свой человеческий цвет. Теперь моя кожа была бледной, жемчужной и тонкой, не скрывавшей сеть полых голубых вен. Отнюдь не идеальное лицо теперь обрело четкие, правильные и немного резкие черты… Единственной данью памяти человеческой девушке по имени Лора Уилсон остались глаза, как и до смерти пронзительно-изумрудные, светившиеся во тьме. Да и сама тьма светилась, как живая. Мои тонкие белые руки обвили шею любовника. — Это не я. Такого не может быть. — Это ты. Столько лет спустя ты, наконец, вернулась. Он коснулся моего лица, пристально глядя на меня, словно запечатлевая каждую черту. — Ты такая красивая, что я схожу с ума. Ты, как рай, который мне вернули после кромешного ада, в котором я горю уже половину тысячелетия. Ради тебя, только ради тебя стоило жить, умереть и продать душу. — Пророчество — ложь. Такая любовь хоть и могла бы уничтожить мир, но она созидающая, я уверена. Я выведу тебя из тьмы к свету. Помогу вспомнить все, что забыл; все, от чего отказался, считая себя проклятым. Чувства, нежность, забота, любовь. Я верну все это в наш дом. И пусть дорога и будет мучительной, но я пройду по ножам, чтобы вернуть тебе душу. Обещаю… — Я коснулась его руки своей, и мы на время замерли в глубоком молчании… *** День был слишком удушливым, и, едва я добралась до кровати, я тут же отключилась. Первым знанием о новой себе стало то, что вампиры, оказывается, спят. Вероятнее, даже вторым. Насчет обостренных эмоций меня ввели в курс дела немногим ранее. Сколько я спала? Я не могла сказать, наверняка. Голос из темноты принял решение оповестить меня об этом буквально через пару секунд с момента, как я задумалась. — Прошло около четырех часов. До рассвета около двух еще есть в запасе. И есть время начать обучение. Он обнимал меня за плечи, и каждая вена в моем голодном теле ощущала его присутствие. Весь мой организм кричал о желании стать еще ближе. В кромешной темноте, обернувшись в его сторону, я видела каждую черту его лица, как днем, но во мраке его внешность была еще таинственнее, еще притягательнее, чем обычно. Я снова потянулась к нему, но почувствовала руки, крепко сжавшие мои запястья и воздвигнувшие барьер. — Это иной голод. — Тихо произнес он. — Это не то, чего ты хочешь. Я и сам не против провести эту вечность в постели, но тебе надо питаться, иначе ты умрешь. — Все, чего я хочу, это быть с тобой. Он поднялся и рывком поставил меня на ноги. Получилось у него это не без труда. Сила моего сопротивления теперь значительно выросла. — Ты же не хочешь быть со мной в качестве изголодавшейся и иссушенной мумии? Я вот, например, не хочу спать с трупом невесты. Приятнее быть живым мертвецом. Одевайся. Его голос звучал повелительно и властно. Электрический ток пробегал по моей коже от звука каждого его слова. Я не посмела ослушаться, поэтому встала с кровати и подошла к зеркалу, возле которого, на вешалке, висело платье, напоминавшее паутинку: тонкое, белое, полупрозрачное, с длинными гипюровыми рукавами. Ткань собиралась на груди, образуя трехслойный лиф, а к подолу расходилась в разные стороны. Я восхищенно вздохнула. Платье село по фигуре, будто его шили специально на меня под заказ. Его ткань облегала каждый миллиметр тела, становясь второй кожей. Владислав взял меня под руку, и мы вышли на лестницу. Пока же мы спускались, я заметила то, что не замечала, поднимаясь сюда впервые, будучи еще человеком. С каждого пролета на нас печально и молчаливо смотрели статуи прекрасных, светлых, мраморных ангелов с застывшей маской страдания на лице. Их душили и терзали рогатые, волосатые и козлоногие черти, чьи кровожадные глаза горели алым огнем. Я отвела взгляд. Это выглядело довольно дико и устрашающе. Поток холодного ночного и свежего воздуха ударил мне в лицо, едва я оказалась на первом этаже у выхода на улицу. Двери сами собой распахнулись, приглашая выйти в ночь. И сколько запахов притаилось в этой внезапной ночной свежести! .. Я босиком выбежала на зеленую, залитую сумраком ночи поляну и втянула воздух в легкие. Если бы мое сердце все еще умело биться, в такой момент оно, определенно, стучало бы сильнее, чем обычно. Воздух источал ароматы разных трав, деревьев (на удивление, даже они обладают своим неповторимым запахом), прозрачного и морозного снега, устлавшего высоты Карпатских гор. Я заправила непослушный локон за ухо и закрыла глаза, чтобы сосредоточиться… И я услышала, как копошились в траве муравьи, как протяжно ухали совы в казавшемся черным посреди ночи лесу, как мягко с вершин к подножью самой высокой горы скатывались и обрушивались комья снега, повисая на ветках деревьев и кустарников. Я открыла глаза. Темный неприветливый лес уже не казался таковым. Он был освещен мириадом свечей. Это были светлячки. Сотни светлячков, трепещущих своими крылышками, разливая свет и у крон самых высоких деревьев, и внизу, в траве. Картина была настолько прекрасной, что я не смогла сдержать улыбку. Подпрыгнув на ножке, я приложила руки к щекам и рассмеялась. Прекрасная ночь манила оторваться от порога и кинуться в самую чащу леса на вампирской скорости, кружиться и ловить светлячков. Шелковая прядь моих волос цвета воронова крыла снова мягко опустилась мне на щеку. Я чувствовала себя выше, сильнее, быстрее, непобедимее. И я хотела бежать. Ноги тянули меня сорваться с места и не останавливаться. Я обернулась, вопросительно глядя на Владислава. — Ни в чем себе не отказывай. Ты теперь владеешь такой скоростью, что можешь бежать и в этот момент оставаться невидимой человеческому зрению. — Граф улыбнулся. Резкий, серебристый и прекрасный баритон звучал в моей голове. — Сегодня ты будешь жертвой, а я — хищником. Беги так, будто спасаешь свою жизнь. Попадешься, считай, ты — покойница, принцесса. — А если не попадусь, я выиграла. И потребую все, что захочу. Попробуйте, Ваше Величество, посоревноваться с новообращенной. Я читала литературу о вампирах. И знаю, что новички сильнее старых вампиров. С диким и безудержным смехом я сорвалась с места. Скорость сводила с ума, голые ступни ног не успевали касаться травы. Ветер свистел в ушах, трещал словно раскатами грома в майскую грозу, грохотал, ревел… Он безжалостно бил меня в лицо, шею, плечи, руки, грудь, живот, ноги с такой скоростью, что, казалось, еще немного и от столкновения рассыплется на осколки. Я сбавила темп только тогда, когда оказалась в лесу. Еще не осознавая, каким смертоносным существом я стала, я по привычке вжала голову в плечи, озираясь вокруг, и втянула воздух. Только лес, только горы. Ни единой души. Голос графа нарушил молчание ночи. Он снова звучал у меня в голове. — Я уже близко, принцесса. Спасай свою жизнь. Я снова сорвалась с места и припустила вперед. Несколько миль без остановки вглубь, в чащу, пока холодный ночной воздух не донес кое-что иное, помимо природных ароматов. Я почувствовала смесь нескольких запахов в одном: отчаяние, сломленность, подавленность, горе, тоска, страх. Было и еще кое-что. Медленный, тихий, но равномерный стук. Биение человеческого сердца. — Помогите! — Из глубины леса донесся голос, наполненный до краев абсолютным горем, несущий запах вязкого кислотно-зеленого схождения с ума. Сорвавшись с места, я стрелой полетела по направлению к звуку. Длинные гипюровые рукава и подол белого платья цеплялись за крючковатые, напоминавшие пальцы мертвеца, сучья, пока я неспешно скользила по плотно утрамбованной почве. Не прошло и двадцати секунд, как я увидела ее. Этой крестьянке, сидевшей под старым и полусгнившим дубом, в рваном, зиявшем дырами платье, не было и тридцати пяти, хоть она и выглядела старше своих лет. Обхватив руками колени и заливаясь горючими слезами, поминутно сопровождаемыми всхлипами, она обреченно качала головой, даже не глядя в мою сторону. Только когда я подошла к ней совсем близко, она соизволила заметить меня и отшатнуться, преисполненная ужасом. Вжавшись спиной в массивный ствол, она неистово осеняла себя крестным знамением. Не то, чтобы мне стало от этого плохо, как пишут в книгах, но раздражало это невыносимо. Насчет религии в моей семье был особый пунктик и связанное с Богом омрачало мое сознание не как вампира, а как уставшего от одержимости религией человека. Когда я по ее губам поняла, что она читает 'Отче Наш', ярость и вовсе хлынула неудержимым потоком по венам. Владислав говорил об обостренных эмоциях, возможно, это и контролируется. — Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь. Читая молитву по кругу, каждый раз девушка останавливалась на фразе 'избавь нас от лукавого', чтобы выставить в мою сторону крест со своей груди. Я сделала несколько глубоких вдохов, и, подавив ярость, колыхавшуюся внутри и летевшую по венам огнем, наклонилась к крестьянке спросить, не нужна ли ей помощь, и могу ли я ей как-то помочь, но она не дала мне шанса совершить благородный поступок. Слепо взмахивая руками вокруг себя в воздухе, она пыталась нарисовать барьер, способный ее защитить от исчадия ада. Она оказалась очень теплой, почти горячей. Крестьянка источала запах живой, ослепительно белой, человеческой энергии, которую я хотела поглотить, вытянуть до капли. — Что у нас тут? Еда сама ползет в руки желающего перекусить? — Раздался голос за моей спиной. Я боролась из последних сил с жаждой. И лес, и сама крестьянка внезапно стали багровыми. Видимо, глаза мои налились кровью. — Уведи меня отсюда. Я не хочу ей навредить. — Я обернулась в сторону Владислава. Он стоял, скрестив руки на груди и глядя на меня в упор. — Да брось. Кто будет скучать по религиозной фанатичке? Сделай ей одолжение. Убей ее, чтобы не доставала окружающих. Если бы тебе не нужна была пища, я бы уже сам свернул ей шею. — Он схватил меня за руки и резко развернул в сторону крестьянки. — Ты слишком держишься за свою правильную человеческую сторону, но ты умерла. Ты больше не человек. Теперь ты — вампир. И у тебя есть потребности. Посмотри, как бьется пульс на ее шее. Войди в ее разум. Внуши ей бояться и трепетать. Ничего слаще крови с привкусом ужаса нет на Земле. Я закрыла глаза и мысленно потянулась в сторону девушки. Нащупав краешек ее сознания и зацепившись за него, как за островок в океане, я показала ей шаг за шагом, как склоняюсь к ней, пью ее кровь и отрываю ей голову. Она неистово вскрикнула, слепо озираясь вокруг. — Что? Что вы со мной делаете? Господи, помоги мне. Защити от всего, что приходит в ночи, умоляю. Спаси меня от этих адских тварей. — Надеюсь, Иисус позволит мне один глоточек. Могу даже еще раз встать на колени и попросить прощения за негодное поведение. — Резким движением правой руки схватив ее за горло и подняв вверх, я оскалила клыки. — Прости, милая, не в тебе дело. Просто я чертовски голодна. И меня бесит религиозный настрой. Осев на землю и притянув жертву к себе, слегка коснувшись языком ее шеи, я быстро впилась клыками в сонную артерию девушки. Живая, чистая, белоснежная человеческая энергия толчками хлынула в мое иссохшее и измученное жаждой горло. Крики боли несчастной жертвы разорвали ночную тишину. Я рвала ее кожу на лоскутки, вгрызаясь все глубже, пытаясь высосать всю эту прекрасную, животворящую амброзию до последней капли. Белый шифон и гипюр платья насквозь пропитались кровью. Я отпрянула, шумно вдыхая воздух, сомкнув челюсти со скрежетом. В голове шумом раскатывалось насыщение. Оно разлилось по всему телу и будто даже согрело мои мертвые конечности. Вены перестали ныть и болеть. Я поднялась на ноги. Платье было безнадежно испачкано багровыми пятнами, с рук стекала густая теплая масса. Мгновенная эйфория сменилась тревогой, паникой и безотчетным ужасом. Я задыхалась, а за моей спиной кто-то стоял. Холодный, мертвый и чужой. Чудовище, насылавшее на меня кошмары, забравшее мою душу, сделавшее меня абсолютным злом, внушившее убить ни в чем не повинную девушку. Я отпрянула от него, как от чумы. — Что я с ней сделала? Что ты заставил меня сделать с этой несчастной женщиной? — В моем голосе звучали панические истерические нотки. — То, что и должна была сделать. Ты ее убила. Ты — вампир, и это теперь твоя суть. Сделай глубокий вдох, а затем — выдох. Прими себя и получай удовольствие. — Холодный, грубый, беспринципный голос… — Моя мать была права. Ты — действительно, исчадие ада и сын Дьявола. Неужели ты не чувствуешь раскаяния за то, что творишь? Как можно убивать с холодным взглядом? Как можно получать от этого удовольствие? Это ужасно. Все, что я сейчас чувствую, это раскаяние, боль и вину. Я убила ее. — Я отвернулась от него и сдавила руками виски, упав на землю, разразившись рыданиями. — В кого ты меня превратил. Владислав грубо схватил меня за руку и поставил на ноги, обернув к себе. Взгляд его метал молнии. В нем не осталось ничего от человека. Холод, ярость и наплевательство к чужим судьбам. Дикое и озлобленное животное во плоти. — Я не чувствую раскаяния. Я не позволяю чувствам владеть собой. Я не потакаю своим слабостям. Я беру, что хочу, во что бы то ни стало. Так я выживал половину тысячелетия. И если ты — не дура и не хочешь выглядеть жалкой и ущербной, поступай также. Отпусти свою человечность. Ее сердце еще бьется. Прикончи эту идиотку. Или я прикончу тебя, раздавив, как бабочку на стекле. Он отшвырнул меня в сторону. — Отпускай. Убивай. — Рявкнул он так, что по каждому сантиметру моего тела пробежала дрожь. Я обернулась к девушке, лежавшей под дубом. Закрыла глаза и мысленно отпустила боль, которая сдавила мне голову и каждый нерв в теле. Когда я их открыла, по всему телу разлилась тьма пустоты, заполонила каждый участок внутри меня. Я чувствовала запах практически обескровленной девушки. Никаких сомнений. Только голод владел мной. И владел безраздельно. Я кинулась на нее и снова вцепилась зубами ей в шею. Я пила до тех пор, пока ее голова не отделилась от тела и не покатилась в высокие кусты орешника. — Как-то глупо вышло. Она, как бумажная была. — Я тихонько расхохоталась, развернувшись в сторону Владислава. — Говорил же, проще простого. — Усмехнулся он, обхватив меня за талию грубой холодной рукой, сдавившей подгрудные ребра. — Я был уверен, что ты справишься. Его богомерзкие алчные поцелуи… Вокруг же лишь кровь. Я лежала на земле, а мое белое платье стало пурпурным и багровым от запекшейся крови. Кровь была повсюду. Висела в воздухе, рождая безумное желание во мне, она была на мне, внутри меня. Все пороки моей души, все демоны вырвались на свободу. Его поцелуи горели на коже, проводя внутри меня линии огня от нерва к нерву, от вены к вене. Руки Владислава в крови жертвы, которую мы безжалостно прикончили, оставляли кровавые полосы на моих щеках от каждого прикосновения. Это было невозможно уже даже назвать любовью. Неистовство и безумие двух кровожадных монстров возле трупа обескровленной женщины. Но я нашла это приятным. Отключиться. Ничего не чувствовать. Ни угрызений совести, ни стыда, ни желания поступать правильно, ни гуманности, ни сочувствия, ни сострадания. Ни-че-го. В мозгу билась лишь одна мысль раненой птицей. Граф — моя болезнь, моя инфекция и лихорадка. И ради всего святого и несвятого… Я не хочу ни лечиться, ни выздоравливать, как бы глубоко на дно он меня ни затащил, какими бы моральными принципами мне бы ни пришлось поступиться, на какое бы преступление он бы меня ни толкнул, не хочу. В его глазах отражались сотни моих демонов, адских и уродливых. И я в них отражалась тоже. Пурпурные глаза, которые превращали для меня ночь из черной в огненно-алую; губы, щеки, подбородок, шея и платье в крови. Душа в агонии. Тело и нервы в огне. И я дала волю своей аморальности прямо возле трупа собственной жертвы. Два часа ночи до рассвета — время вожделения и пламени. И пусть весь мир меня проклянет с сегодняшнего дня, и не будет мне прощения больше никогда, но я желала утонуть в любви, совершив убийство. Его черные глаза невыносимо влекли, так, что я дрожала, замирая, словно муха, попавшаяся в липкие сети паутины. Я умирала и возрождалась вновь и вновь в его руках. И это был переломный момент. Только теперь я поняла и дала себе отчет в том, что Лора Уилсон, выпускница Института Кулинарии, добрая, отзывчивая, хотя и немного скрытная девушка-отличница, окончательно мертва. Я стала кем-то другим. Я стала чем-то другим… *** По моей просьбе наш дворецкий согласился перенести зеркало, способное отражать вампиров, в нашу с без тридцати минут мужем комнату. Я стояла в свадебном платье посреди спальни, закусив губу и придирчиво изучая свое отражение. Оставалось лишь полчаса до того мной долгожданного момента, как меня и Владислава соединят узами вечного и нерушимого брака. Я волновалась. На свадьбе должны были присутствовать многие старейшины древних вампирских кланов. Не каждый день приходится выступать перед огромной аудиторией. Что уж говорить о зрителях такого рода… Помилуйте, меня трясло и лихорадило даже, когда я защищала диплом. А люди все-таки не такая опасная и неукротимая публика, как вампиры, которым несколько тысяч лет. Я снова внезапно почувствовала себя студенткой, да и в голове, как нарочно, проснулось внутреннее 'я', которое сегодня решило побеседовать со мной голосом матери. — Неужели ты не замечаешь, как далеко зашла? Остановись, Лора, Бога ради, неужели ты не видишь, что превращаешься в чудовище рядом с ним? Он тянет тебя за собой на дно. Не позволяй ему. Скажи 'нет'. Не выходи за него. Сохрани те остатки души, что он еще не уничтожил своим дурным влиянием, потому что, уверяю тебя, труп одной бедной крестьянки — это только начало. Когда он с тобой закончит, ты станешь своим худшим ночным кошмаром. Прежде, чем ты сможешь хоть немного его изменить, он пропустит тебя через ад и мясорубку… Я бросила злобный взгляд на свое отражение и произнесла уже вслух. — О, не тебе меня учить, мама. Я слушала ровно до того момента, как были произнесены слова 'Бога ради'. Я ненавижу веру, я ненавижу эту веру в тебе, и хоть ты — всего лишь голос в моей голове, я бы хотела, чтобы ты видела каждую жертву, каждую кровь на моих руках, и знала, что именно твои нездоровые увлечения сделали нас с тобой чужими. Ты выбрала церковь вместо родной дочери. Твой выбор превратил меня в чудовище. Теперь я хочу, чтобы ты видела каждый шаг этого чудовища, захлебывалась кровью моих жертв и прятала глаза, глядя, как я буду погружать мир во мрак в руках сына Сатаны, от которого пыталась меня спасти. Хочу, чтобы ты видела все, что я позволяю ему с собой делать. И чтобы познала ту же боль, которую чувствовала я. Когда ты отрицала меня, не понимала, отказывала в объятиях с детства и как смотрела на меня, узнав о видениях, которые меня изводили. Ты смотрела на меня, как на тварь, не заслуживающую права жить. И теперь я буду это право отнимать у тебе подобных — хороших и верующих людей. И мне больше не нужны твои объятия. Теперь меня обнимает чудовище вместо матери. И вот ведь в чем печальная ирония. Чудовище способно дать больше любви, чем родная мать. Поэтому всеми силами ада заклинаю тебя замолчать и выйти вон из моей головы. — Последнюю фразу я выдохнула с шипением. Голос матери, действительно, смолк после моей речи, обращенной к своему отражению. Мы были предопределены друг другу еще до моего рождения. Конечно, я не считала, что у меня совсем не было выбора. Я предпочитала думать, что приняла решение любить этого мужчину по собственной воле. Логика, возможно, и была обманной. С одной стороны, я знала, что принуждать любить его, если бы я не захотела, он бы не стал. Но, с другой стороны, он — человек (безумная игра слов, знаю), привыкший получать все, что захочет. Так что, возможно, хоть я и сделала выбор по своей воле, но он эту волю организовал, отсек остальные возможные альтернативные версии моей жизни… Так или иначе, уже слишком поздно что-либо менять. Все случилось так, как должно было случиться. Или как случилось. Быть может, эта любовь и внушенная, навязанная и спланированная хитроумным пауком, ловко расставившим сети, чтобы поймать глупую и неосторожную, юную и не познавшую жизни муху, но душой я уже мертва. Я не могу чувствовать ничего иное ни к кому иному. Сначала не могла. А теперь и не хочу. Белое платье сияло в лучах полуденного солнца, излучая золотое и серебряное свечение каждой нитью. Тесный белый лиф был украшен бриллиантами, тугой корсет с шелковыми лентами демонстрировал идеальную тонкую талию и высокую грудь, тесно облегал бедра, спускаясь в пол каскадом с вплетением в белый изумительный тонкий шелк серебряных и золотых нитей, создающих эффект ослепительного сияния платья на свету, не важно, солнца или свечей. Белые лакированные туфли не отличались узорами, но имели устойчивый и высокий каблук. И особого упоминания заслуживала фата, которая оказалась настолько тонкой и прозрачной, что напоминала паутинку, грозившую разойтись на тонкие ниточки под угрозой даже легкого прикосновения. Облачение завершали тонкие белые перчатки до локтей, также украшенные бриллиантами. За три с половиной часа до свадьбы в замок по моему приглашению нагрянул симпатичный стилист и парикмахер по имени Кейли Джефферсон, около двух часов занимавшаяся моим макияжем и укладывавшая мои длинные волосы в высокую прическу, на которую было израсходовано большое количество шпилек и лака для волос… Черные изящные брови, благодаря макияжу, превратились в тонкие изогнутые дуги, тушь подчеркнула выразительность зеленых глаз, а розовый блеск придал губам некоторое подобие живых, скрыв их мертвенную бледность. В дверь трижды осторожно постучали. Это оказался дворецкий Роберт. — Моей госпоже еще что-нибудь необходимо? И хоть он и не был ни в чем виноват, я почувствовала сильное раздражение из-за вторжения в мое пространство. Перед свадьбой. С пятисотлетним вампиром. Черт… — Нет. Сделайте одолжение, Роберт. Закройте дверь с другой стороны и оставьте меня наедине с собой. Клыки непроизвольно заострились и удлинились. Я нервничала и еле держала себя в руках. Надеюсь, жениху не придется ловить меня на вампирской скорости посреди зала. Интересно. Чисто теоретически. Возможно ли упасть в обморок будучи бессмертным кровожадным существом? Потому что, ей-богу, у меня кружилась голова, и подкашивались ноги от недостатка воздуха в легких, и даже дышать сейчас было больно. Послушно поклонившись и вжав голову в плечи, Роберт удалился, тихо прикрыв дверь с другой стороны, как я и просила. Владислав был прав. Якшаться со слугами нельзя, иначе они начинают попирать твое личное пространство. Откуда мне тогда было об этом знать? Его опыт правления исчислялся веками, а я прибыла в мир, где правит абсолютная монархия впервые… Скрыв лицо вуалью фаты, я покинула свою комнату. Тронный зал, в котором нам с графом предстояло стать мужем и женой, был великолепен. Ослепительно белые стены полукруглого помещения, на которых были закреплены железные подсвечники с горящими в них белыми свечами, уходили высоко в потолок, наверняка, граничивший с облаками. Пол был устлан лепестками белых лилий. Лилась приятная тихая музыка, тихо словами напевавшая что-то о том, что Боги всем нам помогут. Все гости уже были в сборе, и их количество впечатляло. Мороз пробежал по коже. Я понимала, что среди приглашенных не было ни единого человека. Мой чувствительный слух не разобрал ни биения сердца, ни ритма пульса. И хоть я сама стала вампиром, я еще не отвыкла от человеческой жизни. И понимать, что нахожусь в зале, заполненным прекрасными дамами и их кавалерами, у которых уже несколько столетий не бьется сердце, было все равно необычайно и дико. Они выглядели важными, серьезными, может, даже чересчур напыщенными, а я шла между рядами гостей, вжав голову в плечи. Одна приятная пара — девушка-блондинка в облегающем гипюровом синем платье и темнокожий парень в черном фраке с белой рубашкой под ним, помахали мне рукой и улыбнулись, и тут же в голове я услышала приятный женский голос. — Счастливой свадьбы, Лора. Я — Каролина, а моего парня зовут Морган. Я улыбнулась девушке украдкой и мысленно ответила. — Спасибо за пожелание. Мне очень приятно. Ну что же. Каролина и Морган не выглядели так устрашающе, как остальные. Может, и не все вампиры такие ужасные, какими они мне виделись. Я облегченно выдохнула. Все присутствующие не-мертвые со своих мест безмолвно взирали на меня. Мужчины — с нескрываемым восхищением, женщины — с долей зависти, и все вместе, пытаясь по взгляду решить, достойна ли я их господина, заслуживаю ли я быть их королевой. Были даже взгляды, исполненные глубочайшего презрения. Чувствуя себя неуютно, я готова была сжаться в комок, когда услышала в голове еще один голос. Стальной, уверенный и громкий, звучавший, как раскат грома посреди ясного неба. — Не сутулься, девочка. И не позволяй им видеть свой испуг и тревогу. Ты — их королева, потому что сам король тебя выбрал в жены. Какое тебе дело до того, что о тебе подумает стая невоспитанных вампиров? Я обернулась, пытаясь найти глазами в толпе владельца голоса, когда седовласый, но статный старец лет восьмидесяти на вид с серого цвета стальными глазами, в которых читалась мудрость, как минимум, восьми столетий, а не десятков лет, взял меня под руку. — Майкл. Я — Ваш посаженный отец. Пройдемте к Вашему трону. Сразу после брачной клятвы состоится присяга королю и коронация. — Произнес он вслух, а затем телепатически добавил. — Выше голову, ровнее плечи. Покажи им всем, кто здесь королева. — Вы ведь тоже вампир? — Мысленно спросила я. — Тысяча сто первый год как. — Улыбнулся Майкл, и мы двинулись вперед к уже ожидавшему нас возле двух высоких золотых, обитых алым бархатом стульев, на спинке каждого из которых черными нитями было вышито изображение летучей мыши, королю. Я подняла голову, распрямила плечи и, улыбнувшись старцу, сделала непроницаемо холодный, типичный для моего будущего мужа взгляд. Ведь и правда, какое дело кошке до того, что о ней пищат мыши? Майкл был прав. За исключением жениха, тысячелетний вампир стал третьим на церемонии бракосочетания не только не вызвавшим отвращения, но тем, к кому я прониклась симпатией и уважением. Первыми двумя были Каролина и Морган. Старец бережно сжал мою руку, по локоть затянутую в белую перчатку, своей, подбадривая. Глубоко в остановившемся еще вчера сердце я почувствовала ноющую боль, едва взглянув на жениха. Он был прекрасен в своем черном костюме, черной рубашке, с алой розой, выглядывавшей из кармана пиджака. Падший ангел, которому запретили вернуться в рай. Едва взглянув, я уже не могла отвести от него взгляд. Стянутые в тугой конский хвост черные волосы, золотая серьга, острый нос, тонкие губы с такой искренней улыбкой, черные, как ночь, глаза, маленький шрам над губой, изящная шея, сильная грудь и плечи, любимые руки. Черный цвет будто бы всегда был его родным и подходил ему идеально. В подернувшемся алым мире перед глазами снова и снова представало видение, в котором эти сильные плечи опускаются на меня. Желание и любовь разрывали меня на части перед вампирской публикой. Этому не было конца. Обострившиеся эмоции доводили до грани и разрушали меня… Майкл отпустил мою руку и вернулся на свое место в зале. Каблук моей белой свадебной туфли уверенно ступил на ступеньку подъема к тронным креслам. Граф аккуратно взял меня за руку и двумя пальцами провел по ладони к запястью. Даже через перчатку я почувствовала электрический ток, пробежавший по руке, и воздуха в легких не осталось. Владислав лишь улыбнулся и через долю секунды послышался его голос в голове. — Я знаю, что тебе не терпится сорвать с меня одежду, но позволь хотя бы мужем твоим стать, приличия ради. — Лицемер. — Телепатически ответила я, покачав головой и закатив глаза. — В твоем словаре нет слова 'приличие'. Вымерший пятьсот лет назад архаизм. Надеюсь, хотя бы в человеческой жизни у тебя совесть была. — Ты готова к этой вечности? — Пожалуй, процентов на девяносто восемь. — Я усмехнулась с самым озорным выражением лица. — А что с двумя процентами стало? — Ушли поспать, чтобы мой будущий муж не зазнавался… Он только усмехнулся и покачал головой. Как из ниоткуда перед нами возник мужчина лет пятидесяти пяти в черном, встал между нами и начал свою речь. — Любовь — это чувство, которое живет вечно. Даже когда смерть забирает все, любовь дает жизнь. Заставляет сражаться, жертвовать и побеждать. Только любовь может сподвигнуть людей жить вечно, чтобы дождаться ее. Той самой. Единственной. Которая воспламеняет сердца, которая толкает людей на поступки, а поэтов — на стихи. И даже после смерти только любовь позволяет оставаться живым в памяти навечно. Все мы собрались здесь сегодня, под сводами этого замка, чтобы соединить вечными и нерушимыми узами брака два сердца, которые пронесли любовь друг к другу через половину тысячелетия, перерождения и реинкарнации. Согласна ли ты, Лора Уилсон, создание мира земного, дщерь Томаса Роберта Уилсона, взять Его Величество, короля мира нашего Владислава Дракулу Первого, сына Валерия-завоевателя в мужья, разделить с ним вечность, быть ему поддержкой и опорой, быть с ним рядом в горе и в радости, до той поры, пока Вечность не решит иначе? — Навсегда и дольше. — Слезы стекали, размывая тушь, но мне было все равно. Я уже не могла сдерживать эмоции. Невеста всегда плачет на свадьбе. Вполне себе человеческий закон. — Согласны ли Вы, Ваше Величество, король мира нашего, сын Валерия-завоевателя Владислав Дракула Первый взять Лору Уилсон, создание мира земного, дщерь Томаса Роберта Уилсона в жены, разделить с ней вечность, быть ей поддержкой и опорой, быть с ней рядом в горе и в радости, до той поры, пока Вечность не решит иначе? — Навсегда и дольше. Зря что ли я потратил столько времени на ее поиски. — Граф улыбнулся. — Если кто-то имеет возражения по поводу этого союза, пусть… Владислав слегка коснулся плеча оратора, связывавшего нас узами брака. — Эта строчка здесь ни к чему, падре. — Затем обернулся к залу и продолжил реплику вышеупомянутого. — Пусть молчат или познают гнев мой на своей шкуре. По залу прокатился возмущенный рокот. Никто не ожидал такого поворота событий и невозможности высказаться. Я с благодарностью посмотрела на мужа. Половина зала была готова проголосовать против меня. Уверена, им было, что сказать. Каролина и Морган принесли нам золотые обручальные кольца в бархатных алых коробочках. Это были особые кольца, с маленькими переплетенными крыльями летучих мышей. Так вампиры символизируют вечность. Когда мы ими обменялись, падре, наконец, разрешил жениху поцеловать невесту. Поцелуй был горячим и обжигающим, он украл у меня возможность дышать и связно мыслить. С трудом оторвавшись от его губ, я затуманенным взглядом посмотрела ему в глаза. — Муж… — Мысленно прошептала я. — Жена. — Также телепатически ответил он. Когда церемония бракосочетания подошла к концу, со своих мест поднялось четверо вампиров в длинных черных мантиях. Они окружили нас с мужем, который мысленно подал мне сигнал опуститься на колени и склонить голову. Падре, тем временем, продолжил. — Дщерь Томаса Роберта Уилсона, ты встаешь на колени в последний раз в своей жизни. Отныне все остальные будут стоять на коленях пред тобой или познают гнев твой во всем его могуществе. Принимаешь ли ты власть супруга своего, короля мира нашего Владислава Дракулы Первого, сына Валерия-завоевателя, признаешь ли ты его королем своим, единственным истинным правителем мира нашего и всея Трансильвании, чтобы стать королевой его вовеки веков? — Я принимаю его власть, как власть единственного истинного короля вовеки веков, чтобы стать его королевой. — Целуй его перстень. — Тихо обратился ко мне один из старейшин. Тот, у которого были длинные волосы. Я аккуратно и нежно взяла правую руку мужа в свою. Безумно красивые тонкие пальцы. Его руки были такими изящными, словно произведение искусства. На мгновение коснувшись губами безымянного пальца, я прильнула к перстню с изображением дракона, а затем прикоснулась к нему лбом. Старейшина с длинными волосами вытащил из-под мантии изогнутый золотой кинжал и сделал тонкий надрез на своей ладони. — Кровь Елизара даст Вам Мудрость. Да здравствует Ее Величество, мудрая королева Лора Дракула Первая, дщерь мира нашего. — Окровавленной рукой он коснулся моего лба. Вперед вышел второй старейшина, проделав то же самое со своей рукой. — Кровь Аластара подарит Справедливость. Да здравствует Ее Величество, справедливая королева Лора Дракула Первая. — Своей окровавленной дланью он коснулся моей левой руки, оставив след из крови на моем запястьи. — Кровь Велиара дарует Щедрость. Да здравствует Ее Величество, щедрая королева Лора Дракула Первая. — Кровь третьего старейшины оставила след на моем белоснежном платье в области груди и сердца. — Кровь Виктора одарит Вас Беспощадностью. Да здравствует Ее Величество, беспощадная королева Лора Дракула Первая. — Четвертый след из крови остался на моем правом запястьи. — Поднимитесь, Ваше Величество. — Произнес падре, и граф поставил меня на ноги. Каролина и Морган принесли маленькую бриллиантовую диадему, которую старейшины возложили мне на голову, сорвав фату. — Его и Ее Величество могут быть свободны и приступать к своим обязательствам в качестве супругов. — Громко огласил оратор. Вопросительно взглянув на Владислава, я получила мысленный положительный ответ, и, в мгновение ока трансформировавшись перед публикой, огромный черный нетопырь и белоснежная бестия взвились к потолку и сделав умопомрачительный круг над головами присутствующих, вылетели в широко распахнутые окна. Жена своего мужа, королева мира, в который недавно прибыла, я, наконец-то, чувствовала себя дома. Наконец-то, ощутила, что предназначение распорядилось правильно. Еще не зная, что ожидает меня дальше, пока я не желала думать ни о чем. Впереди меня ожидал медовый месяц по-вампирски и никакой ответственности. Никаких забот. И самое главное, что безмерно радовало меня, это отсутствие раздражающего назойливого голоска моего внутреннего 'я', всегда диктующего поступать правильно. А именно — человечности.