Трансильвания: Воцарение Ночи

ГЛАВА 8 — НАВЕСТИТЬ ВЕРВОЛЬФА Обвиняя чудовище, бойся стать еще большим чудовищем. Благими намерениями испокон веков была выложена дорога в ад. Прошло около сорока минут. Часы на стене назойливо тикали, отмеряя каждую молчаливую секунду. Мой муж больше не приходил в себя. Я сидела на полу возле его постели, сжав похолодевшую, изувеченную руку с перстнем Ордена Дракона в ладони. Время остановилось, и мир замер со всей его уродливой правдой. Память медленно и постепенно отказывала мне. Я не помню, каких адских усилий я заняла у Дьявола и всех его слуг, чтобы поднять Владислава в нашу спальню на шестнадцатом этаже. Любая рана на теле вампира имеет свойство регенерировать за считанные доли секунды. И эти должны были уже давно затянуться. Но, вопреки всем законам о неуязвимости вампиров, они кровоточили без остановки, а рваные их края упорно не желали стягиваться. В дверях молчаливой и скорбной фигурой застыл наш дворецкий, Роберт. На стуле, приставленном к кровати, сидела Селена. Девушка еле держалась, из последних сил сохраняя самообладание, хотя слезы упорно катились и катились по ее щекам. Но стерев их снова и снова, она надевала на себя маску напускного безразличия. — Не надо, Селена. — Мой голос звучал хрипло, грубовато и отчужденно. — Прекрати притворяться. Я тебе не мешаю. Если хочешь, можешь плакать. Семьдесят с лишним лет жизни не выбросишь только потому, что скажешь, что оставила все в прошлом. — Лора, ты в порядке? — Девушка сочувственно коснулась моего плеча. Она больше не скрывала слез, тонкими струйками стекавших по бледному, обрамленному темными волосами лицу. — Буду, когда уйду вместе с ним. — Снова опустив голову на безвольно свисавшую с кровати руку супруга, я закрыла глаза. Слез не было. Лишь немое отупение и невозможность принять случившееся, потому что такого не могло произойти. Не с ним, не со мной, не с нами. Этого нет. Я проснусь. Вот сейчас. Очень скоро. И все снова будет хорошо. Кошмар закончится. Я в этом была уверена на все сто. Иного варианта развития событий просто не существовало. Все, что я сейчас вижу, не более, чем кошмарное сновидение. — Что нам делать, Селена? Что делать мне?.. Глаза горели, все окружавшее меня стало каким-то размытым, словно старую кинопленку окончательно и безвозвратно испортили. Предметы мебели и обстановки расплывались, становились двойными, тройными. Все в этом мире заволоклось и подернулось дымкой немого и безразличного отупения. — Он больше не придет в себя, не вернется, да? Селена печально кивнула головой. — Он впал в кому. Скоро все закончится. Я уже видела подобное, происходившее с другими вампирами. Ему осталось несколько часов. Попрощайся, Лора. Будет тяжело и невыносимо, но придется отпустить. Мы с Робертом можем оставить вас наедине, если ты хочешь сказать ему напоследок что-то личное. Я покачала головой грустно и почти безразлично. — Я не хочу, чтобы вы уходили, Селена. Но и чтобы оставались тоже не хочу. Если ты уже видела подобное, происходившее с другими вампирами, самое время озвучить, как можно вернуть Владислава к жизни. И что, собственно, вообще произошло… Голос сорвался на фальцет. Писклявый и отвратительный свист резал даже мой собственный слух, нарушая молчание, в котором и муха не пролетела бы бесшумно. В голове появился невнятный стук. Сначала он был тихим, а затем стал нарастать, усиливаться, и, в конце концов, начал раздавливать голову, причиняя невыносимую боль, распирая виски. Я закрыла глаза. Вдох. Выдох. Контроль. Открыть. — Да, я видела такие раны, Лора. И, нет, ты ничем не сможешь ему помочь. Помоги себе и возьми свои чувства под контроль. Не имеет значения, насколько вампир древний. От когтей и укусов оборотня его ничто не спасет. Перед лицом этой болезни мы все — ничто. Яд, который содержится в их слюне, не позволяет регенерировать. А когти и зубы — из чистейшего серебра. — Невыразительный и почти что мертвый голос Селены резанул по воцарившемуся молчанию. — Оборотни? — Я презрительно фыркнула. — Горе заставило тебя выжить из ума? Их не существует. Это же глупые страшные сказки, которые рассказывают детям, чтобы заставить их съесть суп. Если бы эти создания, действительно, существовали, я, как королева этого мира, наверняка, знала бы об этом. Или и мои слуги, и друзья, и помощники, и даже мой муж хранят тайны от меня?.. — Дело все в том, что их осталось не так и много. Обычно они держатся вместе и не высовываются, потому что миром заправляют вампиры. Никто тебе не говорил, потому что мы думали, что все они вымерли. Но незаживающие раны на теле вампира доказывают, что мы ошибались. Несколько особей выжило. И они отчаянно сражаются за сохранение своего вида. И, как и бывало, в то время, когда я только обратилась, а количество существующих в мире вампиров и оборотней было примерно одинаковым, они по-прежнему ненавидят вампиров, стремясь их уничтожить, стерев с лица Земли. — Лицо Селены было непроницаемым, мрачным. На долю секунды в ее глазах проскользнуло плохо скрываемое презрение. — Вдобавок ко всему, они невероятно сильны. Ребенок вервольфа в состоянии положить конец тысячелетнему вампиру несколькими укусами. В том, что случилось с Владиславом… — Девушка помедлила. — Судя по размерам нанесенных ран… Вряд ли в этом замешана взрослая особь. Скорее, подросток. А если обратить внимание на угол удара, последствием которого стали шрамы на лице, била девчонка. Я окинула Селену пронзительным немигающим взглядом. — Девочка? Подросток? Ты это сейчас серьезно сказала?.. Допустим, ты права, и это так. Сто лет назад меня не было еще даже в проекте, поэтому я не могу проверить достоверность твоих слов. Но если ты права, я отыщу этого мерзкого волчонка по запаху, вырву ей когти, сломаю шею, из зубов сделаю себе бусы и еще полчаса буду глумиться над трупом. С дороги. Сейчас же! Я резко вскочила с места и попыталась обойти Селену, но вампирша резким движением схватила меня за руку и оттолкнула назад. Комната начала заплывать алым с периферии. Я зарычала и кинулась на бывшую наставницу. Клыки заострились. И помещение, и Селена, и Роберт, беспомощно жавшийся в дверях, окрасились красным цветом. Издав пронзительный визг, я вцепилась брюнетке в волосы и изо всех сил отшвырнула ее в сторону. Девушка ударилась спиной о стену так, что едва не пробила ее. Что же… Лес рубят, щепки летят. — Останавливать меня вздумала? Давай. Попробуй. — Когда девушка попыталась нанести удар мне в живот, подлетев ко мне на вампирской скорости, я ударила ее по лицу и позволила упасть. Пробив грудь вампирши рукой, я крепко сжала ее сердце в ладони. — Не смей вставать у меня на пути, уяснила? Твое сердце в моих руках, в прямом смысле. Может, до того, как мне прикончить девчонку-волка, мне стоит и твою жалкую жизнь забрать? — Лора, успокойся, прекрати, это не ты. Это злость. Ну же. Ты же не хочешь моей смерти. — Изо рта Селены кровавой струей змеилась кровь. Она кашляла, с каждым произнесенным словом выплевывая алые сгустки. Я резко вырвала руку из ее грудной клетки, и девушка свернулась на полу калачиком, дрожа и кашляя до рвотных позывов. — Ты успокойся, к чертовой матери! Мой муж умирает, понимаешь? МОЙ. МУЖ. УМИРАЕТ. — Я кричала, переходя на визг и истошные вопли. — Ну же, Селена. Все мы здесь знаем, что ты до сих пор его любишь. Как знать, может, если бы ты поднапрягла мозги и отыскала способ, как его спасти, у нас бы и получилось. Жить втроем и стать шведской семьей. Хочешь этого? Хочешь снова увидеть его улыбку? Готова на все пойти? Я не могу. Не могу. Не могу. Не могу. — Я осела на пол, и, сдавив виски руками, закричала дико и громко. Наконец-то слезы брызнули, остужая разгоряченную голову и снимая с нее напряжение, готовое взорвать ее ко всем чертям. Я свернулась в клубок, а тело начало конвульсировать в судорогах истерии. Каждый нерв извивался глубоко внутри. Кости выламывало до хруста, который в тишине раздавался, словно звук набата. — Кто-нибудь заберите эту боль, пожалуйста… Я не могу. Не могу. Не могу. Не могу… Холодная рука Селены коснулась моего огненного лба. — Роберт, принесите мокрое полотенце. У нее нервный жар. По-моему, она сейчас взорвется. — Сию минуту, госпожа Селена. — Откланялся дворецкий и пулей вылетел из комнаты. — Ты пытаешься направлять свою боль и гнев в действие, чтобы они тебя не ели заживо. Но, поверь мне, Лора, потратишь хотя бы минуту жизни на ненависть к оборотню и проиграешь. Твой муж прожил половину тысячелетия, заключил сделку с Дьяволом, и, все же, он умирает. Что значат твои силы по сравнению с его? Испытывать скорбь — не значит сразу кидаться и совершать самоубийство. У тебя сейчас будет много дел по организации похорон, выступлению перед народом. Мы не можем потерять сразу двух монархов. Весь мир сейчас нуждается в объяснении случившегося и каких-то утешительных словах. Потому что смена власти всегда означает нестабильность и перемены. А люди страшатся перемен. Боятся утерять твердую землю под ногами. Он бы хотел, чтобы ты жила дальше. И правила. А не стала еще одной жертвой волчьих когтей. — У него сейчас нет права голоса. — Картинка перед глазами расплывалась от слез. Даже лежа на полу, я чувствовала головокружение. Мир вращался. — Ты… Такая прагматичная. И практичная. Думаешь о будущем, о людях и их потребностях. Побуждаешь меня готовить гроб для еще живого мужа и жить дальше. Я была не права насчет тебя. Ты его не любишь. И никогда не любила. Ты — просто дешевка, Селена. При чем тут люди и правление? Это лишь глупая игра, которую я была вынуждена поддерживать, как его супруга. Без него все это теряет значение. Потому что мне был нужен любимый мужчина, а не его корона, как думает большинство моих подданных. В таком случае, и в виду его приближающейся смерти, пусть. Они. Все. Горят. В. Аду. Вместе. С. Тобой. — Последние слова я отчеканила медленно, выставляя паузу после каждого произнесенного слова. С силой ударив ладонью по руке вампирши с холодным и мокрым полотенцем, которое она прикладывала к моему огненному лбу, не удостоив ее даже высокомерным взглядом, я подползла к краю кровати и взяла холодную руку мужа в свои, прижав ко рту, губами касаясь каждого пальца. Кровь уже застывала и сворачивалась. Похоже, осталось недолго. Я смотрела на его лицо. Оно было спокойным, не смотря на то, сколько боли его носителю пришлось вынести. Даже сейчас оно напоминало лицо покойника. Бледное, за исключением рваных алых ран, обрамленное темными волосами. Горделивый, непреклонный профиль истинного короля. Серьга в виде колечка в ухе освещала золотым лучом полумрак комнаты. — Достаточно зрелищ. — Тихим, но одновременно с этим стальным голосом неумолимо и холодно произнесла я. — Вон отсюда. Всех касается. — Но, Лора, тебе не обязательно оставаться одной в такой момент. Я могла бы… — Что? Что ты могла бы? — Обернувшись через плечо, я посмотрела на подпиравшую дверной косяк Селену. — Пользы от тебя, как от дохлого муравья. А кроме того, что ты так пронзительно пуста и бесполезна, ты еще и говоришь такие вещи, за которые тебе сердце вырвать не жалко. Убирайтесь. Последние минуты его жизни я хочу провести с ним, а не с бесполезными людьми, на жизни которых мне плевать. Роберт и Селена замерли, не подавая признаков движения, и тогда, повысив голос, я оскалилась. — УБИРАЙТЕСЬ! Селена вышла, раздраженно хлопнув дверью. Я опустила голову на руку Владислава и позволила слезам взять свое. Теперь, когда никого нет, можно больше не прятать боль. Я сейчас не хотела быть сильной, не хотела продолжать, не хотела жить дальше. И последнее, чем я хотела бы заниматься, это готовить гроб по совету этой лицемерки. — Ваше Величество… — Подал признаки жизни молчаливый Роберт. Я даже и не заметила, что все то время, с тех пор, как Селена вышла, дворецкий продолжал оставаться здесь. — Я разве не предельно ясно выразилась о том, чтобы выметались все? Повторить более громко? — Раздражение в моем голосе зашкаливало. — Я живу на этом свете в три раза дольше госпожи Селены. И кое-что понимаю в ядах и противоядиях. Я знаю, что госпожа Селена ни за что не позволит Вам выйти отсюда, чтобы мир не лишился последнего монарха, но есть способ спасти Вашего мужа, Ваше Величество. Он есть… — Что? — Я повернула голову в сторону Роберта, и черные локоны волос разметались по моим плечам и лицу. — И все это время ты молчал? — Я не уверен в том, готовы ли Вы к подобному выходу из сложившейся ситуации и пойдете ли Вы на это. И, к тому же, нельзя было, чтобы она слышала об этом. Она бы Вам помешала… — Я бы убила ее, если бы она посмела помешать. Говорите же, не тяните. Роберт откашлялся и опустил глаза, не выдержав яростного маньячного блеска в моих изумрудных глазах. — Я плохо разбираюсь в биологии и анатомии, Ваше Величество, но, как Вы сами, наверняка, знаете, организм ребенка более пластичен, чем у взрослого человека. Раны и ссадины заживают быстрее. Любые болезни в детском возрасте проходят достаточно быстро и без осложнений. Я наблюдал за этим и имею опыт работы полевым врачом в местах сражений. Я занимался лечением людей до того, как заступил на службу к бывшему королю нашего мира — Его Величеству Карлу. Мы редко прибегаем к подобному. Но кровь нескольких младенцев очищает организм вампира от любого яда. Даже от яда оборотня. Но вряд ли Вам, конечно, подходит этот вариант. Девушка, в любом случае, в первую очередь, будущая мать. Вы не сможете загубить пять невинных детских душ. Я усмехнулась. Звук моего болезненного голоса зазвенел, отражаясь от оконных стекол. — Знаете, я просто обожаю, когда мне говорят, что я чего-то не могу. И, пожалуй, единственное, что мне нравится даже больше этого, так это не оправдывать ожидания, разрушать сложившееся и устоявшееся мнение о том, какая я хорошая девочка. Неужели я похожа на курицу-наседку, которая мечтает нянчиться с детьми?.. Подайте мне мой плащ и выведите Лиру из конюшни. Время нанести визит в деревню. Знаете, какое сейчас время, Роберт? — Готова спорить на миллиарды золотых, моя кривая ухмылка и нездоровый блеск в глазах в совокупности с голосом, напоминавшим звук удара по мрамору, делали меня в его глазах маньячкой. — Время убивать. *** Взгляд, которым одарил меня дворецкий, когда я выезжала на своей белоснежной кобылице в фиолетовом плаще, покрыв капюшоном голову, из ворот, был далек от хотя бы приблизительно понимающего. Но у меня не было времени заботиться о чувствах людей, которые я могла ранить. Неужели он рассчитывал, что рассказав мне о способе спасти единственного мужчину, которого я любила, я бы отступила из-за моральных принципов?.. Или же он, как и практически все вокруг нас, спал и видел смерть монарха. Злобного, всеми ненавистного. Любой в нашем мире мечтал от него избавиться. Как бы то ни было, я все же не понимала, что во мне видят и чего от меня хотят даже вампиры. Я — не человек, я — адская тварь и порождение ночи. Почему все стараются укорить меня в аморальности? Можно подумать, Роберт был не вампиром, а матерью Терезой, благодетельницей. Мы убиваем людей. В этом наша природа и суть. У меня хотя бы имеется мотив. А был ли он у Роберта? Вряд ли он жил животной диетой. Все эти мысли бешено и беспрестанно роились в голове, пока Лира переходила в галоп и мчалась быстрее скорости ветра. Я — вампир. Зачем мне лошадь? Спросил бы любой из Вас, но я слишком плохо видела. Слезы затуманили мне глаза, а на трансформацию в бестию-нетопыря не осталось сил. Переживая эмоциональные душевные терзания, я уставала физически так, будто разгружала вагон валунов. Холодный северный ветер налетел, развевая черные кольца моих волос, словно шутя, трепал фиолетовый плащ, но, не смотря на адское сопротивление стихии, я лишь крепче сжимала поводья заледеневшими руками в кашемировых черных перчатках, и, то и дело подгоняла кобылу, ударяя ее каблуками по бокам. Голод неистово терзал и истязал меня. Я не ела несколько часов, сидя у постели Владислава, я не ела около недели до инцидента, потому что попеременно сменявшие друг друга меланхолия и апатия полностью отбивали аппетит и подталкивали лечь, отказаться от питания и ждать, пока все закончится. Сейчас же, в самый неподходящий момент, голод включился на сто процентов и даже больше. В тот момент, когда у меня не было права думать о себе. Но теперь мне хотелось устроить охоту для себя самой. Заполнить изнывавший от всепоглощающего голода организм светлой и непорочной энергией человеческих жизней. От слабости мои руки еле удерживали поводья. Зрение же позволяло видеть лишь как в машине в дождь через стекло. Без дворников. Найти пять младенцев являлось лишь частью проблемы. Справиться с их родителями было самой неприятной и основной частью. Высокая вероятность нарваться на охотников. С такой мной, как сейчас, не нужно и охотником быть, нет необходимости обладать огромной силой. Сейчас меня мог убить и простой смертный, если бы очень постарался. От быстрого движения я чувствовала, как вены трутся друг о друга, и ощущение это было сравнимо лишь с соприкосновением наждачной бумаги с чувствительной кожей. Я настолько высохла, даже не замечая этого, что живы во мне остались только изумрудные, залитые горем и яростью глаза, которые впрочем, на данный момент, даже не давали стопроцентного вампирского зрения. События той ночи, когда мной было похищено трое детей из семей обычных крестьян и еще двое — из семей охотников, я запомнила весьма смутно. Было стремительно и слишком кроваво. Головы летели, как снег с небес под Новый год, а в сражениях всем заправлял нон-стоп. Если бы я хоть на секунду остановилась, прекратив нападать, совершать ложные выпады, бить когтями и вгрызаться клыками, случилось бы одно из двух: либо меня бы убили, вонзив кол в мое сердце, либо я сама свалилась бы от усталости. В голове, не замолкая, трещали голоса подсознания и внутреннего 'я'. Первое, как и обычно, вещало голосом Владислава, второе сегодня решило говорить со мной в качестве Селены. Любимый голос уговаривал держаться и быть сильной, а самая лицемерная и псевдоправильная вампирша в мире напоминала об осторожности, предупреждала об опасности и о том, что враг собирается нанести удар. Домой я возвращалась абсолютно уничтоженной, раздавленной и практически мертвой с живым и кричавшим мешком из грубой ткани, наскоро привязанным к седлу. Каждый звук для моего измученного и острого слуха был искусным способом убийства, без трупа в качестве результата. Я расположилась на тумбочке возле трюмо с раздвижными зеркалами. Кинжал делал тонкие и ровные надрезы на маленьких шейках и в колбы, расставленные в беспорядке по полу, медленно стекала маленькими струйками багрово-красная вязкая тягучая жидкость. Поминутно сознание мое заволакивалось алым. Теперь я понимала, что помимо горя толкнуло меня практически вырвать сердце своей экс-наставнице. Меня терзала не только мешавшая мне дышать боль, но и ничем не притупляемый голод. Клыки, чувствовавшие кровь, алчно увеличивались в размерах, а ее запах сводил с ума, умоляя прильнуть к маленькой шейке и поглотить детскую непорочную энергию целиком. Не помню, каких адских усилий я заняла, чтобы не сорваться и не насытиться… Кровь ему в рот, через плотно стиснутые челюсти человека в коме, я вливала дрожавшими руками. Ни Роберт, ни Селена не явились на помощь. Совершая адское злодеяние, страшись остаться в своем деле одна одинешенька. Сантиметр за сантиметром, уродливые раны постепенно начинали стягиваться сами собой, пока от них не осталось ни единого рубца, шрама и даже царапины. А когда последняя капля крови последнего убиенного младенца была поглощена, Владислав открыл глаза. Едва это случилось, произошло и кое-что еще. Я рухнула в обморок прямо на пол возле нашей кровати… *** Очнулась я в полумраке, свидетельствовавшем о том, что вечерний закат медленно и лениво выполз на темнеющее с каждой минутой небо. Мои губы оказались липкими и одновременно мокрыми. Я провела языком по краешку губы. Кровь… Пакетированная. Что ж. Сойдет. Для такого ужасного дня подошел бы любой кролик и даже белка. — Лора, ты в порядке? — Этот голос сначала раздался внутри меня, потом разросся, заполняя каждую клеточку моего организма, а затем я просто, как ужаленная, подскочила на кровати и кинулась к нему на шею. — Владислав… Ты жив… Ты в порядке. Я целовала его в шею бесконечно долго, пока он шутливо и с долей сарказма в голосе не заметил. — Я да. Чего не скажешь о пяти убиенных младенцах. Ты меня удивляешь, Лора Уилсон-Дракула. Каждый раз ты превосходишь себя. Предательство своих пациентов в больнице, резня в церкви с последующими двадцатью шестью жертвами на руках, а теперь пять убиенных младенцев… А я-то искренне думал, что эта девушка помогает спасать ни в чем не повинных заведующих больниц. — Постой, постой. — Я отстранилась и посмотрела ему в глаза, выставив ладонь вперед. — Полегче. Я теперь, выходит, отвратительный человек? И на каком этапе я оглохла, когда ты сказал: 'Здравствуй, любовь моя. Спасибо, что спасла мне жизнь, еле передвигая ноги сама, потому что не питалась в заваренной мной каше апатии и меланхолии. Потому что я, как последний изверг и самая павшая нечисть нашего мира, обещал вернуться в добром здравии через две недели, уехав на границу, а ввалился, истекая кровью и умирая через месяц. А еще как ты справлялась с государственными делами, пока меня не было? Прости, что скучала, тосковала и умирала ежедневно без меня.' Ах да, прости, я не оглохла. Ты не говорил. Я резко отодвинулась, почувствовав, что закипаю, и села на кровати, повернувшись к нему спиной. — Да что с тобой такое? Все в порядке. Что за болезненная реакция на шутки? — Сухо произнес он, и тут меня и вовсе понесло, как говорится, не в те дебри. — В порядке? А было бы? Мои руки в крови пяти чертовых младенцев. Пяти, Владислав! А все потому что ты вляпался в перепалку с мифическим оборотнем, о существовании которого я даже не знала. Я билась с родителями, которые, как животные, до последней капли крови защищали свои норы и гнезда. При всем этом я не питалась неделю. Неделю, любовь моя! Я была слабой и изможденной. Меня могли убить! А еще я с ума сходила, думая, что ты умер. Я чуть не сошла, пока ты был в коме. Я практически этими самыми руками вырвала сердце подруге, которая уговаривала меня жить дальше. Это был месяц морального гниения и разложения. Как ты смеешь явиться после всего, когда все более менее наладилось, и корить меня за обидчивость на твои саркастические идиотские ремарки о том, о чем даже понятия не имеешь. Убери. Убери от меня свои поганые руки. Я била его по рукам, пока он сгребал меня в охапку, подминая под себя. — Комок нервов, милая. — Холодно и злобно прошипел граф. — Страдание от недотраха в течение месяца сделало из тебя истеричку. А расслабляться надо. Надо, мое солнышко. — Не в сексе дело, ты — примитивный шовинист и гребаный Нарцисс. Это ты только об этом и думаешь. Но не у всех, как у тебя, ублюдка, душа отсутствует. Он заламывал мне руки, а я извивалась, кусалась и плевалась, как бешеное животное. Вдобавок к этому орала я в полный голос. — Убила. Убила бы тебя этими руками. Истерически размахивая всеми конечностями, я пыталась дотянуться до него, желая приложить так хорошенько, чтобы звезды из глаз полетели. — Ненавижу! Ненавижу тебя, тварь. Надо было позволить тебе сгнить здесь. Как только очнулся, ты открыл свой поганый рот и все испортил. Тут же. — Поганые руки. Поганый рот. — Он злобно усмехнулся, покачав головой, из последних сил удерживая мои сцепленные им в замок руки над головой, наклоняясь и обследуя мои губы языком. — На тебе клеймо горит, оповещающее о том, что маленькая грязная сучка хочет поганых рук и поганого рта своего хозяина. Давай, отрицай дальше. Извиваешься подо мной, как дрянная шлюшка. Расслабься уже и дай мне тебя успокоить. — Через мой труп. — Я все-таки извернулась, ударив его коленом в живот, смачно плюнув в лицо и отвесив пощечину. Тяжело дыша, я села на край кровати, оправляя полуразорванное платье. — Бешеная сучка. — Обреченно вздохнул он, снова падая на подушки. — Хотел ее поприветствовать, пожалеть, взмокшую, злобную и истеричную, а она… — Не надо быть козлом. Не стоило произносить вслух этот адский ад. Не переоценивай себя, я не взмокшая. — Не переоценивай себя, думая, что я не влезу, куда надо и не проверю. Руки мне Господь дал не только для того, чтобы кашу мешать ложкой. — Он поднял правую руку вверх, нахально выписывая в воздухе пальцами узоры. — Если бы Господь знал, как творения по его образу и подобию будут использовать им подаренные руки, он бы их вообще не раздавал. — Сначала я презрительно фыркнула, потом плотину прорвало, и я, сначала тихонько захихикав, через полторы минуты разразилась громоподобным смехом, упав на подушки. — Ты чего сегодня лезешь, как одержимый? — Не только у вас, Миссис Дракула, не было мужчины последний месяц. У меня женщины не было тоже. — Хорошо, что не было. Иначе бы я убила ее. — Я наклонилась к нему вплотную. В темноте его глаза являли собой сиявший переливами черного эбеновый пламень. Я закусила губу, расстегивая пуговицы рубашки одну за другой. — Эту рубашку все равно испортила псина. В утиль ее. Сорвав исполосованную когтями оборотня рубашку резко и нетерпеливо и отшвырнув на пол, я припала губами к его сильной и прекрасной груди. — Что произошло, имею я право знать или нет? — Спускаясь поцелуями по животу вниз медленно и со вкусом, я руками расстегивала ремень, не забывая и о беседе. — Двенадцатилетняя девчонка, оборотень. Кажется, ее зовут Андреа. Точно не вспомню. — Что ты ей сделал? — Скользя пальцами по черному шелку его исподнего, я уже ощущала его эрекцию, не спеша избавить его напряженное тело от томительного ожидания. Он был на взводе, я это чувствовала и издевалась намеренно, поглаживая и сжимая его плоть через белье на долю секунды и отпуская на достаточно длительное время, чтобы оттянуть процесс разрядки. — Извечная вражда кланов. Оборотни против вампиров и тому подобное. Сначала она порвала мне крыло, потом, словно пропустила через мясорубку. При всем этом я ей даже слова не сказал. Я тяжело вздохнула, возвращаясь в памяти к самому неприятному, оставившему на мне тяжелый и гнусный отпечаток моменту. — А Дизаре сказал. Говорил, говорил и не мог наговориться. Договорился до того, что девушка загнила. — Ну и как же сейчас себя чувствует принцесса Дизара? — С презрительной усмешкой граф посмотрел на меня. Эту блуждавшую самодовольную ухмылку с его лица раздражение внутри меня так и хотело счистить еще одной пощечиной. — Она умерла несколько дней назад. Похоронена в Соверене. Можешь изрыгать на меня проклятия, но я отдала ей поместье бесплатно, пытаясь исправить твой ничем не заглаженный эгоистичный и омерзительный косяк. Ты обрек человека гнить заживо три года, почему себя чувствую виноватой и ответственной за твои поступки я? — Я села на кровати, установив глазной контакт с ним. Ни тени раскаяния. Только коварная ухмылка, и больше ничего. Сегодня он по полной программе оправдывал свой титул 'адской бездушной твари'. — Чем это хуже, чем убить пять невинных младенцев, чтобы спасти такое чудовище, как я? — Он недобро покосился на меня. — Если убиваешь, то пусть это будет быстро и не зря. Я спасала мужа, и мне это не доставило удовольствия. А ты. Ты наслаждался каждой минутой ее страданий, зная, что каждое ваше противоестественное единение сокращает девушке жизнь. Но ты ведь не мог остановиться, не так ли? Альфа-самец берет все, что хочет и когда хочет, игнорируя последствия. Тошнит от тебя. Пойду поищу другую спальню. Пожалуй, что-нибудь и подберу. Доброй ночи. Я уже встала с кровати, когда грубая монархическая рука затащила меня обратно. Уложив меня на живот, он вдавил одной рукой мою поясницу в кровать, другой поглаживая мои бедра и ягодицы. — Рано уходишь, девочка. Я еще не закончил с тобой и церемониться, выслушивая идиотские обвинения, я больше не намерен, ибо полвечера уже терплю твои истерики. Знаешь, я помню эту Дизару. То еще мясо было. Но потом мне стало скучно, понимаешь? Она же затыкаться не умела. Прямо как ты. Молила Аллаха каждую ночь простить ее за грех, за то, что допустила меня в свою жизнь и кровать. Какое облегчение! Сейчас она, наверняка, получила честь разговаривать с ним лично и отмаливать грехи в аудиенции тет-а-тет. Ты же знаешь, что я — не герой. Я получаю, что хочу. У нее была роза, я оборвал с нее лепестки, а потом все закончилось. Долгие нудные разговоры о свадьбе и совместном будущем меня утомляли. И она знала, что за все идеальное в жизни придется заплатить высокую цену. Lune de miel, lune de fiel. (Медовый месяц, бедовый месяц /франц./ — примечание автора.) Какого Дьявола тебя вообще тревожит этот расходный материал? — Я. На ее месте могла быть я. — Полузадушенно вскрикнула я. Дышать с головой, вжатой в кровать, оказалось не так и просто. — Или я тоже расходный материал и мясо? Она хотя бы была инфанта. А я кто? Студентка Института Кулинарии, которая так и не нашла свое место в жизни. Ты изнасиловал меня в двенадцать. Я бы тоже могла сгнить, но меня ты не предупредил, как и ее. — Сгнила уже? По-моему, все в порядке. Хватит драматизировать, Лора. У тебя иммунитет к штаммам микроорганизмов любого типа. Вспомни, начиная с детства, болела ли ты хоть раз простудой, гриппом, оспой? Ангиной болеют все хотя бы раз в жизни. Ну? — Владислав взял с кровати свой пояс и щелкнул им, рассекая воздух. — Я закаленная. — Чушь. Ты была рождена для меня. В каждой своей реинкарнации, это чудо, но мы не задаемся вопросами, ты рождаешься физически здоровой и с иммунитетом от процессов распада и гниения. Природа защищает тебя, потому что в пятнадцатом веке ты была самой могущественной ведьмой. Молниеносно он приподнял меня над кроватью, сдавив рукой под грудью. Кожаный ремень коснулся моего горла мягко и нежно. Затем граф начал тянуть на себя и душить. Я хрипела, чувствуя как в солнечном сплетении становится тяжело, омерзительно и сладко от отсутствия воздуха. Окончательно разорвав на мне платье, он грубо ощупал мою грудь. Свободная рука его вползла мне под исподнее и, как я ни сжимала ноги, его пальцы все-таки проникли внутрь. Извиваясь в хрипе и стоне и вибрируя всем телом, я закричала. — Как я и говорил. Врешь мне, сучка. Ты изнемогла и вся взмокшая. Зачем только раздражаешь и будишь лихо, я, наверное, никогда не пойму. Даже этот ремень доказывает неприглядную и омерзительную тебе самой правду. Ты перестала вырываться и сопротивляться. А я ведь убиваю тебя. — Он склонился к моему уху, выдыхая каждое слово мне в шею, от чего я дрожала, как осиновый листок на ветру. — Ты удавишься на моем ремне, лишь бы я, твой повелитель, тебя отодрал, как дешевку. И тебя раздражает, что ход твоих мыслей я знаю, как свои пять пальцев. А еще тебя доводит моя мягкость, потому что ты скучаешь по темной моей стороне. Может, я и вправду слишком полюбил тебя, что дал слабину и позволил тебе своими поступками любящего, заботливого мужа, забыть о том, какое я — чудовище на самом деле. Думаешь, владеешь ситуацией и мной полностью? Думаешь, ТЫ контролируешь, получу я оргазм или останусь неудовлетворенным? Ты ошибаешься, моя милая. У тебя есть надо мной контроль и власть, когда я тебе это позволяю. И когда я этого сам хочу. А вот сейчас я не хочу. И церемониться, и слушать тебя тоже. Слишком долго и безнаказанно ты болтала своим ртом и имела несчастье дразнить меня. Стащив меня с кровати и кинув на пол, он встал, и, откинув в сторону ремень, из-за удавливания на котором я согнулась на полу калачиком и кашляла, схватил меня за волосы, поставив на колени. — Давай, милая. Новый уровень, мой бедный мотылек. В сексе, как и в жизни нужно попробовать все. Будешь сопротивляться, отхватишь поясом по щекам. Займи свой рот чем-то более полезным, чем пустое разглагольствование. Слишком долго я жалел твои хрупкие чувства, отказывая себе в этом восхитительном наслаждении. Его пальцы сдавили мой затылок. Я чувствовала боль, чувствовала и его раздражение, злобу, желание сорваться и неудовлетворенность. Последняя правила сегодня нами обоими, превращая нас в психов с обостренными эмоциями. Оттянув резинку его белья и обхватив ладонью его огненное наощупь естество, я придвинулась ближе. Языком я коснулась крайней плоти, а затем двинулась вверх. Он закрыл глаза. Его руки дрожали так, что он уже не мог удерживать мою голову. Да и в этом не было необходимости. Я сама желала удовлетворить потребности этого сукиного сына, чтобы с ним стало возможно хотя бы обменяться парой слов без грызни. Он слишком долго этого ждал, поэтому, стоило мне лишь сжать губами его пульсировавший, затвердевший и налившийся кровью член, эякуляция произошла сама собой. Солоновато-сладкая с привкусом горечи сперма заполнила мой рот, и, сглотнув, я встала с колен. На пару минут в воздухе повисло молчание, затем он выдохнул и схватил меня, направлявшуюся безмолвно к кровати, за руку, развернув к себе. — Извини, я… Я не должен был вести себя так грубо. Извини за страдания, что выносила в разлуке, за проблемы. Спасибо. Спасибо за все. Спасибо, что вернула меня в мир живых, спасибо, что не дрогнула, убивая младенцев, спасибо, что сейчас позволила зверю прекратить терзать меня и выпустила его из клетки. Ты — прекрасная и мудрая женщина. Другой такой я вечность бы не нашел. Как ты меня терпишь? Лора, как? — Он зажал мое лицо в своих ладонях. В черных глазах блестело живое отчаяние. — Когда искренне, не надо терпеть. Привыкаешь и миришься. — Я лишь махнула рукой и коснулась рукой шеи. Следы удавки от пояса до сих пор причиняли боль. — Пошли спать. Я устала. Обнявшись так крепко, что уже, пожалуй, было не разделить, где я, где он, мы, на удивление, крепко и мирно уснули до утра. *** Старенький фотоаппарат издал тихий щелчок, запечатлевая нас. Мы стояли на белом мосту, перила и парапет которого были архитектурно украшены белоснежными металлическими лилиями. Мост был перекинут через мелкую и темную стоячую речку, в которой плавали розовые и оранжевые кувшинки. Я подняла воротник бежевого кашемирового пальто, и, склонив голову на плечо мужа и посмотрев в объектив, улыбнулась. Владислав убрал фотоаппарат в карман своего черного плаща. — Мне всегда нравилось в этом парке. — Задумчиво произнес он, перегнувшись через перила моста и бросая золотые монетки в воду. Я последовала его примеру, положив руку ему на спину. Ветер колыхал стеклянную водяную гладь реки, создавая рябь, и развевал мои распущенные волосы. Я подставила лицо его резким порывам и молчаливо замерла, чувствуя кожей каждое легкое дуновение. Только сейчас, завершив круг страданий, паники и ада, через которые я проходила последний месяц, а по меркам нашего измерения почти что год (я никак не могла привыкнуть к местному летоисчислению), я впервые задумалась, что пять детских жертв были соломинкой в море для утопавшего. Я находилась в стадии последнего издыхания, и, если бы это не сработало, я бы потеряла мужчину, который стоял сейчас со мной бок о бок, навсегда. Я попыталась отогнать мрачные мысли прочь, когда подсознание и внутреннее 'я' снова затеяли пикировку. — Потеряла бы, оплакала и двинулась дальше. — Резонно и спокойно заметило внутреннее 'я'. — Таким, с позволения сказать, людям вообще запрещено своими грязными ногами топтать этот светлый мир. Зато пять невинных душ повзрослели бы, нашли свое место в жизни, узнали хотя бы, что такое жизнь, которую у них так бессовестно отняли. А ведь они только вступили на белый свет. Только начали жить. И пошли в расход из-за того, кто должен был сдохнуть и упокоиться еще пять столетий назад, но до сих пор почему-то не покидает эту прекрасную землю. — Нашли свое место в жизни? Сеять морковь и выкапывать картошку? — Ехидно заметило подсознание голосом Владислава. — Какое место в жизни могли бы найти крестьянские дети? Лора сделала им одолжение, положив конец их грустному, мрачному будущему существованию в деревенскому быту. Такого места в жизни и врагу не пожелаешь. Она спасла свою любовь. — Это место — место свободных людей. А какой толк в участи, которую предписали ей? Она сбежала из домашнего рабства, чтобы угодить в еще большее здесь. Богатство, роскошь, шик. А что с другой стороны медали? Этот ублюдок в любое время морально раздавит, поставит ее на колени и заставит сделать все, что пожелает его низменная похотливая натура. Или ты считаешь это благодарностью за спасение? Омерзительная какая-то благодарность. — А, может, ты за нее решать не будешь? — Встало на дыбы подсознание. — Мы с ней, кажется, уже сошлись на факте, что она могла бы пасть гораздо ниже, нежели там, в больнице. Если бы только предоставилась возможность. И тогда мы говорили именно об этой возможности. Не то, чтобы она была очень против или вырывалась, или сопротивлялась. По-моему, ей даже понравилось. Я сдавила пальцами виски, словно пытаясь удержать голову от болезненного разрыва каждого нерва в ней и тихо прошипела. — Заткнитесь, ублюдки. Обоих ненавижу. Муж взял меня за руку и притянул к себе. — Чувство вины оставляет свой уродливый отпечаток на душе, я слышал об этом. Жалеешь о содеянном? — Нет. Я… Если бы можно было отмотать время назад, я поступила бы точно так же. Приоритеты мной расставлены уже давно. И даже не в этом дело. Я не сожалею о том, что сделала, просто с этим трудно жить… Но, здесь, у реки, так тихо и спокойно, что я совершенно не хочу думать, и, тем более, говорить об этом. Я окинула его быстрым взглядом через плечо. — Но внутренние демоны разрывают тебя. Ты привыкла всегда поступать правильно, а сейчас чувства толкают тебя пойти против своей воли и совершать гнусные, противные твоей природе поступки. Ради меня. Это так эгоистично затаскивать тебя сюда и менять в тебе все, во что ты верила. Надо было отпустить тебя там, в больнице. Позволить жить своей жизнью и найти мужчину, который тебе подходит. Который будет холить, лелеять, носить тебя на руках, а не ставить на колени по первой прихоти. Мы не подходим друг другу, а со вчерашнего дня и вовсе чужие. Твоя обида и омерзение из-за меня и моих поступков залегли между нами непроницаемой стеной. А я не хочу быть ответственным и чувствовать вину за свои поступки, когда очередной демон моей исковерканной души захочет выйти погулять. — Он раздраженно и нервно кидал монетки в воду. — Можешь уходить. Если захочешь, я могу отправить тебя домой. Ступив за грань измерения, ты снова станешь человеком, потому что магия нашего мира не действует за его пределами. Ты принадлежишь миру тому, а не нашему. Если у нас, чужеродных уродов, запертых в психушке, остался неизменным наш биологический вид, ты, в отличие от нас, сможешь начать с начала. Все стало гораздо хуже с того момента, как мы встретились впервые. И это дно. Беспросветное. Тебе нужна перезагрузка. А монстры из ночных кошмаров — последнее, что способствует ей. Я видела с какой болью ему давались эти слова. Он не хотел меня отпускать, но был готов это сделать, чтобы сохранить мою человечность. Отвернувшись от меня, он спрятал лицо в воротник своего плаща, и только тогда я увидела в его глазах взгляд, который давал понять, как все искарежено внутри. — Малейшие сложности, и ты уже отталкиваешь меня, отступаешь, все бросаешь и принимаешь решение забыть, через что мы прошли? Так знай, что я не хочу забывать. Даже если это агония и наивысшая стадия мучения, я лучше буду гореть в пламени ада вновь и вновь, чем сотру из памяти каждый момент счастья с тобой, чтобы начать с чистого листа. — Я коснулась ладонью его лица и заставила посмотреть мне в глаза. — Прекрати это делать. Не смей отрекаться от меня, ибо, Богом клянусь, я не прощу тебе этого. Ты прекрасно знаешь, что дома у меня ничего и никого не осталось. Я — не идеал. Я совершала ужасные поступки, в которых не было твоей вины. Я устроила резню в церкви, я убила двадцать шесть человек. — Вот видишь, о чем я говорю? — Голос Владислава сорвался на крик. — Вот почему у нас ничего не получится. Ты даже ведь не слушаешь меня. Ты убила двадцать шесть человек, потому что, черт возьми, я… Я обратил тебя в вампира!!! Я помню, каким человеком ты была. Розовые щечки, вся жизнь впереди, веселый смех и 'Пожалуйста, не убивай его' о заведующем больницы. Сейчас ты смеешься? Хоть раз смеялась с тех пор, как оказалась здесь? На выпускном ты чувствовала себя легко, непринужденно и весело. А здесь ты плачешь днями и ночами. Я видел Селену с утра, она мне рассказала, что творилось до того, как Роберт посоветовал тебе спасти меня путем принесения в жертву пять невинных детских душ. Там тебе было лучше. Ты отказываешься это признавать, потому что мое влияние уже насквозь протравило тебе мозги, но ты не счастлива здесь. Здесь ты в стране кошмаров. Здесь — твой ад. А эти отношения — это не отношения, это интоксикация всего организма. — Он убрал мои руки от себя, крепко сжав запястья, потом отпустив. — Прекрати сопротивляться. Уходи. Слезы на моих щеках застывали, их срывал холодный ветер и уносил прочь. — Я совершала ужасные поступки не потому что ты дурно на меня влияешь. — Мой голос звучал тихо и как-то надтреснуто. — А потому что я люблю тебя. — Так разлюби. — В его голосе звучало ничем не прикрытое отчаяние. — Я не могу. — Я отвернулась от него, сотрясаясь в беззвучных рыданиях. — Ты вернулся. Я думала все снова будет хорошо, и я смогу быть счастливой, каковой чувствовала себя до твоего отъезда. Но ты явился сказать то, что режет меня больнее ножа и снова причинить боль. Уговаривать меня бросить любовь всей моей жизни. — Прости меня, бабочка. Твои крылья слишком тонкие для такого, как я. — Слегка коснувшись рукой моей спины, он исчез, оставив меня лежать на мосту в слезах под порывами ледяного пронизывающего январского ветра и бросать, и бросать золотые монетки в рябь водной глади реки… *** С того момента на мосту у реки мы больше не разговаривали. И, хоть он и вернулся, лучше я себя не почувствовала, потому что душой он остался далек и всеми возможными способами пытался оттолкнуть меня, намеренно игнорируя, и даже не поднимая глаз, когда я вхожу в комнату, угрюмо уставившись в какую-нибудь книгу. По ночам я чувствовала через одеяло спиной его спину. На этом все и заканчивалось. Так мы стали соседствующими тенями прекрасного прошлого… В один, не сказать, чтобы прекрасный день, солнце спряталось за тучи, не досаждая своим светом. День обещал быть пасмурным и относительно безопасным для прогулок. В любом случае, солнце всегда можно переждать в тени, поэтому я решилась выйти из дома, который с каждым днем все меньше напоминал мне дом в его истинном понимании, и просто побыть наедине с собой. Задумавшись о жизни и ей сопутствовавших печалях, я поправила темные очки, которые уберегали мое чувствительное зрение от солнца, одернула на себе коричневую юбку до колена и такого же цвета блузку. Я перестала последнее время носить платья, практичности и удобства ради… Всю дорогу пребывая где-то на дне подсознания, я внезапно для себя осознала, что стою на окраине леса возле небольшой каменной пещеры. Той самой, которую я заметила еще в первый день, когда прилетела сюда вместе с мужем, еще будучи человеком… На первый взгляд, она казалась необитаемой, потому что от так называемой крыши до земли была овита плющом и поросла мхом, но, если рассматривать ее вблизи и детально, тут же становилось ясно, что и плющ, и мох — умелая маскировка и идеально сфабрикованный обман зрения. Серые камни свода прилежали один к одному так плотно, что издалека пещера казалась вырезанной из цельного камня, эдакой огромной глыбы. Вблизи же становились видны грубые и далекие от идеала 'швы'. У входа, умело замаскированного мхом и плющом, на земле лежал серый камень такой же породы, что и те, из которых была сложена пещера. На нем сидела худощавая и миниатюрная девочка лет двенадцати и затачивала нож о точильный камень. Ее каштановые волосы были коротко острижены и упрямо топорщились в разные стороны, чем придавали кукольному личику подростка схожесть с эльфами или феями, или другими миниатюрными созданиями из детских сказок. В глубоких и беспокойных карих глазах девчонки было что-то такое, что делало ее на внешний вид несколько старше истинного возраста. Острый ум отражался в мудрых не по годам глазах, едва она подняла голову и окинула меня оценивающим взглядом сверху вниз. Чему-то улыбнувшись и совершенно точно поняв, перед кем ей «повезло» оказаться, она отточенным и резким движением вонзила нож в землю около камня. Присмотревшись к ней внимательнее, я заметила, что ее одежда, которую составляли коричневого цвета джинсы и кожаная куртка, сидела на ней свободно и была даже великовата. Не смотря на обстоятельства, это не портило ее внешнего вида. Жаль того же самого нельзя было сказать об уродливых синих и багровых пятнах на шее девчонки и ее тонких запястьях. — Ты — Лора? — Скорее утвердила, чем спросила она, не поднимая на меня глаз и изучая шнурки на своих забрызганных грязью ботинках, впоследствии устремив взгляд на просторы поляны, замка и деревень, находившихся за его территорией. — Для всех незнакомых и даже для маленьких девочек — 'Ваше Величество'. Но, в общем и целом, примерно как-то так. А тебя как зовут? Девчонка снова пространно улыбнулась мне. Вытащив из земли свой складной ножик, она дважды разложила и сложила его, а потом, замахнувшись, четким отрепетированным движением запустила его в левую от себя сторону, в дерево. Сила удара, по всей видимости, оказалась ошеломляющей, потому что ножик вошел в твердую сосновую кору, словно в мякоть персика. — Я — причина твоих страданий и душевных мук в течение последних дней. Твой ледяной ужас на ножках остаться без милого супруга, по имени Андреа. Неплохо я с твоим разделалась, да? Она, наконец, подняла на меня глаза, и на кукольном личике девочки блеснуло подобие улыбки. Первый нервный импульс проскочил по моему телу, но вдохом и глубоким выдохом я задавила подступающий выброс агрессии. Я сняла очки и, подперев правый бок рукой, посмотрела ей прямо в глаза, холодным и ничего хорошего не обещавшим взглядом изумрудных глаз. От этого взгляда даже наш дворецкий, Роберт, покрывался инеем, что уж говорить о смертных людях и других слугах. — Ну и чего с того? Хочешь во мне дыру проглядеть? Гляди. Так, для справочки, на меня этот умопомрачительный взгляд не действует. Все вампиры одинаково предсказуемы и пафосны. А ты с этим взглядом так вообще копия своего мужа в юбке. Девчонка совершенно меня не боялась и смотрела теплым и слегка насмешливым взглядом своих карих глаз. После таких заявлений я решила завязать с театральщиной, по крайней мере, на сегодня точно. Но раздражение не позволило остаться в стороне от угроз. — Ты ведь понимаешь, что перед тобой смертоносный вампир, и я могу свернуть тебе шею легким движением руки, милый маленький щеночек? — Ой, тетенька, только не бейте ногами. Щекотки боюсь. — Улыбнулась она и тут же посерьезнела. — Не начинай даже. Я ничего против тебя не имею, но попробуешь напасть, даже если не убью, несколько ударов моих когтей по твоему телу, и неприятная лихорадка на грани комы на несколько дней. — Хорошо. — Я предусмотрительно сделала шаг назад. — Зачем ты это сделала? На мгновение на ее лице отразилось сильное чувство, тут же вновь сменившись безмятежным безразличием. Это промелькнул гнев. — Сначала спроси его, зачем он это сделал. — Она убрала пряди волос, закрывавшие правую половину ее лица, и дрожь пробежала по моему телу. От глаза до подбородка спускался уродливый рваный шрам, оставленный вампирскими когтями. Несколько точно таких же шрамов рассекали ее тонкую худощавую шею. — У каждого своя правда, вне всякого сомнения, но что бы ты там ни думала обо мне, и как бы ни относилась теперь к оборотням, будь уверена, я просто защищалась. А будь ты маленькой двенадцатилетней девочкой, которую попытались бы изнасиловать, ты бы тоже старалась дать отпор… Хотя. Слухами земля полнится. Ты была на моем месте четыре года назад. И похоже, что из нас двоих, только я смогла дать отпор. Или только я хотела спасти себя, а ты дать без отпора и выйти замуж? Впрочем, это не имеет особого значения, но, как видишь, у нас с тобой есть кое-что общее. Так что, в следующий раз, когда захочешь назвать его невинной жертвой, взрослого мужика, вдобавок ко всему, вампира, просто подумай, кем тогда была двенадцатилетняя девочка, пусть даже оборотень, которую хотели изнасиловать, убить и закопать, как утопленного котенка. Это же любимая его схема. Еще до твоего появления. Его всегда привлекали девочки, не достигшие возраста согласия. Насиловать, истязать и убивать. Это то, чего он всегда хотел. А уж придушить щенка из враждебного клана даже для рядового вампира — святой долг, что уж говорить о короле и создателе. Да-да, именно он создал этот мир, но у него нет полномочий править им. Не было, пока не появилась ты, чтобы пророчество сбылось. Жаль все-таки, что он выжил. Это была досадная оплошность. Если бы удалось дотянуться когтями до сонной артерии, ты бы не успела ничего предпринять, но двух рук оказалось мало для того, чтобы и отбиваться, и наносить удары в правильные места. Ее лицо на мгновение исказилось презрением, смешанным с омерзением. — Я… Я не знаю, что сказать. — Я смягчила тон. Внезапно показалось жестоким и несправедливым после случившегося давить на ребенка. — А что ты можешь сказать? В его гребаном мире любовь побеждает все, и он выживает, а невинные жертвы оказываются закопаны в каком-нибудь овраге. Благо, когда я вырасту, у меня появится шанс изменить ход истории в свою сторону. Ты спасла того, кого я ненавижу больше всех в жизни, по-моему, мы не тянем на собеседников века. Ты сейчас хоть тысячу раз скажи, что он не такой, что он лучше, но даже ты, его законная супруга, знаешь только ту часть истории, которую он позволяет тебе знать. И, не смотря на то, что ты — предпоследний человек в этом мире, с кем я хотела бы беседовать после инцидента, ты можешь принять мое приглашение на чай и услышать столько интересного о секретах своего милого, в которые он никогда тебя не посвятит. Заметив мое смятение и неуверенность, когда дверь пещеры растворилась сама собой, вернее будет сказать, по молчаливому мысленному приказу девочки-волка, приглашая войти в ее темное лоно, Андреа фыркнула. — Вот так. Великая королева вампиров и всея нашего мира, пятнадцать минут назад угрожавшая мне расправой, боится войти в темную пещеру. Не дрожи. Я тебя не трону. У меня есть телефон. Не спрашивай, как и откуда, но у меня много чего есть. Если почувствуешь себя в опасности, всегда можешь отзвонить благоверному с просьбой вызволить тебя из плена страшной серой волчицы. Но что-то мне подсказывает, что ты не захочешь уходить, пока не узнаешь всю правду. Карие дикие глаза волчонка смотрели мне прямо в душу. Становилось как-то не по себе. Мурашки коснулись спины, и я сделала неуверенный робкий шаг в разверстую темноту… *** Изнутри пещера оказалась такой же каменной, как и снаружи. Одновременно с этим, она была оснащена современным оборудованием, которое последний раз я видела в своем родном мире. В каменные стены были вмонтированы панели больших экранов, с потолка мистически и таинственно подмигивали небольшие лампочки непонятного назначения, то и дело раскрашивая стены пещеры в разноцветные тона. Не смотря на это, света все равно было недостаточно, и пещера даже в цвете лампочек была погружена в полумрак, потому что дверь, которую мы с Андреа переступили, тут же неумолимо закрылась и, наверняка, снаружи ее тут же опутали маскировочные мох и плющ. Я оказалась одна в логове оборотней, и мне абсолютно не хотелось думать, что Андреа взяла меня, как трофей, чтобы отомстить Владиславу за нанесенные ей увечья, но мысли подобного толка роились и лезли в голову сами собой. Каблуки моих туфель гулко стучали по каменному полу, а единственное, что радовало, так это то, что в пещерном полумраке мои глаза, долго претерпевавшие сомнительные прелести дневного света, наконец-то, отдыхали. Я подняла темные очки наверх. Без них, в которых мне приходилось смотреть через несовершенные частицы дешевых стекол, мое вампирское зрение позволяло в полумраке рассмотреть мне каждый камушек. Андреа подошла вплотную к массивной железной двери, которая тянулась от потолка до пола, и вложила руку в углубление сбоку. По всей видимости это был идентификатор личности, которые часто показывают в наших старых добрых американских боевиках и приключенческих фильмах. — Идентификация отпечатков пальцев. Подождите. — Раздался приятный женский голос электронной чудо-техники. — Сканирование сетчатки глаза… Добро пожаловать, Андреа. Поприветствовав владелицу, голос умолк, а дверь отворилась, приглашая войти в небольшую уютную комнатку с кроватью у стены, застланной белым шерстяным покрывалом. Единственное окно этой комнатушки выходило в лес. Насколько хватало обзора, пещеру со всех сторон обступали деревья, преимущественно, хвойные. Именно поэтому издалека наш лес и казался таким мрачным и неприветливым. В противоположном от кровати углу стояла ничем не покрытая раскладушка, на которой лежал серый волк, размером чуть больше среднего. Внимательный взгляд желтых пронзительных глаз с вертикальными зрачками изучающе сканировал меня с головы до ног. Я попятилась назад. Не смотря на то, что оборотней сегодня я видела впервые, инстинктивная клеточная память о вражде видов заставляла меня испытывать страх и неприятие к этим представителям волчьих. Андреа кивнула головой в сторону волка и села на белое шерстяное покрывало, поджав ноги под себя. — Познакомься с Дераном. Это мой парень. Он — оборотень лишь наполовину. Его отец был оборотнем, а мать — обычной волчицей, поэтому у него нет человеческого обличия. Зато и трансформироваться ему нет необходимости. Такие, как он, менее смертоносны для вампиров, в отличие от меня. Поэтому можешь его не бояться. Я — здесь единственная, кого стоит бояться. — Здравствуй, Деран. — С опаской тихо произнесла я. Голос от напряжения дрогнул. — Здравствуй, Лора. Я вздрогнула всем телом. Прожив в этом мире достаточно долго, я все равно никак не могла привыкнуть к тому, что здесь возможно абсолютно все. В том мире, где я родилась, волки только выли в полнолуние на Луну. Ни о каких задушевных разговорах за чашечкой чая между человеком и волком не могло быть и речи. Явно отследив ход моих мыслей, Деран хрипло кашлянул. Это было похоже на смешок, и звучало еще более странно. Смеющийся волк… Это, определенно, нужно было как-то переварить. Но не сейчас. Я повернулась в сторону Андреа, и девочка посмотрела мне в глаза. — Итак. — Она помедлила. — Что ты хочешь знать? — Все, что знаешь ты и можешь мне рассказать. Я подвинула табурет, стоявший у окна, к ее кровати, и присела на самый край. — Ну что же… История правления в этом мире всегда была необычной, неординарной и, подчас, трагической. Граф Владислав Дракула — боль и кровавый нарыв этих земель и всего мира в целом. Замок, в котором вы живете, он занимал за почти что шесть веков около десяти раз. Но каждый раз, когда появлялся более сильный соперник или его взашей гнали и травили охотники, мир получал нового правителя и ненадолго расцветал. Пока он снова не шел войной и снова не отвоевывал это место себе. Может быть, где-то в замке, где ты принимаешь богатых и знатных особ, ты видела документы на земли разных веков и лет, подписанные его рукой, что создает, наверняка, ложное впечатление о том, что шесть веков он здесь правил беспрерывно. Однако, это не так. Около трех или четырех лет назад, когда мне только-только исполнилось девять, королем и королевой этого мира была чета Тедеуш. Короля звали Карл, королеву — Лизбет. Не смотря на их вампирское происхождение, их правление всех устраивало, даже оборотней, потому что они были добрыми, мудрыми и справедливыми. А кроме этого сказочно красивыми. У короля Карла были огненные рыжие волосы и редкого цвета пурпурные глаза. Он напоминал сильного, могучего и волевого льва. Львом его и звали все жители этого мира. Его жена, Лизбет, в дальнейшем, я буду называть ее Бет, потому что мы близко знали друг друга в качестве лучших друзей, была добрейшей женщиной на всем белом свете. И как она была прекрасна… Золотые волосы струились до пят, словно у принцессы из сказки, а голубые глаза напоминали цвет лазурных небес! Бет не хотела становиться вампиром. Она любила свое человеческое бытие. Правда кое-что она все-таки любила больше, чем жизнь. Кое-кого. Карла. Не в силах бороться со своей любовью, она пожертвовала своей человечностью, жизнью и семьей, чтобы вечно быть с ним. Хотя, насчет того, что у вампира нет души или человечности — это распространенный миф, которым прикрывается каждое создание ночи, чтобы оправдать испорченность характера или жестокость своих поступков. На деле же обостренные эмоции и отсутствие ответственности за содеянное открывают в полной красе все то, что было в них в человеческой жизни, до обращения. В чем они либо боялись себе признаться, либо еще не чувствовали этого так четко из-за того, что эмоции были не на пике. Потому что Бет даже после обращения осталась собой. Она пила кровь из пакетов и за всю свою недолгую жизнь в качестве вампира не убила ни одного человека, даже в периоды страшной жажды. В такие моменты она просила Карла запереть ее в подвале, чтобы она никому не навредила. О, что это была за женщина! .. Она раздавала детишкам из деревень и нуждавшимся матерям золото. И так счастливо и в гармонии мы жили около десяти лет. А потом, три с половиной года назад, явился падальщик-колосажатель. Цвет его одежд был столь же черен, как и его душа. С давних пор все в нашем мире прозвали его Вороном, под описание которого он подходил, как никто другой. Черные одежды, черная душа, как оперенье ворона. Убийца и падальщик, как и любая эта омерзительная птица. Разумеется, ему оказалось негде жить, а довольствоваться малым он не хотел. Ему был нужен его замок, где жили Карл и Бет. И он пошел на все, чтобы снова захватить власть. Короля Карла он убил во сне, предательски вырвав ему сердце, и насильно заставил Бет стать его женой. Наша королева и после обращения, как и при жизни, по-прежнему оставалась такой же набожной. А графа Владислава раздражало имя Божье в своей обители. Он считал себя правильным вампиром, испорченный омерзительный ублюдок, не чувствующий рамок дозволенного. Убивать ради развлечения, поджигать церкви и стирать с лица земли верующих людей было его настольной Библией. И он был готов выбивать веру из Бет побоями. Была у него, в его подвале, особая игрушка. Посеребреный хлыст. Раны Бет после соприкосновения с серебром не заживали месяцами. Она была робкой и покорной, но лишь своему мужу и Господу Богу. Ворону же она оказывала сопротивление, как могла. Когда это происходило, в припадках ярости, он бил ее ногами, выбивая покорность. Тогда Бет обрезала свои роскошные золотые волосы, чтобы он не мог таскать ее за них и, что еще хуже, удавливать красавицу на ее же волосах. Она каждый день плакала, приходя ко мне в пещеру и жалуясь, а я лелеяла тот момент, когда смогу вонзить зубы ему в шею и порвать все вены и артерии, чтобы он захлебнулся кровью своих поступков, чтобы он заткнулся навечно. Но мне было всего девять лет. Даже оборотень не сможет противостоять вампиру в таком юном возрасте. Меня передернуло после слов Андреа о планах, которые она взращивала. Ни для Дерана, ни для нее самой этот факт не остался незамеченным. — Выдыхаем. — Волчица-подросток положила руку мне на плечо. — Дело прошлое. Я его не трону. Пока… Готова услышать о том, как твой несравненный положил конец жизни моей лучшей подруги? Он изменял ей. На его ложе порока, полагаю, в вашей же спальне, каждый день оказывалась новая шлюха. Как ты только не опасаешься вшей и сифилиса, ложась к нему в кровать, я вообще поражаюсь. Он же полное и безоговорочное дно. Пока тебя не было, он устраивал здесь космические оргии за гранью добра и зла… — Знаешь, это к делу не относится. Давай не будем переходить на личности. Я пришла сюда узнать о прошлом этого мира, а не обсуждать личную жизнь моего мужа. Она у всех была до постоянных отношений. И даже ты — не исключение. — Раздраженно вклинилась я в ее речь. — Такой днищной, как у него, ни у кого не было. А ты выдыхай почаще, а то закипаешь уже. Не моя вина в том, что ты правду слышать не хочешь, а рядом с ним и вовсе слепо закрываешь на все глаза. На себя злись. Это ты очевидных вещей не видишь и выходишь из себя, когда я с тебя розовые очки снимаю. — Каждый считает своим долгом поучить меня жить и сказать, что он — бесчеловечная черная тварь, не заслужившая не только быть моим мужем, а и вообще жить на этом свете. Советчиков столько, что хоть засаливай на зиму. — Сквозь зубы процедила я. — Так, может быть, одна ты не права, если их, одинаково мыслящих, так много? — После минутной паузы Андреа продолжила. — Он доводил мою подругу до абсолютного отчаяния, а однажды она не пришла ко мне пожаловаться. Когда четверо старейшин вернули ему корону, как мужу королевы-регента, он убил Бет. Владислав Дракула всадил ей серебряный кол прямо в сердце и похоронил ее, сапфир нашего мира, в пустоши, где рос один терновник и чертополох. Но из каждой капли ее крови, пролившейся на землю, выросло фруктовое дерево, плоды которого слаще всех известных во всех мирах. И кроме как в этом саду такие деревья ты не найдешь больше нигде. Сад, возникший на месте погребения Бет, ты, наверняка, видела и не раз. Он находится за территорией парка, в котором есть быстрая речка и прекрасный белый мост над ней… Тем временем, памятуя об опыте девятнадцатого века, когда он жил здесь с тремя невестами: рыжей, брюнетке и пепельной блондинке, конец жизни которым положили местная цыганская принцесса, потомок его семейного древа, и знаменитый охотник на нечисть, Владислав решил, что жить без жены как-то не очень интересно, уже пожалев, что избавил предыдущую от мучений, а не продолжил держать возле себя и истязать, и женился снова. Элеонора Дракула была абсолютно конченной сумасшедшей. У нее были темные волосы и карие глаза. Чем-то она даже тебя напоминала, поэтому он и купился на внешность. Но любовь оказалась зла. Через несколько дней после обращения, в самый пик солнечного лета, сумасшедшая решила, что ей наскучило сидеть в помещении и надо прогуляться. Она убеждала слуг, что солнечный свет им никак не навредит. Дескать, она когда-то уже проверила. Во сне разве что… Роберт, дворецкий, пытался ее остановить, но это оказалось пустой тратой времени. Захватив с собой несколько слабых на голову слуг, Элеонора выбежала на солнце, и, ухватив доли секунды счастья находиться под солнцем, они оставили от себя несколько ровных горок пепла. Король ни минуты не горевал. Да и было не до того. Наступило время массовой облавы на вампиров. Оборотни, в том малом количестве, которым удалось выжить, ликовали, в надежде вздохнуть свободно и избавиться от гнета тирана и самодура, который сделал целью своей жизни истребление нам подобных. Ворон практически уничтожил наш мир, обрушил на него голод и хаос во всей красе, и не осталось ни единого существа на этой земле, не испытывавшего ненависти к нему. Да и как-то уж очень раздражало пророчество, гласившее, что отыскав свою единственную, он воцарится над мирами навсегда и обрушит ночь и мрак на наши головы. Тебя здесь все заочно начали ненавидеть вместе с ним, а ведь ты еще даже не появлялась. Но удача улыбнулась нам. Помощь подоспела совершенно неожиданно. В Трансильвании появился один охотник. Его звали Ван Хельсинг. У него с Владиславом своя жгучая история отношений. Он убил его в тысяча четыреста шестьдесят втором году, как человека. Он перегрыз ему горло, обратившись в вервольфа, в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, как вампиру. Нам он до сих пор симпатизирует и не трогает нас. Видимо, волчий ген, отвечающий за стайное чувство солидарности, хоть он и принял сыворотку, снявшую с него проклятие, так и остался в нем навсегда. Не зная, как еще убить твоего мужа в конце двухтысячного года, чтобы пословица 'Бог любит троицу' воплотилась в жизнь, Ван Хельсинг, выслушав советы монахов из Ватикана, просто перевез его в реальный мир. В твой мир. И оставил в тюрьме, откуда ему не было возврата. Но судьба и на печке найдет, ведь верно? Его возлюбленная, его предназначение, реинкарнация его жены-ведьмы из пятнадцатого века, по чистой случайности, работала рядом. Открыв ему двери в себя, она открыла ему двери и на выход из тюрьмы. Дальше ты знаешь и не хуже меня, что было. Но, помяни мое слово, хлебнешь и ты горя, кормя ворон. У тебя высокая вероятность стать второй Бет. Инстинкты истинно порочного существа: жажда наживы, крови, власти и игры с невинностью. Ты красивая. Умная. Его судьба. Но даже это не меняет того факта, что не являешься девственницей. А получать то, что уже имеешь, не так и весело. Не думай, что брак и пара обещаний выбили из него всю дурь и все пороки. У него есть и другие девушки. А, может, даже девочки. Возраст зависит от настроения. Ты для него всего лишь ключ к воцарению над мирами, Лора. Пока не поздно, уходи, беги со всех ног. Даже такой прогнивший ублюдок, как он, дал тебе шанс уйти. Не спрашивай, откуда я знаю. Я знаю все, что творится в этом мире. У тебя есть шанс, которого никогда не было у Бет. Но если ее ждала смерть, твоя доля еще хуже. Моральный распад и деградация, потому что твоя зависимость от него уже убивает тебя. — Спасибо на добром слове, я, пожалуй, останусь и продолжу бороться. — Сквозь зубы процедила я. — Послов доброй воли за последнее время хоть отстреливай. Тебе-то какое дело до моей судьбы? Я — не Бет. Я — его отражение. И я не пью из пакетов. Я убиваю людей. — Я ненавижу твоего Владислава всеми фибрами души. — Андреа посмотрела мне в глаза. — Я буду бесконечно счастлива, если его не станет. Я служила Лизбет, и мы были лучшими подругами, а он убил ее. Такое не прощается, а от этой боли мне невозможно сбежать. Это не идет ни в какое сравнение даже с тем, что он практически уничтожил мир, добравшись до власти. Он убил такого человека, как Бет!.. Исправляясь тысячелетие, он никогда не заслужит быть достойным волоса на ее голове. А его жизнь не стоит и сломанного ногтя Бет. Ты принимаешь решение, ты делаешь выбор, но мне есть дело до твоей судьбы, потому что вы с Бет похожи, как две капли воды. У тебя тот же потерянный блеск в глазах, и ты, как и она, пожертвовала ради любви всем, включая семью. — Нечем было жертвовать. — Я отрицательно покачала головой, и сердце предательски дернулось, вспомнив об отце. А потом сразу затихло. Томас никогда не встал бы на мою сторону и, что бы ни случилось, всегда защищал Сару. В таком случае, он мне и не отец вовсе. — У меня нет семьи. И не было. Последнюю фразу я произнесла холодно, но уверенно. — Не обманывай саму себя. У тебя была семья. Ты просто внезапно посчитала Ворона чудесным избавлением от своей никчемной прошлой жизни, что, разумеется, в корне не является правдой. Существование в роли его вещи или каждый день через скандалы и побои — участь, намного хуже возвращения в семью. — Андреа поднялась с кровати. — Короче говоря, что бы там ни было, в любом случае, буду рада тебя видеть снова. Можешь приходить сюда в любое время, когда станет грустно или невыносимо дома. Кареглазая маленькая волчица протянула мне руку. Я колебалась. Как я и говорила ранее, я — социофоб, и формирование союзов — не моя сильная сторона. Я никогда не умела дружить. Но сейчас, где-то глубоко в ее глазах, я видела, что Андреа искренне желает мне добра. Она могла бы стать ТЕМ САМЫМ другом, потому что знает все обо всем. От нее у меня нет секретов, а если бы и были, наверняка, она бы их разузнала другим способом, не вытаскивая из меня. Вдобавок к этому, все то время, что я находилась здесь, ни она, ни Деран не пытались причинить мне вред и разговаривали очень дружелюбно, располагая к себе, а мне так… Так не хватало друзей. Впервые я смогла себе в этом признаться. Муж не может быть другом. Он — та самая планета и мир, по орбите которых я вращалась. Селена была моей подругой ровно настолько, насколько ученица вообще может дружить со своим учителем… И с бывшей претенденткой на мой престол и моего мужа. Это значительно сужало радиус дружбы до холодного терпения. Что уж греха таить, я обожала нашего дворецкого Роберта и, когда была свободна, могла часами с ним болтать абсолютно обо всем, но загвоздка была в том, что мы с ним находились на разных ступенях пирамиды по положению в обществе. Он никогда не обратится ко мне на 'ты', а именно таких друзей, с которыми можно быть открытой и общаться наравне, обращаясь друг к другу на 'ты' у меня не было. Были еще Каролина и Морган, со дня свадьбы с которыми я теперь тесно общалась, но они были, по большей части заняты и увлечены друг другом. Андреа и Деран же казались мне теми, с кем я могла по-настоящему подружиться, и поэтому я пожала протянутую руку. Опустив на переносицу темные очки, я позволила Андреа проводить меня на выход из пещеры. У самой двери я обернулась к ней. — Спасибо тебе. За правду. — И почему ты думаешь, что это правда, а не гнусная ложь и навет, чтобы испортить репутацию мужа в твоих глазах? Как знать, если я ненавижу его и желаю смерти, я могу сказать, что угодно, чтобы очернить Его Величество. — Недобрая усмешка скривила губы девочки. Она была так умна не по годам, что меня это даже поражало. В двенадцать лет я была более беззаботной… Ну… Вероятно, до инцидента, о котором не помню, но знаю по отрывочным видениям из кошмаров. — Любовь же вроде как предполагает безоговорочное доверие любимому. Может, ничего этого не было, и Бет — вымышленный мифический персонаж, а Владислав правил здесь изначально? — Да, быть может, я тебя и совсем не знаю, а его знаю целую вечность. Я люблю его, Андреа, я умру за него и готова служить ему всю жизнь, но я чувствую, когда мне врут. Ты не обманываешь меня. А он… Он — никому не доверяющий социопат с маниакальными наклонностями, поэтому он никогда не станет искренне разговаривать. Даже со мной. Недавно я узнала о его страшнейшем злодеянии, и он подтвердил, но… Сам бы никогда не рассказал. В общем, до свидания, Андреа. До встречи. Девочка стояла, оперевшись локтем на каменную стену. Она внимательно и с грустью в глазах на меня посмотрела. — Надеюсь, хотя бы в отношении тебя все, что я говорила, останется ложью. Надеюсь, что твоя жизнь окажется красивой сказкой, и потому говорю тебе 'прощай', а не 'до свидания', потому что желаю, чтобы у тебя никогда не появилось повода приходить сюда и жаловаться, как делала Бет. Удачи, Лора. И береги себя. Почаще думай о себе и о том, что ТЕБЕ нужно. Постарайся поменьше жить его волеизъявлением и желаниями. Не забывай о том, что ты — тоже личность, а не красивое приложение к королю. — Хорошо. И тебе удачи. Не оборачиваясь больше в сторону Андреа, но все еще ощущая ее внимательный и сосредоточенный взгляд в спину, я вышла из пещеры на окраину леса и зашагала в сторону замка… Из моей комнаты доносились приглушенные стоны и крики боли. Я резко толкнула дверь внутрь, когда ко мне подбежал испуганный Роберт с просьбой подождать снаружи, пойти на кухню или заняться чем-нибудь еще. Но нет. Я хотела видеть уродливую правду, глаза на которую мне около двух часов открывала Андреа в нашем разговоре. На моей постели лежали король нашего мира и девушка. Человек. Полностью обнаженные. Подняв на меня взгляд, Владислав улыбнулся, оскалил клыки и впился ей в шею над ключицей. Теплая алая кровь заструилась по ее шее и маленькой обнаженной груди с затвердевшими сосками, которую он намеренно сжимал в руках и расцарапывал до крови когтями, глядя мне в глаза и усмехаясь произведенному эффекту ошарашенности. Он снова прильнул губами к ране на шее блондинки, и она обвила его ногами, руками тем временем касаясь его спины и постанывая, как грязная шлюха. Роберт коснулся моей руки, затем крепко сжал ее и прошептал едва слышно. — Ваше Величество, идемте отсюда. Вам не обязательно на это смотреть. — А, может, и обязательно, Роберт. Чтобы уяснить для себя навсегда, что он — неисправимый моральный урод, которого десять могил не исправят. — Я выплюнула эти слова, глядя в глаза королю с вызовом и без страха. И хоть слезы и начали стекать по щекам, взгляд мой был омраченно жестоким и практически безразличным. — Идемте, Роберт. Здесь мне больше нечего делать. Пусть упивается своими развлечениями и знает, что с этого момента он мертв для меня. Я хочу помнить мужа другим. Надо было позволить ему сдохнуть, пока он лежал в коме. Оплакать и жить дальше. Но я была слишком наивной и верной девочкой. Благо, сейчас внутри что-то надломилось, и я хочу пожелать ему приятного горения в аду. Держа Роберта за руку, я изо всех сил хлопнула дверью и направилась к лестнице. Я была зла настолько, что унизила его при дворецком. Я знала, что он не простит, но мне было все равно. И я знала, что его гнев, отнюдь, не закончится скандалом, я знала, что оставались считанные минуты до физической расправы, поэтому, спустившись с Робертом вниз, на первый этаж, села в кресло с подлокотниками в стиле викторианской эпохи и стала ждать королевской немилости. Дворецкий молчаливо присел на подлокотник спиной ко мне. Время тянулось медленно, но неумолимо…