Глава 9 - Подчинение контроля гневу
7 сентября 2015 г. в 11:13
ГЛАВА 9 — ПОДЧИНЕНИЕ КОНТРОЛЯ ГНЕВУ
Пусть это будет зваться любовью,
Самой нелепой, самой земною,
Пусть это будет дьявольским зноем,
Зноем, сжигающим все.
Ожидая неминуемой расправы, я склонила голову к груди. Молчание, воцарившееся с тех пор, как мы с дворецким спустились на первый этаж, было угрюмым и каким-то полуживым. Опустив одну руку на колени, а вторую — на подлокотник кресла, я переваривала увиденное в комнате и в открытом для вампира разуме девушки. А чтобы узнать о его любовнице все, мне не пришлось даже сосредотачиваться. Блондинку звали Гейл, она жила в Васерии — в деревне, на которую моим мужем было наложено вето охоты, ей было пятнадцать лет и до грязного инцидента в моей собственной спальне, невольной свидетельницей которого мне пришлось стать, она была девственницей. Я коснулась раскаленного лба. Нервная лихорадка снова с лихвой завладевала мной, как и тогда, когда Владислав находился на грани жизни и смерти. В коме. Владислав, Владислав… Подсознание нашептывало его имя, которое благоухало в воздухе сейчас помоечной сладостью гниения. Порочный ублюдок… Я его ненавидела… Но голос шептал приторно, сладко и незабвенно. Удушливо. Почему я не могу его возненавидеть, когда он может любить и одновременно с этим изменять, издеваться морально и физически? Почему ему все под силу, а я так слаба?.. Почему?.. Как бы ни было тошно это признавать, но Андреа была права, когда говорила о девочках и девушках Его Величества. Я знала, что она не лжет, но хотела верить, что король, которому я вручила все в своей жизни, включая себя, постарается, хотя бы постарается быть выше сложившегося о нем мнения и ползущих с каждым днем по миру все дальше грязных слухов. Но он намеренно мне мстил. Он хотел доказать, что он — не герой, что его не стоит любить. Он хотел, чтобы я ушла. Убеждал меня уйти еще на мосту. Но… Черт меня побери, если бы я могла…
— Мне нужна кровь. Сопроводите меня на кухню шестнадцатого этажа, Роберт. Пожалуйста…
Мы взошли по лестнице наверх, и, медленно переступив порог кухни и достав из холодильника пакет, я опустила свое безвольное тело на клетчатый сине-коричневый диван.
— Роберт. — Ощущая себя до предела изможденной и беспомощной, обратилась я к дворецкому. — Пожалуйста, присаживайтесь. Нет правды в ногах. Хотя, если рассуждать серьезно, ее нет ни в чем и ни в ком…
Роберт чувствовал себя неловко, но, не смея ослушаться своей королевы, присел на краешек дивана. Слезы струились по моим щекам. Нет, нервный срыв не накрыл меня черной волной с головой, как это бывало раньше. На этот раз это были тихие слезы девушки, уставшей и от такого к себе отношения, и от жизни в целом.
— Сил не хватает возненавидеть его окончательно. А был бы шанс… Только дали бы мне иммунитет против этой болезни, у которой черные глаза, я бы сердце ему вырвала. Чтобы он почувствовал, что, когда в груди становится пусто, эту пустоту уже ничто не заполнит и не вылечит.
— Я понимаю Вашу боль, Ваше Величество. — Роберт положил свою руку на мою, глядя на меня самым теплым и добрым взглядом в мире. — Но умоляю Вас говорить тише. У стен есть уши. А Вы и без того сказали достаточно, чтобы его разозлить.
— А почему я должна щадить его чувства? Ему-то все равно, зла я или нет. — В моем голосе было больше пустоты, чем выразительности. Гораздо больше…
— Я боюсь за Вас, Ваше Величество… Я видел Его Величество в гневе. Никто другой бы не захотел это лицезреть, и, уж тем более, оказаться в эпицентре его ярости. Мне страшно от того, что этот эпицентр может Вас поглотить.
— Это все потому что Вам не больно. А когда в душе остается только лишь одна боль, ни страх, ни что-либо иное уже не трогает внутренних струн.
Слезы стекали по моим щекам, размывая тушь и тени, оставляя на жемчужной коже две черные обсидиановые полосы.
В коридоре раздались тяжелые шаги. Его поступь я легко отличу от поступи любого в толпе. Ее ритм я всегда чувствовала сердцем… Он возник на пороге кухни, как и всегда облаченный в черное. В глазах его пылал яростный гнев. Как-то не к времени вспомнилось стихотворение одного из русских поэтов Серебряного века о Черном человеке. Этот мрачный тип расписал жизнь лирического героя стиха в самых неприглядных и темных красках. Черный человек был тем, от кого не уйти, не сбежать, не спрятаться. Но у лирического героя это было хотя бы его альтер-эго. Мой Черный человек стоял сейчас передо мной, безжалостный и неумолимый. В его власти было забрать мою жизнь.
— Роберт. — Тихо обратился мой муж к дворецкому. Мягкий тон был обманным. Его голос дрожал от ярости. — Помоги Гейл собраться и оставь нас. Я хочу побеседовать с Ее Величеством с глазу на глаз.
Роберт покорно опустил голову и направился к двери, но остановился уже около выхода.
— Умоляю, Ваше Величество, помните о том, что перед Вами та, кто Вас беззаветно любит. Каждый вздох без Вас для нее — мука. Не карайте ее. Такой, как она, Вы больше не найдете. — Обернувшись ко мне, он бросил на меня грустный, сочувствующий взгляд. — Удачи, Ваше Величество.
Я тепло улыбнулась дворецкому. До него меня в жизни никто не жалел и не защищал. Он вышел вон.
Тучи сгустились на маленькой кухне шестнадцатого этажа, и весь мир сжался до микроскопического расстояния между нами. Я опустила голову. Снова вспомнилась фраза из стихотворения о Черном человеке. Вот теперь никого со мной нет. Я одна. И разбитое зеркало…
— Я, как мне кажется, уже предупреждал тебя о резких высказываниях в мой адрес при прислуге. — Его глаза были черны, холодны и безжизненны. Таким безразличным ко всему до стадии замерзания я еще никогда его не видела.
— Значит, я проигнорировала твое предупреждение. — Я попыталась передать его интонацию фразой. Получилось более живо, чем у него, но все же менее эмоционально, чем у меня. — Можешь предупреждать теперь, кого хочешь и о чем хочешь. Я не жалею о том, что сказала. Гори в аду и будь ты проклят.
Я бесстрашно смотрела ему в глаза. Ярость, закипавшая изнутри и клокотавшая в каждом нерве тела, напрочь лишала чувства страха, которое в состоянии обезопасить, хотя я и никогда не позволяла себе недооценивать его. Я прекрасно знала, что если захочет, он в состоянии положить конец моему существованию. Но в отношениях, когда тебя предают, гордость превыше всего. Даже малодушного чувства страха.
— Решила вести себя, как гордая сучка? Доказать, что у тебя есть чувство собственного достоинства, самоуважения, да? Прекращай. При мне необязательно разводить театральщину. Мы оба знаем, что твое чувство собственного достоинства я с плинтусом равнял. Просто извинись за свой длинный язык и продолжим беседу в более приятных условиях.
— Нет. — Я вызывающе вздернула подбородок. — Нет, дорогой мой супруг. Что теперь сделаешь со мной? Убьешь?
— Ну как тебе сказать… — Он задумчиво посмотрел на свои руки, а потом снова на меня. — И без убийства вариантов масса. И один прекраснее другого.
Я не успела моргнуть, как он оказался рядом со мной, проделав путь в пару шагов за пару долей секунды, и схватил меня за волосы, намотав несколько длинных и прочных прядей на ладонь. — Пойдем со мной, любимая.
Путь по лестнице с шестнадцатого этажа до подвала замка мои коленные чашечки в будущем будут помнить даже после регенерации. Я пыталась смягчить удары коленей о ступени каменной лестницы руками, но делать это, одновременно пытаясь ослабить мертвую хватку, с которой изверг волочил меня за волосы вниз, было весьма трудно. Поэтому колени были разбиты и уже кровоточили. Регенерация достаточно быстро заставляла кожу срастаться, но юбка уже была безнадежно испорчена пятнами крови, а каждый новый удар о ступени добавлял все новые. Я не доставила ему наслаждения слышать мои крики боли. Стиснув зубы, я стойко сносила каждый удар своего тела о лестницу…
Подвал был настоящим музеем истории телесных наказаний. Объемное помещение от стены до стены заполняли камеры пыток, в каждой из которых находились свои особые игрушки: всамделишные гильотины, свисавшие с потолка объемных размеров секиры и алебарды, жаровни и цепи, щипцы для вырывания языка, воронки для того, чтобы заливать в горло жертвы кипяток или расплавленный металл, тиранические плети, всевозможные ножи, молотки и зажимы для того, чтобы ломать конечности людям. Исходя из того, что все эти орудия пыток и пол в камерах под ними были бурыми от запекшейся крови, а практически в каждой из камер можно было увидеть кости или даже целые скелеты, шанс на то, что представленные экспонаты — бутафория, был максимально низким. С другой стороны вдоль стен стояли столы, покрытые тройным слоем пыли. Здесь можно было увидеть золотые кубки, вина, плесневелые фрукты и мечи, обагренные кровью. Здесь же лежали посеребреные длинные хлысты и клещи. Вот он. Владислав Дракула во всей красе. Князь-колосажатель, тиран и изувер, чаша терпения которого переполнилась моими стараниями. И теперь мне придется за это заплатить.
В самом центре среди всего этого средневекового мракобесия стоял алтарь. Тот самый, на котором меня лишили девственности почти пять лет назад. Меня передернуло. Почему в кошмарах я не видела ничего кроме алтаря? Внутреннее 'я' приняло решение смилостивиться и услужливо подсказать мне, что на тот период я была человеком, а сейчас я вижу в кромешной темноте только за счет обостренного вампирского зрения.
Не особо церемонясь со мной, граф втащил меня за волосы на алтарь, положив на живот, и тут же кандалы сомкнулись на моих руках и ногах. — Тебе прямо-таки не терпелось сюда вернуться. Это начало всех начал, бабочка. Начинай морально готовиться. Больно будет адски. Муки обращения в вампира — ничто по сравнению с тем, что ждет тебя сейчас.
Он исчез из поля моего зрения, а в камине, который находился где-то за рядом столов загорелся огонь. Я это поняла только потому что в помещении появилось минимальное освещение, и оно превратилось в черно-оранжевое из абсолютно черного.
— Ты готова, Лора? Посеребреный хлыст уже накалился. — Раздался издевательский голос Владислава. Я закусила губу до крови и мысленно послала его к черту. Я выдержу, хоть и намного слабее, чем думаю. Я выдержу, хоть и ненавижу чувствовать боль.
Он возложил руки на мою спину. — Как думаешь, через одежду будет более гуманно, любовь моя?
Он все еще насмехался. Я угрюмо промямлила. — Полагаю, что да.
— Тогда избавимся от нее. — Послышался треск разрываемой в клочья блузки, а следом и юбки. Затем я почувствовала холодные губы на своей шее. Ледяная дорожка от шеи до поясницы вызвала мурашки на моей коже, и я закрыла глаза. Что угодно, лишь бы не почувствовать вожделение, любившее избивать под живот огненными волнами с налету.
— Только подумать. Я раздеваю ее не для того, чтобы трахнуть. — Он покачал головой, словно бы даже разочарованно. — Не те времена настали. А всего-то нужно было извиниться, и сейчас мы могли бы заняться первым, а не вторым, милая хрупкая бабочка.
— Ты не получишь моих извинений за акт своей измены никогда. Чтоб мне подавиться, если я извинюсь за то, чему свидетелем стала в собственной спальне.
— Дело твое, и выбор твой. Я говорил тебе уходить, но ты такая упрямая. Зачем оставаться с чудовищем и ждать от него человеческих поступков, птичка? Нужно было уйти сразу. Может, хотя бы завтра ты рассмотришь мое предложение вернуться домой к родителям.
В воздухе послышался слабый, едва различимый свист, и я почувствовала обжегшую меня боль. Я открыла рот и ловила им воздух в истошном и адском крике, напрочь забыв о своих планах не издать ни звука боли, чтобы он видел, что мне все равно.
Прикосновение было почти что покровительским, отцовским и немного нежным. Он стер что-то влажное и липкое рукой, и я замерла в ожидании. Второй удар лишил меня возможности издавать звуки, потому что я, наконец-то, докричалась до того, что голос осип. Третий вызвал пелену перед глазами. Все предметы и объекты слились в нечто объемное и непонятное. Слюна пенилась и шипела в углу приоткрытого рта, который я была даже не в силах закрыть. И не только она издавала этот противный звук. Шипение доносилось откуда-то из-за спины. И тогда я поняла. Серебро растворяло вздувавшуюся от ударов кожу, и она распадалась, издавая этот омерзительный звук. Я уставилась в пустоту немигающим взглядом. По щекам стекали струи слез дикой боли, но, не смотря на жжение, я не сжимала глаз, чтобы ослабить его. Никакое жжение не сравнится с тем, что происходило здесь и сейчас. В горле клокотал с кровавой пеной хрип, но больше из меня не вырвалось ни крика. Его руки аккуратно и медленно сняли с моей спины лоскуты кожи на пятнадцатом ударе.
— Если бы ты только видела, какое здесь месиво, на этой нежной спинке, ты бы пожалела о том, что вообще переехала в Чикаго. Проваливай, Лора. Я закончу и отпущу тебя. Навсегда. Из-за накаливания хлыста серебро быстрее проникает во вскрытые раны. А раны становятся язвами. Сошедшую кожу я снимаю уже третий раз полосами длиной от ягодиц и до шеи. Ты не сможешь спать на спине несколько месяцев. Уходи. Пересечешь границу с миром обычных людей, исчезнет и это. А иначе изуродованной тебе жить около года. Уже около полутора лет.
Последовал новый удар. Помещение заплыло металлическим белым цветом тумана. Звон в ушах усилился, готовясь раздавить голову.
— Бросай меня, идиотка!!! Или мне начинать выжигать на твоих внутренних органах свое имя, чтобы ты прекратила смотреть на меня, иначе, чем на чудовище?! — Наконец-то голос изувера, исполненный самообладания и сдержанности, сорвался на крик.
Я сбилась со счету на сорок третьем ударе. Все смешалось, и в дикой агонии картинка перед глазами вертелась по диагоналям. Мое лицо было сплошь мокрым от пота, пены и кровавой слюны. Спину я больше не чувствовала. Где-то с тыла было что-то мокрое и вроде бы как еще мое, осами впиявливавшееся во все клетки организма, но одновременно что-то далекое и просто доставлявшее муки, каких даже в аду пережить не дано. Внезапно все кончилось. Даже кандалы меня больше не удерживали. Чьи-то, я уже не понимала чьи, руки поставили меня на ноги, и когда перед глазами разошлись полосы тумана, я увидела бледное, обрамленное иссиня-черными волосами лицо ангела смерти. Ноги подкосились, и я начала опадать на каменный пол.
— Держу, держу, ты не упадешь. — Раздался тихий, вкрадчивый голос мне на ухо. Постепенно, шаг за шагом прочь из подвала, сознание возвращалось паззл за паззлом, выстраиваясь в единую мозаику. У двери я все-таки вырвалась из его рук и села на ледяной пол, тяжело дыша. — Лора, вставай. Не сиди на холодном полу.
Я окинула его взглядом снизу вверх и, выдохнув, рассмеялась. Сейчас этот смех звучал психотически. — Ты боишься, что я замерзну? Какой, право, моветон, учитывая все, что было десять минут назад.
— Бессмысленные терзания и истязание своего организма не несут в себе никакого смысла. В отличие от урока, который был необходим. Зато завтра ты уже уедешь домой, и все в твоей жизни будет хорошо.
Я попыталась подняться без его помощи, но тут же снова упала, болезненно приземлившись на колени и снова ободрав их.
Владислав присел рядом сзади, касаясь моей спины. — Неслабо я тебя, да? Бедный мой мотылек…
Боль от его прикосновения оглушающе дала в голову, и перед глазами все снова зарябило.
— Владислав. — Я обернулась в его сторону и снова психотически рассмеялась, глядя ему прямо в глаза. — Ты — омерзительный ублюдок. Ты изменил мне и несколько мгновений назад, в прямом смысле, шкуру с меня спустил. Но знаешь, в чем ты ошибся?
Выждав минутную паузу и его непонимающий взгляд того, что меня так забавляет, я продолжила. — Я вот смотрю сейчас на тебя и вижу в твоих глазах сомнение о том, правильно ли было так поступать, сожаление и даже толику скорби, потому что ты веришь, что твой поступок стоил свеч во имя благой цели, но знаешь, что? Все еще будь ты проклят за свою измену, и этого ты из меня и ста ударами плетей не выбьешь. И еще я разрушаю твои надежды на разгульное будущее. Потому что я никуда не уйду. Я буду спать на этой спине и поворачиваться ей к тебе почаще, чтобы ты помнил о содеянном. Принцип 'С глаз долой' позволяет очень быстро забывать кошмарные вещи, содеянные своей рукой, а я хочу, чтобы ты ими любовался очень долго. Я стану твоим адом, но не уйду от тебя. И не только потому что я чертовски зла и хочу мести. — Я склонилась к его губам и впилась в них жадным огненным поцелуем, от которого в и без того шумевшей голове стало еще более шумно. Отстранившись, я добавила. — А потому что я люблю тебя. И я не отказываюсь от тебя. Тебе не запугать меня ничем. А монстр из тебя так себе. До этого момента я даже не могла себе представить, что в боли кроется некая часть мрачного удовольствия.
Он ошарашенно смотрел мне в глаза. Он ждал от меня какой угодно реакции, но только не этой. Я глубоко дышала, и весь мой организм, как тело кошки, напрягся и сжался. Я втянула голову в плечи. Я не прекращала смеяться, запрокинув голову назад.
— Прекрати, Лора, это психоз.
— Серьезно? А я думала, это ромашка. Маленькая белая милая ромашка с желтенькой серединкой. — Я снова прыснула, не сводя с него глаз. Симфония безумия Грига явно подходила к концу в моем нынешнем состоянии.
— Ты заткнешься или нет? Ненормальная. Одержимая. Сумасшедшая. Я даже предположить не мог, как глубоко в твою душу пробрались демоны, когда впервые увидел тебя.
— А ты заставь меня заткнуться. Я тут через ад прошла и хочу чего-нибудь хорошего. — Я запустила пальцы в ворот рубашки мужа, подтягивая его к себе, рисуя ногтями круги на его груди.
— Да ты из ума выжила. — Прошипел он, сдавливая мои запястья до хруста и отшвыривая меня назад. — Ты ничего не замечаешь, да? Я показываю тебе, кто я есть на самом деле. Я не изменюсь и не стану лучше. За пять веков я привык к такой жизни и не хочу ничего менять. Но не хочу менять тебя. А ты ведешь себя, как пьяная, что танцует на краю стола.
— Я пьяна, мой граф, я отравлена Вами! — Как-то неправдоподобно взвыла я, накидываясь на него и опрокидывая на лопатки, игнорируя испытываемую боль из последних сил. Затем уже ровным голосом я добавила. — Ты - мой. Мне плевать, что ты там о себе думаешь из-за того, что твои комплексы длиннее и острее твоего носа. Я ими не страдаю. Любой, кто захочет отобрать тебя, получит по заслугам. Включая тебя самого. Я никому не позволю забрать мое.
Оставив несколько поцелуев на открытой бледной шее, я встала на ноги и, превозмогая боль, выпрямилась. Владислав протянул мне руку, но я ударила по ней изо всех сил. — Не надо со мной нянчиться, я — не ребенок.
Мы вышли в коридор и поднялись на шестнадцатый этаж. Дверь нашей спальни растворилась, и оттуда, испуганно озираясь, выглянула Гейл. Вот парадокс, я даже успела забыть о незадачливой любовнице мужа.
— Тебя-то я и ищу, маленькая развратница, похитительница чужих мужей. — Усмехнувшись, я дернула девушку за руку на себя, и все вокруг начало затягиваться алым. — Уходи отсюда и забудь все, что здесь произошло.
Внушение работало безотказно. Гейл отвернулась от меня и как-то неуклюже, как сломанная кукла направилась к лестнице, когда я остановила ее, выкрутив ей руку до хруста и обернув к себе.
— Что ты делаешь, Лора? — Осторожно спросил Владислав. Но не ему было задавать вопросы. Я ощущала себя на грани. — Она из Васерии. Люди, которые живут там, неприкосновенны. Ее нельзя убивать.
— Да не беспокойся ты так. Неприкосновенны, так неприкосновенны. В таком случае, я ее просто отпущу, да? — С кривой ухмылкой я оттолкнула от себя Гейл, и со скоростью света девушка полетела вниз по лестнице. Владислав рванулся ей на помощь, но, ударив его кулаком в живот и выбив воздух из легких силой удара, я наклонилась к его уху, практически касаясь его губами. — Создавая монстра по своему образу и подобию, папочка, опасайся того, что он превзойдет тебя.
Последний вскрик ознаменовал смерть девушки, когда послышался громкий хруст ломаемых шейных позвонков, и тело перестало кубарем катиться по лестнице.
— Это был конец пьесы. И кукле сломали шею. — Усмехнулась я. — Раньше я думала, что эти строки обо мне, но они очень подошли этой летящей недалекой идиотке.
— Что ты наделала… — Он смотрел пустым и безжизненным взглядом сквозь меня в сторону лестницы, где совершила свой первый и последний полет Гейл, его любовница.
— Похоже, что нарушила еще одно правило короля. Второй раз за день. Снова будешь хлыстиком меня шлепать, «чудовище»?
Я намеренно произнесла слово чудовище так, чтобы по интонации становилось ясно, что оно закавычено. — Хочешь быть чудовищем, милый, не имей мотива. Зло необосновано. Зло совершается просто так, а не ради добра, а иначе это не зло вовсе. Никак не ожидала, что буду учить этому не своих детей, а мужа-садиста. У меня был просто отвратительный день. И, как я и говорила, я никому не позволю забрать мое. А она попыталась.
Я, наконец, позволила Владиславу разогнуться, вырвав когти из его груди, которыми я уже нащупала сердце, потому что перестала ощущать его готовность убить меня в ту же секунду. — Смирись. Я буду следовать за тобой вечно.
Я переступила порог спальни, и, вытащив из тумбочки трюмо спички, собрала постельное белье с кровати, швырнув на пол, и облила его коньяком, стоявшим на тумбе в открытом состоянии, ожидая, пока его разопьют. Затем, широко раскрыв окно, я чиркнула спичкой, позволила шелку загореться, а ткани — полететь вниз, полыхая алым пламенем. Я не настолько не уважала себя, чтобы позволить себе лечь в кровать после того, как в ней покувыркалась проститутка. Закрыв окно, я окликнула Роберта, чтобы принес новые простыни и ушла в душ, предварительно вернувшись к трупу под лестницей и вырвав укушенной и умершей после этого Гейл сердце, во имя соблюдения правил старейшин. Блаженно улыбаясь, я, наконец, осознала, как мне этого не хватало. Морально поставить любовь всей моей жизни на колени и указать, где его истинное место…
***
К моему великому изумлению, следующий день оказался весьма оживленным. Я не имела ни малейшего понятия о том, откуда в магическом мире взяться толпе репортеров и с какой целью, но, по всей видимости, был у них некий экскурсионный день, когда они покидали пределы моего родного реального мира, чтобы воочию увидеть монархов мира проклятых, задать им пару вопросов и сделать фото на память, как с какой-нибудь голливудской знаменитостью. Мой муж с момента смерти Гейл со мной не разговаривал и усердно делал вид, что не замечает меня. До появления людей с микрофонами и фотоаппаратами.
— Надень закрытое платье, чтобы скрыть спину. — Безразлично бросил он через плечо, накидывая черный плащ поверх рубашки и брюк. — И спускайся вниз. Когда приезжают эти стервятники, надо быть ближе к ним и улыбаться, делая вид, что их присутствие здесь всегда желанно, а уж ничего лучше, чем беседовать с ними, вообще в мире не изобретено. Так решено было Хранителями Баланса Измерений, чтобы обеспечивать преемственность между мирами. Мы чаще навещаем их, чем они нас, потому что у нас больше власти и возможностей. И у организации Хранителей Баланса однажды возник законный вопрос, что если мы, не спрашивая, нагло вмешиваемся в бытие реального мира, у нас нет полномочий попирать право людей того измерения посещать нас, делать фотографии и узнавать о нашей жизни. Они приходят сюда очень редко, но если пришли, необходимо строить хорошую мину при плохой игре. Эти люди даже планируют организовать у нас печатное производство и выпускать еженедельник с новостями нашего мира. Возможно, что эта идея и приживется, когда твой мир пожертвует нам оборудование и немного электричества. С этими Хранителями столько волокиты. Они открывают двери между мирами и впускают сюда этих крыс. Помимо этого, главной их задачей было уберечь тебя от меня, чтобы предотвратить воцарение Ночи над всеми мирами. Но они провалились в своем единственном задании. И, чтоб ты знала, их запасным планом на случай, если им не удастся держать нас на расстоянии друг от друга, было твое убийство, чтобы остановить приход моего царствования. Алан Стэнфилд был одной из пешек Хранителей Баланса Измерений, но ему позволяли знать лишь необходимый минимум. Как видишь, даже минимума хватило, чтобы попытаться тебя уничтожить. Держи ухо востро и никому не доверяй. Вряд ли какой-нибудь Хранитель попытается остановить меня в праздник воссоединения двух миров и убить королеву, под видом репортера с фотоаппаратом, но осторожность никогда не бывает излишней.
Владислав покинул комнату, даже не одарив меня взглядом на прощание.
Я открыла гардероб, и началось самое неприятное в жизни. А именно, поиск достаточно закрытого платья, которое было бы в состоянии скрыть чудовищные шрамы, оставленные на память серебром. В результате я сделала выбор в пользу закрытого бархатного сиреневого платья. Но и оно было не без изъяна. Прочный и непрозрачный материал начинался в зоне декольте, а рукава были сделаны из тончайшего гипюра. Распустив волосы и придирчивым взглядом окинув себя в отражении, я решила, что если у репортеров нет обостренного вампирского зрения, высокая вероятность не заметить уже подживавшие, но все еще темные бордовые шрамы.
Вприпрыжку сбежав по лестнице, на каблуках отстучав ритм сердца, больного тахикардией, я толкнула входную дверь наружу…
Полагаю, здесь собрались репортеры нашего мира из всех его стран. Я видела людей разных рас и цветов повсюду. Владислав уже находился в центре внимания, разговаривая с каким-то юным парнишкой, лет восемнадцати, китайского происхождения, когда, завидев меня, решил совершенно искренне улыбнуться и объявить во всеуслышание.
— Дамы и господа, позвольте представить Вам королеву нашего мира и всех проклятых созданий ночи, Лору Аделлу Уилсон-Дракула, и, по совместительству, мою любимую жену и любовь всей моей жизни. — Все еще широко улыбаясь, он притянул меня за плечи к себе и развернулся в сторону нацеленных объективов, сдавив меня в неестественно наигранных объятиях. Что-то внутри трепетно рванулось, но тут же опало вниз, словно подстреленная в полете птица, потому что я почувствовала резкую боль в спине. Это вернуло мерзкую и ужасающую правду обратно, и я, даже не работая над искренностью, выключив напрочь свой неплохой актерский талант, улыбнулась в камеру фотоаппарата самой что ни на есть фальшивой улыбкой. Есть смысл стараться, когда второй стороне это тоже необходимо. А в тех отношениях, в которых мы были сейчас, все дополнявшее этот ужас на крыльях ночи, было бесполезным, включая усилия.
Через полчаса после начала маскарада фальши и лжи, кто-то из репортеров осмелился подойти достаточно близко ко мне. Со спины. Долю секунды спустя в воздухе повис слишком громко произнесенный и самый неподходящий вопрос дня.
— Ваше Величество, откуда у Вас такие ужасные шрамы? Разве бессмертным не под силу заживлять раны за считанные секунды времени?
Я замерла, а вот мой муж - нет. Схватив неудобного интервьюера, за пару секунд вместе с ним он оказался у опушки леса. Не зная, собирается ли он промыть мозги незадачливому писаке, насчет того, какие вопросы положено задавать Ее Величеству, или же просто там его и закопает, я отвернулась к толпе. Оживленно гудевшая масса людей даже не заметила потери бойца, обмениваясь впечатлениями о заморском мире. Я ограничилась пребыванием в центре, глупыми улыбками и жеманными помахиваниями ладонью репортерам, ожидая возвращение супруга.
Внезапно среди толпы разнаряженных по дресс-коду лиц, я заметила маленькую идеально сложенную фигурку в коричневой джинсовке. Андреа… Девочка-волк протиснулась сквозь людскую массу и встала, уперев руки в бока, воинственно глядя на меня своим внимательным взглядом карих глаз.
— Ты идешь со мной. Безо всяких отнекиваний и разговоров. — Ее тон был сухим и достаточно повелительным. Больше, нежели бывает у детей в двенадцать лет. Дети моего мира в этом возрасте могли требовать, сучить руками и ногами, но Андреа приказывала. Этого приказа было невозможно ослушаться.
— Но… — Я беспомощно указала рукой на галдевшую толпу.
— А он здесь не для красоты. — Кивнула головой Андреа в сторону моего возвращавшегося с опушки леса супруга. Значит, убил, а не внушил, как-то некстати подумалось мне.
— Хорошо, пошли. — Я развернулась в сторону Андреа, когда резкий рывок за руку одернул меня назад, чуть не заставив упасть.
— Через мой труп. — Прошипел Владислав, уже напрочь игнорируя толпу. Сейчас для него существовали лишь мы трое среди сотен.
— А ты не соблазняй меня, воронья падаль. Это звучит уж слишком привлекательно, чтобы я сейчас же не перешла к действиям.
Я окинула обоих быстрым взглядом. Они тяжело дышали, закипая от ярости, а в глазах и Андреа, и Владислава горел ярый огонь обоюдного взаимного презрения и ненависти. В этот момент я поняла, что если не предприму что-то, они порвут друг друга в клочья даже при нескольких сотнях репортеров.
— Владислав. — Я обернулась к супругу. — Я скоро вернусь. Не надо так остро реагировать. Все в порядке. Мне просто нужно поговорить с подругой.
— С подругой? — Он усмехнулся горько и злобно, все еще не отпуская моей руки. — Напомнить, что эта подруга со мной сделала? Я чуть не умер. Ты никуда не пойдешь. И даже если считаешь, что скорешилась с волчицей за один разговор по душам, это ложь. Она вонзит тебе зубы в шею, когда ты меньше всего будешь этого ожидать.
— Не тебе решать. — Я вырвала руку из его и с яростью посмотрела в черные глаза, все еще имевшие власть довести меня до исступления. — Ударить в спину может любой, даже тот, кого любишь больше жизни и полностью доверяешь. И посильнее, чем она.
Я намеренно использовала метафорическую фразу. Только он из всех присутствовавших мог понять, что 'удар в спину' совсем не метафора после случившегося. Остальным же было знать необязательно.
— Каждый день для меня начинается осознанием, что ты окончательно тронулась умом. Но на следующий, я убеждаюсь, что вчера все еще было терпимо по сравнению с сегодня. Это будет твой самый идиотский поступок, который может стать последним в жизни. Иди. Дураков учат только собственные ошибки. На чужих они познавать жизнь не умеют.
Он оттолкнул меня и развернулся к толпе, ехидно улыбаясь. Видимо, пробил час массового внушения, чтобы все присутствующие забыли о том, чему только что стали заткнувшимися, немыми свидетелями.
Я потянулась в его сторону, не желая уходить в скандале, но тут Андреа закатила глаза и тяжело вздохнула. — Господи Иисусе, если ты продолжишь, меня точно вырвет. Оставь свои нежности для спальни ночью, где нет людей. Пошли уже.
Больше я не оборачивалась. Подобрав подол платья, я на вампирской скорости рванула к пещере, оставляя Андреа шанс поупражняться в быстроте и попробовать догнать меня. К моему величайшему изумлению, когда я остановилась возле пещеры, маленькая волчица уже вовсю стояла, прислонившись к ней спиной. Когда я приблизилась, она нырнула в глубь своего жилища, коротко бросив. — Заходи.
Тусклый свет лампочек все так же не давал достаточно освещения. Разобравшись с вопросом идентификации, девочка-волк вошла, и, кинув нож на стул у окна, указала мне на кровать, а сама опустилась на раскладушку Дерана, которого, к слову сказать, в пещере не оказалось.
— И? Цель нашего собрания? — Все еще непонимающе спросила я, выдержав озлобленный взгляд карих глаз.
— Ничем поделиться не желаешь, подруга?
— Нет. А мы дошли уже до стадии, когда можно грузить друг друга своими проблемами? Прости, я думала, что друзья начинают этим заниматься чуть позже, чем второй раз друг друга в глаза видя.
— Прости, но меня не волнует, что вы там, в очередной раз не поделили со своим Вороном.
Я не успела опомниться, как Андреа уже оказалась за моей спиной и рванула бархат со всей своей звериной силой. Издав грузный треск, ткань разошлась до пояса, и Андреа яростно уставилась на мои шрамы.
— Я увидела их еще из толпы. Что это, черт побери, такое?
— Это… — Я помедлила. — Случайная травма.
Она даже прыснула со смеху. — Ты даже малолетку таким беспощадным трепом не обманешь. Это ведь хлыст, который он тестировал на Бет? Ну же, Лора, хватит молчать. Признайся честно уже.
— А тебе-то что за дело? — Раздраженно выпалила я. — Не у тебя, и радуйся.
— С недавнего времени это стало и моим делом, как бы мне ни было это противно.
Девочка скинула на пол джинсовую куртку и футболку и повернулась лицом к окну. Я только вздохнула. Ее спина была исполосована следами хлыста, и в этом кровавом месиве не было даже заметно ни сантиметра живого участка и белой кожи.
— Что это? Почему? — У меня не было даже слов, чтобы прокомментировать увиденное.
— Мы — волки, слуги природы. А Хранители Баланса Измерений знают, что смертность в этом мире правительниц необычайно высока. Бет погибла, психованная Элеонора покончила с собой самосожжением. Они не могут допустить гибель еще одной королевы. А ты им нужна для каких-то своих целей. Они больше не хотят твоей смерти, поэтому им нужен телохранитель для тебя. Меня, как дитя природы и самое сильное существо, которое в состоянии убить даже вампира, приставили охранять тебя ценой собственной жизни и односторонним способом связали с тобой. Все, что произойдет с тобой, случится и со мной тоже. Ты ранена, ранена я. Ты умрешь, умру и я. Они как-то посчитали, что если телохранителю смерть того, к кому он приставлен, тоже будет грозить смертью, заинтересованность в защите королевы вырастет. И я даже обвинить их не могу. Потому что личный фактор, действительно, мешает. А без него, я даже друзей снимать с пути деградации и лезть в их низменные секреты и таинства не намерена. Я — не мать Тереза. Но одностороннюю связь может разорвать только моя смерть, поэтому мне ничего не остается, как подчиниться. И вот такое несложное уравнение. Твоя смерть убивает меня. Моя избавляет меня от связи, но, увы, и от жизни тоже. Кто бы из нас ни умер, я умру в любом случае, а ты в одном из двух и по своей воле. Представь, каково это быть рабыней чужого тела и заложницей чужих темных желаний, решающих избить или покалечить… Представила? А теперь помни об этом постоянно. Даже в пророчестве было сказано, что цель всей моей жизни — охранять королеву, которая придет к власти в две тысячи четвертом году. А это ты. Так я тебя еще раз спрашиваю, какого черта здесь сотворилось?
— Я… Прости, я не могу сказать, это личное.
— Настолько личное, что двух слов не свяжешь, когда у подруги спина в мясо искромсана только потому что падальщик опять захотел установить свои правила? Там ничего личного. Он шкуру с тебя спустил и все на этом. А ты, как дурочка, молчишь, пуская даже мне пыль в глаза о том, что это несчастный случай. Я знаю его в три раза дольше тебя. Мне узнать его почерк, как посчитать дважды два. Но прежние жертвы жаловались, плакали, и я им помогала. А тут же совершенно другой вид связи, да? Скорее умрешь, чем даже словом поставишь его жалкую жизнь под угрозу? Во взаимоотношениях 'хищник-жертва', похоже, появились за годы эволюции тенденции, не известные ученым. Лань, истекающая кровью, прячет от охотника льва, который пять минут назад отрывал от нее куски мяса. Видишь хотя бы на животном примере, как это абсурдно?.. Ладно. — Помедлив и немного успокоившись, Андреа продолжила. — Есть два варианта развития событий в этом случае. Первый. Ты завязываешь быть ковриком для его ног, какими бы прекрасными его ноги ни казались, и, как бы тебе ни казалось, что чувствовать их на своей груди, самое волшебное и чувственное из всего того, что есть в мире. В конце концов, королева ты или тряпка половая? Ну и второй вариант. Он тебе не понравится. И придется заказывать черное платье, как-то объясняя людям, куда делся король. Это мой любимый вариант. Я прокрутила в голове его миллионы раз, счищая королевскую нежную бледную кожу с его вороньей туши вот этими когтями.
Андреа ухмыльнулась, глядя на ладонь, на которой заострялись когти. — Первый вариант, думаю, тебя вполне устроит, потому что у тебя нет выхода. Больше терпеть подобное я не намерена. То, что на моей спине сейчас, года полтора заживать будет, а мне этого не надо. Я и без того ощущаю все, что чувствуешь ты.
Все. Что. Чувствую. Я. Что-то в этой фразе не сходилось и очень сильно меня тревожило.
— Ты чувствуешь все, что чувствую я? — Тревожным затравленным взглядом я исподлобья уставилась на девочку-волка.
— Еще бы тебя не растревожил этот вопрос. — Фыркнула она, едва не презрительно. — Я показала тебе на лоскуты разорванную спину, а все, что сейчас крутится в твоей голове, это не переживаю ли я на своей шкуре твои грязные ночи с Мистером Черные Трансильванские Глаза. Нет. Спи спокойно. Этого я не чувствую. Но мне и чувствовать не надо. Зная, какая ты, можно смело констатировать, что в той сфере вообще все — беспросветное дно с полным подчинением. Он хоть в глаза себе разрешает смотреть? Или плетка, колени и не поднимая взгляда за грязную работу?
Лицо девочки неприятно исказилось смешком ненависти. — Впрочем, эти нюансы — уже не мое дело. Но даже они станут моим, если вдруг в порыве страсти он захочет избить тебя или разорвать тебе горло глубоким укусом. Я ничего не чувствую, пока нет повреждений, а их я ощущаю все. И если ты регенерируешь достаточно быстро, у меня раны зарастают, как у обычного человека. Учти. Не сумеешь взять все под контроль и организовать вариант номер один, я приду исполнить номер два. И знай, что за Бет привести второй вариант в исполнение мне удовольствием будет. Значит, вряд ли я закончу быстро. Скулеж твой тоже слушать не стану. Просьбы о помиловании этой разлагающейся мертвой твари или быстрой смерти для него априори отклонены. Надеюсь, мы друг друга поняли. В твоих интересах соблюдать первый вариант.
Я кивнула головой, стиснув зубы в бессильной ярости. Девчонка явно нарывалась на приключение, и, даже проникнувшись к ней симпатией в прошлый раз, сейчас за все угрозы в его адрес этого мелкого никчемного создания, я была готова шею ей сломать. Оживить и снова сломать. Но я лишь промолчала. Спорить с созданием со смертоносными клыками, которые могут положить конец и тебе самой, и любви всей твоей жизни, бесполезно и неблагодарно. Только наживать мстительного ядовитого врага, которого самим не победить. Поэтому уверив ее в том, что вариант номер один сработает, я направилась к выходу из ее пещеры…
На повестке дня появился еще один пункт не оставлять этот мир и свое королевство. Сейчас между разъяренной волчицей из-за смерти подруги, нападения с избиением и попыткой изнасилования и еще и получением травм через всю спину, и ее потенциальной жертвой стояла лишь я. А он… Да. Мрачный, уродливый душой доминантный тип с психическими проблемами, подавлением контроля кипевшим через край гневом, склонностью калечить людей и иметь все, что движется… Но в этом больном безумном мире вышло так, что за одного больного безумца я была готова перебить всех мужчин во всех мирах, чтобы спасти его. Теперь я не могла уехать в закат или к родителям, о чем уже неистово думала последние дни, как о не самом плохом варианте. Теперь Маргарита должна была ценой жизни охранять своего Мастера…
***
Прошло несколько ничем не примечательных дней. Любой обмен взглядами, улыбка или даже попытка перекинуться парой фраз между нами с мужем были натянутыми. Он все еще злился на меня из-за Гейл. Тем временем, мои шрамы начинали подживать и уже не выглядели так зловеще, как в первый день. Возможно, Владислав и преувеличивал, говоря о том, что им заживать полтора года, чтобы попытаться запугать меня. Бесполезные попытки. Я никогда не была из робкого десятка, а теперь, зная ради чего и ради кого живу, готова была бороться за это до последнего вздоха…
Я окончательно проснулась и села на кровати, широко зевая. Мужа рядом не обнаружилось, не смотря на то, что по моим внутренним часам, было уже около трех после полуночи. Я встала с кровати, поплотнее запахнула пеньюар, накинув его на шелковую сорочку, и вышла из комнаты. Что-то привлекло мой сверхчувствительный слух. Стон боли и разговор на повышенных тонах. Устремившись на звук, я вышла на лестницу, пробежала пару пролетов мимо коварно улыбавшихся чертей и печальных ангелов, и, на пятнадцатом этаже, оказалась в длинном холле. Звуки доносились из первой комнаты у спуска с лестницы. Я толкнула дверь рукой, и глазам моим предстала такая картина, что я невольно вскрикнула, зажав ладонью рот. Пригвоздив моего мужа к стене высоко над своей головой и пробив его живот рукой, яростно поблескивая в темноте желтыми огоньками своих хищных глаз, посреди комнаты стояла Андреа. Даже не берусь описать, как дико это выглядело, учитывая, что она была двенадцатилетней девочкой, но сейчас… Она будто стала выше, сильнее и даже шире в плечах. Он хрипел, уже не пытаясь высвободиться, словно раздавленная муха на стекле. Лицо исказила гримаса боли. Растрепанные длинные волосы разметались по его щекам. Андреа окинула меня холодным презрительным взглядом.
— Что? Что случилось? Мы же договорились!!! — Я больше не владела голосом, и он сорвался на истерический крик.
— Тебя-то я и ждала. Заходи. Я как-то сочла, что вырвать ему сердце и остаться безымянной убийцей без свидетелей будет несправедливо по отношению к тебе. Этой твари! — Она повысила интонацию на последней фразе и вдавила руку еще глубже в его желудок. — Оказывается, у мертвой ледяной воронятины теплые потроха. Я из них фарш приготовлю и скормлю собакам!..
— Андреа… Андреа. — Я медленно опустилась на колени, склонив перед ней голову вниз. Слезы заволокли поле зрения туманом, руки не слушались из-за крупной дрожи. Меня всю трясло, и я лепетала убитым подавленным голосом. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Андреа, пожалуйста. Гляди, как сломлена моя гордыня. Кроме как перед Богом, я ни перед кем до сих пор не преклоняла колен. Пожалуйста, пожалуйста… Подруга…
Она смотрела на меня добрых три минуты, на то, как я вцепилась в волосы и рвала их, оттягивая вниз, на то, как заламывала руки и склоняла голову, униженно вымаливая пощады. Потом, нехотя, вырвав руку из внутренностей Владислава, она отшвырнула его на пол прямо к моим коленопреклоненным ногам. Единожды, чуть не потеряв мужа, я не представляла, что со мной случится, если ситуация повторится. Он тяжело дышал и хрипел, кашляя кровью. Склонившись, я положила руку ему на лоб тыльной стороной. Затем провела по темным волосам, раздавленно шепча бесконечные 'спасибо' в адрес Андреа. Она указала на меня окровавленной его кровью рукой.
— Я в последний раз отпускаю эту мразь. — В голосе ее плескалось презрение через край. — Только ради тебя. Да и тебе бы не советовала тут задерживаться. В нем дерьма на девяносто девять и девять десятых процентов. А одна десятая — это смазливая мордашка и точеная фигурка, которые тебя с ума свели. Как человек — это полный ноль и дно. Влюбиться в красивые глаза, это я могу понять. Но как можно игнорировать все дерьмо поступков, КАК?
Я все еще не отвечала, не справившись со слезами. Голова моя дергалась от нервов, как марионеточная на ниточке. Она продолжила. — Проваливай отсюда. Чем быстрее, тем лучше. У него враги по всему миру из-за того, что он — чудовище, которому на всех и все плевать, кроме насыщения собственной утробы, и всех этих врагов наследуешь ты, как его жена. Он все равно не жилец. Не я, так кто-нибудь другой, кому он жизнь поломал, прикончит его. А ты будешь могилу себе живой рыть и ложиться в нее, рыдая. Потому что чем дальше, тем хуже. И сильнее эта гнусная связь. Ты скоро им вместо кислорода дышать будешь. Спасай себя, пока еще не слишком поздно… По головке она его гладит. Бедная несчастная жертва, безжалостно расправившаяся с семьей Дерана меньше месяца назад. Я же говорила, что отец Дерана — оборотень, а мать — волчица. После смерти Сааф, которую подстрелили охотники, он был безутешен. Но все двигаются дальше, в отличие от тебя. Два года назад он влюбился снова. На этот раз в девушку-оборотня и женился на ней. Они жили в одной из безымянных деревень Трансильвании. Там же недавно родилась и сводная сестренка Дерана. Совсем младенец. Это чудовище вырезало всю семью Кронина, отца Дерана. Младенец пропал бесследно. Но недавно я по запаху нашла маленький обескровленный трупик девочки вместе с еще четырьмя такими же обескровленными младенцами. Он даже не пытался замести следы преступления. Просто сбросил их в овраге в лесу, не закапывая. Ну, что ты на это скажешь, моя бедная подруга с комплексом симпатии к Дьяволу? Чего там обнимать, целуй давай. Как будто недостаточно этого дна на моих глазах. Ну? Никак не хочешь отреагировать, м? Любую нормальную девушку после того, что я сейчас сказала, унесло бы на километры от омерзительной вороньей туши, а она его, как голубка, обняла и грудью защищает. Тошно даже смотреть на это.
Я сделала глубокий вдох и выдох. Взяв трясущееся до изломов тело под контроль и хрипя от слез, я выдохнула надломленно, но громко. — Это не он прикончил пять младенцев и сбросил их в овраг, включая сестренку Дерана.
— Ну конечно, конечно, не он! — Андреа сплюнула на пол, переходя на крик. — Ты — клиническая идиотка, Лора. Беспрецедентно. Меня от этих выгораживаний тошнит уже. Мы все трое в этой комнате правду знаем. А ты, мелкая лгунья, мне пыль в глаза пускаешь. Снова. Хотя знаешь, что я легко отличаю ложь от правды. В генах заложена эта способность.
— Можешь ненавидеть меня. — Я все еще хрипела голосом, подняв глаза на кипевшую яростью девочку-волчицу, и не убирая руки от горевшего лба супруга. Лихорадка. Яд ее когтей, попав в организм, уже делал свое гнусное дело, поражая внутренние органы. — Не его. Пять младенцев были убиты вампиром, но не королем, а мной. Я убила пять детей, Андреа. Включая маленькую сестренку Дерана. И отца Дерана. Тогда я не знала ни тебя, ни Дерана, ни, уж тем более, его отца. Мне нужно было пять детских жертв любой ценой, а все, кто попался под руку, стали сопутствующим ущербом. Прости. И мсти мне. Можешь вырвать мне сердце. — Я закрыла глаза, убирая с груди волосы. — Ну же. Убей меня, твою мать!
— Ты лжешь. — В глазах девочки стояли слезы. — Ты опять лжешь мне. Ты даже готова взять вину на себя и лишиться моей дружбы, лишь бы уберечь его от расправы. Ты выше этого. Ты бы не убила пять детей. Тебе бы совесть не позволила.
— Да что ты говоришь? Еще одна недооценила меня и платит за это неверием. — Мой голос сорвался на крик. — Мой муж лежал в коме, твоей милости благодаря. И спасти его могла только детская кровь. Думаешь, я бы дрогнула?
Я рассмеялась психотически громко и дико. — Я такое же чудовище, Андреа. Мой отец создал меня по своему образу и подобию. Я ничем не лучше его. И если ты видишь в нем только плохое, а во мне только хорошее, то тебе нужно срочно озаботиться проверкой зрения. В нем есть добро. Просто это сложно увидеть. — Я с нежностью посмотрела на любимого, затем подняла остекленевший взгляд на подругу. — А я. Я — убийца, Андреа. Я не горжусь этим, но это так. Бог создал его, а меня — из ребра его. Я — его отражение. Я — не героиня. Я — такое же чудовище. Прости. Я не желала зла ни тебе, ни Дерану, ни его сестренке. Для меня вы все тогда были безымянными героями. Перед лицом спасения же моей семьи меня ничего не остановит. Даже мораль. Он — единственная моя семья. Был, есть и будет, как бы он со мной ни поступал. Но тебя я освобождаю от наблюдения за моим падением. Можешь больше не быть моей подругой. Можешь ненавидеть меня вечно. Мне будет больно, но я приму и переживу.
— В том-то и дело, Лора. — Слезы стекали по кукольному личику девочки-волка. — Я не хочу тебя ненавидеть. Если я начну, то у меня уже ничего не останется.
Андреа развернулась ко мне, все еще сидевшей на коленях, подогнув под себя ноги, спиной и зашагала на выход из комнаты. Ссутулившись, она как-то резко уменьшилась в размерах и снова стала похожа на маленькую девочку двенадцати лет.
— Андреа. — Окликнула я ее, совершая рывок в сторону волчицы. Мое сердце разрывалось от боли и сожаления.
— Не надо. — Не оборачиваясь, через плечо горько и сухо ответила она. — Не рвись ко мне. Мой яд в теле твоего мужа. Пойди зарежь кого-нибудь еще. Недостаточно, видимо, людей погибло, чтобы спасти его гнилую шкуру. То, что не он убил этих деток, не отменяет факта мучительной смерти Бет. Моя ненависть всегда будет в силе.
— Мне жаль, слышишь? Мне, правда, жаль, Андреа. — Мой голос звучал уверенно, хоть и все еще хрипло.
— Отмотай мысленно время назад. Ты поступила бы иначе? Можешь не отвечать. Мы обе знаем ответ. Прощай.
Девочка вышла из комнаты, не оборачиваясь…
***
Следующая неделя прошла под эгидой подготовки. Дело в том, что даже после инцидента, Владислав все еще меня игнорировал. И это уже становилось невыносимо. Встал он на ноги через пару дней, после того, как вампирский организм все-таки справился с ядом оборотня при помощи пакетированной крови. Похоже, что яд не слишком далеко успел распространиться, как в самый черный день моей жизни. Иначе бы уже творилось то же, что и в прошлый раз. Кома, предсмертие…
Отбросив эти мысли, я небрежно окинула взглядом короткое синее платье и надела его, белый парик и голубые линзы. Репортеры все еще гостевали в нашем мире, поэтому собрать публику в самом центре Васерии ничего не стоило. Он придет. Я знала об этом. Ни одно знаменательное событие он ни за что в жизни не пропустит. И если я не могла с ним поговорить, как Лора Дракула, придется сделать это, как Хелена Сторм, подающая надежды молодая английская певица, подавшаяся в Трансильванию, чтобы изучить местный колорит и поближе познакомиться с королем. А зная, что каждая новая юбка для него — азарт, я сняла обручальное кольцо, оставив его дома, и задумалась. Вокалом я владела неплохо, благодаря двум курсам уроков хорового пения в Институте.
Невесело улыбнувшись прошмандовке из зеркала — своему же отражению, измененному до неузнаваемости, я произнесла мелодично и певуче. — Ваше Величество, меня зовут Хелена Сторм, но для Вас и только для Вас, просто Хели…
Это было единственное платье из моего гардероба, которое еле прикрывало нижнее белье подолом, делая ноги такими длинными, что, пожалуй, переусердствовав в желании довести супруга до белого каления в стадии возбуждения, я вызову шквал эмоций и у других мужчин, которые потащатся за мной следом, как шлейф за невестой, с вытянутыми языками. Последнее, чего я, в принципе, желала…
На центральной площади Васерии я пела различные, в основном, песни дешевого жанра 'поп'. О любви, расставании, тяжелой доле и просьбах вернуться и начать все сначала. А завидев его взгляд в толпе, я начала особую песню. Я пела про шторм, как подчас он губителен и все сметает на своем пути, но даже после этого есть еще шанс вернуть то, что было и простить друг другу ошибки, потому что любовь в жизни бывает только раз. И чтобы ее не потерять, надо двигаться навстречу ей. Как говорили в моем мире в семье: 'Извиняется чаще всего, Лора, не тот, кто обязательно виноват, а тот, кто дорожит отношениями'. Я сейчас пела песни с извинениями за то, что мне изменили, исхлестали спину до состояния мяса, прогоняли домой и не разговаривали уже несколько недель к ряду. Внутреннее 'я' восставало против подобного унижения, считая, что это уж чересчур, а подсознание вкрадчиво шептало его голосом продолжать, если хочу вернуть наши отношения.
После концерта, разумеется, девушка с ногами 'от ушей' не могла остаться незамеченной, и вскоре мы с Владиславом пересекли парк с мостом, на котором безуспешно «расставались» и сад, выросший из каждой капли крови королевы Бет. За этими незамысловатыми пейзажами в тени деревьев стояла белая деревянная беседка, овитая кустами алых роз, как вьюном. Я села внутри на скамью, вытянув на ней ноги в черных босоножках на шпильках, положив их одну на другую и слегка разведя колени в разные стороны, поправляя платиновый парик. Ущербная, как этот пикап, луна проглядывала в окна беседки, а запах цветущих роз дурманил сознание.
— И, Мистер Дракула, у Вас есть семья? — Невинно поинтересовалась я, чуть разводя колени еще шире. Похоже, что спровоцировать углубленное дыхание у него мне таки удалось.
Положив руку на мое колено и начав ей движение вверх, он совсем склонился к моему уху. — Да. У меня есть жена. И она — маленькая лгунья. Она постоянно пытается меня обмануть или спровоцировать. Даже сейчас.
Отстранившись, он улыбался, сев на лавку напротив и откинув голову на ее спинку, на подставленные под затылок руки. Я разочарованно вздохнула и сняла с себя парик, откинув его на пол. Что ж. По крайней мере, ни намека на обиду или злость в его глазах не было.
— Парик был ужасен. — Констатировал Владислав. — Босоножки красивые. Платье — дешевка, но длина заставляет простить все его огрехи.
— Спустя три недели ты меня критикуешь в неумении привлечь внимание мужчины? С каких пор ты вообще решил, что это я?
— С первого взгляда, еще до глубокомысленной песни о шторме. А прикосновение здесь, в беседке, только доказало, что я прав. Кто бы как ни реагировал на меня, с такой силой реагируешь лишь ты одна.
— Я не знаю, что делать. Я выбилась из сил, Владислав. Всем своим поведением ты доказываешь, что тебе плевать на меня. А я не собираюсь уходить, как и говорила. Да, черт возьми, я признаю свои бездумные поступки. Убийство Гейл было перегибом палки, но как бы еще поступил ты, например, когда тебя предали и избили? А ты еще даже вину своих скандалов с мужем трогать права не имеешь.
— Я бы убил ее, а потом вырезал всю ее семью мести ради… Слушай, Лора. В общем, я тут подумал… Если бы ты не устроила эпоса с концертом, я бы тебе уже сказал следующее. Мысли о том, что тебе будет омерзительно со мной после того, как я удушивал тебя и принуждал к оральному сексу, разъедали меня. Разъедают до сих пор. Я не знаю, в каких уголках своей огромной души ты находишь всему этому оправдание и прощение, но если находишь, думать, что я изменю тебя в худшую сторону, и ты всю жизнь будешь несчастна, потому что за тебя решили и я, и пророчество, кого любить, видимо, было неправомерно. Ты больше, чем это все. И ты приняла решение остаться. Ты готова была принести себя в жертву Андреа вместо меня. Ни одна связь в мире не заставит человека отказаться от самого ценного — от своей жизни, а значит, твои чувства ко мне больше, чем просто принуждение. Ты вытащила меня из смерти. Дважды. Не отреагировала на боль избиения и измену. После этого я думал, что теперь-то уж точно уйдешь. И это было бы к лучшему, только к лучшему, поэтому я и старался быть худшим чудовищем в мире и абсолютной безразличной свиньей. Но ты осталась, спасая, защищая меня от врагов, делая все, что в твоих силах. Я люблю тебя, как и в первый день. Ничего не изменилось. Оставайся, если твои чувства, действительно, правда.
— Я думаю, мы уже готовы к новому уровню. — Я посмотрела ему в глаза. — Я хочу от тебя детей. Не говори мне сейчас, что это невозможно. Роберт рассказывал мне, что в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, живя с невестами, ты придумал, как воскрешать своих мертвых потомков. Давай сделаем это. Я хочу слышать детский смех. Я хочу мальчика или девочку с твоими глазами, чтобы рассказывать ей или ему, каким героем был его или ее отец, сражаясь с турками в пятнадцатом веке. Я хочу передать свое наследие ребенку. И хочу, чтобы мы всегда были вместе. Семья — это сила, Владислав. По меркам времени нашего измерения прошло уже почти одиннадцать лет, хоть и в реальном мире меньше полутора лет. За десять лет уже пора услышать детский смех в коридоре.
— Слушай. За более чем сто лет я уже даже не знаю, куда делось то, что необходимо для воскрешения моих детей. Может, оно уже и вовсе не существует. Ведь я сам был мертв какое-то время. Как знать, может и оно погибло. — Тревожная складка залегла между его черных бровей. Он не был готов к ответственному решению. И дело здесь было даже не в потере ключа к воскрешению.
— Не юли. Ты не хочешь изменения привычного уклада в твоей жизни. Что и говорить, я сама побаиваюсь чего-то нового и неизведанного, но уже все решила. Последнее время между нами творится черт знает что. Дети это изменят, вот увидишь. Не будь злобным и чужеродным, каким всегда становишься, когда откосить от чего-то хочешь. — Я скинула босоножку на землю и положила ногу на его колено, закусив губу и двигаясь стопой выше. — За три недели игнорирования я чертовски скучала по этому.
Скинув мою ногу вниз, он встал с лавки и подошел ко мне. Присев на пол, касаясь моих коленей поцелуями, он нежно развел их, мягко опуская мою левую ногу себе на плечо. Подол был так ничтожно короток, что не мешал ему снимать с меня кружевные трусики. — Моя грешная бабочка идет на все, как и обычно, чтобы бороться за свои желания. Что же мне с ней делать, м?
— Сотвори с ней библейский грех. — Только и выдохнула я, когда настойчивый влажный язык мужа проник в мое пульсировавшее полураскрытое розовое лоно, и я застонала, вцепившись руками в его волосы…
Алые розы оплетали беседку со всех сторон. Ночь, Луна и тени, которые становились неестественно большими и порой даже этим пугали, скрывали нас от глаз посторонних, когда Владислав предложил мне кровь из своего запястья, погрузив клыки в вену на моем. Чтобы забеременеть от вампира, я должна была во время физической близости выпить его кровь. Мы — мертвые существа. И дети у нас рождаются мертвыми, но даже зачать их большая проблема. В крови отца должна содержаться ДНК матери во время зачатия, и наоборот. В крови матери должна быть кровь отца будущего потомства, потому что, хоть наши тела и вырабатывали жидкости в процессе возбуждения, но его сперма не смогла бы меня оплодотворить. Все равно, что сперма бесплодного мужчины. И только в слиянии крови объединялись две нити наших ДНК, делая возможным зачатие. А кровь была мертвой, как и будущие наши дети, и двигалась она по организму в каком-то абсолютно ином, нежели у людей ритме. Кровь двух будущих родителей в организме женщины начинала продвигаться по ее организму в матку, минуя циркуляцию по венам. И уже в полости матки при слиянии общих ДНК крови со спермой происходило зачатие у вампиров. На самом деле, я, конечно, лицемерила. Как бы мне ни хотелось детей от любимого мужчины и как бы я ни задавалась биологическими вопросами о том, как происходит зачатие у иного вида нежели тот, которым я была почти что одиннадцать лет назад, оказаться в руках любви всей своей жизни после трех мучительных недель, в которые он вообще делал вид, что не замечает меня, для меня сейчас было преобладающим. Так по-человечески, если честно. Я пустила его язык в свой рот, я пустила его в свое измученное тоской тело. Эти поцелуи могли помочь восстать из мертвых, эти прикосновения врачевали все уродства моей иссохшей и никчемной без него души. И будь это трижды неправильно, я знала, чего хочу здесь и сейчас, в этой беседке. Я хочу этого мужчину каждым нервом раздерганного тела, я живу каждой мыслью о нем, хотя они мучительны до смерти. И если это дно, как говорили все вокруг, я не желала даже видеть, что такое поверхность и знать, каково там без этой болезненной одержимости любимым до наркотического опьянения. Я умирала в его глазах, когда удушливая сладостная волна сдавила все мышцы в моем организме, заставляя конвульсивно извиваться под его сильным телом. Я звала его по имени и плакала. От счастья. Не обращая даже внимания на то, что именно момент 'здесь и сейчас' окончательно сделал этот мир моим домом, а меня — его полноправной жительницей. Я впервые за все время пребывания здесь вслух посчитала прошедшее время по календарю нашего мира, а не того, в котором родилась…
***
Три дня после прошли, как по маслу. Четвертый оказал на меня угнетающее воздействие. Ярко светившее солнце ослабляло даже сквозь шторы и ультрафиолетовые стекла. И я бы сейчас охотно половину королевства променяла на дождливый, пасмурный день. Когда я попыталась встать с кровати, чтобы доползти до кухни на шестнадцатом этаже, в ушах появился странный и резкий шум, голову прострелила резкая боль, перед глазами поплыли черные точки, разрастаясь и заполняя собой все обозримое пространство, и я упала на пол, потеряв сознание…
Пришла в себя я около полудня. Каждый нерв в моем теле зудел, адски болела каждая клеточка организма. Я попыталась поднять руку и вскрикнула от резкой боли. Защемление опоясало всю левую сторону. Боль стремительно распространялась от сердца к животу и утекала вниз, ударяя по придаткам. С момента обращения я не чувствовала ничего подобного. Мое вампирское совершенное тело служило мне верой и правдой, за исключением моментов глубоких душевных переживаний. Но то были проблемы невротического характера. Будучи человеком с неустойчивой психикой, обращение только усилило проявления душевных терзаний, потому что воздействовало на всю эмоциональную сферу, искусственно раздувая ее до невероятных размеров. В остальном же, мне ничего не мешало, и я чувствовала себя отлично. Ну, разумеется, до этого момента. Резкая невралгическая боль опять прострелила мое тело через плечо, и я вскрикнула.
Почувствовав постороннее присутствие, я открыла глаза. Чье-то лицо оказалось в поле моего зрения, склоненным и практически вплотную приближенным к моему. Мужчина оказался мне не знаком. Поседевший, пожилой на внешний вид, хотя, он мог оказаться и гораздо старше, чем выглядел. В Трансильвании куда ни плюнь, попадешь в вампира. Помимо этого он был достаточно высок, худощав, носил солидную бороду и белую одежду. Когда он, наконец, сменил «гнев» на милость, перестав светить мне фонариком в и без того болевшие, словно их выдавливали из орбит, глаза, его лицо внезапно исчезло из поля моего зрения и впервые за все это время послышался голос человека в белом.
— Когда она упала в обморок?
Ответил ему, напротив, знакомый до боли и единственный для меня на всем белом свете голос.
— Я уходил на охоту, а когда прилетел, обнаружил ее в таком состоянии и тут же сообщил.
В воздухе отчетливо повис тревожный фиолетовый оттенок. Голос человека в белом был спокойным, плавным и монотонно безразличным. А тот, второй же, которым со мной любило побеседовать подсознание, — нервным и растревоженным. На губах моих появилась блуждающая улыбка, и я закрыла глаза, едва не рассмеявшись и не развеяв этим атмосферу напряженности. Переживает за меня, надо же. После всего, что имело место быть за последние дни, это было даже как-то странно.
— Что же, спешу Вас поздравить. У Вас получилось, Ваше Величество. Скоро Вы принесете свое потомство в этот мир.
— Не спеши чечетку плясать, Амбердо. У меня все равно нет монстра, воскрешенного безумным ученым практически век назад. Последнее, что о нем известно, что он уплывал из Трансильвании по Адриатическому морю. Где он сейчас, никто не имеет ни малейшего представления. А если бы даже кто-то и знал, вряд ли меня бы оповестили об этом. В половине мира сейчас настоящий хаос творится. Все говорят, что Лора — ключ к разрушению миров, и что наш с ней брак — начало апокалипсиса во всех мирах. А если взгляды на брак столь радикальны, кто по собственной воле или доброте душевной согласится помочь ускорить ход конца света, пустив на земли наши несколько сотен наших с ней 'Антихристов'?..
— Вы серьезно думаете, что она — начало конца для нас всех? — Помедлив спросил некто, кого Владислав назвал странным именем Амбердо.
— Скорее муравей со своей кочки запустит апокалипсис, чем она. Ей движут чувства: любовь, сопереживание, нежность, а единственное, чего она хочет — быть любимой мной. Я больше не позволю ей идти по пути разрушения. Оставлять ее было ошибкой. Когда я вернулся, я увидел, что леса горят. Одна третья мира выгорела, Амбердо. Я не хочу ей говорить, но ее эмоции стали управлять землями, которыми она правит. Она психически неустойчива. До недавнего времени я даже не подозревал, насколько эта зараза разъедает ей мозг. Но произошло кое-что… Увидев, что ее саморазрушение уничтожает мир, в котором она живет, я решил, что лучше для нее самой будет вернуться домой и забыть обо всем, что здесь случилось. Несколько раз она еще меня взбесила… Короче говоря, я ей изменил и избил ее до полусмерти. А она не только не отвернулась от меня навсегда, чего я и хотел добиться, но установила свои правила. Она хладнокровно позволила девушке из Васерии — Гейл, умереть и не дала мне спасти ее. И делала она это с четким пониманием того, что на людей деревни Гейл мы не охотимся. Она перестала меня слушаться. Но несколько дней назад отстояла мою жизнь у девки-оборотня, из-за которой я уже полежал в коме. Она разрушительна в своей созидательности и созидательна в разрушительности. Ее любовь ко мне, такой невинной семнадцатилетней девочки, так мрачна и глубока, что если что-то и уничтожит этот мир, то это будет именно она. Другие в ее возрасте в ее мире получают подарки от парней и требуют еще бриллиантов, денег, машин. Целый день красят ногти и думают о чепухе. Она не такая. Она ни разу даже украшений от меня не попросила. Все, чего ей нужно, мое присутствие. Если этого нет, ее психика ползет, и мир разрушается. А я не знаю, что делать с этой связью. Это и приятно, но и одновременно отвратительно знать, что я ее буду бить, а она даже не попробует сопротивляться, вырываться. Она стиснет зубы и вытерпит. Потому что как бы плохо ни было, мысль о том, что я рядом - все, что держит ее на плаву. Я не знаю. Не знаю, Амбердо. Единственное, что я знаю, что если она хочет детей, она должна их получить. А я… Я буду ее за руку держать. Как умею, при том, что я тоже не идеал психического равновесия. Надо попробовать. Любовь делает ее умиротворенной и созидательной. Когда еще все было стабильно в нашей жизни, она ходила ухаживать за лошадьми на конюшню, обнимала детей в Васерии и кидала им золотые монеты. Но после отъезда я вернулся к какой-то другой Лоре. Надтреснутой и озлобленной на всех в мире. Убившей Гейл из той же самой Васерии. Вдобавок к этому, Селена рассказала, что она почти вырвала ей сердце. Она уважает свою наставницу. Прежняя она бы так не поступила. А еще пять детских жертв… Я был так удивлен, что она это сделала, что мы поссорились в тот же вечер, как я вышел из комы.
— Pazza per amore. (Обезумевшая от любви /итал./ — примечание автора). Знавал я таких женщин. Становясь несчастными, они стремятся уничтожить все вокруг себя, чтобы вообще нигде в мире не было радости, если они чувствуют боль. Если же все хорошо, они, наоборот, готовы расцеловать любого в обе щеки. Одна из Ваших невест, рыжая, кажется, была, как Лора. — Задумчиво проговорил мужчина в белом.
— Нет, не была. Она была психопаткой, любившей только себя, а меня, лишь когда начинала испытывать ревность и вспоминала о том, что я могу найти другую, а она перестанет мной обладать. А Лора… Лора Уилсон — особый случай… Таких больше нет. И вряд ли будут. Если весь мир против меня восстанет, и все будет безнадежно, она достанет автомат и встанет рядом со мной против всего мира, не боясь смерти. Кстати, ты упомянул мою невесту вовремя. Что с Лорой? В девятнадцатом веке все мои невесты давали жизнь моему потомству и хорошо себя чувствовали. Обмороков ни за кем не было замечено.
Амбердо покачал головой и кивнул в мою сторону. — Посмотрите на нее. Ваши невесты, я лично их знал, каждую наблюдал во время беременности, были здоровыми, жизнерадостными и брали от жизни все хорошее. Питались человеческой кровью из вены. А что она? Тень себя былой. Она жила в человеческом реальном мире, где через одного люди болеют страшными заболеваниями. Туберкулезом, раком и многими другими. Экология того мира — самая загаженная во всех существовавших когда-либо мирах. А еще Вы говорите, что она пьет только пакетированную кровь теперь. Апатия и депрессия после Вашего отъезда заставили ее поставить на себе крест. Она перестала охотиться на людей, потому что ей было все равно, выживет она или нет. Для девушек в таком юном возрасте не существует полутонов. Либо черное, либо белое. И если любимого нет рядом, им хочется и самим истлеть, и чтобы все вокруг истлели. А потом она убила пять младенцев, чтобы спасти Вам жизнь. И, как Вы говорите, одним из детей была сестра ее друга. Теперь комплекс вины из-за потери друзей мешает ей убивать людей, чтобы питаться. А на пакетированной крови она не выдержит эту беременность. Она слишком слаба. Слишком много стресса и боли. Обморок и невралгические боли — это только начало. За три месяца беременности она иссохнет, если не начнет нормально питаться.
Я уже не пыталась притворяться, что сплю и ничего не слышу, поэтому повернула голову в сторону Амбердо и Владислава и уставилась на них во все глаза.
— Здравствуйте, Ваше Величество. — Пожилой мужчина взял меня за руку и улыбнулся. — Я — доктор. Теперь с Вами все будет в порядке. Я прослежу за этим. Меня зовут Амбердо Андерсен. И мы с Вашим мужем знаем друг друга уже триста восемь лет.
Доктор широко улыбнулся, и из-под его верхней губы показались заостренные клыки. Как я и говорила, куда ни плюнь, попадешь в вампира…
— А Вы — сказочник. — Вымученно улыбнулась я, прикрывая глаза. — Так что, злодеям полагается счастливый конец и отъезд в закат?
— Вы о чем? — Он недоуменно посмотрел на меня.
— В моем мире жил писатель с такой фамилией. Он писал детские волшебные сказки, которые любой родитель читал своим детям на ночь. — Как-то хрипло и едва слышно прошелестела я.
Андерсен ничего не ответил, только улыбнулся. — Нет смысла повторять то, что я сказал Вашему мужу. Вы все слышали. Расскажу лишь вкратце, что необходимо. Вы будете находиться в состоянии беременности три месяца. Затем сформируется плацента, и я извлеку ее вместе с плодом в более подходящее для развития Ваших детей место. В Вашем организме недостаточно крови, чтобы прокормить их.
— Детей, не ребенка?.. У нас, что, будет двойня? И как Вы определяете без УЗИ? Вы, наверное, даже понятия не имеете, что я имела в виду.
— Двойня? — Амбердо как-то чистосердечно расхохотался во все горло. Отсмеявшись, он снова посмотрел на меня. — Вы умерли, Лора. И Вы — вампир. Само зачатие происходило иначе. Намекну лишь, что Ваш организм теперь размножается, как организм мухи. Или рыбы, но не как человека. Меньше трехсот особей в потомстве не приносит ни одна вампирша.
— Чего? — Я чуть не поперхнулась, совершенно забыв о боли и подскочив на кровати, как ужаленная. — Доктор Андерсен, дайте мне сюда виновника этого мракобесия, хотя бы просто пинком подтолкните поближе, чтобы я могла его задушить.
Говоря 'Милый, я хочу ребенка', я не подразумевала вешать на свою шею триста спиногрызов. Это значило 'Я хочу одного розовощекого' — ну ладно, так и быть у вампиров таких не бывает, — 'бледнолицего карапуза, которого в случае чумы, войны, желания поспать или чем-нибудь другим заняться можно скинуть на прислугу. ОДНОГО!' Я вообще с детьми не лажу, в принципе. Один раз помогала своей приболевшей тете, которая работала воспитательницей, присмотреть за группой. Мы вышли на прогулку. На улице была зима. Один гиперактивный придурок прыгнул на девочку сверху и, упав лицом вниз на лед, она сломала себе нос. Тетя еле уговорила родителей не подавать в суд. В группе в тот день было девять человек, и я не смогла уследить, но триста… Иуда. Он все знал, поэтому сам до последнего пытался заставить меня передумать.
Я раздраженно с рычанием в легких выдохнула. Потом, театрально схватившись за голову руками, осознав, что запахло жареным, и я попала в ловушку без шансов выбраться, я прошептала, зажмурившись. — Боги, я — чертова дрозофила!
— Когда мы достанем яйца из Вашего организма, мы поместим их в специальный резервуар, заполненный кровью. — Невозмутимо продолжил Амбердо, правда, подавив смешок, кашлянув в кулак. — Там они будут расти, увеличиваться в размерах, пока не образуются коконы, которые в грозовую ночь можно будет вернуть к жизни посредством поглощения человеческой энергии и энергии природного заряда тока, который сработает, как дефибриллятор. Если человеческое сердце он запускает и заставляет биться, у Ваших детей потребности в бьющемся сердце нет. Они просто оживут. Кстати, мозг у них уже формируется с первых дней. Даже сейчас они чувствуют Вас и Ваше настроение. А про питание из теплой вены я советовал потому, что им надо питаться. Также с первых дней. И они хотят настоящей крови. Будете баловаться кровью из пакетиков, они съедят Вас настолько, что живыми только глаза останутся. Ни в чем себе не отказывайте. Живите как жили до произошедшего. Постоянно находиться в горизонтальном положении, порой, даже губительно. Сегодня отдохните, а завтра выходите из дома. Прогулки на свежем воздухе хорошо сказываются на организме матери и прием природных витаминов. Запаситесь фруктами. По реакции своего организма Вы поймете, какая пища нравится Вашим детям и какая не нравится. Сообщайте мне о своем состоянии регулярно. До встречи, Ваше Величество. Теперь я буду часто Вас навещать.
— Спасибо, доктор. До свидания.
Владислав взял меня за руку, когда доктор Андерсен покинул нашу спальню, и я напомнила себе обстоятельнее побеседовать с ним по поводу скрытого от меня факта разрушения мира, когда буду в силах. Сейчас же я хотела только спать.
— Отдыхай, бабочка. Твое желание привязать меня к себе фатально сказалось на твоем организме. Я бы и без всяких детей остался с тобой. — Владислав поцеловал меня в лоб. — Я пока пойду разбираться с прибывшим бароном де Обером. Ублюдок клянет королеву всеми матерными, которые ему только известны из-за бесплатной сделки с Дизарой. Слухи быстро расползаются. А по факту ее смерти он снова считает себя в праве претендовать на Соверен.
Я закрыла глаза, на лету погружаясь в сон, пока дверь еще закрывалась за его спиной.
***
Медленно тянулись нескончаемой чередой дни и ночи в постоянной, но приятной рутине. Муж вернулся, и теперь он брал на себя ответственность за все государственные дела, иногда отправляя телеграммы на границу, чтобы проверить, как обстоит там ситуация. Я же практически ничем не занималась. Иногда меня посещал Амбердо Андерсен, чтобы справиться о состоянии моего здоровья. Силой воли я заставила себя охотиться на людей ради будущих детей, но больше не убивала. Чтобы после моего укуса никто не умер и не нарушил запрет старейшин, обратившись в вампира, я лечила жертв своей кровью, а потом внушала обо всем забыть. Амбердо был прав. Чувство вины и ответственность за гибель сестренки Дерана терзали меня днем и ночью, и я больше не могла вести себя, как первые месяцы после обращения, вырезая народ целыми деревнями. Тогда я вела себя, как капризный ребенок, с непривычки к обостренным вампиризмом эмоциям. И жертвами моей непривычки стали двадцать шесть человек в церкви. А все они были чьими-то сыновьями, дочерьми, сестрами, братьями… Я бы так никогда не задумалась о моральном аспекте, если бы одной из жертв не стала девочка, имевшая отношение к моим друзьям. На следующий день после нанесенного визита, гуляя у опушки леса, я встретилась с Андреа, которая опровергла мои мысли о том, что мы больше не можем быть друзьями, пригласив меня к себе. Так я и провела эти три месяца, практически каждый день посещая пещеру Андреа и Дерана. За это время все обиды как-то постирались, мы начали жить дальше, а юные волк с волчицей стали такой неотъемлемой частью моей жизни, что я не могла даже вообразить, что когда-нибудь обрету столь верных друзей. В те редкие минуты, когда у нас со своенравной волчицей возникал конфликт, одной шуткой Деран мог заставить нас обеих рассмеяться, забыв о ссоре и обиде. Состояние мое, при всем том, что я соблюдала все предписания своего врача: много гуляла, не испытывала стрессов, питалась из вены и поглощала фрукты, которые мне приносил Роберт практически на блюдечке с голубой каемочкой, тем не менее все равно оставляло желать лучшего. За три месяца и два дня я пережила порядка семи болевых приступов, и таких сильных, что лицо мое становилось бледнее даже самого бледного вампирского лица, а конвульсии сдавливали все тело. Доктором Андерсеном мне был подарен магический амулет. Как только случался приступ, нажав в самый центр круглого металлического шарика, я могла незамедлительно позвать врача. Это мне напоминало кнопку вызова медсестры в больницах над койкой. В детстве я боролась с запущенной стадией язвы желудка, поэтому имела неудовольствие оказаться госпитализированной и узнать работу больницы изнутри. Но Андерсен не мог меня контролировать в то время, как я находилась в волчьей пещере. В эти часы и минуты я оставалась абсолютно беззащитной перед лицом приступов, когда плод (или яйца, Господи, упаси) начинал поворачиваться с боку на бок…
Вырвавшись из размышлений о житие-бытие, я присела на стул возле окна, в котором виднелись неприветливые и мрачные хвойные деревья. Андреа сидела, скрестив ноги по-турецки, на своей кровати, а Деран занимал свое привычное место на раскладушке. Я положила ногу на ногу, оправив легкий подол сиреневого платья в пол. Серебристые босоножки на высоких каблуках удачно дополнили образ, хоть и не были в тон.
— Я хотела сказать… Я была сама не своя. Извини меня что ли. Не следовало врываться, не выяснив всей картины. — Помолчав, сказала Андреа.
— Три месяца спустя ты извиняешься? Фантастика. У русских говорят в такой ситуации, что, видимо, конь где-то издох. — Мои брови удивленно поползли вверх.
— Я просто… Я хотела устроить вечер памяти в честь погибших детей. Мы с Дераном так и не попрощались с новорожденной Мией, Венири и Кронином. У нас не было шанса их оплакать, а скорбь разъедает, когда не даешь ей возможности выйти. Явиться на мероприятие — ваша святая обязанность. Обоих. Не придете, пеняйте на себя. Я устрою террор, ибо вы оба приложили к этому руку. Пусть он и косвенно, но ты его задницу спасала. В церкви на окраине безымянной деревни, где вашими стараниями было совершено еще одно массовое убийство. Около десяти лет назад. Теперь там никто не живет. Боятся проклятия, наложенного на деревню четой Дракула. Бедные верующие люди. Они и не подозревают, что таким образом вампиры не проклятия накладывают, а развлекаются, когда им скучно.
— Ой, все. — Я махнула рукой, нервно качая ногой в такт внутреннему тремору. Становилось душно и как-то очень нехорошо. — Мы придем.
— Надеюсь, что так. Как там твой возлюбленный? Серебро с моих когтей не растворило ему желудок? — Улыбнулась Андреа, пристально глядя мне в глаза.
— Пакетированная кровь творит чудеса и выводит токсины, если их не критически много. — Отмахнулась я, игнорируя нагленькую усмешку.
— Жаль. Посмотреть на его труп — то еще зрелище. — Скривилась она, а я потихоньку дотянулась до нее ногой. Скажу лишь, что удар босоножки в бедро — не самая приятная вещь, особенно, если бьет вампир.
— Ауч. Щекотно. — Попыталась свести в шутку Андреа, но все-таки поморщилась от боли. Не имело значения, что она была оборотнем. Порог боли был вполне себе человеческим. — Нет, ну ты мне объясни просто. Я не могу этого понять. Как можно любить бессовестное создание ночи? У него нет моральных принципов. Он — злобный садист и маньяк с истинным чувством педофила к маленьким наивным и прекрасным куколкам, еще даже не вступившим в фазу полового созревания. Что ты в нем видишь? Никто из нас ничего иного не видит. У меня из-за него незаживающие шрамы на спине. Тебя они, похоже, не очень волнуют. Ты четыре месяца закрытые платья носишь.
— Дело все в этом? В твоей спине? Держи. — Я прокусила вену на запястьи заострившимися клыками, и мир для меня окрасился в бурый цвет. Две алые капли на жемчужной руке выглядели столь же необычно, как гроздья рябины на снегу. Я вытянула руку в сторону Андреа. — Заживет, как на собаке. Извиняюсь за невольный оксюморон.
— Меня не надо дважды просить. — Андреа склонилась к моей руке и прильнула к проколотой клыками вене. Оторвавшись через несколько секунд, она скинула футболку и повернулась ко мне спиной. Успевшие застареть шрамы стягивались сами собой, пока кожа ее спины не стала гладкой и ровной. — Ну как там?
— У младенца не так все идеально. — Фыркнула я.
Андреа надела футболку и снова опустилась на кровать. — Тем не менее. У тебя-то они не зажили. В чем феномен отсутствия обиды? И почему нельзя поставить точку на том, кто мешает дышать полной грудью? Нет необходимости возвращаться домой, Лора. Если тебя в этом мире все устраивает, ты можешь жить и у нас с Дераном. Разумеется, не королевский замок, но лучше тихая гавань, чем бушующее море.
— Я люблю его не за что-то, а вопреки всему. Даже здравому смыслу. Когда я с ним, будто ничего не предрешено, будто я сама могу выбирать свою судьбу, идти против навязанной кем-то воли. Я свободна внутри. Подчиняясь одному человеку в мире, я становлюсь свободной перед лицом всех остальных миллионов других людей. И чтобы огонь в груди моей горел сильнее, я лучше сожгу его силой всех, кто не согласен с моим выбором, чем сделаю выбор иной и откажусь от того, что делает меня собой, сколько бы страданий это ни принесло. И будь он худшим выбором в моей жизни, потому что я чувствую вину за свои поступки, которые совершаю под его влиянием и во имя его, потому что я постоянно чувствую боль, горечь, обиду и разочарование, лучшего я не ищу, потому что выбор иной — это предательство всего, во что я верю. А я верю, что мы — это что-то, что навсегда. Что-то, что будет длиться не одну вечность. Наверное, я всегда была такой. И всегда чувствовала, какая судьба меня ожидает. Когда я еще жила в реальном человеческом мире, однажды моя подруга и сокурсница, Елена Шеффер, сообщила мне, что встречается с юным парнем, своим ровесником. Кажется, его зовут Дилан. Брезгливое выражение моего лица со словами: 'Пресвятые помидоры, живой пацан!' нужно было просто на камеру снять. Сработал внутренний мини-Фрейд, живущий в разуме, как будто мне и в голову не могло прийти, что выбором всей жизни может стать не мертвец в возрасте глубоко за пять столетий. Будто в жизни ничего противнее невозможно представить, чем живой и теплый молоденький мальчик.
Андреа прыснула в кулак, давясь от смеха. — Господи, дамочка, да у вас проблемы. Он все твое мировоззрение на короткий поводок посадил. Кто вообще тебя терпел с такими омерзительными взглядами на мир и отношения? Тебя же, наверное, мутит от прогулок за ручку в парке с ровесником и прилюдных поцелуев на публике.
— Да, нет. Почему… — Я попыталась сделать максимально возможное безразличное выражение на лице, задумавшись на добрую пару секунд, но тут же рассмеялась в полный голос, согнувшись пополам. — Нет. Я не могу притворяться. Это омерзительно.
— В отличие от жаркого секса на раскривушке с убийцей тысячи людей, пропахшим мертвечиной? Небо в алмазах подарит он и… — Парировала Андреа.
— Не смей продолжать фразу, иначе убью. Что бы ты понимала в эстетике вампиризма. Насчет твоего вопроса о том, кто меня терпит… Есть один такой прекрасный золотой человек. Его имя Никто. — Мы снова идиотически засмеялись, словно укуренные, а потом как-то разом стихли. — У меня не было друзей ни в школе, ни в университете. Я всю жизнь была сама по себе. Вы — мои первые друзья. И единственные…
— Друзья — это весело. Особенно, когда они без тормозов, как ты. Может, устроим соревнование на скорость? — Андреа легонько толкнула меня в плечо. Я поморщилась. Боль распространялась по моему телу от каждого неловкого движения.
— Пожалуй, как-нибудь в следующий раз. — Я махнула рукой, опуская голову на грудь. Боль противно распространялась по всему телу, защемляя каждый нерв в организме. — Плохо себя сегодня чувствую.
— Боже мой, кто подлил тебе святую воду в кровь? — Уголки губ волчицы снова поползли вверх. — Вся прелесть вампиризма в том, что вампир всегда чувствует себя хорошо физически, если только яд оборотня не попадает в организм.
— Очень остроумно. Обхохотаться можно. — Я закатила глаза.
Я была не в состоянии контролировать разраставшийся ежесекундно тремор. Моя нога, что лежала поверх другой, ежесекундно дергалась, и каблук с шелестом разрезал воздух.
— Вообще-то вампир, точнее вампирша, может чувствовать себя плохо. При одном условии. И это не наличие яда оборотня или святой воды в крови. — Подал голос Деран, подняв голову, до сих пор покоившуюся на скрещенных лапах, и легонько дернув хвостом, что я восприняла за первый признак раздражения. Желтые глаза с вертикальными зрачками волка внимательно всматривались в лицо Андреа. — Вампирша чувствует недомогание, когда беременна. Можешь поздравить свою подругу. Твой злейший враг вскоре принесет свое потомство в этот и без того настрадавшийся от него мир. Вот и сбудется пророчество. Мелкие гады уничтожат все миры, и от нас ничего не останется.
— Чего? — Андреа посмотрела на меня, приготовившись снова прыснуть от смеха. — Мой парень сошел с ума?
— Вообще-то не сошел. — Я опустила голову вниз, и на щеках моих появился нездоровый румянец. — У меня, действительно, будут дети.
— Бо-же мой. — По слогам произнесла Андреа, затем встала, заложив руки за голову, и описала все пространство пещеры в два круга, постепенно переходя в крик. — Как он тебя заставил вынашивать этих омерзительных мелких тварей? Опять пытал? Прошлый раз, когда он воскрешал потомство, его прожорливые адские версии его за день вырезали целую деревню. Ты хоть понимаешь, какой апокалипсис вызываешь на наши земли? Другим вампирам строго настрого запретили иметь детей четверо старейшин. Потому что эти мелкие кровожадные твари без мозга сжирают все, что им попадается на пути. Но, конечно, даже старейшины не в праве указывать королю. Если обычных вампиров за такое на солнце поджарят, то его только попросят проследить, чтобы детишки съедали по деревне в день, а не по десять. Мало этого, так это еще и над тобой издевательство. Роды такие мучительные, что вампирша может и не пережить! Убить его мало. Я всегда говорила.
— Для начала, он не заставлял. Это была моя идея. — Я снова покраснела, как рак, не поднимая головы.
— Замечательно. — Протянула Андреа так, будто в слове было минимум три буквы 'а'. — Эта версия, конечно, еще лучше. Они были в ссоре, и он к ней даже не прикасался. А потом она подала безумную идею о потомстве. От такого грех было отказаться, потому что в итоге он получил еще один ключ к воцарению Ночи над мирами, ведь, когда его дети вырастут, уже никто не свергнет их отца. Идти против него и еще пяти сотен ему подобных — сумасшествие. А она, хоть и знала, что придется пройти сквозь страшные муки боли родов, наконец-то, получила его прекрасное тело и гарантию того, что ненаглядный неверный никуда не денется от матери своих детей. Гениальная блестящая логика. Мастерица дедукции, мать твою Сару.
— Слушай, даже в человеческой жизни появление ребенка сопряжено с трудностями. Мы с ними справимся. Даю слово, тебе не надо об этом переживать.
Андреа прищурила глаза, и они превратились в две узкие щелки. — А за себя мне стоит переживать? Не забыла еще, что я — обычная двенадцатилетняя девочка, отличающаяся от людей только геном волка? Что со мной будет? Если в деле не участвует серебро, ты регенерируешь за несколько секунд. А что обо мне? Их вытащат из тебя, распоров нам обеим брюхо, или же они из матки полезут, разрывая стенки вагины? Может, тебе и все равно. Он тебя там растягивал с двенадцати лет, у тебя уже все давно открыто и широко. А я — девственница, Лора. И я не хочу лишаться невинности не в объятиях своего парня, а потому что ты рожаешь потомство глубоко мне ненавистного объекта.
— Я попрошу, чтобы Андерсен сделал кесарево. Твоя невинность не пострадает, хватит причитать. — Я раздраженно посмотрела на волчицу. — Дай мне стакан. Я оставлю свою кровь. Выпьешь, когда почувствуешь надрез скальпеля, и все заживет, как и не было. Я не собираюсь жертвовать своей жизнью только потому что тебя привязали ко мне.
Андреа протянула мне стакан и, пока я сцеживала кровь, села на кровать и обреченно вздохнула. — Ты под каблуком королевского эгоизма. Чуть ли не сапожки ему целуешь. Неужели он настолько хорош в постели, что можно простить побои серебряным хлыстом, измены, ложь и прочую грязь?.. Почему ты не можешь отстать от него? Это просто. Тебе причиняют боль — ты уходишь. Как дважды два. Простая арифметика. Ребенок поймет.
— Ты из тех мерзких людей, кто все чувства сведет к похоти. Дело не только в постели, Андреа. Это тоже просто, как дважды два. Когда любишь, сделаешь все, чтобы человек был счастлив. Не имеет значения, сколько боли ради этого претерпишь ты сама. Ты даже очевидных вещей не понимаешь.
— Где уж мне понять, обделенной мозгом. Любовь, любовь… Когда любовь тянет одна сторона, а вторая только делает вид взаимности, пользуясь святой наивностью влюбленной в него и вращая всем, чем хочет, насилуя свою любовь, избивая, изменяя ей, удавливая на своем ремне и ставя на колени, и если влюбленная сторона позволяет это, значит она — просто идиотка без чувства собственного достоинства, которое вторая сторона с плинтусом равняла. И любовь тут даже ни при чем. Все дело в том, милая Лора, что ты хочешь чувствовать, как он уверенно ставит ногу тебе на грудь. Саба склоняется перед верхним, а доминант награждает ее чем-нибудь из раздела гастрономии или очередных пыток. И приторно сладко, когда все это выделывают его руки. Его с большой буквы 'Е'. Потому что ты больна.
— Откуда ты узнала о ремне и плинтусе? — Я злобно воззрилась на нее. Что и говорить, я всегда терпеть не могла, когда что-то личное всплывает наружу, при том, что я сама об этом никому бы не призналась. Ремень был мертвой тайной между нами с Владиславом. Потому что, честно говоря, с недавнего времени, когда боль, обида и раздражение ушли в прошлое, я уже со своей подачи и желания начала просить его удавливать меня на своем поясе. Минуты, когда сладко задыхаешься в томлении, глаза уже лезут из орбит, а язык — изо рта, когда начинает синеть кожа от прекращения доступа воздуха, когда уже слышен хруст шейных позвонков, а на шее на короткое время, пока вампиризм не регенерировал повреждения, возникают синяки и кровоподтеки, когда он уже убирает ремень, но касается ладонями моего лица, хочется только умолять его удавить меня своими руками на своем ремне в эту же минуту, чтобы ощутить, как любимые руки становятся твоим Богом, судьей и палачом в одном лице.
— О плинтусе, видимо, совпадение. А насчет скарфинга… Неужели ты думаешь, что следы от удушья не появлялись на моей шее и что я не задыхалась, пока ты, больная всем рассудком, наслаждалась этим и просила милого поднажать и затянуть сильнее, гарантировать тебе рай?.. Бойся меня, Лора, когда я вырасту. Я положу конец этим больным играм. Я найду, как это сделать и как тебя спасти, если сама ты не можешь и не хочешь.
Я ничего не успела возразить. Тупая боль прострелила все тело, и я упала на пол, извиваясь в судорогах. Последним, что я помню, — как надавила на железный амулет, в самый центр…
Не знаю, сколько времени прошло, когда, наконец, открыв глаза, я увидела, как надо мной склонился внушительных размеров волк, кареглазая, похожая на эльфа девочка с растрепанными волосами и седовласый бородатый мужчина.
— Скажешь уже, что с ней или толку от тебя ноль, кровосос? — Маленькая эльфийка бесстрашно скрестила руки на груди и смотрела на мужчину пронзительным взглядом глубоких карих глаз.
— Ее Величество готова к извлечению плода. — Раздраженно прошипел мужчина, оскалившись. — Из-за тебя, мелкой шавки, королева могла умереть! Какое ты вообще имеешь право удерживать ее здесь?!
Андреа вплотную приблизилась к Амбердо, и он затравленно сделал шаг назад, памятуя, вероятно, о том, что укусы оборотня смертельны.
— Нет, мертвый противный старикашка, Лора могла умереть не потому что она у меня в гостях, а потому что твой поганый монархический кровосос, под которого ты стелешься, пытаясь услужить ему триста восемь лет, совершил над ней невероятное злодеяние, заставив вынашивать свое безмозглое кровожадное потомство. Да, даже ее это удивляет, но я знаю все обо всех, кто живет в нашем мире, так что можешь смело засунуть свои клыки туда, откуда они растут, пока я не вырвала их и не запихнула тебе в задницу, и оказать, наконец, помощь моей подруге.
— Мелкая дрянная шавка, какое право ты имеешь оскорблять Его Величество?
— Я его не только оскорбляю. — Улыбнулась маленькая девочка-волк. — Я его уже почти убила единожды, а один раз вот этими руками ознакомилась со всеми его внутренними органами. Так что я знаю Ваше Величество изнутри наощупь. Мне он не король, и никогда им не будет. Так что повторюсь. Поганый. Монархический. Кровосос.
Я пыталась произнести хоть что-нибудь, но из-за опоясывавшей боли, было трудно даже рот открыть. Сделав пару вдохов и длинный выдох, я тихо прошелестела три слова. — Андреа. Язык. Вырву.
Затем, снова собравшись с силами, выдала еще одну длинную тираду. На этот раз уже получилось лучше. — Доктор Андерсен, я здесь загибаюсь. Не время устраивать разборки из-за того, кто кого как назвал. Мой муж — не мальчик. Он сам может свой титул отстоять и не дать в себя обиду. Отнесите меня домой и подготовьте к извлечению. Андреа, у тебя есть моя кровь, хоть ты и ведешь себя, как дрянь. Все будет хорошо. Не переживай.
— О, глядите-ка, мученица-роженица ожила. Уже лучше. Чует, шельма, что на мужа шишки летят. — Усмехнулась девочка. — Удачных родов. Супругу горячий привет. Еще свидимся.
Тем временем, доктор Андерсен схватил меня в охапку на руки и на вампирской скорости полетел к замку…