Трансильвания: Воцарение Ночи

ГЛАВА 10 — НАСЛЕДИЕ ДРАКУЛЫ Мы — дети вампира, и ночь — наше время, У нашего Князя — незыблемый трон, Дрожи человечее, смертное племя, Мы скоро прольем кровь во имя ворон. Андерсен принес меня в какую-то лабораторию и уложил на металлический стол, крикнув кому-то позвать Владислава. Что было потом я помнила весьма смутно. Перед тем, как отключиться, я попросила Амбердо сделать мне кесарево. Затем, как это водится, когда погружаешься в обморочное состояние, стены раздвинулись, сознание куда-то уплыло, а когда я очнулась, я обнаружила, что мое сиреневое платье в области живота оказалось разрезано и насквозь пропиталось кровью. Приподнявшись и сев на столе, я огляделась. Кипевшие железные котлы, трубки непонятного происхождения, деревянный мостик где-то высоко под крышей и много других металлических сооружений окружали стол, на котором я лежала. Лаборатория пустовала. Я находилась здесь в гордом одиночестве. Коснувшись ладонью окровавленного живота, я обнаружила, что никаких ран и швов на нем не оказалось. Что ж, значит, все зажило. Не испытывая боли и особых затруднений, я соскочила со стола и направилась к выходу. Необходимо было отыскать доктора или мужа, чтобы спросить, как все прошло. Но не успела я сделать и несколько шагов по направлению к выходу, дверь в лабораторию потихоньку отворилась, и на пороге появился доктор Андерсен. — Ваше Величество. — Искренне и тепло улыбнулся Амбердо. — Вижу, что энтузиазм поставил Вас на ноги. Но, если хотите знать мое мнение, стоило полежать хотя бы до вечера. Вы точно в порядке? Не испытываете боли? — Не стоит беспокоиться обо мне, доктор Андерсен. Я в полном порядке! Живее еще себя никогда не чувствовала. — Улыбнулась я, нетерпеливо опуская руку седовласому бородачу на плечо. — У нас получилось? Что с моими детьми? Могу я их увидеть? — Разумеется. Его Величество остался рядом с ними до тех пор, пока Вы не придете в себя. — Тогда идем! — Я нетерпеливо подтолкнула Амбердо к выходу, и, покинув лабораторию, мы устремились на шестнадцатый этаж, в нашу с Владиславом комнату. В комнате спиной к двери стоял мой муж, рассматривая нечто, расположенное возле окна. Когда мы подошли ближе, он обернулся и протянул мне руку. Я тепло и крепко сжала ее в своей. Я стояла, устремив взгляд на его профиль. Прямой длинный нос, темный глаз, горделивая ухмылка и золотая серьга в левом ухе. Он напоминал прекрасного и свободного цыгана, а из того, что я знала о его семье, его отец — Валерий-завоеватель был королем всех цыган, и девушка-охотница, о которой он говорил, его потомок, точная копия нашей Селены, тоже была цыганской принцессой, следовало, что он — тоже потомок этого прекрасного свободного племени. Мой рома. Если бы он только темной ночью сыграл мне на гитаре. Где-нибудь у берега реки. А я бы сидела и слушала, и слушала, растворяясь в звуках цыганской мелодии… Я даже не могла понять, почему меня так сильно влечет эта часть его происхождения. Он улыбнулся, видимо, прочитав мои мысли. — Когда-нибудь сыграю. Обещаю. — Раздался до боли любимый голос в голове, и я опустила голову на его плечо, устремив взгляд вперед. В крупном резервуаре, до краев заполненном свежей кровью, плавал окровавленный красный сгусток, уже покрывавшийся зеленой болотной слизью, длиной около пятнадцати-двадцати сантиметров. — Вот это да. Это он так за сколько часов вырос? — Ошеломленно спросила я, обернувшись в сторону Амбердо, не отпуская руки мужа из своей. — Чуть больше, чем за два. Вскоре этот сгусток, достигнув своих максимально возможных размеров, начнет деление на отдельные организмы. Тогда их можно будет разместить в лаборатории, в которой Вы недавно очнулись. Закончив деление, кровавые сгустки покроются зеленой слизью окончательно и начнут свое превращение в коконы. А когда и этому процессу подойдет конец, станет возможно привести их к жизни с помощью разряда молнии и проверенного оборудования Его Величества. Металлические трубки проведут к каждому организму разряд в несколько миллионов вольт и, при помощи живого бьющегося сердца и доли человеческой энергии, Ваше потомство оживет. — Резюмировал доктор Андерсен. — К сожалению, человеческое сердце не выдерживает такого разряда тока, поэтому мы ищем существо бессмертное и невероятно сильное для оживления Ваших детей. — Вы упоминали о нем, когда у меня случился первый приступ. — Я кивнула головой. — Монстр, созданный неким безумным ученым? — Да. Этот ученый вместе с Вашим мужем долго работал над созданием этого существа, собирая его из частей тел усопших. Он воскресил его тем же способом, что мы планируем воскресить Ваших детей. Это создание, по-настоящему, бессмертно, ничто не может убить его, поэтому зарядом его энергии можно пользоваться бесконечно. Существо нарекли монстром Франкенштейна, по фамилии безумного ученого, его создавшего. К сожалению, сейчас наши усилия ни к чему не приводят. Он уплыл из Трансильвании по Адриатическому морю, и где он сейчас, никто не знает. Но мы не прекращаем поиски. — И увенчались чем-нибудь хорошим попытки в прошлом оживить детей? — Даже не раз. В девятнадцатом веке — потомство от трех невест Его Величества, в двадцатом — от жены Элеоноры. Дети Вашего мужа живут сейчас в разных мирах и уголках света. Никто из нас не знает, сколько их, на самом деле. — Спасибо Вам за помощь, доктор Андерсен. И вообще за все. — Я благодарно улыбнулась Амбердо и поцеловала мужа в щеку. — Прошу меня простить. Я хочу принять душ и смыть кровь. Я скоро вернусь. — Разумеется. — И Владислав, и доктор понимающе кивнули. Покинув мужчин, я хлопнула дверью комнаты и направилась в ванную, располагавшуюся на девятом этаже… *** Я, Владислав и еще несколько человек стояли в старой церкви. Я задумчиво осмотрела присутствующих. Все они были одеты бедно и невзрачно. Наша одежда резко контрастировала с их. Мое черное бархатное платье, хоть и было самым простым из находившихся в гардеробе, но, тем не менее, слишком мажорно смотрелось среди обычных смертных. Владислав же и вовсе надел бордовый бархатный пиджак, черную рубашку с золотыми запонками и черные брюки, у ремня, которых была золотая пряжка. Я добрых минуты три не могла оторвать от нее взгляд. Вот мы сейчас, такие невозмутимые, стоим здесь, а по ночам этот ремень сдавливает мне шею, но никто из присутствующих не догадывается об этом. Кроме Андреа тайн моего порочного господина не знает ни одна живая душа. Я подняла голову вверх. Не знаю, кто здесь все отмывал, но не осталось ни единой капли крови в этом помещении, хотя, когда я находилась здесь в предыдущий раз, имела место быть кровавая баня. Я помнила о случившемся здесь, словно это было вчера. Разбитый алтарь, голова парня, имевшего неповторимое сходство с Дэвидом Теннантом, а вон и стена, в которую муж вжимал меня на глазах остекленевших прихожан. Все вокруг пахло пороком, куда бы я ни пришла, и напоминало о наших грехах. Прошлых, настоящих… Я опустила глаза. — Мы собрались здесь почтить память Мии из рода Кронина, Венири и самого Кронина, а также, четырех погибших младенцев. Их гибель — страшная боль для нас, но мы должны воздать им должное. Они ушли, но не будут забыты… Что и говорить, Андреа была превосходным оратором. А у меня начинала от всего происходившего болеть голова. Слишком много воспоминаний и боли. Причиненной мне, причиненной мной. — Они ушли, но не будут забыты. — Каждый из стоявших друг за другом произносил эти слова. От меня не укрылась демоническая усмешка мужа. — Они ушли, но не будут забыты. С этими словами он покосился на меня, давя смешок. Один смеялся мне прямо в лицо, вторая устроила все это шоу, лишь бы усилить мое чувство вины и заставить почувствовать себя полным ничтожеством. Когда дошла речь до меня, я просто развернулась в сторону выхода. Им не заставить меня заниматься самоедством. И эти два, с позволения сказать, человека еще были единственными моими близкими! Уже у выхода мне преградила путь Андреа. — Вернись на свое место, Лора. — Это же балаган. Тебе самой хочется стоять там и врать, что гибель этих людей и детей не на совести здесь присутствующих? Пытаешься заставить меня включить вину и терзаться? Ты не дождешься моих извинений, Андреа. А теперь — с дороги. Я отпихнула волчицу плечом, почувствовав сзади чье-то присутствие. Владислав тоже уходил. — Конечно. — Лицо Андреа исказилось гримасой боли. — Зачем вам чувствовать вину и брать на себя ответственность за жизни, которые отобрали? Проще так. Как живется. На хорошее вы оба вообще не способны. Ну и проваливайте, в таком случае. Двери медленно и неслышно затворились за нашими спинами… *** Три недели спустя. — Они погибнут, если мы не приступим к процессу воскрешения в скором времени. Наши дети погибнут. — Мой муж, на редкость, впервые выглядел глубоко опечаленным, бесцельно листая одну из папок с бумагами за тысяча девятьсот сорок шестой год. Его печаль контрастировала с глубоким раздражением. — Мои дети погибают, а единственное полезное из того, что я могу сделать, это листать идиотскую папку. Он раздраженно отшвырнул от себя документы, и они нестройной кипой попадали на пол. — Дорогой. — Я положила руку ему на плечо. — Еще есть время, мы обязательно что-нибудь придумаем. — Какое время, Лора? Монстра Франкенштейна мои люди ищут уже сотню лет, а нашим детям жить осталось до заката третьего дня, начиная с этой минуты. Не уверен, что мы сможем повторить это снова. Первый раз был мучительным. Ты чуть не погибла. И рисковать твоей жизнью я больше не желаю. — Послушай. — Я присела на пол, положив руки мужу на колени. — Сколько раз мы выбирались из дерьма? Я дважды чуть не потеряла тебя, и оба раза решение приходило в самый последний момент. Я нашла способы сохранить тебе жизнь. Я не позволю умереть нашим детям. Верь мне. Сев рядом, я прижалась головой и рукой к его ноге, закрыв глаза. Спустя пару мгновений я, наконец, завела разговор о том, о чем собиралась его спросить еще в первый момент приступа моей беременности. — Ты говорил Амбердо, что леса горят. Это из-за меня, из-за того, какая я? — Сменила я тему, не позволяя мрачным мыслям удручать нас снова и снова. — Если ты слышала это, ты слышала и все остальное. Да, это так. Твоя психическая нестабильность и абстинентный синдром, когда ты не получаешь новую дозу наркотика своей любви, ведут к коррозиям почв и горению лесов. Ты теперь связана с природой этого мира, и, похоже, что медленно и верно приближаешь апокалипсис, о котором говорило пророчество. Я же говорил, что будет только хуже, если не уйдешь. — Поздно говорил. — Я обняла рукой его ногу и уставилась невидящим взглядом в пустоту. — Там, в психиатрической больнице ты, наоборот, настаивал войти с тобой в пещеру горного короля… — Живя с тобой, Лора Уилсон, я начинаю все больше понимать, что в любви нельзя быть эгоистичным. Тогда, когда я только встретил тебя, я хотел получить то, что принадлежит мне по праву. Я хотел обладать тобой и владеть. И мне не было никакого дела до того, к чему это может привести. Но, когда я увидел последствия, они мне показались слишком страшными, чтобы продолжать в том же духе. — Я сильнее, чем ты думаешь. Ты зря меня недооцениваешь. — Подняла голову я. — К тому же, сейчас ты больше не прогоняешь меня. — Кроме того, насколько все это ведет к разрушению твоей личности, я понял и еще кое-что. Противодействовать тебе и отнимать у тебя себя — это даже больший апокалипсис, чем депрессия и апатия из-за моего отъезда с коррозией почв и горением лесов. С тобой спорить — безболезненнее будет лоб до крови о стену разбить. Ты абсолютно неконтролируема, когда начинаешь думать, что у тебя отнимают твое выболевшее, принадлежащее тебе по праву лет порченой чувствами крови. Я тут спросить хотел… — Он помедлил. — Мы ни разу об этом не разговаривали, но… Что ты чувствуешь при асфиксии? Почему это для тебя стало так важно? Почему просишь снова и снова удавливать тебя на ремне? — Потому что… — Я вздохнула. — Ты держишь мою жизнь в своих руках. На духовно-моральном уровне. И только ощущение этого тактильно и физически, позволяет почувствовать, что я не сплю. Что я не смертельно утомилась после дневного дежурства, и, оставив больницу на Мистера Коулмана, дремлю в ординаторской и вижу красивые сны. Ты — мое все. Ты так важен для меня, что я боюсь проснуться, боюсь, что психоаналитик был прав, и тебя, действительно, не существует нигде, кроме как в моей голове. Я боюсь потерять то, что делает меня живой, то, что делает меня собой. Поэтому, хоть удавливай, хоть шкуру спускай, хоть вены вскрывай мне, но позволяй чувствовать, что-то, что я вижу — правда. Я не люблю боль, не выношу насилие, но все видится в ином свете, когда процесс контролируют любимые руки. Это эйфория, дикость, безумство и настоящий драйв, со скоростью света летящие по венам. Вот, что я чувствую. — Я взяла его руку в свои и прильнула губами к перстню с изображением дракона. На какое-то время воцарилось молчание, а затем одним резким движением муж поставил меня на ноги, и мы направились в лабораторию. Переступив порог, я подняла голову вверх, чтобы оценить труды Роберта и Амбердо. Сотни коконов, покрытые зеленой слизистой оболочкой, были подвешены к самому потолку. К каждому из них тянулись металлические трубки, по которым, вероятно, в грозовую ночь будет подаваться заряд тока и энергия жизни чудовища Франкенштейна. — Они должны выжить, Лора, должны… У нас нет права на ошибку. — С болью в голосе произнес мой муж, устремляя взгляд к потолку и сгущавшимся сумеркам, хорошо различимым через просвет в крыше. — Но мы уже обыскали все миры и их страны. А в своем — каждый клочок земли. Уродливое создание отца своего мастерски умеет прятаться. Что-то в его словах не давало мне покоя: 'Но мы уже обыскали все миры и их страны. А в своем — каждый клочок земли'. Я решила докопаться до сути и сократить фразу: 'Обыскали миры и каждый клочок земли'. Да, вот оно ключевое: 'Земли'. — Где ты говоришь его в последний раз видели? — Наконец, оторвавшись от рассуждений, подала голос я. — Он уплывал в неизвестном направлении по Адриатическому морю, когда последний раз охотник по имени Ван Хельсинг убил меня. Второй раз. Это было в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году. — Однако же, твои приспешники уже сто лет в обед как не могут найти уродливого безобразного монстра в человеческих мирах? Если бы он там был, достаточно было бы сунуть его фотографию первому встречному. И если не каждый первый, то каждый третий точно бы узнал его и ответил, в каком направлении скрылось чудовище. — И к чему ты клонишь? — Владислав воззрился на меня своим бездонным черноглазым взглядом. — Я клоню к тому, что его никто не видел ни в одном из миров и не помог твоим приспешникам, потому что его и не было ни в одном из миров. Решение нашей проблемы все это время находилось у нас под носом, а мы даже не замечали. Сам подумай, какой в этом смысл, бежать и прятаться от короля вампиров всей сети миров и тысяч его слуг, в абсолютно тебе незнакомом месте, где каждый может оказаться врагом и выдать тебя? Монстр Франкенштейна проплыл по морю, чтобы запутать следы. Чтобы стали искать его где угодно, но не дома, где все так знакомо и привычно, и есть укромное место, куда никто не сунет нос, потому что ищут его в других мирах. Здесь можно затаиться на годы, и никто тебя не отыщет. Ты сказал, что вы обыскали буквально каждый клочок земли. На поверхности. А вы пробовали искать ПОД землей? Все мы, создания ночи, не выносим яркий свет. За годы жизни здесь, должно же оказаться такое место, в котором он мог затаиться на глубине. Подумай, катакомбы, колодцы… Да что угодно. В глазах Владислава блеснула фанатичная искорка. — Вот теперь ты должна понять, почему сам король всех вампиров во всех мирах выбрал именно тебя. У тебя золотые мозги, Лора. Зомби, если бы они существовали, а не были глупой страшилкой детям на ночь, выстроились бы за ним в ряд и передрались. В девятнадцатом веке монстр жил под разрушенной мельницей рядом с Васерией. Ее спалили дотла люди деревни, увидевшие чудовище на крыше с бездыханным телом отца на руках. Мы с невестами думали, что он потерян навсегда, но он выжил. Под мельницей. И оставался там, пока я не заполучил его. — Хорошо. — Я наклонилась к нему вплотную и поцеловала в щеку. — Отдавай приказ своим людям запускать процесс воскрешения наших детей. Я иду в Васерию за монстром Франкенштейна! *** Я открыла гардероб и вытащила оттуда длинное платье в пол крестьянского покроя из грубой холщины. Только элемент неожиданности мог позволить мне одержать победу над чудовищем, раза в три выше меня и шире в плечах. Вряд ли он знал меня в лицо, но спустись я в его жилище в шелках, наверняка, сложил бы два плюс два и понял, что я — королева этого мира. Лучше притвориться заблудшей бедной девушкой-крестьянкой. Я уже сбросила одежду к ногам и собиралась влезть в просторный ворот одеяния, когда кто-то схватил меня за руку. — Ты не пойдешь одна. Это безумие. Ты не настолько сильна, чтобы справиться с этим уродом. Ты даже в глаза его не видела, и поэтому не имеешь представления о том, с какой опасностью столкнешься. Я отправлю своих слуг за ним. — По-моему, мы уже все обсудили. Я не доверю то, от чего зависит жизнь моих детей, ни в чьи иные руки, кроме собственных. А тебе нужно начинать подготовку. Когда я вернусь с монстром, платформа для него должна быть готова, чтобы оставалось только начать. — Я мельком окинула мужа взглядом и опустила глаза. Нашу комнату всегда скрывал сизый полумрак из-за плотно задернутых штор и ультрафиолетовых стекол. Сейчас он стоял возле меня, эмоционально взведенный, нервный, невыносимо прекрасный в полутенях нашей темной спальни, а на мне было лишь только нижнее белье. Не буду говорить, чем это попахивало, потому что ни одной не шальной и не пьяной мысли в моей голове не было. — Я знаю, что делаю. Тревога и стресс… Вы-клю-чай. Все будет в порядке. Уже вечером мы станем родителями. Я бы позвала и тебя с собой, но он знает тебя в лицо, а меня может ошибочно принять за крестьянку. Я приподнялась на пальчиках и коснулась его губ своими. Не в силах сопротивляться он притянул меня за шею рукой ближе, углубляя поцелуй. Одно соприкосновение уст и сплетенных языков выбило воздух из моих легких, перед глазами потемнело, а в голове что-то стремительно завертелось. Отстранившись, он коснулся ладонью моих волос, а затем и лица. — Ты бесстрашная, решительная, обезбашенная и безрассудная, Лора Дракула. Ты сводишь меня с ума. — Не так, как ты меня. — Я выскользнула из его объятий, потому что мое тело дало мне понять, что еще несколько секунд, и до монстра Франкенштейна мне будет не больше дела, чем до муравья, копошащегося в траве. Надев крестьянское платье и оправив рукава, я улыбнулась супругу на прощание и вышла из комнаты… Приятная ночная прохлада здорово бодрила и даже придавала уверенности в собственной неуязвимости и в том, что фортуна сегодня будет на моей стороне. От разрушенной мельницы на окраине Васерии остался лишь едва державшийся прогнивший старый остов. Быть может, сразу после сожжения здесь и оставалось несколько досок в целости и сохранности, сто лет спустя же гниение забрало в свои объятия все, на что только кинуло взгляд. Да и постройка даже в то время вряд ли могла похвастаться новизной. Мельница всем своим видом говорила о том, что дата ее возведения относилась к веку четырнадцатому, максимум пятнадцатому, не позднее. Сделав пару шагов внутрь скелета, некогда представлявшего собой чудо архитектуры своего времени, балансируя на полусгнивших досках и из последних сил стараясь сохранить равновесие, я увидела лежавшую на земле стеклянную пузатую флягу, менее чем на половину заполненную зеленоватой жидкостью. Надпись на этикетке-наклейке провозглашала, что внутри бутылки был абсент. Я наклонилась, подняла бутылку с земли и, откупорив, отпила из горлышка. Сначала алкоголь ударил в голову оглушительной волной жара и боли, а затем заставил философски задуматься о том, как попасть на нижний уровень. Я присела на корточки, устремив взгляд под ноги. Впереди меня доски заканчивались, и зияла глубокая дыра в черноту. А вот и вход. Я поднялась на ноги и сделала шаг вглубь темнеющей пустоты… Разумеется, вампирские рефлексы позволили приземлиться на обе ноги, но от этого желание материться всеми известными в природе матерными словами и неологизмами, придуманными в тот момент самопально спонтанно, никуда не исчезло, потому что мое приземление с шумом окончилось в мутной от глины, вдобавок к этому — ледяной воде. Фонтан брызг, вытесненный из речки-вонючки силой тяжести, обдал меня с головы до ног мутной грязью. Что ж, не бывает худа без добра. Теперь я была похожа на бедную крестьянку-замарашку еще больше. С горем пополам выбравшись на сушу, я отклеила мокрые и грязные пряди ото лба и поглядела перед собой. На влажной от сырости и воды земле лежала потрепанная книжица в кожаном переплете, на обложке которой золотыми буквами были выгравированы слова 'Святая Библия'. Я сделала еще несколько шагов вперед и увидела на влажной почве кое-что еще. А именно — следы исполинского размера. Все-таки я оказалась права. Он все еще здесь. — Поздравь себя, Лора Уилсон, ты нашла монстра Франкенштейна. — Сладко пропело внутреннее 'я', словно заискивая передо мной. Времени разбирать причины, по которым мое вечно недовольное всем и вся и бурчавшее альтер-эго сейчас было так спокойно, у меня не было. Потому что сзади от меня послышалось какое-то движение, опереженное только звуками сиплого дыхания, и, вытянувшись в струну, я замерла на месте. Запах гниения ударил в ноздри, да так отчетливо, что я едва не задохнулась. Обернувшись, я увидела нечто, до глубины души пронзившее и даже сумевшее испугать бессмертного вампира. Догадываюсь, что из-за того, что на улице была ночь, я бы ничего не смогла рассмотреть, будучи человеком, но вампирское зрение служило мне хорошую службу. Уставившись на меня любопытным взглядом, напротив меня, буквально в двух шагах, стояло нечто в рваном тряпье коричневых и серых оттенков с капюшоном, накинутым на голову. В росте индивид достигал, похоже, порядка трех метров. Гниющая и покрытая трупными пятнами кожа его так называемого лица состояла из нескольких слоев и была скреплена наскоро швами из черных нитей, соединяющими лоб с носом, а нос — с нижней половиной его физиономии. В груди его, не покрытой тряпьем, билось механическое сердце зеленого цвета. Рассматривая это ужасающее творение рук отца его, я внезапно поняла, что голова моя пронзительно чиста, и никакого четкого плана о том, как мне одержать над ним победу и еще и доставить в замок, в ней не содержится. Похоже я, как и всегда, переоценила свои возможности. Я грешила этим постоянно. Ожидая высокий балл на экзамене, а получая намного ниже. Ожидая, что родители видят во мне большее, нежели выгодную партию для Дэвида Теннанта, а получая суровую правду о том, что это не так. Ожидая, что смогу взять под контроль любовь к Владиславу, а получая свои взрывавшие мне мозг желания, чтобы он душил, бил и издевался надо мной, чтобы чувства в своей маниакальности и острой фазе стали еще острее. Сейчас же моя переоценка своего 'я' могла стоить мне жизни. Тем не менее грел душу и вселял уверенность в своих силах тот факт, что я сделала что-то, чего не смогли ни мой муж, ни его приспешники. Я нашла монстра. С другой стороны, я даже не знаю, на что я рассчитывала, не продумывая способы курьерской доставки сверхценного товара на дом. Что я заявлюсь такая вся в Дольче Габбана, скажу монстру 'Сир, позвольте препроводить Вас на электрический стул', а он непременно ответит 'Разумеется, мадам. Что Вы, что Вы. Не стоило утруждаться и приходить, могли просто позвонить, и я бы пришел сам!'? Да будь я хоть сто раз вампиром, я все равно оставалась хрупкой шестнадцатилетней девочкой. Девочкой с клыками и крыльями, тем не менее вряд ли способной на руках донести трехметровый труп из семи частей человеческих тел до дома. Первым молчание нарушило чудовище, потому что я не спешила начинать сотрясать воздух, лихорадочно готовя в голове хотя бы какой-нибудь скудный план действий. — Ты кто такая? Такая… Такая… Такая… — Рокот голоса монстра отражался от пещерных стен эхом, повторяя последнее его слово раз десять подряд. — Меня зовут Гейл. И я живу здесь, в Васерии. — Брякнула я первое, что пришло мне в голову, а затем начала тараторить со скоростью света. — Извините, что помешала. Я была расстроена, бежала, не чуя ног, прочь из дома. А доски оказались гнилыми, и я провалилась. Помогите мне выбраться отсюда. Пожалуйста… Самой мне не вскарабкаться на такую высоту наверх. Чудовище доктора Франкенштейна еще с минуту меряло меня изучающим взглядом, затем пророкотало. — Идем за мной. Я покажу тебе более безопасный выход из пещеры. О нем никто не знает. Будешь первой. Когда монстр повернулся ко мне спиной, я приняла окончательное решение: 'Сейчас или никогда'. — Когда я провалилась сюда, убегая из дома, я искала кое-что. Точнее кое-кого. Франкенштейн-сын повернулся ко мне и недоверчиво прогудел себе под нос. — И кого же? — Тебя! — Я моментально обернулась в бестию и оскалила клыки. Монстр стал абсолютно алым, как и вся пещера вокруг меня. Эффект неожиданности сработал вполне себе успешно. Я даже не могла представить настолько замедленной реакции. Мне удалось подлететь достаточно близко, чтобы вцепиться когтями в его синюшное лицо, изо всех сил пытаясь дотянуться до глаз. Монстр ревел, как раненый лев. Его крики, отражаясь от стен пещеры, вибрировали в воздухе и грозили камнепадом. Когда же он заткнется, наконец. Перевеса сил долго ждать не пришлось. Ударив с размаху мне в живот, монстр одной рукой схватил меня за горло и опрокинул на землю, изо всех сил ударив позвоночником о твердую почву. Ноющий стон издала каждая кость моего тела и, совершенно не к времени мне в голову пришла мысль о том, что была бы я человеком, перелома всего позвоночника от такого удара было бы не избежать. Возможно, и сейчас он был раздроблен, благодаря камням, уютно устроившимся в сырой почве, но быстрая регенерация и отсутствие чувства боли значительно мешали понять, так ли это. Тщетно я извивалась, пытаясь дотянуться когтями до глаз проклятого чудовища. Не в силах удерживать себя в звериной форме, я несколько уменьшилась в размерах, принимая человеческую. Из складок своей одежды монстр достал миленький и хорошо заточенный осиновый колышек. По-прежнему сдавливая мне горло, он занес его над моей грудью и почти прорычал с ненавистью и презрением в голосе. — Еще одна явилась. Полагаю, ты — Лора. Имея дело с вампирами постоянно, я всегда теперь держу оружие при себе. Похоже, что ты — новенькая. Его невесты были умнее и осторожнее. А ты то ли совсем глупая, то ли бесстрашная. Войти в логово к монстру одна и без какого-либо оружия. Тоже жаждешь воскресить своих детей со своим господином? Думаю, ты была хорошей при жизни. Может, мне и немного жаль, но я уже говорил и невестам, и самому Дракуле, чье нутро такое же гнилое, как мое лицо: больше на его электрический стол я не вернусь никогда. Кол уже приблизился к сердцу, напрасно я пыталась удерживать руки монстра от себя подальше. Этот живой труп явно обладал силой десятерых вампиров. Я уже приготовилась к неизбежному, когда в воздухе раздался звук выстрела, «лицо» моего несостоявшегося убийцы исказила гримаса боли, и он свалился рядом, прочно придавив меня своей тушей к земле и конвульсивно дергаясь от боли. Веки создания безумного ученого еще подрагивали, давая понять, что он в сознании. — Еще как вернешься. — Послышался знакомый до боли голос. — Тебя для того и создали, чтобы доказать, что не один Господь способен порождать жизнь на планете. Теперь же твоя жизнь послужит моим целям. Ты поможешь воскресить моих детей. Снова. Можешь быть спокоен, твое согласие не требуется. Мы и без него справимся. Владислав наклонился, и, усмехнувшись так, что стали видны заостренные клыки, одним рывком вытащил меня за руку из-под тяжелой, как вагон кирпичей, туши трупа. — Лора, Лора. Только на пять минут выпусти из дома, уже обнаружишь ее под очередным мужиком из Монстрлэнда. Никакого понятия о супружеской верности, преданности, любви, моральных ценностях. — Остроумно, аж обхохочешься. — Я закатила глаза, а затем благодарно на него посмотрела. — Спасибо. Я думала, что умру здесь и сейчас, сегодня. — Избавь меня от этого дерьма. Мать моих детей должна научить их всему, чему в свое время ее научила наставница. Дети вампиров пребывают в звериной форме до биологического возраста в три года. Они еще не умеют превращаться. После трех они смогут выглядеть, как обычные дети и будут взрослеть, преодолевая половое созревание до биологического возраста в двадцать два года. После этого все процессы в их организмах остановятся, и больше они не постареют ни на день. А полное взросление от рождения до биологического возраста в двадцать два года по меркам этого мира пройдет у них примерно за три-четыре месяца. Уже через месяц можно будет судить, похожи ли наши дети на папу или на маму. Так что твоя смерть — последнее, что мне сейчас нужно, когда мы — без пяти минут полноценная семья. — Это все значит, для чего я вообще нужна? Он смерил меня таким взглядом, который, я была в этом точно уверена, в будущем послужит источником вдохновения для поднятия вопроса во многих странах о введении возрастного ценза 18+ на многие произведения, как искусства, так и так называемого «искусства». Не выдержав накала, я покраснела. — Хорошо, когда люди без слов понимают. — Улыбнулся граф, и, взяв монстра за руки, обратившись в нетопырей, мы взмыли вверх. Путь до дома по воздуху прошел весьма странно и необычно. Представьте себе двух вампиров, держащих за руки огромного уродливого монстра, да еще и передвигающихся по небу. Представили? Лично мне эта сценка напоминала один момент из сказки русского писателя о лягушке, которая путешествовала с утками, несущими ее на веточке в клювах по небу. Снизившись на поляну у дверей замка, мы перетащили чудовище через порог вместе с подоспевшим на помощь монархам испуганным и побледневшим дворецким Робертом… *** Черные небеса взрезал очередной электрический разряд молнии, когда мы с мужем вошли в лабораторию. Взмыв на мост под самым потолком, мы перегнулись через перила, наблюдая за процессом. Внизу копошились впервые увиденные мной карлики весьма нечеловеческого происхождения. До сей поры я даже не знала, что такие субъекты делят с нами замок. — В девятнадцатом веке у меня был главный помощник в этом деле. — Произнес Владислав, глядя вниз на то, как хлопочут Амбердо и Роберт, раздавая приказы карликам и укладывая все еще не очнувшегося от воздействия серебряной пули, выпущенной из кольта графа, монстра Франкенштейна на подъемный механизм. Похоже, врач-акушер выполнял свои обязанности перед детьми короля даже после того, как они покинули тело матери. — Горбун был самым верным слугой и другом. Мы зачастую обменивались жизненными советами. Но охотник с моей дальней родственницей и компанией убили его. Теперь, единственные, кому я могу довериться в этом вопросе — Андерсен и дворецкий. Но от них много суеты и мало толку. Повешенный, которого я в последний момент вытащил из петли и дал своей крови, зависший между жизнью и смертью, беспрекословно исполнял мою волю. Порой, я скучаю по нему. — Почему эти люди так поступили? Почему они убили твоего друга? — Я взяла мужа за руку. Невыносимо было смотреть даже на тень боли в его глазах. Эти глаза… Весь он… Создан для любви, а не для боли. Такая красота просто не должна страдать. Не имеет права. Он обернулся ко мне и улыбнулся своей самой теплой улыбкой. — Им всегда не терпелось покончить со мной, с моими невестами, детьми. Они хотели уничтожить и стереть с лица Земли все, к чему я прикасался, чтобы не осталось даже упоминания обо мне. О чудовище. Девушек постигла жестокая смерть. Одну мою невесту уничтожили святой водой, другая сгорела, третьей вонзили серебряный кол прямо в сердце. А они никому не желали зла. Они просто хотели жить и воспитывать детей. Вместе со мной. Но можешь так сильно не переживать. Дело былое. Я уже почти забыл и живу дальше. Начинаю постепенно забывать, что и сам вскоре умер и оставался мертвым, пока Дьявол не дал мне третий шанс. — Он, наверное, пугает… Ну… Дьявол, в смысле. Я столько слышала о нем от матери, из книг… Наверное, увидеть воочию — не то же самое. — Я намеренно сменила тему. Я видела, что его все еще трогает гибель невест, но не хотела проронить вслух, что если они умерли и не воскресли, туда им и дорога. Типичная женская ревность и борьба за территорию, но я была рада, что сейчас мне не приходится делить мужа с тремя полуобнаженными вампиреллами-прошмандовками. А уж о том, в каком виде они разгуливали по деревням, мне рассказывал даже Роберт. — Он — просто Пустота и Тьма. У него нет души, но он — не вампир. Он — нечто иное. Когда находишься рядом с ним, из груди у тебя словно вытягивают всю радость, и ничего не остается. Ни любви, ни света, ни добра. Один лишь мрак. Первобытный и хаотический. — Жутковато. — Задумавшись, я устремила взгляд вверх, наблюдая за тем, как яркий, слепящий глаза разряд молнии мелькнул на черном небосводе. — Небо было чистое сегодня. Ни облачка. А гроза прямо как по заказу. — Задумчиво пробормотала я. — Она и есть по заказу. — Тихо произнес Владислав. — Я управляю погодой. Среди карликов в традиционном черном и главных помощников в одеждах такого же цвета, мы, как монархи, выгодно выделялись контрастным зеленым и черно-золотым. На мне было надето яркое изумительного изумрудного цвета бархатное платье в пол с глубоким декольте и зеленые замшевые туфли на каблуке без узоров. Я увенчала свою голову диадемой, которой меня короновали в день свадьбы. Мой муж же был обречен в чем угодно выглядеть идеально, но сегодня, исключения ради, надел на черную атласную рубашку черно-золотой камзол. В остальном же он не изменял себе: черные брюки и сапоги, волосы зачесаны назад и забраны в хвост, золотая серьга в левом ухе. Я завистливо вздохнула. Мне приходилось часами приводить себя в порядок, наводить макияж, делать завивку, чтобы выглядеть, как королева. Он же не заморачивался, надевал то же, что и всегда, разве что варьировал цвета, но всякий раз выглядел безупречно, достойно короля. — Поднимай рычаг! Поднимай монстра! — Скомандовал амбициозный Амбердо, и Роберт поднял вверх какой-то рычаг в стене. Монстр постепенно пришел в себя, когда подъемный механизм пришел в движение. Молчать он и не думал, а изрыгал на наши бедные головы проклятия и характеризуя нас всеми известными ему эпитетами, разве что не используя матерные по той простой причине, что его создавали в этом мире, а не в моем, и он не успел, грубо говоря, нахвататься. — Адские твари! Горите в аду! — Снова неестественно взвыл он, когда подъемник закончил движение, доставив монстра на крышу и автоматически поднявшись вертикально. — Теперь генераторы энергии и динамо-машины. — Скомандовал с навесного моста мой супруг, и Роберт с доктором вновь взялись за дело. Тем временем, карлики создавали в лаборатории максимум шумов, переругиваясь и шипя друг на друга. Но вскоре и эти звуки перестали быть различимы. Гром грохотал с ошеломляющей силой, дождь хлестал через проем в крыше на нас, выливая с небес норму осадков минимум половины года за один день, работающие и поблескивавшие током двигатели всевозможных машин тоже издавали свои ни с чем не сравнимые звуки. В этой грохотавшей Вселенной все-таки было время для идиллии. Владислав приобнял меня за талию, и я положила голову ему на плечо. Моя жизнь всегда была странной, а сейчас стала чудесатее вдвойне, но я ни о чем не жалела. Словно с рождения знала, чего я хочу и никогда не колебалась. Я хотела всю свою жизнь следовать за этим мужчиной и выносить в себе продолжение его рода, его семейного древа. Стать частью фамилии Дракула и дать жизнь потомкам этой фамилии. Будущим сынам Дракона. Или Дьявола, как угодно. — Разряд! — Дал команду Роберт, и ослепительный свет молнии побежал по проводам и металлическим проводникам, подведенным к каждому из коконов. — Три удара молнии и жизненная энергия чудовища, и наши дети оживут. Безумный азарт огнем полыхал в черных глазах. Граф стиснул мою руку так, что я почувствовала боль. Этот азарт был сродни рвению поэта, с которым он читает свои стихотворения на публике, физика, совершающего мировое открытие, будущего профессора, находящегося в двух шагах от балла за защиту диссертации… Новый удар молнии, и новый разряд пронесся по лаборатории со световой скоростью. Монстр на крыше, находясь под оголтелым проливным дождем, надрывно кричал от боли, которую причиняли ему удары тока в миллионы вольт. Сразу после третьего удара оболочка каждого из коконов лопнула, и лаборатория заполнилась гомоном, нескончаемым писком и шелестом сотен маленьких крыльев. Итого: семьсот два малыша. Нет, я посчитала их не в воздухе, на такое даже мое вампирское зрение при их постоянном перемещении неспособно, а когда Роберт и доктор Андерсен аккуратно развешивали коконы под потолком и подводили к ним металлические трубки. Маленькие вампиры были зелеными, но не оттого, что совсем незрелые. Вероятно, они еще были покрыты зеленой слизистой оболочкой коконов. По логике, они должны были быть белыми, как я, или черными, как их отец, или серыми, как последствие совмещения хромосом с изменением фенотипа окраски. Крошечные летуны обладали нереально острыми клыками, маленькими красными глазками, перепончатыми лапками и крылышками, а также длинными хвостами. Все это удалось разглядеть, потому что двое самых смелых подлетели к нам и сели на наши вытянутые руки, умильно заглядывая нам в глаза. Стихли даже звуки работавших машин и крики боли монстра Франкенштейна. Единственным звуком в этом помещении был писк новорожденных. — Ну что же, мать. Дети голодны. Научи их охотиться. — Свободной рукой муж коснулся моего подбородка и посмотрел мне в глаза. — Спасибо за них. Я у тебя в неоплатном долгу. — Рассчитаешься потом. Ночным дежурством, потому что одной мне за армией новорожденных не уследить. Прямо с навесного моста я взмыла вверх, в долю секунды обратившись в бестию и вылетела через проем на крыше. В полете сделав двойное сальто, я расхохоталась, окликнув монстра по имени со словами о том, что он — ничто и зовут его никак, когда пытается противодействовать королю и королеве. Следом за мной, повинуясь чувству импринтинга, через дыру в потолке вылетела стайка, постепенно окружившая меня со всех сторон. Мы полетели вперед, на запад, в поисках земель обетованных, способных нас прокормить. Малыши не отставали от меня ни на миллиметр, поминутно норовя вцепиться в мои большие крылья зубками и коготками, но это было не больно, а скорее, щекотно. Налет на одну из деревень на западе окончился полным фиаско для ее жителей. Считанные секунды оставались ей до насильного выдергивания из сна. Организовав атаку на самых слабых: женщин, стариков и детей, я разбивала деревянные двери одним ударом, летая то вслед за одной стайкой, то за другой, контролируя действия малышей и следя за их безопасностью. Когда все оказались сыты, в деревне не осталось ни единой живой души. Я изрядно утомилась и по пути домой летела гораздо медленнее. У моих детей же энергии было хоть отбавляй, тем не менее, они не пытались вырваться вперед, а радостно пищали, облепив меня со всех сторон, совершая сальто, пируэты и кульбиты в воздухе рядом со мной. Да. Они в отличии от меня понимали, что есть радость бессмертного существования уже сейчас. Я же чувствовала лишь усталость, наперед отдавая себе отчет в том, что в ближайшие полгода отдохнуть не удастся точно. Один за другим маленькие вампирята влетали в распахнутые окна замка. Я влетела последней, проследив, чтобы никто не остался на улице в ненастную грозовую ночь. *** Около трех недель мы с Селеной обучали новорожденных всему, что знаем сами. Правильно летать и питаться, охотиться и убивать. Только укус взрослой особи был чреват обращением, поэтому моим детям не было необходимости соблюдать наши правила иссушения жертвы до последней капли крови. Моя экс-наставница, а ныне квалифицированный воспитатель наших детей, дала мне знать о том, что принимать человеческий облик малыши научатся к трем годам, но не ранее. А возраста в три года они достигнут примерно через месяц. Пока этого не произошло, за мной бегала, летала, прыгала, носилась и кувыркалась орава из семисот новорожденных вампиров в звериной фазе. День ото дня становилось труднее. Озорники любили поиграть, а их излюбленной игрой стала игра — 'Вцепись маме в волосы. Да чем сильнее, тем лучше'. Надо ли добавлять, что эта игра мне пришлась немножечко не по душе? Ну прямо самую малость. Один раз, утомившись от абсолютного непослушания, я слишком громко топнула каблуком по полу. Маленькая зеленоглазая девочка серого цвета, которую и отец, и Селена называли принцессой или региной, объясняя это тем, что в каждом королевском вампирском выводке рождается регина или регис — единственный претендент на престол, оказавшись рядом и став случайной жертвой несанкционированной агрессии неуравновешенной матери, прижала ушки к голове, поджала хвост, попятилась и виновато посмотрела мне в глаза своими — огромными, размером с блюдца. В них блестели слезы абсолютного горя. Я не выдержала. Взяв чадо на руки и прижав к груди, я довела вампиреныша до такой радости, что она сочла необходимым взвизгнуть от счастья и вцепиться острыми когтями мне в шею и волосы. Я тяжело вздохнула. Три недели казались вечностью. Три месяца, пока они окончательно повзрослеют и застынут в возрасте двадцати двух лет, я переживу, только превратившись в иссушенную мумию. Труп жены и матери. Сил на исполнение государственных дел, разумеется, не оставалось, да и благо Владислав со всем справлялся сам и не требовал моей помощи. Я взяла с тумбочки трюмо бутылочку с соской, заполненную кровью, и поводила перед носом резвившейся малышки. За это время мы привлекли слишком много внимания. Был повод перейти на пакетированную диету, чтобы избежать скорейшего появления охотников на вампиров. С лязгом челюстей вцепившись в бутылочку зубами, вампирка заметно успокоилась. Я снова села с ней на кровать, держа ее на манер младенца. Она была уже триста двенадцатой за сегодня. Еще ровно столько же покормила Селена перед тем, как ушла домой. Дверь неслышно отворилась, и Владислав вошел в комнату. — Как дела у Мадонны с младенцем? — Улыбчиво произнес он. Я закатила глаза. Его эпитеты после сегодняшнего были излишни. — Твои нервы, наверное, выматывают тебя до невозможности из-за усталости. — Помилуй. Какие нервы. — Я отерла пот со лба свободной рукой. — Мне выдохнуть некогда, не то, что задуматься о своем нервно-психическом состоянии. Я не сделаю, не сделает никто. Мне не до себя. — Так можно быстро сгореть. — Он присел на кровать рядом и положил руку мне на колено, постепенно заводя ее под подол платья кофейного цвета. — Я тебе руку сломаю. Серьезно. У меня на руках дочь. Триста какая-то по счету. Я понимаю, что все мужчины думают исключительно нижней головой, но убери свои бледные пальцы. Если ты сейчас начнешь, и я к тебе полезу под ремень, мы же ни за что не остановимся, пока вся кровать не окрасится в красный от моей крови. Дела есть. Важнее игр самки и самца. — Да ты стала убежденной матерью за несколько дней. Куда исчезла моя богиня секса, которая никогда мне не отказывала? — Огорченно присвистнул муж. — У нее появилась ответственность. Но тебе никто не мешает. Становись убежденным отцом. — Я кивнула головой в сторону тумбочки. — За дело, папочка, вон бутылочка с соской. Иди хватай шестьсот последнего голодного и вперед. — Ну уж нет, птичка. Я их зачал. Возиться теперь тебе. Подключай слуг. Я - пас. С бумажной волокитой ты мне не помогаешь, поэтому свои материнские обязанности ты будешь исполнять самостоятельно. — Будто бы я чего-то другого ожидала. — Я фыркнула, кидая в мужа приготовленным ему мной еще днем, черным халатом. — В таком случае, в душ, кукушка. Минут через сорок я заканчиваю. Поймав халат левой рукой, он склонился ко мне и прошептал на ухо. — Приходи ко мне, моя бабочка. Я знаю, что ты устала настолько, что твое тело уже готово к подчинению и грязному низменному использованию. А оно будет настолько медленным, что ты задохнешься. Я задену каждую струну твоего изнемогающего тела. И тогда просьбы о пощаде не сработают, потому что я грубый, жестокий и беспринципный. Настолько, что уже сказал все, что мог, чтобы ты пришла. Теперь у тебя не хватит сил отказаться. С лукавой ухмылкой он закрыл за собой дверь. — Ну еще чего, малышка! — Я возмущенно разговаривала с ребенком, адресовывая речь самой себе. — Что он себе вообще думает? Что я пойду к нему? Он только что сказал, что все дела, связанные с детьми, которых мы сделали вместе, касаются только меня одной! Ты представляешь? Когда вырастешь, знай. Твой отец — ужасный человек. Он — эгоист, Нарцисс до мозга костей, садист и… И… И… И у тебя будет счастливая жизнь, доченька. Потому что мама любит папу. И всегда будет любить. Во всех мирах, реинкарнациях и временах. Уложив ее на кровать, я наблюдала настоящее чудо. Лапки медленно постепенно превращались в маленькие ручки и ножки. Исчезли крылья и хвост, исчезла демоническая физиономия. На кровати, свернувшись калачиком, лежала маленькая темноволосая и зеленоглазая девочка на вид трех годиков отроду. Создание было настолько неимоверно прекрасным, что я засмотрелась. Гладкая бледная кожа, шелковистые черные волосы и большие зеленые глаза. Девочка напоминала ангела. Плод неразбавленной истинной, пусть и сумасшедшей любви. Острые скулы, тонкие губы и иссиня-черный цвет волос делали ее настолько похожей на Владислава, что я даже забыла, как дышать. Но глаза были моими. И пусть только лишь глазами напоминая мать, девочка унаследовала лучшие черты и от меня, и от него. Посмотрев на меня осмысленным взглядом, она с запинкой по слогам произнесла. — Ма-ма, а что та-ко-е са-дист? Наверное, я покраснела до корней волос. Наскоро склонившись и поцеловав принцессу в лоб, я произнесла. — У тебя впереди все время мира, чтобы узнать и это, и много других нехороших слов. Я вытащила из гардероба одну из своих кофт. Для маленькой регины она стала аж целым платьем, едва была накинута на ее худенькие плечики. — Спокойной ночи, принцесса. — По-ка, мам. Напоследок я зашла в лабораторию и проверила остальных. Все семьсот и один висели под потолком и спали, зацепившись когтями за выступы. Регина стала первой, опередив братьев и сестер на день в обретении человеческой формы. Но это значило, что за ней постепенно все станут называемыми условно людьми. Жизнь, определенно, налаживалась. Мои дети были готовы превратиться в людей, душевные боли улеглись и не поднимали голову, а муж забыл полотенце. Последнее оказалось не продолжением фразы, а случайно мелькнувшей мыслью в голове. И я снова закатила глаза. Я очень сильно сомневалась, что это было случайно… Я спустилась на девятый этаж вприпрыжку, держа в руках белое махровое полотенце, и приоткрыла дверь в ванную. Владислав стоял ко мне спиной. Идеально ровная, сильная и прямая спина Мастера. Я подошла вплотную и коснулась ее полотенцем. Это было сродни чему-то невыносимому. Поднявшись на пальчиках, я касалась полотенцем его спины, стирая мыло, чувствуя кости позвоночника руками наощупь. — Лора. — Он обернулся ко мне лицом, улыбаясь в полуоскале. — Полотенце изобрели стирать не мыло с тела, а воду. — А есть разница? — Я глубоко дышала, а перед глазами поплывший мир окрасился ало-багровыми оттенками. — Для тебя здесь и сейчас точно нет. Что с детьми? — Регина приняла человеческую форму и заговорила. Остальные спят в лаборатории на манер летучих мышей. Я опустила взгляд в пол. Грудь моя вздымалась от каждого вдоха, а щеки предательски полыхали… Видеть мужа обнаженным — окончательное расстройство для не слишком-то здоровой психики. Он втащил меня за руку в ванную. Я не сопротивлялась. Вжав меня спиной в кафельную плитку, на которой были изображены алые паруса на голубом небесном фоне, он коснулся моей груди руками через шелк платья. Я отвернулась от него, склонив голову к плечу и тяжело дыша с каким-то ноющим звуком. Одним резким движением рванув тонкий шелк, Владислав избавил меня от необходимости носить платье. Его колено уперлось мне между ног, и я застонала, чувствуя, как от надавливания коленной чашечки в самый эпицентр боли и наслаждения, начинаю пульсировать и покрываться жаром всем организмом. Он вцепился губами в мой полуоткрытый рот, в то время как его руки терзали мою грудь до тех пор, пока соски окончательно не затвердели. Тогда, сорвав с меня белье, он закинул мою ногу себе на бедро и вошел в меня. Теплая струящаяся вода приятно ласкала кожу, мыльную и перламутровую. Его поцелуи то и дело перемежались укусами, сочетая боль и наслаждение таким способом, что можно было сойти с ума. Мои мокрые волосы оказались достаточно тяжелыми и прилипли к груди. Я медленно откинула их назад, открывая грудь его вожделевшему взору, окатывавшему меня потоками огня. С каждым движением я все сильнее ударялась затылком и поясницей о твердый кафель, пока лавина огня не сшибла рассудок нам одновременно. Не в силах отдышаться, мы кричали в полный голос, вцепившись друг в друга до кровавых царапин. Это была эйфория. Но настолько подпорченная безумием, что ничего сильнее этого уже не могло быть по мощности разрушения и созидания. — Тебя Дьявол создал, это факт. Ты невозможный. По-моему, я однажды умру с тобой рядом находясь. — Прохрипела я, пытаясь задышать. — Знаешь, тебя и твою вагину тоже не ангелочки ваяли. Мне пятьсот лет, а мыслей умных в голове не остается, когда тебя вижу. Сплошное желание обладания. День и ночь. Как отрава, как лихорадка. Мысль, что если хотя бы день не буду владеть твоим испорченным лоном, этот день будет прожит зря. — И что нам с этим делать? — Я коснулась его лба своим, все еще тяжело дыша. — А что мы можем? Мне снова было мало. Иди сюда. Наши тела соприкасались. Я чувствовала своей грудью его грудь. Тело окутывало состояние религиозного оргазма, в котором я тонула, не желая всплывать. Неужели в той человеческой жизни я могла подумать, что хоть кто-то сможет заменить его хотя бы на половину процента? Он был одним на всей Земле, во всех мирах, и это было для меня роковое. Выше жизни, смерти и всего земного и неземного, божественного и дьявольского. Лед и пламень. Мое черное солнце. Я спустилась поцелуями по его груди и животу вниз и встала на колени. Меня не надо было к этому принуждать больше. Я хотела этого сама. Поглотить его, раствориться в нем, как только смогу и плевать, что сейчас много кто мог бы прочитать мне энциклопедию нотаций о душевном разложении из-за привязанности. Несогласные пусть в аду горят. Да, мне сшибло мозги напрочь в тот теплый майский день, но я от этого не страдала, я этим упивалась. Я лишь хотела сделать все, чтобы мой цыганенок никуда от меня не делся. Он был горячим наощупь, в свежих каплях белоснежной спермы, и я коснулась его языком. — Не думал, если честно, что после насильного принуждения ты захочешь сама хоть когда-нибудь. — Приглушенно с придыханием еле выдавил он. — Я не думала, что выживу в шестьдесят шестой палате психиатрической больницы двадцать второго мая. Нет смысла далеко загадывать. Ради тебя я такие пороги переступаю только, чтобы ты получал, что желаешь, что если бы сие мне предложил кто угодно, но не ты, я бы его каблуками по морде отходила. Раньше я думала, что этим только шлюхи занимаются. — Будем считать, что ты — моя персональная бабочка ночная. — Он ласково опустил руку мне на затылок. — Твоя — хоть вещь, а не человек. Что угодно, лишь бы быть твоей. Вечно. Больше я не говорила. Я насаживалась ртом и глоткой на его естество, и длилось это несколько мучительных минут, пока я не почувствовала конвульсии его тела, и теплая солоноватая жидкость не стекла по горлу мне в пищевод. Тогда, распрямившись, я запустила руку в его волосы и поцеловала в уголок приоткрытого от мучительного оргазма рта. — Ты даже не представляешь, что это за ощущение — обладать мужчиной, которого любишь. Когда он целиком и полностью в твоей и только твоей власти. Ты был в корне неправ, говоря, что оральный секс — синоним рабства. Напротив, он заставляет чувствовать себя непобедимой. И богиней. Твоей богиней. Больше у нас не осталось физически сил для разговоров. Улегшись на дно ванной (сначала он, а потом я — на его грудь) в белую сиявшую перламутровыми переливами пену для ванн, мы надолго закрыли глаза, позволив мраку окутать нас при назойливом искусственном освещении.