Трансильвания: Воцарение Ночи

ГЛАВА 12 — МАЛЕНЬКИЕ СМЕРТИ БОЛЬШОГО МИРА И ОЧИЩЕНИЕ ОТ ГРЕХА Будет трава остра, Также, как боль моя, Лишь твоего костра Больше не вспомню я. Сначала отказал слух, затем зрение, и, на скорости, я влетела в ворота всем телом. Удар был оглушающим и даже сопровождался каким-то треском. Игнорируя боль и черные круги перед глазами, я снова рванулась через ворота мимо понурых и серолицых стражников, которые и в крестьянской робе узнали меня, даже не пытаясь остановить. Потеряв титул королевы, я не лишилась, однако, авторитета. Путь вверх по лестнице до шестнадцатого этажа я проделала в обличии бестии, а затем опустилась на пол, приняв человеческую форму. Вся дорога длилась не дольше нескольких секунд. Мне же казалось, что миновала целая вечность, прежде чем я толкнула дверь в свою бывшую спальню. Спиной ко мне возле кровати сидела брюнетка с завитыми в кольца волосами, собранными в хвост, в тонком черном блистающем платье. Анна… Рядом с ней терлось существо непонятного пола и происхождения. По всей видимости, новая королева. Осмотр находившихся в комнате занял тоже не более нескольких секунд, и, уже сделав шаг внутрь, я почувствовала, как меня намертво схватили сзади за руки, оттаскивая от порога. Селена… Тем временем, две девушки в комнате услышали наше присутствие и разошлись в стороны, являя нашему взору кровать и мертвое тело короля на ней, в рваной залитой кровью одежде, с исполосованными шрамами лицом и шеей. Глаза его были закрыты, чтобы больше никогда не видеть бренный белый свет, а горделивый профиль упокоившегося и выражение лица остались все такими же холодными и надменными по отношению к миру. Анна смотрела на меня высокомерно, с плохо скрываемым презрением. Глаза ее были покрасневшими и воспаленными от слез… Вторая просто чувствовала себя не в своей тарелке, но особой скорби не испытывала. Одного взгляда на мертвое тело любимого хватило, чтобы сойти с ума и выйти из-под контроля. Я рвалась из рук Селены, как бешеный зверь, пытаясь изогнуться и ударить ее когтями. — Пусти!!! Пусти меня, Селена!!! СЕЙЧАС ЖЕ!!! ВЛАДИСЛАВ… ВЛАДИСЛАВ. Н-Е-Е-Е-Е-Т!!! — Я истерически верещала, срывая глотку, извиваясь и мечась, как раненый зверь в крепких руках наставницы. Кровавая пена выступила на губах, а тело начали сотрясать конвульсии и судороги. — Милый… Милый. Пусти, пусти меня! Он не… Он не умер. Я должна быть с ним! Пусти. Убью… Я дрожала всем телом, слезы стекали по щекам и лились потоками уже по шее и груди. — Пусти же. Пусти меня, умоляю, умоля-я-я-ю… Я осела на пол, тщетно пытаясь вырваться, крича так, что барабанные перепонки лопались, и стекла в окнах угрожающе звенели, так и норовя вылететь из ставней и обрушиться дождем из осколков на землю. Крик шел из глубин груди, где некто стягивал нити внутри меня с такой силой, что клубок в солнечном сплетении мешал просто так заткнуться. — Роберт! Роберт, быстрее! Я ее не удержу! Выносите тело или она сейчас рехнется! Ей нельзя на это смотреть. Бледный дворецкий в мгновение ока оказался рядом с нами вместе с Амбердо Андерсеном. Завернув в покрывало тело моего бывшего мужа, они понесли его прочь из комнаты. Я выгнулась всем телом в сторону безжизненного, выносимого слугой и доктором свертка, крича уже охрипшим и осипшим голосом. — Дай. Дай мне к нему прикоснуться. Пожалуйста. Селена. Последний раз. Один только раз. Последний разочек… Господи… Господи, за что?.. Он не умер… Не умер… Я три дня назад с ним разговаривала. Это все ложь. Ложь. Вы это все подстроили. Влади… Вернись ко мне. Ты здесь. Я знаю. Ты не ушел. Это все выдумки. Хватит меня обманывать. Он… Он не… Он не умер… Господи… Господи… Господи… Верни его. Или убей меня. Я не могу, не могу, не… Пожа-луй-ст-а-а-а. Владислав… Любимый… Нет… Нет… Не-е-е-е-е-е-е-е-ет… Мой голос почти шелестел, бормоча уже далее несвязный бред. Только когда тело вынесли, Селена позволила себе отпустить меня, и я легла прямо посреди пола, остужая кипевшую голову о холодный коридорный паркет, сдавив затылок руками. — Почему… Почему ты не дала мне попрощаться?.. Почему не дала поцеловать его напоследок? Почему?.. — Жалостно проскулила я из последних еще оставшихся во мне сил. Лежавший на венах и начавший гореть еще за полчаса до прогулки кулон, подаренный им в самое черное Рождество моей жизни, остывал. Он исполнил свою функцию предупреждения… А больше короля не было на этом свете. Не было и связи его с этой ставшей никчемной металлической хреновиной. — Маленькая… — Селена села рядом, опуская руку мне на затылок. — Его пытали. Несколько часов, прежде чем он умер. Серебром, волчьим ядом, святой водой… На его теле не осталось живого места. Кожа сходила пластами, руки и ноги сплошь в кровавых язвах и нарывах, в струпьях. Позвоночник был сломан и раздроблен. Тебе нельзя это видеть… — Плевать, что и как. Я всего лишь хотела попрощаться. Я хотела коснуться… В последний раз… Пусть он изломан, пусть в ранах… Это ничего. Это ужасно, но это не оттолкнуло бы меня от его тела. Я люблю его, Сел, пойми… Я просто хочу попрощаться. Коснуться губами каждой раны, каждого шрама, исцелить их слезами. Господи… Владислав… Владислав… Счастье мое… Господи… Убей меня, возьми мою жизнь, Боже, но не забирай мою любовь!.. Не отдавай его красоту тлену и гниению, Господи. Верни его, Господи. Он не должен умирать. Я должна… Как же так… Я не могу… Не могу без души моей жить. Не могу жить без жизни моей. И без сердца моего не могу… Он везде, Господи, я молила его отпустить меня, но он влез мне под кожу одним случайным взглядом в мою сторону… Господи, дай мне уйти… Возьми душу грешную рабы твоей. Избавь меня от этого… Господи… Упрямо встав на колени, я подползла к краю кровати в комнате, приподнявшись и обхватив руками железный вензель. Боль скрутила меня в три погибели, и, не отдавая себе отчета в том, что делаю, я ударилась виском о выступающую каменную розу. Кровь потекла вниз по голове, и, сочтя это успокаивающим, я ударилась второй раз. А затем третий, не забывая при этом утробно кричать и надрывно рыдать во все горло. Оказавшись рядом в мгновение ока, Селена крепко сжала мои ледяные руки в своих. Кровь струилась по моей голове с шипением, затекая мне в глаза. Все вокруг было в крови. Даже мир затягивался алым, как кровь. — Малышка, прекрати себя калечить. Болью горе не омыть. Селена голосом и интонацией опытного психолога шептала мне на ухо, как ей казалось, ободряющие слова. Но таковых в мире не существовало просто напросто. Мой король… Любовь всей моей жизни, в выборе которой я не колебалась ни минуты, желая, чтобы мы с ним никогда не заканчивались. Боль моя… А боли он мне причинил, как физической, так и душевной столько, сколько ни один человек за десять жизней бы не смог. И вот… Его безжизненное тело скоро обратится в прах. Прахом стала я сама, проклиная жизнь. Надо было разорвать и слить в утиль этот глупый фарс новой жизни. Если бы только я ушла с ним три дня назад, я бы не позволила этому случиться… В произошедшем была лишь моя вина. Меня одной. — Не омыть, а я попытаюсь. Оставь меня. Все оставьте. — Явилась, змея… — Черные тени на глазах Анны превратились в черные ореолы под глазами от слез. Слезы даже размывали ее алую помаду. Дочь склонилась надо мной, выдыхая мне прямо в макушку. При этом глаза мужа взирали на меня с ее лица с ненавистью и презрением. — Он ждал тебя, а ты не вернулась. Он так желал, чтобы ты была рядом, что ночами в агонии хрипел твое имя, молил свою бабочку расправить над ним крылья. Но нелепая жизнь с нелепым мужем стала для тебя внезапно выше всех твоих обязательств. Выше твоей настоящей семьи. И теперь ты доказала, что и как жене тебе также грош цена; не более, чем матери. Теперь она роняет крокодиловы слезки, бедняжка. Я нашла отца, тупая ты челядь. Твоя подружка, с которой ты якшалась, предавая весь род наш, заимев в друзьях оборотней, волокла его в лес, наигравшись своими орудиями пыток, чтобы бросить на съедение волкам, воронам и прочим падальщикам. Я не позволила ей этого сделать практически ценой жизни. Мы дрались с ней не на жизнь, а на смерть. А когда папа умирал от воздействия отравы, я держала его за руку. Я, а не ты. Яд оборотня затуманил его сознание, поражая клетки мозга. Он не видел незначительной разницы в цвете глаз. Он цеплялся за меня, думая, что это ты, называя твоим именем. Я даже не переубеждала, потому что пытки, оные папа вынес в руках этой суки, которую ты должна была убить в первую же встречу, вместо того, чтобы разговаривать с ней, длились несколько часов. Эта тварь даже на нем одежды не оставила, чтобы резать мясо по-живому беспрепятственно, а он ни разу не вскрикнул. Вынес мучения и унижения стоически, глядя ей в глаза. А ей мало было пыток физических. Она загибала и морально, убеждая его в том, что он — неизлечимая тварь, настолько, что даже любовь всей жизни предпочла ему другого. Лучше бы ты умерла вместо отца. Тогда никому бы не было больно. Надо быть рядом с близкими и любимыми в жизни. А не ныть, что теряешь их, после смерти. Хоть бы смерть отца так уничтожила тебя, чтобы ты истлела и сгнила заживо. Голос мой звучал глухо и безжизненно. — Ты права, Анна. Лучше бы я умерла… Я не хотела с ней спорить. Я чувствовала лишь свою вину и правоту слов своего ребенка. Ей было больно. Она хотела найти виновного, которому можно мстить, потому что, как бы тошно мне ни было это признать, любила моя дочь отца хоть и не совсем дочерней и сумасбродной, но сильной любовью. Что же насчет меня… Я все испортила и уничтожила. И гореть мне синим пламенем… Что я наделала, что?.. Все вышли… Селена, Анна и новая королева. Мой мир погрузился в тишину. Все еще не отходя от кровати, я коснулась кончиками пальцев шелковых простыней. Когда-то он спал здесь. Когда-то я умирала от страсти в его объятиях. Тоже здесь. Теперь же здесь недавно лежал его окровавленный труп, и белый шелк насквозь пропитался кровью. Любимой кровью. Я касалась губами простыней, чувствуя, как кислота боли внутри разжижает все внутренние органы, превращая их в кашицу. За все мои семнадцать лет я не чувствовала ничего ужаснее. Утрата — болезненно-горькое мрачное чувство, и я никому не желала потерять свой центр мироздания. Со мной поступили жестоко. Я была рыбой, а он — моим океаном. И сейчас меня взяли и выкинули на сушу, милостиво не прикончив. И это медленная агония. Когда задыхаешься, и воздуха не остается в легких. Ничего не остается… Я с трепетом касалась окровавленной простыни перстами, затем что-то осенило меня. Я встала на ноги, сходила на маленькую кухонку шестнадцатого этажа и взяла из тумбочки остро заточенный нож. Затем, уже в своей комнате, кинув его на кровать, открыла гардероб и вытащила оттуда его любимую черную шелковую рубашку. Крепко прижав ее к груди, к своему грубому крестьянскому серому платью, я прилегла на кровать, сворачиваясь калачиком. Вдыхая запах его кожи, касаясь губами воротничка, я тихо прошептала. — Вот мы и остались двое на этом свете. Я и ты. А он больше не вернется к нам… Не вернется никогда. Слезы снова взяли верх надо мной. Мне не дали с ним попрощаться. Что я теперь могу? Только разговаривать с его рубашкой. А вот и он сам сидит рядом и кладет свою ладонь мне на разгоряченный лоб. Я перехватываю эту руку, губами касаясь перстня с символом Ордена Дракона, затем головой. Я не отпускаю ее. — Бабочка, прекрати себя убивать. Меня здесь нет, Лорели. Ты опять с головой уходишь в видения. — Не говори так. Для влюбленных все реально. И жизнь после смерти, и перерождение. Иди сюда. — Я обвила руками шею черного ангела, спрятав лицо у него на груди. Даже мое внутреннее 'я' заткнулось и рыдало в тряпочку вместе со мной, прекратив костерить моего мужчину, на чем свет стоит и обвинять во всех бедах на планете. Подсознание завывало в голос в тон внутреннему 'я'. — Я когда-то сравнивала незримые вериги твоей власти надо мной с паутиной, в липкие сети которой попав, я не могла пошевелиться… Как ничтожная мушка в плену паука. Знаешь, что теперь с этим стало?.. — Я слегка коснулась его шеи губами, гладя рукой по затылку. — Теперь липкие сети паутины затвердели и превратились в тонкие острые лезвия. Если раньше я металась в них и просто увязала все глубже и глубже, опутывалась ими, словно коконом, теперь… Теперь я мечусь и режу свое тело, наталкиваясь на них. Они острые, они причиняют такую боль, что незримо я уже истекаю кровью. У меня нет сил больше в них барахтаться, но в какую сторону бы я ни дернулась, там оказывается все новое и новое лезвие. И я получаю все новые и новые порезы. Мне душно от этой боли, ее ничего не гасит. Выхода из острых пут нет. Я вырвусь из них, только умерев. Дай мне руку, ангел мой. Сегодня еще есть. А завтра не будет существовать. Я знаю, как покончить со своим бессмертным существованием и разделить ад на двоих. Я приду к тебе, и мы снова будем вместе. Я больше никуда от тебя не денусь. И это будет длиться вечно… Я с любовью положила рубашку рядом с собой. Владислав исчез также быстро и легко, как и появился. Мое воображение играло со мной, не справляясь с болью… Ты ушел и оставил меня в этом мире одну, никому не нужную. Смотри теперь, что я с этим сделаю. Я задрала рукав платья, взяла в руки нож и полоснула по вене, вскрывая ее. Открыв рот и глубоко дыша от нестерпимой боли, я смотрела, как полумертвая кровь змеилась по бледной, как мел, коже. Рана быстро регенерировала, и теперь только кровь на запястье и ниже напоминала о том, что я сделала. Меня раздражало, что повреждение затянулось. Первый раз в жизни я восставала против своего сильного вампирского организма. Взять Вселенную, раскрутить вокруг ее оси и зашвырнуть в бездну вместе со своим никчемным бренным телом. Вот единственное, чего я сейчас желала. Не светить двум Солнцам над одной планетой. Не ужиться второй любви в моем сердце. Кроме него ничего нет… И не будет. Уже не будет. Мир восставал передо мной во всей его уродливости. Моя любовь мертва. Я выдохнула, закрыла глаза и полоснула снова, заводя лезвие все глубже в руку, под кожу. Я кромсала себя беспорядочно, и, только на короткое время, пока рана не успевала затянуться, а моя кровь стекала на его любимую рубашку, только так я чувствовала, что мы вместе, что я приближаюсь к желанному мной завершению этой гиблой болотной жизни. Но, когда регенерация снова брала свое, меня накрывал новый приступ панической истерики, сдавливавший мне виски, бросавший в жар, а потом в лед мое полумертвое от боли тело. Я опустилась на кровать, пряча лицо в подушки, закрыв глаза и тяжело дыша, стеная беспрестанно его имя, когда все рукава моего платья пропитались кровью насквозь, а руки уже изнывали от боли. Повреждения затягивались, но хотя бы боль оставалась со мной. Претерпеть боль физическую ничего не значило в сравнении с невозможностью справиться с душевной. Но вскрытие вен было лишь отвлечением. Бесполезным занятием. Мне нужен был яд оборотня, чтобы со всем покончить. И я его достану… Только отдам должное мужу, похоронив. А затем меня не станет. Не станет окончательно и навсегда. Сегодня еще есть, а завтра не будет существовать… Завтра никогда не наступит… И в этом был мой единственный покой и успокоение. Симфония Грига о пещере горного короля, наконец, семимильными дошла до финального акта. Ужасающий хор, взрывавшийся на последних нотах ярым безумием, кружил меня в Средневековом вальсе Чумы, Чахотки и Смерти. Маска Чумы была черной, на Чахотке был накинут алый балахон, а Смерть носила белый саван. Они почти получили меня. Они получат меня завтра, на рассвете… *** Черное закрытое платье из крепа в пол, сурово затянутое лентами корсета. Черная шляпа с сеткой-вуалью, опущенной на лицо. Так лучше. Красные зареванные глаза и опухшие от слез щеки не регенерируют, как раны и, по крайней мере, их не будет видно. Последний взгляд на отражение в зеркале. Все последнее. Каждое свое действие я отсчитывала, как последнее. Последний раз сняла грубую крестьянскую робу и зашвырнула ее в угол комнаты с омерзением, потому что именно новая жизнь стала причиной всех бед. Последний раз надела траурное черное платье из крепа. Последний раз посмотрела на себя в зеркало. Новое утро не наступит. Все было последним. А тело супруга мне даже не позволили омыть. Роберт и остальные, вероятно, боялись, что я окончательно двинусь. Я горько и иронично усмехнулась. Куда уж больше… Никто этим тоже не озаботился. Уложили, как и было после многочасовых пыток… В скорбной процессии нас было двадцать восемь. Я, оставшиеся в замке дети и Селена. Амбердо Андерсен, Роберт и еще двое слуг несли богатый черный бархатный гроб с бахромой и золотой вышивкой символа Ордена Дракона на крышке. Хоронили в закрытом гробу. Даже здесь мне не дали сказать 'прощай' последний раз… Новая королева попыталась возразить что-то вроде того, что гардероб теперь принадлежит ей, и, дескать, я не имею права надеть на похороны бывшего мужа свое собственное платье. Тявкала она долго и пронзительно, как назойливая болонка, пока не осточертела мне настолько, что я просто отшвырнула ее с дороги, милостиво и услужливо спустив с лестницы. Вампирша некрасиво и грубо прокатилась кубарем несколько пролетов, разрыдалась на первом этаже от конфуза и стыда и не пошла на похороны. Оно и лучше. Попрошу Роберта, чтобы выставил самозванку вскоре и созвал люд на выборы новых короля и королевы. Король умер, и, как говорится, да здравствует король. Королева в процессе подготовки к смерти. Скоро в Трансильвании будут другие правители. Как знать, быть может, более мудрые, добрые и справедливые. Похороны еще не начались, и я в компании дочери Каролины и Влада стояла в тени больших вязов кладбища. Наши свидетели со свадьбы — Каролина и Морган припоздали, но вскоре прибыли и сейчас стояли немного поодаль, беседуя со светловолосой Лианой Дракула… Мой немигающий взгляд был устремлен на надгробный камень Питереску. Скоро на кладбище для фамилии Дракула уже места не останется. Питереску, Владислав, а завтра и Лора… Никто из моих детей не знал о моем плане и лучше пусть так и будет. Я совершала непростительный эгоистичный поступок, потому что не могла больше претерпевать муки боли в жизни без него, но моим детям, потеряв отца, нужно было во что-то верить. Мысли о том, что завтра придется жить и без матери были бы и вовсе невыносимы. И, хоть это и было ужасно, но мои дети были совершеннолетними. Мы дали им все, что могли в свое время. Они жили своей полной насыщенной жизнью и остро не нуждались во мне. Я могла позволить себе уйти. Анна стояла отдельно ото всех, приобняв старый вяз и склонив на него голову. Ей было проще умереть, чем встать рядом с нами. Мы все для нее были убийцами ее отца и любви по совместительству. Она не показывала слез. Ее глаза были сухими, но красными, и, в очередной раз, я подивилась силе выдержки дочери. Она шла против всего мира за него одна. В гордом одиночестве. Делая вид, что черный цвет ее одежд, на самом деле, не символ траура, а повседневная одежда. Даже в этом она была похожа на отца. Я любила яркие цвета раньше. Она же всегда носила черный. С детства. Я не помню Анну Дракула в одежде других цветов. — Твоя сестра против всего мира. Ей не до нас, смертных. — Безжизненно и безразлично заметила я, обращаясь к Владу. Холодное смирение с ситуацией, наконец-то, окутало меня с головой, давая покой от пережитого стресса. Я знала, что осталось восемь часов до наступления утра, когда мы воссоединимся в вечности. Продумав суицид до деталей, я успокоилась и охладела. Меня практически ничего более не терзало и не истязало душевно. — Не суди ее строго, мама. Она скорбит, и скорбь эта сильна. Ее усиляет психический недуг. — Влад взял меня за руку, затянутую в черную перчатку по локоть и поцеловал ее. Каролина Дракула куда-то отлучилась, и мы с сыном оказались под вязами абсолютно одни. Я посмотрела на юношу взглядом, полным тоски. Те же длинные, как смоль черные волосы, тот же овал лица, скулы… В фигуре не было столь разительных сходств. Отец его был шире в плечах и в груди. А о силе его рук можно было легенды слагать. Но я не отводила взгляда от лица сына. Этого было достаточно. Мой муж не умер. Он все еще здесь… Что-то маетно дернулось в самой глубине моей разломанной души. Нечто происходило здесь и сейчас. И я не понимала, что именно. Но через сорок секунд поняла, когда, столкнувшись с изумрудным цветом глаз Влада, почувствовала, что на меня будто вылили ушат ледяной воды и вернули в реальность на бегу. Я застыла в паре миллиметров от его губ, когда глаза сына, мои зеленые глаза на лице мужа, спустили меня с небес прямо в грязь с размаху с головой. Не он. Не он… Просто двойник. Просто мой сын, близнец своего отца. Я отвернулась, дрожа всем телом, и как-то надломленно произнесла. — Извини, милый. Сходство и впрямь разительное… Я теряю голову рядом с его близнецом. Наконец-то, я начинаю понимать и меньше судить его влечение к Анне… — Ничего страшного, мама. Ничего не случилось. Все в порядке. — Влад попытался обнять меня за плечи, но я вырвалась и пошла по направлению к уже начавшимся похоронам, громко ответив сыну. — Ничего не в порядке, Влад. И не будет. Твои руки на мне — последнее, чего я сейчас желаю. Прости меня за это. Говорили мало и скупо. Даже нашим собственным детям было нечего сказать. Единственными, кто мог произнести что-то хорошее, были мы с Анной, но обе давились и кашляли от слез, поэтому были просто не в силах. Вуаль-сетка стала моим телохранителем, скрывавшим гримасу боли, слезы и глубоко запавшие красные глаза с синюшными ореолами вокруг них. Все было более менее сносно, пока могильщики и слуги не решили опустить гроб в землю. Тогда все-таки тот факт, что мне не дали попрощаться, сыграл свою гнусную роль. Я не планировала портить похороны, но что-то внутри меня сломалось и возжелало препятствовать захоронению супруга, будто его закапывали живьем. Внезапно все стали врагами в одну секунду. Они хотели, чтобы его похоронили, дали успокоиться, упокоиться и жить тихо-мирно в загробии… Прости меня, любовь моя, я не такая… Пусть страдает, агонизируя всю жизнь, но живет. Я не дам ему покоя, не дам упокоиться в миру. Пусть терзает мою душу, хоть будучи мертвым призраком, но не покидает. Расшвыряв могильщиков и слуг к вязам, а кого и в вырытую могилу, я сорвала крышку с гроба короля… Я задохнулась, будто из меня по частице высосали весь воздух. Он, действительно, был мертвым, и теперь я это видела и чувствовала. Кровь от следов когтей запеклась, став черной, уродуя идеальные черты любимого лица. Тело было неестественно выгнуто. Да, мне говорили, что у него был сломан позвоночник и раздроблены практически все кости, но это не то же самое, что увидеть. Мой прекрасный изломанный ангел… Он был жестоким. Он не знал любви за столетия предательств, ненадежных людей рядом, потерь, им перенесенных. Он потерял Маргариту, свою единственную любовь, а впоследствии и дочь. Под властью жажды крови он стал другим человеком, нежели тот, кем он являлся при жизни. Но мой муж не заслужил такой участи. Не заслужил умереть так. Позорно. От рук шестнадцатилетней сучки. Даже парадный камзол, вышитый золотом, на нем был мокрым от крови. Я не была готова увидеть, во что превратилось это тело. Тело, на которое я молилась. Тело, ставшее моим Богом. Тело, которое я желала так сильно, что презрела и возненавидела все насущное земное. Трясущейся рукой в перчатке я коснулась его щеки, второй зажимая себе рот, чтобы не взвыть во всю глотку. — Не-е-е-е-е-е-е-ет!!! — Подсознание вскричало раненой птицей, и упав на землю, больно ударившись коленями, лишившись зрения на доли секунды, а затем взяв себя под контроль, я вскочила и ринулась прочь, игнорируя сочувствующие крики желавших догнать и помочь. Что они могли? А ничего они не могли. Ветер свистел в ушах и в голове, разбивался звеневшими осколками о каждый миллиметр омертвевшего от боли и горя тела. Я бежала, не разбирая дороги, куда судьба заведет. Главным для меня сейчас было не останавливаться. Ни при каких обстоятельствах. Я не желала, чтобы меня догнали. Затормозила я только спустя бесконечное количество минут, оказавшись в какой-то деревне. Ноги уже просто отказывались нести вперед, и я медленно двинулась человеческим шагом вперед по тропинке. Люди выглядывали из окон. Никто не боялся меня. Все пытались приветливо улыбаться и кланяться. Я прибыла в страну непуганых идиотов. В Васерию. Здесь на любого вампира накладывалось вето охоты, но мне это не помешало, однако, покончить с Гейл, пусть это и было у нас дома. Господи. Лучше бы он водил домой и трахал этих девочек, чем-то, что произошло… Сейчас бы я смирилась с чем угодно, лишь бы чудо случилось, и он вернулся. В чем-то моя дочь все-таки была права. Надо любить любимых и быть с ними рядом при жизни, а не рыдать после смерти, что принципы мешали принимать тех, кого любишь, безусловно. Эта проклятая деревня причиняла мне боль постоянно. Она символизировала собой все беды моей жизни. Здесь мы с мужем гуляли вдвоем, разбрасывая золотые монеты. Я была в белых кружевах. Я была счастлива, как никогда до этого в жизни. А сейчас я иду по этой тропинке одна в черном траурном крепе с вуалью на лице, заполоненная скорбью, разлившейся по венам. Это невыносимо вспоминать счастливые моменты, и видеть, что место совсем не изменилось, а тебя жизнь изломала настолько, что ты даже вдохнуть без боли не можешь. Затем шлюха Гейл в моей постели родом из Васерии. И, наконец, финальный аккорд — крестьянский быт с Джорджем Ласлоу. Тоже здесь. Попытка обрести новую жизнь, ложное счастье. А потом я потеряла Его из-за беспечности, малодушия и желания сохранить рассудок здравым, сбежать от пороков и демонов Владислава… Его имя тупым ножом полоснуло по венам. Не вскрыло, но и покоя не оставило со мной, рисуя на легких и внутренних органах чувство дальнейшей жизни, в которой его не будет… Васерия стала столь мощным напоминанием о всех моих бедах, что внезапно захотелось поднести зажженную спичку и с презрением кинуть ее в чей-нибудь дом. Чтобы огонь пошел от крыши к крыше… Слышать крики умирающих и радоваться. Безумно радоваться, что не одна я в жизни потеряла центр мироздания, любимого, хозяина, наставника и отца, мужа, отца моих детей, а и горят семьи. Женщины, дети, чьи-то родственники… Горит весь мир, агонизируя. Он говорил не бояться его потерять. Внушал, что удержит меня над бездной и никогда не оставит. Но теперь он упокоен. Уже, наверняка, похороны окончились, и он в земле. Сукин сын. Зачем давал обещание, которое не смог сдержать? — Лора, Лорели, прекрати себя терзать. Это не ты, это скорбь. Вот, пожалуйста, идет рядом, будто ничего и не случилось. Протягивает руку в мою сторону, по которой я бью изо всех сил. — Оставь меня! Оставь! Гребаная кучка бестелесного призрака. Я ненавижу тебя! Хватит прикидываться им! И ненавижу его. Обещал быть рядом вечно, а ушел, будто бы слово сказано не для того, чтобы его держать. Предатели… Я нервно толкнула первую попавшуюся дверь и вошла. Жилище было довольно скромным. Даже более, чем родной дом Ласлоу. По-хорошему, так в нем не было ничего, кроме одной грубо сколоченной лежанки. На ней сидела девушка лет семнадцати с ребенком. Младенец сладко спал, а рыжая веснушчатая мать уставилась тем временем на меня во все глаза. Я видела эту девочку. Я знала ее. Но откуда?.. — Как тебя зовут? — Глухо и безжизненно обратилась я к ней. — Арина, Ваше Величество. — Опешила она. — Вы очень помогли нашей семье, когда принесли те золотые монеты. Помните, я танцевала, ловя их из Ваших рук? — Верно. Прости. Плохо с памятью на лица в последнее время. — Я оперлась спиной на дверь, тяжело выдыхая и снимая рукой в черной перчатке черную вуаль с почерневшего от боли лица. Глаза, действительно, выделялись издалека черными ореолами, словно я глотала яд неделями подряд. Я отбросила шляпу с сеткой в угол дома, и черные локоны рассыпались по плечам, по черному крепу моего платья. Все было монохромным и черным. Никакой капельки света. И это, еще называется, умер самый черный человек этого мира. Я его даже сравнивала с поэтическим образом портившего жизнь и ломавшего судьбу Черного человека, но дело было лишь в том, что он портил все на своем пути не потому что имел дурную карму образа, с которым я его сравнивала. Просто он был бесконечно фатальным. А живя рядом с фатальными людьми и не успеваешь уследить, как быстро тебя зашвыривает на дно и размазывает. У сильных людей всегда жестокая судьба и плохой характер. Как и наклонности; — весьма дурные… — Что-то случилось, Ваше Величество? — Тревожно спросила Арина, окидывая взглядом мой траурный наряд, и, не будучи дурой, складывая дважды два и понимая, что к чему. — Мой муж умер. Нет у тебя больше короля, Арина. — Мне жаль. — Помолчав, прокомментировала мою реплику девушка, качая младенца на руках. Искренности в ее глазах я не увидела. Конечно, как и все люди. Радуются только, когда подаешь, а когда просто так — как и все остальные, желают той же самой смерти созданиям ночи. — Приходи ко мне. Я жду тебя. Я ждал тебя несколько веков… — Голова начинала медленно и верно раскалываться. Его голос прорезался в сознание, прокладывая себе путь острыми колюще-режущими по моей голове предметами. Каждая фраза, адресованная мне… Я была абсолютно бесконтрольна… Войдя в мое сознание единожды, он меня уничтожил навсегда… — Я не знаю, как жить дальше. Я не умею… Когда мы были вместе, и все еще было зыбко, но идеально, я не просила у него ничего. Ни сокровищ, ни украшений, ни богатств, ни роскоши, ни иных благ. Я лишь хотела, чтобы это длилось вечно, чтобы мы никогда не расставались. Я даже не просила его любить меня, хотя была благодарна за любовь. Мне было достаточно того, чтобы он позволял себя любить и быть рядом… — Слезы стекали по моим щекам, и мне было плевать на то, что скажет или подумает Арина по этому поводу. Было плевать, честно говоря, уже на все. — Это пройдет, Ваше Величество. Поверьте моему опыту. Может, я и мало пожила, но у меня есть ребенок от любимого человека, а сейчас в мою жизнь входит другой любимый человек. Возможно любить двоих и даже больше, Ваше Величество. Вы еще найдете свое счастье. И почувствуете свободу в груди. Как вся боль уходит, отпускает во имя будущего. Я рассмеялась, держась за голову. — Серьезно? Двоих? Издеваешься? Или это такой способ прикрыть приключенческие похождения своей вагины, называя любовью каждое свое желание поиметь нового мужика? Ну-ка, скажи мне, милая. — Оказавшись рядом с девушкой так быстро, что она даже вздрогнуть не успела, я сдавила в руке ее горло, подняв над собой, и установила глазной контакт, проводя линии связи с ее подсознанием. Одновременно с этим непроизвольно увеличились мои клыки и стали видны из-под верхней губы, а мир от накатывавшего на меня бешенства начал алеть, лиловеть, багроветь и заплывать всеми мне известными оттенками красного. — И не смей врать. Почему тебя бросил отец ребенка? Взгляд девушки стал стеклянным. Она подчинилась моей воле и бесцветно ответила. — Он бросил меня, потому что застал в постели со своим лучшим другом. Но у нас с этим его другом все хорошо. Мы скоро поженимся. — Нет, солнышко. Не поженитесь. Шлюха! — Я швырнула обмякшее в моих руках тело безвольной Арины под единственное, что было в этом доме, кроме лежанки. Под образа. — Вот о чем я и говорю. Мне с вами, раздвигающими ноги направо-налево, даже не о чем говорить. Умной такой себя считаешь, да? Жизнь познала? Несколько членов в себе ты познала, вселенская тупость. Когда-то муж мне сказал, что проблема людей нашего мира в том, что они потеряли веру и забыли кого нужно бояться. Но я вот смотрю на тебя и понимаю одно. Как бы тошно мне ни было от религии, как бы глубоко я ни презирала все с ней связанное, я вижу, что это люди здесь потеряли веру и забыли все святое, что есть изначально в человеке. Дружба, любовь, верность и преданность — непреложные чувства. Я лучше умру от скорби и боли десятки раз, чем предам его, чем забуду каждый взгляд его, каждую улыбку. Я лучше пройду смертные муки агонии, чем откажусь от избранного моим сердцем мужчины, каким бы порочным он ни был порой. Я лучше умру с ним вместе, чем буду счастлива с другим. Если любишь по-настоящему, не пройдет. Но откуда тебе знать это, если ты трахалась на глазах отца своего ребенка с его другом, тварь? Крестьянская шалава решила поучить меня, как справляться с болью. И смех, и грех. Я пыталась начать новую жизнь! И, знаешь, не вышло как-то. Я не могу даже чужое прикосновение выносить. Я ощущаю физическую боль и измену от одного тактильного контакта. Что уж о большем говорить? Я заметила, что Арина попыталась пошевелиться и почти что истерически вскрикнула. — Не смей поднимать голову. Молись, тварь, своему треклятому Богу за отца своего ребенка, который вынес такое предательство! Молись за то, чтобы в загробном мире твой король обрел покой, иначе я тебе голову по полу раскатаю на кровь и мозги. Мразь. В голове снова зазвучал его прекрасный проклятый голос. — Ты — реинкарнация моей погибшей шесть веков назад жены. И я вернулся из смерти, чтобы дождаться тебя. Ради тебя я проклял Бога и всех святых. Ради тебя я стал чудовищем, которого ты теперь боишься… — Память еще человеческого бытия сдавила виски, и, закричав, я осела на пол, сдавив в руках разгоревшуюся голову. Это была сила такой нечеловеческой пытки, что убить меня было бы сейчас самым милосердным поступком. — Стоило бежать столько времени, когда можно было принять меня и стать счастливой навечно?.. Ты отнял у меня мое 'навечно', Боже мой, заткнись, пожалуйста. Я люблю тебя, но не смей трепаться у меня в голове. Я и без этого на грани… Выдохнув и утерев слезы, я встала с пола и подошла к до смерти напуганной, не смевшей даже приподнять головы крестьянке. Накрутив жидкие рыжие волосы на ладонь, я повернула ее голову к себе. Я отражалась в ее глазах. Белая, как полотно. Черные, спутанные от бега, а до этого бывшие идеальными локоны. Черные круги под глазами, и сами глаза с лопнувшей сетью сосудов, окрасивших белки в красный цвет. Чудовищное зрелище. Но я и сама была чудовищем. Мне уже было плевать, как я выгляжу. Боль на вдохе, боль на выдохе. И ничего кроме. — Не повезло тебе сегодня, Арина. В такой день я не выношу шлюх и неверность особенно сильно. Когда я была счастлива, мне было плевать и на тебя, и на моральные аспекты, и на предательство. Я тебе монетки кидала. А сегодня жизнь у тебя заберу. Хотела бы я тебе показать, что есть 'Вы еще найдете свое счастье', 'Почувствуете свободу в груди' и 'Можно любить двоих и даже больше', пройдя по твоей деревне со спичками, от дома к дому, и, спалив дотла весь ваш гнилой мирок, вывесить на каждом сгоревшем и обугленном доме флаг с именем моего мужа, а потом пойти дальше, спалить дотла все миры, а когда все вокруг уже будет гореть, сжигая благодатным огнем всех мужей, любое мое потенциальное «счастье», оборвать и свою жизнь, чтобы вы, низшие существа, хотя бы в загробном мире поняли, что нужно дружить до последней крошки соли, съеденной вместе, а любить до последнего вздоха, но Владислав с особой любовью относился к вашей деревне и этому миру, поэтому я их не трону. Мне дорога память о нем и его воля. — Ты тут. Просто в это трудно поверить. Ты бы поняла, если бы ждала кого-то больше пяти столетий. Может, я — зверь и чудовище, садист, каковым ты имеешь право меня считать, но сейчас у монстра болит где-то слева. Там, где половину тысячелетия уже ничего не бьется. Сегодня я чуть не потерял тебя, едва получив. Снова. Не знаю, был ли я готов. И привыкну ли когда-нибудь к тому, что Судьба всегда тебя забирает. Потому что чудовища не заслуживают свое 'долго и счастливо'… — Новый приступ мигрени накрыл меня с головой. Я вжалась в стену избы. Слезы катились по щекам, не переставая, а голос не прекращал поднимать все хорошее, что было между нами. Стиралось все ужасное, и от этого было еще хуже… Добрая память с отсутствием плохих воспоминаний — бомба, взрывающая каждый нерв в твоем теле… — Навсегда и дольше… Не отпущу, родная. Ничего не бойся. Я с тобой навсегда. Я удержу тебя над пропастью… Девочка моя… Я люблю тебя, мой хрупкий мотылек… Спасибо за них. Я у тебя в неоплатном долгу… — ПРОВАЛИВАЙ! ПРОВАЛИВАЙ КО ВСЕМ ЧЕРТЯМ И ДЬЯВОЛУ! ЗАТКНИСЬ, АДСКАЯ ТВАРЬ! — Издав нечеловеческий утробный крик, я сползла по стене вниз и грохнулась на пол изо всех сил. Голова моя склонилась набок. Кровавая пена из прикушенных в кровь губ стекала по уголку рта. Безжизненный и помутневший взгляд разглядел в полутьме окровавленную голову Арины с рыжими, также испачканными кровью волосами, отделенную от тела острыми вампирскими когтями и безвольно откатившуюся в угол… — Нет. Не уходи… Прости меня… Вернись ко мне… Избей меня. Удави на своем ремне насмерть. Спусти с меня шкуру еще десять раз, и пусть шрамы, оставленные твоими руками, никогда не заживают. Я так малодушно злилась из-за них, а сейчас понимаю, какие это все мелочи, по сравнению с тем, что тебя нет нигде в этом мире. Убей меня, но вернись… Не сдерживая слез, поминутно переходивших в крик, я закрыла побагровевшими черными перчатками лицо, уже чувствуя на плече, как крест, как приговор призрачную руку с перстнем, украшенным символом Ордена Дракона. Сжав эту руку своей, я коснулась губами, а затем лбом кольца, замерев в глухом молчании… — Вернись ко мне, моя любовь. Я больше не могу… *** Во время внушения я вызвала в памяти рыжей образ отца ее ребенка. В его дом я вошла, молча, передав руками в залитых кровью черных перчатках младенца в пеленке ему прямо в руки. Молодой темноволосый и голубоглазый парень ошалело смотрел на меня. Видимо, ему еще не доводилось видеть вампира настолько близко от себя. А уж вампир, при том, что весь в крови, но, тем не менее, сохранивший жизнь младенцу — это вообще был нонсенс. — Воспитай малыша, как он того заслуживает, Герик. Это девочка. Ее не должна воспитывать шлюха. — Тихо и сломленно прошептала я. — Знаю, после обращения я убила немало детей, и мне нет оправдания, но это было до того, как я сама стала матерью и научилась питать чувства к маленьким. Раньше я не понимала этого, теперь понимаю. Дети заслуживают лучшего. Обещай мне, Герик, что с девочкой будет все в порядке… Герик осел на стул, все еще пребывая в состоянии шока, но уже крепко прижимая дочь к груди. — Обещаю, Ваше Величество. У моей дочери будет только самое лучшее. И он не лгал. — Хорошо. — Я опустила руки и отступила назад, понимая, что пугаю его. — Ты — хороший парень. Желаю тебе найти ту, что оценит тебя по достоинству. И будет любить и тебя, и твою дочь, как свою собственную. Прощайте. Не оборачиваясь, я покинула избу Герика и направилась к пещере на опушке леса. Не за горами наступление рассвета, и мне осталось последнее дело в жизни. Больше я ничего никому не должна. Пришло время уйти. Чума, Чахотка и Смерть итак заждались. Негоже заставлять ждать персон, которые существуют на Земле раз в несколько тысяч дольше меня самой… *** Теперь пещера оборотней пустовала. Деран был убит моим бывшим мужем, а убийца любви всей моей жизни бежала одному Богу только известно от кого. Это место было заброшено уже давно. Автоматическая система сканирования, по-прежнему, была отключена и не работала, как в тот роковой день, когда Деран ударил меня когтями по лицу в ответ на мои попытки помочь, что запустило коллапс последовавших за этим событий. Смерть волка, а затем и смерть моего мужа в качестве мести. Я коснулась щеки. Видимо, в когтях полукровок содержится меньше серебра. Шрамы на моей спине от посеребреного хлыста все еще не побледнели, а три следа от когтей Дерана уже даже не были заметны. Рука лишь при прикосновении ощущала небольшой рельеф от некогда кровавых борозд. Визуально же ничего не было заметно… Не стоила эта ерунда смерти Дерана. И ничего не стоило смерти моего мужа… В пещере воздух оказался сперт, было удушливо жарко и пыльно. Жара каждым вдохом полоскала легкие. Я окинула взглядом одинокую сиротливую раскладушку и кровать под белым шерстяным покрывалом. Коснувшись пальцами излюбленного места Дерана, я грустно улыбнулась и присела. Как бы я ни старалась возненавидеть Киру за содеянное, я не чувствовала, что имею на это право. Совсем недавно на этой раскладушке лежал мой друг, которому было слишком больно узнать правду. Он, как и я, после всего случившегося просто разучился верить в хорошее. Но Деран был не только моим другом. Он был любовью всей жизни Андреа и Киры, и как там ее еще звали… Не имеет значения. Я сама хотела жечь деревни и миры, чтобы мстить ни в чем не повинным людям. А убийца ее любимого был практически в шаговой доступности. И она отомстила. Я бы тоже отомстила на ее месте… Поэтому я ее понимала. Потеряв любимого человека, становится плевать на моральные аспекты. Хочется размазывать кровь и кишки по стенам. Так я поступила с посмевшей намекнуть мне на то, что я имею право жить дальше без мужа, Ариной. Так и Кира поступила с Владиславом. Я не была гуманнее. Мне было не в чем ее винить. Просто ее жертва оказалась всем в моей жизни. Но, как бы больно ни было признать, он сам был виноват, совершив эту опрометчивую выходку с убийством Дерана. Видимо, все, что я сказала Арине, действительно, было для меня не пустым звуком. Я любила до последнего вздоха, но и дружила до последней крошки соли, съеденной вместе, поэтому даже в смерти смысла жизни не могла винить подругу. Он символизировал всю боль ее жизни. Нападал, пытался изнасиловать, убил ее лучшую подругу - Бет, по его вине погибла Мия, сестренка Дерана, а теперь и сам Деран. По его вине ей пришлось вынести несколько десятков ударов плетью, потому что она была связана со мной. И она держалась, отпустив его, потому что я умоляла ее, после смерти Мии, Венири и Кронина. Но не сдержалась, обезумев от потери Дерана… Кровать Андреа или Киры, как угодно, была заправлена как и тогда, когда я в последний раз на ней сидела, беседуя с Дераном. Время покрыло ее густым слоем серой пыли… Я мысленно вернулась в прошлое, когда еще до своей беременности проводила время с друзьями здесь. Перед глазами возник ухмыляющийся беспокойный образ кареглазой растрепанной девчонки… Андреа посмотрела на меня, склонив голову набок. — Вампира можно убить, не только используя ядовитые зубы и когти волка. — Ты блефуешь. Мы бессмертны и всесильны. — С гордостью ухмыляясь, я подняла указательный палец вверх, а маленькая волчица звучно рассмеялась, и в ее карих глазах заплясали бесенята. — Что скажешь, когда я удачно использую выделенный из моей же крови яд оборотня скажем на… Моем враге номер один, а, по совместительству, на твоем благоверном? Каждую ночь после смерти Бет, лелея себя мыслью о его смерти, но еще не обладая истинной силой оборотня, чтобы убить древнего вампира, я занималась выделением яда из своей крови. Я — алхимик, Лора. И моя кровь полностью сжигает кровь вампира, так как в своем химическом составе у нее и яд оборотня, и высокое содержание серебра. Андреа соскочила с постели, задрала белое шерстяное покрывало и нажала на углубление в ножке кровати. С пронзительным скрипом вперед медленно выехала деревянная полка, заставленная пробирками, колбочками, баночками, бутылочками, тюбиками, пузырьками. Андреа вытащила один небольшой, плотно закрытый пузырек и протянула мне… На белой этикетке алым фломастером была выведена лишь одна буква — 'V'. — 'V', так как яд для вампира. — Андреа удовлетворенно помахала пузырьком перед моим носом и положила его обратно, задвинув полку внутрь кровати одним нажатием на ее ножку. — Так что если твой тошнотворный драгоценный бриллиантовый муженек, наконец, опостылеет до смерти, у меня будут все ответы на твои молитвы. Обращайся, я тебе с радостью помогу. За Бет я буду безумно рада оказать тебе помощь в таком благом деле. Подольешь в еду и… Губы девочки скривила подлая усмешка. — Андреа! — Я возмущенно прикрикнула на волчицу и смерила ее злобным взглядом. — Без грязных намеков, пожалуйста. Я люблю своего мужа. — Конечно, любишь. — Ее усмешка стала еще злее и подлее. — Каждую ночь с неистовой силою. Прости, но я не могу не говорить об этом. Вся округа знает, ржет в кулак и перешептывается. Да, Владислав, да, любимый. Еще… А-ах! Волчица уже открыла рот, чтобы имитировать стон, как, побелев от злости, я резко вскочила с места, в прыжке накинулась на нее, сбивая с ног и вжимая в пол, оскаливая клыки. — Заткнись, мелкая. Разговорилась шибко. Деран хрипло кашлянул, забавляясь нашей пикировкой. Наблюдать за тем, как девчонки надирают зад друг другу, было его излюбленным занятием. Он не верил, что мы всерьез можем друг друга покалечить. Любая наша драка была в шутку. — Совсем распоясалась языком, малявка. — Раздраженно и недовольно проворчала я, поднимаясь сама и протягивая руку, помогая встать Андреа. — Слишком болезненно реагируешь. Выдыхай и будь поспокойнее, тогда и подкалывать тебя станет не интересно. А то, как о нем речь заходит, тебя аж выкручивает, вся выбешиваешься и заводишься. Помяни мое слово, эта слабость тебя убьет когда-нибудь. Потому что твой ненаглядный красавец-вампир — твоя ахиллесова пята. А в нашем мире, где нужно выживать ежедневно, нельзя иметь слабости. — Резюмировала волчица, угрюмо потирая ушибленный бок и спину. — А ты прекрати издеваться, тогда я прекращу реагировать! — Пфф, тоже мне святые праведники. Не трогай их и словом. Если я не начну все, что касается его, обращать в шутки, пусть и в злобные, затрагивающие тебя, то я сосредоточусь на своей ненависти к нему, и, тогда его хрупкая трепетная шкурка не дотянет до очередной ночи любви. Может, ему и пятьсот лет, но слабенький он. Ломала я ему кости, еще будучи мелкой девчонкой, на раз-два. И на каждую боль он так болезненно реагирует, я тебе скажу. Недостойно короля так вопить и стенать от мелких царапин и порезов. Карл не был таким размазней. Я обреченно покачала головой. — Ты меня достала. С тобой поговорить так, чтобы ты вновь и вновь не задела его, невозможно. — А потому что он все еще топчет эту прекрасную землю своими грязными сапогами и своим грязным присутствием на ней. Прекращу издеваться только тогда, когда его не станет. А хочешь иметь его рядом, подле себя, терпи, молча, и не протестуй. Подколки — единственное, что мне осталось в полном бессилии и невозможности уничтожить всеми фибрами души ненавистного мне врага… А ты — скромница. Ведешь себя, как девственница, застуканная за обжиманками. — Фыркнула волчица. — Замужняя женщина, еще называется. — Я? Скромница? Я — порочное порождение ночи. Ты меня явно с кем-то перепутала. — Слабо устроить бешеное в самом центре деревни на глазах толпы крестьян? Как тогда, в церкви. Слухи дошли и до моих ушей. Как там? Душой еще не постарела? — Ты вот сейчас спрашиваешь слабо ли что-то сделать бездушному и бесшабашному всесильному бессмертному вампиру? Да мои клыки в двух сантиметрах от твоей шеи! — Не такая уж ты и порочная, и всесильная, и бессмертная, и бесшабашная, какой себя рисуешь. — Андреа насмешливо фыркнула. — Да мне стоит только оцарапать тебя, и ты умрешь в мучениях. Бесшабашным и порочным не стыдно. А ты раскисла за последние месяцы. Что с тобой стало? Девочка легонько толкнула меня носком обуви в ногу. — Давай. Соглашайся. Взамен гарантирую, что не притронусь к нему несколько месяцев, что бы эта сволочь ни натворила. — А если он будет против? Я моралью не отягощена. Я — эксгибиционистка в крови. Иначе бы не затеяла подобное в церкви. — Если он будет против. — Андреа плотоядно ухмыльнулась. — Весь мир узнает о том, что король — трус и не имеет права называться мужчиной, а шкурка его пострадает. В твоих интересах уговорить мужа. Думай, думай, Лора. Я гарантирую несколько месяцев беззаботной жизни и ничем не омраченных наслаждений нон-стоп за какую-то ерунду. — Тебе-то это зачем? — Существование у нас серое и скучное, так скажем. Посмотреть не на что. А ваша постельная жизнь уже обросла легендами за все это время. Увидеть воочию, это же антипод катарсиса, и то еще зрелище. — Ее глаза горели нездоровым маниакальным блеском. — Ненормальные извращенцы. — Выдохнула я. — Но твои угрозы и шантаж меня уже заколебали. По рукам. За несколько месяцев жизни без твоего вмешательства я даже змею на глазах толпы оближу, не то, что буду с мужем целоваться. — Наш договор не поцелуи предполагает. Это большее. Раскрыть тела и души на глазах своих рабов. Предстать пред ними, в чем мать родила, абсолютно беззащитными и вынести на их суд всю грязь своей зависимости друг от друга. Я знаю, что он, хоть и в меньшей степени, чем ты, но все равно медленно и верно по тебе иссыхает. Просто хотела предупредить, на что идете. — Мы без крыши, нам плевать. С самооценкой все в порядке. Пусть рабы готовятся лицезреть искусство. Наши тела вместе — пик совершенства, а не позорное вскрытие тайн обоюдной созависимости. Любой художник эпохи Ренессанса на панталонах мамочки бы удавился, чтобы получить нас в качестве натурщиков. Во сколько театр открывается? — Завтра. Ровно в полдень. Будет целая толпа на главной площади деревни. — Ухмыльнулась Андреа. — Да ты не ликуй так, а то лопнешь. — Я сделала постную мину и встала с кровати. — До завтра. Мы разрушим ваши представления о пользе катарсиса. Страсти правят миром и людьми, а не очищение. — До завтра. Завтра я увижу твою тошнотворную к нему привязанность, эротическую бурю вожделения своими глазами. Спорю, это стоит миллиарда золотых. — Спорь… Я моргнула, едва улыбаясь, вспоминая тот день. Нам сорвало башню. Мы были бесшабашными, кровь гуляла, пусть и в мертвых венах, закипая и пронизывая весь организм. Оба организма, как один. И это был не гнусный позор, на что втайне и рассчитывала моя полусгнившая подружка. Я знала ее мотивы. Ненавидя его так сильно, она была готова даже прекратить нападки на врага на несколько месяцев, лишь бы он вывернул тело и душу перед толпой, и его освистали, возненавидев еще сильней, насмехались впоследствии. Но вышло иначе. Крестьянки стыдливо прятали глаза, краснея. Я видела их все усилявшееся возбуждение и знала, что не желать моего мужчину может только мертвая женщина. Или женщина, которая любит других женщин. Ожидая нашего позора и освистания на площади, Андреа проиграла. Мужчины, как один, вожделели меня. Женщины — моего мужа. И никто даже был не в силах подумать о чем-нибудь здравом в тот момент. А я чувствовала себя на верхушке мира. Обнимая и целуя своего мужчину на глазах толпы, я могла всем доказать, как мне повезло, что он мой. Мы были моложе, безрассуднее, нам не было стыдно. Мы разожгли собой пламя в толпе. Андреа осталась недовольна, а я улыбнулась ей, коварно подмигивая из объятий Владислава. Наши подданные остались нашими подданными столь же верными, сколь и были. Просто увидели, что и мы не менее люди, чем все остальные. Что твари ночи тоже умеют любить друг друга. Я подбросила воздушный поцелуй в толпу и услышала аплодисменты. Проиграв и не имея права даже напасть на него в ближайшее время, Андреа обломалась и сплюнула на землю, раздраженно удаляясь к своей пещере. Маленькая победа была за нами. Тогда я улыбнулась и поцеловала мужа, обвив руками за шею… Больше никогда я не смогу его коснуться. Он в сырой и холодной земле, а я — в наказание — на ее поверхности… Встав на колени, я приподняла покрывало и коснулась углубления в ножке кровати. С привычным ей скрипом вперед выехала полка с пузырьками, колбочками и прочими приборами с неизвестными мне жидкостями. Я же искала яд 'V'. И нашла его среди прочих колб и сосудов. На белой этикетке красным фломастером была выведена строгая аккуратная английская 'V'. Дорога домой миновала в полусне. Окружавшие меня пейзажи виделись мне смазанно, как в черно-белом кино. Я закрыла за собой дверь в нашу опустевшую спальню на шестнадцатом этаже, предварительно пинками выгнав оттуда решившую возникнуть о том, что это ее покои, новую королеву, и села на кровать, приподняв покрывало и касаясь шелковых простыней, где столько ночей мы провели вместе. В груди леденело и застывало, индевело и покрывалось инеем от слова 'Никогда'. От слов 'Больше никогда'. Как человека, которого всегда привлекала филология, меня манила, и я даже не отдавала себе отчета в том, насколько сильно, русская поэзия в адаптации. Непостижимая русская душа и поэтов, и прозаиков всегда казалась мне чем-то большим, нежели рядовая душа американца. Я любила свою страну и нацию, но то непостижимое русское, словно больше относилось ко мне, нежели родное, данное от рождения. Закрыв глаза и прижав руками в черных, обагренных кровью Арины перчатках яд к груди, я склонила голову вниз, и черные локоны рассыпались по моим плечам. Я тихонько запела последний раз в жизни слова русской поэтессы по имени Анна. Как моя дочь-близнец. Слава тебе, безысходная боль Умер вчера черноглазый король… Жаль королеву. Такой молодой… За ночь одну она стала седой. Дочку свою я сейчас разбужу, В темные глазки ее погляжу. А за окном шелестят тополя: «Нет на земле твоего короля…» Плечи мои вновь сотрясались от беззвучных рыданий. Я открыла глаза, и мой воспаленный взгляд упал на фотографию, сделанную нами в один из безоблачных дней на белом мосту над рекой. Он улыбается. Я улыбаюсь в бежевом кашемировом пальто, склонив голову ему на плечо. Теперь это не более, чем воспоминание. Призрак минувших дней. Все исчезло в жестокости и уродливости этой жизни. Никогда больше не будет нас. Никогда. Не в силах видеть тень былого счастья, я опустила фотографию стеклом вниз и крепко сжала призрачную руку с перстнем Ордена Дракона на своем плече. — Я иду. Иду к тебе. Вечность зовет. Взошло солнце, ознаменовав новый день. Я смотрела на его рассветные блики, улыбаясь, будучи почти свободной, сквозь паутину из слез, сжимая одной рукой руку мужа в своей, а другой - яд. Моя кровь сгорит. От меня ничего не останется, кроме оболочки, которая сгниет и истлеет рано или поздно… И пусть нас не пустят в рай наши грехи… Я открыла крышку пузырька и вылила содержимое в рот, все еще улыбаясь новому дню, в котором меня уже не будет. Но у нас есть целая вечность в аду, и это не так уж и плохо. Главное, не где ты, а с кем. А я отправлялась к своему королю и отцу. Жидкость оказалась нестерпимо огненной. Влившись в мои раскрытые губы, она тут же обожгла мне горло, прошлась по венам, заставляя тело биться и дергаться в огненных конвульсиях. Боль накрыла черным покрывалом с головой, но я не кричала. Я улыбалась. Я была свободна. Свободна от жизни, в которой разодрала всю душу в кровь… А где-то далеко от этого скорбного замка мертвой четы Дракула шелестели тополя. О том, что нет на земле и не будет больше моего короля… *** Что было дальше помнила я весьма смутно. Душа, как ей и полагается, отделилась от тела, воспарила крылами в небытие, день за днем наблюдая. Сначала за тем, как мое обезжизненное тело нашла Каролина и, горько рыдая, позвала Влада на помощь. Моему сыну досталось больше остальных. Притяжение работало не только на Анну в отношении отца, но и на него в отношении меня тоже. Все мои дети, за исключением разве что Анны любили меня одинаково, но он… Он любил сильнее всех. И боль его была настолько горькой, что я, скорбно глядя на него, клала ему руку на голову, но он не чувствовал моего присутствия. Я так хотела избавить сына от боли, но я была всего лишь бестелесным призраком. Что я могла? Жалеть о своем бездумном поступке и ждать сорок дней, пока адские гончие затащат меня в ад, где я воссоединюсь с мужем… Похороны были весьма скорбными. Анна не явилась. Нечего было и ждать от нее понимания. Она, скорее всего, аллегорически выражаясь, только перекрестилась после моей смерти. Каролина, обнявшись с Владом и Лианой, тихонько плакала, Амбердо Андерсен стоял, сняв шляпу, понуро глядя на алый бархатный гроб, также с символом Ордена Дракона, вышитым золотой нитью на крышке. Это был не просто королевский знак отличия Владислава. Это был символ нашего с ним монархического правления. Роберт и вовсе рыдал, как ребенок. За эти несколько лет дворецкий привязался ко мне даже больше, нежели к королю… Меня не переодевали. Черное траурное платье с похорон мужа стало моей последней одеждой. На умиротворенном лице моем, еще до того, как крышку закрыли, явно читалась улыбка и полный покой, волосы локонами обрамляли мертвенно бледное лицо. Вот крышку гроба закрыли, и я воспарила над вязами и похоронной процессией в воздух. Что-то здесь было не так… Картинка смазывалась, становилась нечеткой. Меня будто бы яростно трясли за плечо, но, оглянувшись назад, я никого не увидела. — Лора. Лора, твою мать, если ты сейчас же не очнешься, я… Я… Я убью тебя и всех, кого ты знаешь. Лора… Лора… Просыпайся, я сказала! Гребаная суицидница! Идиотка зависимая! Я обернулась в поисках голоса и его источника, но меня окружал лишь воздух, столетние вязы подо мной, похоронная процессия внизу и ничего больше. Потом все резко стало серым, затем оранжевым, следом веки мои дернулись, и, открыв глаза, я почувствовала, как рвота выкручивает меня, вырываясь на поверхность постели моей комнаты на шестнадцатом этаже замка. Конвульсии сотрясли все мое тело, я изогнулась несколько раз, и меня вырвало снова… Дрожа всем телом, я подняла голову. Передо мной, сосредоточенно глядя на меня и положив руку мне на плечо, сидела Кира. — А я-то думала, что Дьявол более милосерден. Но мой ад и впрямь — место, в котором я буду находиться вечно рядом с убийцей моего любимого. — Холодно, сквозь зубы процедила я. Новый приступ тошноты накрыл меня с головой, и тело снова изогнулось в рвотном позыве. Это было уже невозможно. Я будто выблевывала желудок. Я приподнялась на руке, и мигрень оглушающей силой ударила меня по виску. Мое платье было в крови Арины. Замечательно, теперь к этому дополнению добавились и рвотные массы. — А ты надеялась в аду со своим милым отжигать? Не дождешься. — Злобно прошипела девушка, приподнимая мою голову и запрокидывая ее наверх, чтобы немного утихомирить рвотные позывы. — Если бы ты умерла, ты бы наверх ушла и никогда к нему не попала. И домой не вернулась никогда из райских пустот. Там ничего нет. Только свет и покой. Ты бы со скуки умерла там. Не надейся малодушно, что ад заслужила. У нас все не так категорично. Это его душу за все грехи черти вилами тычут сейчас. А ты не грешила так уж сильно, чтобы заслужить адские муки. И если у меня есть худо-бедный доступ в ад, наверх никто не может попасть. Все, кто ушел в рай, не вернутся больше никогда. Деран не вернется… Чистое везение, что ты оказалась последней идиоткой и взяла с моей полки не яд 'V', а яд 'VW'. 'W' была приписана мелким почерком, и ты ее не заметила, подумав, что это тот самый пузырек, что я тебе однажды показывала. Яд 'VW' убивает полукровок. Полувампиров-полуоборотней. На представителей же что одной, что другой расы, он не действует в полной мере. Потому что организмы вампиров и оборотней полностью несовместимы. Гибриды наших видов, скорее, аномалия, чем естественное явление. Только твоя кровь, например, в состоянии вылечить травмы у оборотня, что мы однажды испробовали. Я еще не поняла ее свойств, но знаю, что ты другая. Отличаешься от вампиров, которые своей кровью могут лечить только людей. В организме оборотней же их кровь превращается в мертвую отраву. Может быть, ты иная, потому что твоя кровь — антидот к штаммам и бактериям, прекрасно уживающимся в организме вампира, но убивающим людей после контакта с ними… А что касается яда 'VW'… Им можно отравиться, что с тобой и случилось, схватить порцию галлюцинаций, ну и все на этом. На будущее. Когда пытаешься покончить с собой, вынося из чужого дома чужие яды, читай этикетки внимательнее, горе-самоубийца. Юная волчица, заправив прядь волос за ухо, протянула мне выпитый пузырек. Да, теперь я это видела. Красная 'V', несомненно, выделялась, на белой этикетке, но более мелким почерком рядом с ней стояла литера 'W'. Видимо, в состоянии горя мое сознание помутилось, и я взяла не то, что было нужно. — И вообще. — Снова подала голос Кира. — Я вожусь с ней уже сорок минут и пока ни слова благодарности за спасение жизни не получила. У тебя уникальный талант из 'плохо' делать 'еще хуже'. — Благодарность бы ты от меня получила, если дала бы издохнуть. — Тяжело дыша и прикрыв глаза, я скинула ее руку с себя, касаясь ладонью разгоряченного лба. Приступы тошноты постепенно сходили на 'нет', и сознание прояснялось. Я выжила, совершив роковую ошибку и выбрав не тот яд с полки в пещере. Вдобавок, подруга постаралась меня спасти. А он - нет. Он не выжил. Я закрыла лицо руками. Снова истязать себя? Снова пытаться жить дальше? Чего ради? — Куда бы деться! С ума сойти! Умереть она хочет… Джульетта недоделанная! — Кира всплеснула руками. — За мной гонятся и все еще хотят убить, а я тут битый час эту неблагодарную, что пошла по наклонной, в чувство привожу, волосы ей держу, пока ее рвет, а она что? ОНА УМЕРЕТЬ ХОЧЕТ! Бедняжка. Было б ради кого яд глотать. Это даже не 'кто', а 'что'. Эта скотина придушила Дерана, как щенка новорожденного, и шею ему сломала, а у моей лучшей подруги трагедия века. Отняли у нее любимого! Умереть она хочет! Идиотка подчиненная. Я уже не знаю, осталось ли у тебя место на теле, где еще не стоит штамп тупости? Мне бы тошно было даже стоять рядом с тем, кто меня изнасиловал в двенадцать. А она, болезная, с ним семью завела и романсы поет в его честь. Нормально вообще… Хорошо еще, что с физической смертью тела Андреа, связь между нами разорвалась, иначе бы я тут блевала с тобой напару. Или и того лучше — сдохла бы. — Ты и сама развлеклась неплохо. Переломы, шрамы. Удовлетворила свое эго, сука, отыгрываясь на том, кто слабее? — Я выходила из-под контроля, почти рыча и выпустив клыки. Ярость захлестнула меня с головой, едва стоило закончиться рвотным позывам. Теперь мне нужен был кто-то, на кого можно сорваться. Меня лишили единственного, чего я хотела. Смерти. Теперь кто-то должен за это ответить. — Господи. Ну конечно. Бедный твой сладкий мальчик, несчастное черное солнышко, слабенький, беззащитный. Сворачивать шею вдвойне беззащитному волку что-то рука не дрожала. А отвечать за свои поступки, так сразу я виновата. Вот так бы и дала тебе сейчас затрещину, да лежачих не бьют. Давай-ка я лучше покажу, ради чего ты бьешься до кровавой рвоты. Кира изо всех сил схватила меня за голову, касаясь ладонями висков, и я погрузилась в видения… Первым была ванная девятого этажа. Вжавшись в стену с изображением алых парусов спиной, я массировала тело мочалкой, когда дверь открылась. Приоткрыв шторку, я увидела, чтобы это был Владислав. — Лора… — Он подошел ко мне и коснулся ладонями моего лица, а затем вдруг резко отпрянул, отдернув руки. — Анна, прости… Я думал… — Все в порядке, папа. Можешь не извиняться. — «Я» рванула шторку в сторону и медленным движением убрала волосы с конусовидных маленьких грудей, перенеся вес тела на одну ногу и кокетливо согнув ее в колене. Я видела борьбу в его глазах. Вожделение боролось с чувством долга по отношению к семье. Но «я» не дала последнему победить. — Иди ко мне, папочка. Твоя дочка замерзла. «Я» сначала коснулась ладонями его лица, затем обняла за спину, легонько потираясь грудью о черный камзол. — Какого Дьявола, Анна? — Он яростно оттолкнул «меня», схватив за запястья. — Держи дистанцию. Я — твой отец. Неужели мало парней в нашем мире?.. Ты — принцесса. Только ткни пальцем и получишь кого пожелаешь. Я — муж твоей матери. — Я уже желаю. И тот, кого я желаю, особенный. Это ты, папочка. На мать мне плевать. Пусть Лора Уилсон горит в аду. Я не выношу эту смиренную овцу. Она не нашего мира. Не здесь родилась. У нее нет прав на тебя. «Я» снова потянулась к Владиславу, расстегивая пуговицы его рубашки и втаскивая в ванную. Сначала он отбивался. Но когда «я» обвила его ногой за талию, прижимаясь к нему взведенным до предела телом, уже просто устроил «меня» поудобнее. Искры сыпались между «мной» и им. В борьбе здравого смысла и инстинкта, в моем муже все же победил зверь. — Папа… Папа… «Я» тяжело дышала, постанывая, пока он разворачивал «меня» к себе спиной, заставив опереться руками на кафель, раздеваясь. Проведя тонкие линии тока руками по «моей» шее и спине, он развел «мои» ягодицы и взял «меня» сзади. Соитие было жестоким. Жестче, чем в любой из подобных разов со мной. С настоящей мной. А Анну он бил по шее и груди, между ног, помогая выпустить зверя, терзавшего и его самого, терзавшего их обоих. Каждое проявление боли для нее было точно шагом к спокойствию и удовлетворению. Потом кратко пробежали перед глазами картины того, как он бил ее в подвале серебряным хлыстом… Я с шумом выдохнула и вынырнула из визуализации наружу. Кира временно убрала руки с моей головы. — Я вытащила эти видения из головы твоего суженого и твоей милой дочки, пока одного пытала, а другой зад надирала. Несправедливо как-то погибать за мужа, пряча голову в песок и игнорируя все, что он сделал. Ну что, уже ненавидишь меня? Куда как проще простить любимого за все, когда не видишь, какая он — тварь на самом деле. Этот момент ты ведь не хотела видеть, признайся. Ты намеренно предпочла забыть подобное… Ну что? Все еще не тошно после увиденного? Все еще хочешь, чтобы он вернулся? Я сниму с тебя розовые очки, идиотка, обещаю. Выбью эту порочную дурь из твоей головы… Вижу осоловелый взгляд. Ты ничего так и не вывела из видений. Не вывела того, что это был отец со своей дочерью. С ТВОЕЙ ДОЧЕРЬЮ! Нимфоманка ненормальная. Любую бы уже стошнило. А она уже взмокла от мыслей о муже в ванной. Это все, что ты увидела. Прискорбно. Что ж. Сейчас я успокою бурю в твоем растекшемся на желе теле. Покажу, что я с ним сделала перед тем, как он сдох. — Кира снова вцепилась в мои виски, и комната шестнадцатого этажа замка медленно, но верно расплылась перед глазами… Теперь я наблюдала со стороны. Руки моего мужа были прикованы к стене магическими наручниками. Кажется, Кира натренировалась в магии, пока проводила время в изгнании. Я узнала одну из небольших комнат седьмого этажа. Для меня всегда оставалось загадкой, как волчица проходила мимо поста охраны и оказывалась у меня дома. Она была не так проста, как казалась на первый взгляд. У нее были свои секреты и тайные фишечки. Опустив серебряный кинжал в широкую колбу, заполненную святой водой, и смахнув набежавшие слезы, высокая кареглазая шатенка подошла к своей жертве, одним рывком содрав с него камзол и рубашку. — Хорошо, что Лоры здесь нет, и мы один на один, Ваше Величество. — Холодно, сквозь зубы процедила она. — Я люблю свою подругу, но эту ее часть, суку под твоей пятой, на нее даже смотреть невозможно. Я ненавижу твою жену в своей подруге, ненавижу в ней твою любовницу. Мне хочется связать и бить ее до тех пор, пока яд, которым ты протравил ее насквозь, не выйдет из ее больной башки. Сейчас бы она здесь верещала, стоя на коленях, пополам исходя на пену изо рта от желания. Как. Скажи мне? Как ты ее получил в свое безоговорочное владение? — Лезвие кинжала коснулось щеки моего мужа. Кожа зашипела, начиная растворяться, разлагаться и превращаться в кровавое месиво. Он приглушенно зарычал, тогда она саданула лезвием его по груди, нанося несколько ударов подряд. Из свежих вскрытых шрамов-полос на теле сочилась кровь. Каждая рана становилась язвой прямо на моих глазах. Он склонил голову вниз, тяжело дыша, и темные пряди волос упали на его лицо. Владислав не кричал, но искаженные муками боли черты его лица говорили сами за себя. — Пытай меня, сколько вздумается. Я не изменю своего мнения. Одним волком больше, одним меньше. Плевать. Он ударил ее. Он причинил ей боль. И он страдал в ответ за это. Я люблю ее. Можешь сколько угодно доказывать ей, что я — худший выбор в ее жизни. Да, я — ужасный человек, кошмарный муж, от таких, как я, бежать надо без оглядки. Я причинил любимой много боли. Я убил твою корову, подружку Лизбет, и если бы вновь встал выбор: убить или пощадить, иначе я бы не поступил, но, что бы ты ни говорила ей, верит она мне и только мне. Она всегда будет защищать меня. А я ее. Лора получает странное удовольствие от боли, мной причиняемой, так что не могу на все сто заверять, что избиение — это домашнее насилие. Она на все согласна со мной рядом. Так что аномалии с нами происходят по ее доброй воле. Пытай меня и посмотрим, как быстро твоя подруга восстанет против тебя и вырвет тебе сердце. Если со мной что-то случится, она сотрет тебя с лица земли, не вспоминая, кем ты была до этого. — Такой уверенный в себе, да? — Кира изо всех сил ударила его головой о стену и нанесла еще несколько глубоких порезов. На этот раз на его обнаженных спине и шее. С виска моего мужа заструилась кровь. — Не смей своим поганым языком произносить имена Дерана и Бет, тварь. Сегодня ты сдохнешь. Можешь не пугать меня Лорой. Что-то я ее здесь не наблюдаю, а ведь ты отбываешь последние минуты своего гнилого существования. Чувствуешь, как серебро, святая вода и яд оборотня зудят в ранах, приближая тебя к концу? Даже любовь всей твоей жизни бросила тебя, потому что увидела, что ты — неисправимое чудовище. Как знать? Может, она и влюблена в того крестьянина и забыла о тебе, как об уродливом страшном сне?.. Вырваться из этого гадюшника было ее самым верным за всю ее жизнь решением. Потому что у тебя, гнили, нет совести. Говоришь о любви к ней? Да ты же спишь с ее дочерью. Со своей дочерью! Как только язык поворачивается продвигать бесценную идею о вечной любви, переспав с тремя поколениями ее рода? О, да, милый, я знаю гораздо больше того, что ты ей рассказал. Неловко, наверное, признаваться в том, что, ожидая любовь всей своей жизни, имел отношения с ее матерью, хотя она уже родилась и оставалось ждать совсем недолго?.. Но верностью ты никогда не болел, ведь так? Это она умрет лишь бы ее не коснулись ничьи руки, кроме твоих. А ты-то у нас, скот, хочешь все и сразу. Пытать тебя — это полный катарсис и очищение. А не видеть здесь своей подруги — высшая фаза экстаза. Потому что можно пнуть тебя и не чувствовать перед ней неловкости, потому что можно выплюнуть тебе в морду, что ты жил так, что никто тебя никогда не любил и уже не полюбит, ибо ты — грязь и ничтожество. Многие бабы тебя хотят, но ни одна не полюбит, потому что разлюбила даже та, для которой ты всем был. Глазами вожделеть и желать красивую картинку можно, но любая, коснувшись твоей так называемой души, побежит прочь, руки помыть и забыть тебя, как кошмар. Ты — полная никчемность. И сегодня ты ей станешь. Пылью для гроба. Три удара ножом и длинными острыми когтями в грудь. Каждая пытка приближала его на еще один шаг ближе к смерти, так как яда оборотня становилось все больше в его организме. — А теперь десерт. То, чего я изначально с тобой сделать хотела. Ты ответишь всем своим организмом за смерть моего любимого… Лора бы меня прокляла, даже бросив тебя, как безнадежного. Что ни говори, а с эстетической точки зрения ты, даже в моменты страшных скандалов и не менее страшных обид, всегда мог довести ее до исступленческой пены у рта. Она абсолютно не в силах сдерживать свои желания. Ее вожделенческая жажда тебя подводит ее к краю пропасти и заставляет сделать шаг. Так как хорошо, что она не видит этого. Мстительно улыбаясь, Кира рванула ремень брюк моего мужа. Впервые за все время пыток в его глазах отразился панический страх, а зрачки расширились от ужаса. — Ты — сумасшедшая тварь! Ты не станешь этого делать. Даже ты до такого не опустишься… — Еще как сделаю, милый. Как же мне нравится, когда ты ошибаешься. Жаль, что ты не выживешь, и тебе не придется просыпаться каждый день с мыслью о том, что ты больше недееспособен, как мужчина, и даже потребности жены не сможешь удовлетворить. Бедный калека без орудия своего обольщения женщин. Если бы все было не так критично и твоей виной была бы не смерть моего любимого, я бы даже сохранила тебе жизнь, чтобы посмотреть, как вы с Лорой веники вяжете день за днем, а в ней копится злоба на твою никчемность, и рано или поздно она уходит к нормальному здоровому мужику, бросая свою псевдо-любовь. Он рассмеялся через боль и закипавшую кровавую пену на губах, хоть это и давалось ему с трудом. — Тогда ты совсем ее не знаешь. Как бы она ни желала меня, привязанность ее в полной мере душевная и духовная. Я для нее важнее секса, важнее плотских утех, иначе ей ничего не мешало обзавестись парнями даже в человеческой жизни. Она прикипела душой. И с большим удовольствием вязала бы со мной веники, нежели спала с другим. — Убеждай себя дальше в том, чего больше хочет женщина. Впрочем, хватит болтать. Мой нож уже изнемог от желания резать твою плоть… Издав нечеловеческий крик, я с силой вырвалась из видения, отшвырнув Киру от себя, и, наконец, встав с кровати. Мои глаза налились кровью, и, не смотря на то, что я была еще слаба, а тошнота в моем теле давала понять, что она никуда не собиралась уходить, я оскалилась и кинулась на волчицу. — Не хочешь досмотреть, как я кромсала его член серебром и ядом оборотня? То еще зрелище было! Вопил он и скулил от боли, словно девочка, у которой конфетку отняли! Мои движения были холодны и отточенны. Я болтать не желала. Просто коротко бросила фразу о том, что выпущу ей кишки, и впечатала волчицу в стену. Вцепившись клыками в горло экс-подруги и окончив укус через несколько секунд, вырвав ткани, кожу и кровь из шеи жертвы, я швырнула девушку о стену. Позвоночник ее пронзительно хрустнул, а она вжалась в угол. Впервые за все время нашего общения я видела в ее глазах тень страха. Она понимала, что я не остановлюсь теперь ни за что на свете. — Лора, не заставляй меня царапать и кусать тебя. Ты же умрешь от яда. — Или отделаюсь парой галлюцинаций, а твоему резерву сил, скотина, придет конец, и я, вот так просто… — Пробив рукой грудь Киры, подлетев к ней на всей скорости вампира, я сжала теплое бьющееся сердце в руке. — Вырву и все. — Лора, пожалуйста. — Скулила она, нервно пытаясь дотянуться до меня, чтобы ударить когтями. На поверку это оказалось бесполезно, потому что во мне ликовал Сатана. Сейчас в сражении со мной любой оборотень бы проиграл. Величие ярости усиляло все внутренние резервы. Сейчас мне было все равно, с кем сражаться. Хоть с Дьяволом, хоть с Богом. — Владислав не умолял. Он терпел. И кто теперь после этого никчемный трус? Блеешь, как трепетная лань. А твои внутренности так и манят разорвать тебя, как бумагу, пополам, чтобы ощутить их тепло на себе. Что угодно, чтобы знать, что он отмщен. — Отпусти, Лора. Пожалуйста. — Лицо Киры побелело. Она истекала кровью через пробитое моей рукой брюхо. — Я нужна тебе. Я могу попасть в ад и вытащить его душу оттуда. Я уже была там. Одной тебе не справиться, потому что в преисподнюю должен спуститься опытный человек, иначе есть вероятность остаться там навсегда… Я нужна тебе… Я нужна тебе… Отпусти!.. Я, нехотя, вырвала руку из ее груди, оставив волчицу на полу кашлять кровью. — С этого и надо было начинать. Собирайся. Мы идем в ад. — Не раньше, чем ты увидишь последнее видение. — Кира, даже раненая, проворно накинулась на меня и сдавила мои виски в своих руках… Она волочила его за волосы в сторону леса, а я бежала следом. Я снова находилась в шкуре Анны. Мой муж не сопротивлялся, глубоко и хрипло дыша. У него не осталось сил на сопротивление. Все его тело и лицо были покрыты кровавыми язвами и нарывами. Как и говорила мне Селена, на нем живого места не осталось. — Отец!.. Отец!.. Стой, проклятая тварь. Оставь его. Дай хотя бы умереть в мире. Ему же считанные минуты остались. — Ну вот еще. — Кира развернулась в мою сторону, отшвырнув его хрупкое изможденное обнаженное тело на землю так, что он изо всех сил ударился головой. Снова. — Вороньей туше — воронья смерть. Мы идем в лес. Там падальщики закончат начатое мной. На кровь они слетаются быстро, принцесса Анна. Издав нечеловеческий вопль, я кинулась на нее, сбивая с ног и вжимая землю. — Моя мать — конченная идиотка. Она допустила тебя в эту семью, поведала все наши секреты. Сначала я убью тебя, а потом ее и ее деревенского муженька. Если отец умрет, я камня на камне не оставлю в этом мире. — О да. — Перекатившись наверх с легкостью, Кира сдавила мне глотку. — Твой папашка сдохнет. Или, может быть, скажем, любовничек? До какой степени надо прогнить, чтобы отбивать у матери мужика? Вся эта семейка паршиво деградированная. А уж плод от семени его… Кира сдавила мне виски и закрыла глаза, проникая в сознание. Я пронзительно закричала. Проникновение в разум без согласия на то хозяина этого разума — самое настоящее насилие. Она вытаскивала из сознания Анны тот отрывок их совместной сцены из душа, который мне уже показала. Усмехнувшись, она ударила меня по лицу, продолжив тираду. — Теперь все твои бесхитростные грязные секретики известны врагу, а ты и не рассказывала. Если мне нужно узнать что-то о вас, Лоре не обязательно меня посвящать. Я сама в состоянии что угодно из людей вытянуть. Можешь не надеяться, что я не покажу это твоей матери, даже если она сопротивляться будет. Она узнает, что папочка наказывал тебя за то, что ты — плохая девчонка, и порол отнюдь не ремнем. Вот знаешь, смотрю я на тебя и вроде бы вижу твою мать, но никаких теплых чувств во мне. Хочется оторвать твою красивую испорченную головку от тела за одни только вороньи глаза. Ты такая же, как он. Гнилая, гнилая ворона. Дочь подстать отцу. Твой же брат… Я часто общаюсь с Владом, но он настолько хороший и добрый парень, что даже его сходство с отцом, не вызывает во мне смертельного желания бить и резать. Его глаза, глаза его матери. Смотря на него, я вижу Лору, при всем том, что он внешне идентичен отцу. Мы шутим, носимся наперегонки по лесу, и я ему никакого вреда не причинила до сих пор. Я даже приглядываю за ним. Недавно от охотника спасла. — Мой брат, как я и говорила, идиот и слизняк, раз якшается с тобой. Что и говорить, он всегда был маменькиным сынком и стал точь-в-точь таким, как мама. Ущербным и никчемным. Вся моя семья виновата в скорой смерти отца!.. Я всем им кишки выпущу! Пусти меня, мразь! — Я-Анна яростно барахталась, пытаясь высвободиться из полупридушивающего захвата, но руки Киры держали меня крепко. — Твоя мать — хороший человек. Да, я ненавижу в ней привязанность к твоему папаше, но это все по дурости. Она обращена молодой, и ее душа еще юная. Ей владеет чувство прекрасного. Желание взаимной и вечной любви с красивым мужчиной. Не ее вина в том, что это прогнившая тварь. А ее неблагодарное творение плоть от плоти — гниль от гнили. Благодари мать за все, что имеешь. Чтобы дать тебе жизнь, чтобы ты могла пользоваться ее мужчиной безнаказанно, Лора претерпела безумные муки боли и приступы. Я следила за ней всю ее беременность. И это был ад. Хорошо, что она бросила вас всех. Вы — просто гадюшник на выезде. Она заслуживает лучшего. Я видела того крестьянина. Они — прекрасная пара. Да я ее с кем угодно посчитаю прекрасной парой, кроме этого подыхающего падальщика. От них одна картинка. Внешне красиво, а изнутри — сплошное рабство и издевательство над ее человеческим достоинством. Вы даже любить не умеете, вороны. Вырвать бы тебе глотку, да твоя мать не заслужила такой боли. Я знаю, что узнав о случившемся, она вернется его оплакивать. Вернется, наплевав на то, что начала новую жизнь. Вернется, не думая о себе. Потому что она всегда думает о вас. О нем и своих детях. И это делает ее лучшей женой, матерью и подругой. Лора не бросает своих, сколько бы боли они ей ни причинили. Проваливай, ничтожество. Немного помучаешься от моего яда, ибо совсем целой и невредимой я тебя не отпущу. Можешь делать со своим любимым папочкой, что хочешь. Я с ним уже наигралась. Оставлю шанс и тебе. Все равно через несколько минут это будет изысканный труп. Пойду добью его, чтоб не страдал. Хватит с него. Это и вправду становится бесчеловечно. Даже для меня. Отпустив меня-Анну, пару раз ударив когтями по шее, чтобы миф о том, что оборотни ядовиты и смертоносны был знаком моей дочери непонаслышке, Кира подошла к Владиславу и подняла его голову за подбородок. Он хрипло дышал. Пот катился со лба градом, а в глазах полопались все сосуды. Яд разъедал ткани по всему телу, причиняя, я догадывалась насколько сильную, невообразимую боль. — Готовься к смерти, чудовище. Еще немного боли, и ты уже не выдержишь. Скажешь что-нибудь напоследок? — Скажу. Ты можешь сломать, но не сломить. Мое послание во Вселенную: 'Я люблю свою жену'. Можешь и это ей показать. Сомневаюсь потом, что твоя смерть будет безболезненной. — Он хрипло и надломленно рассмеялся ей в лицо последний раз в своей жизни. — Тебе крышка, маленькая Анди. Ты лишилась любимого и всей его семьи, а вскоре и лучшей подруги у тебя не станет, после чего не станет жизни. И кто еще жалок и убог? Лора, слышишь?.. Любимая, ты — все в моей жизни. Верь мне. Тихий смех прервал хруст ломаемых ногой Киры позвонков, и она выдохнула, когда обмякшее тело распласталось по земле. — Ублюдком жил, таким и сдох. О чем я и говорила. Признается в любви к женщине самым фальшивым образом и смеется, зная, что эти слова окончательно забьют гвозди в гроб нашей с ней дружбы. Говорит не потому что думает, а назло. Истинная тварь ночи. — Она обернулась к осевшей на землю и рыдающей мне-Анне. — Он твой полностью. Можешь делать с ним, что хочешь. Если вернется мать, не пускайте ее. Ей не нужно этого видеть. Одень его, чтобы хоть как-то скрыть язвы. Мне еще дорога психика подруги. Хоть я и знаю, что она будет думать иначе… Развернувшись в сторону леса, Кира бегом направилась к своей пещере. — Роберт! Роберт! — Закричала я. — Принеси покрывало! Я положила голову мужа себе на колени. — Папа… Папа… Папа, не уходи. Ты — моя единственная семья. Меня здесь все ненавидят, папочка… Но было уже слишком поздно. Остекленевший взгляд смотрел в небо, а лицо короля вампиров было холодным и равнодушным. Он боролся до победного со смертью, но перелом позвоночника стал последней каплей боли для измученного и протравленного ядами организма. Я медленно опустила веки мертвых глаз Владислава, держа его за руку, пока не выбежали побледневшие Роберт и Амбердо Андерсен. Накрыв тело короля покрывалом, они понесли его в замок, а я окатила их бранной тирадой, обозвав трусами. Они и не скрывали своего страха перед Кирой. Жить и не попадаться под горячую руку смертоносной волчицы хотелось всем. Хоть и недолго, но за отца сражалась одна лишь Анна. Остальным не хватало безрассудства, и, может быть, даже желания. Я и без того знала, что даже подданные биться за него до последней капли крови не станут. Кира была права. По сути, он настолько испортил всем жизнь, что был никому не нужен. Кроме меня и дочери. Замок наш кишел вампирами. Если бы все они собрались и напали, возможно, его бы было и не спасти, но и Кире пришел бы бесславный конец. Но все эти бесстрашные и беспощадные вампиры сидели, безмолвно глядя в окна, наблюдая за агонией своего короля, как за бесплатным шоу. А с всесильным оборотнем дралась одна шестнадцатилетняя девчонка-вампир, доказывая свою любовь к нему. Поэтому он и стал жестоким садистом с извращенным сознанием. Когда вокруг одни предатели, трудно сохранять человеческое в себе. Подстраиваешься под окружающих. Я скинула руки Киры с себя и села на пол. Сил драться не было. Желания бить ее тоже. Осталась лишь боль, и, прижав руки к груди, склонив голову, я снова разрыдалась. — Боже мой… — Выдохнула Кира, зажимая все еще кровоточившую рану в груди, пытаясь магией стянуть рваные края. — Хоть показывай, хоть голову разбей. Она даже видела, как он признается ей в любви, чтобы вбить клин между ней и ее подругой, а не потому что так, действительно, думает, а ей хоть бы что. Вот уж воистину безусловные чувства, и любовь не за что-то, а вопреки всему. Даже здравому смыслу. Она попыталась перетащить меня на постель, но я ударила ее по рукам изо всех сил. — Проваливай. Отстань от меня. Убери свои руки. — Приляжь, как человек, и успокойся, истеричка. И считай до десяти в ожидании чуда. Один… Я, нехотя, переползла на кровать, свернувшись калачиком и прижав голову к груди, накрыв ее руками. — Шесть… Восемь… Десять. Дверь в комнату открылась. Я подняла голову. Этого просто не могло быть… Видимо, зрение и воображение играло со мной злую шутку. В белой рубашке и темных брюках, вытирая все еще мокрые волосы махровым полотенцем, а затем собирая их в хвост стильной заколкой, стоял мой муж. Кира, глядя на него, чему-то улыбалась. А он смотрел на меня, не отрываясь. — Да она же еле живая. Что ты с ней сделала? Я же предупреждал, что все, что случилось, должно остаться между нами. Какого Дьявола ты ей все рассказала? Видишь, до чего ты ее довела? — Он злобно покосился на волчицу. Глаза его метали молнии. Это был король. Во всем его мрачном и темном величии. — Не удержалась, чтобы не сделать ее частью нашего шоу и показать, какая ты гниль на самом деле, прежде, чем сказать, что вытащила тебя, влезая в ваш христианский ад, где ты с Сатаной на брудершафт пил и в карты играл, не имея возможности выйти, пока один из Хранителей Баланса Измерений не откроет врата. Похоже, что в будущем меня ждет эта должность, раз я смогла войти. Я чуть шкуру себе не спалила в этой адской жаре, так что помалкивай и тащи свой зад к ней. Хватит уже болтать, иначе верну тебя папочке Дьяволу. Мне, чтобы вытащить тебя оттуда, между прочим, за твою душу пришлось другую душу Сатане пообещать. Хорошего человека. Теперь мне нужно испортить его настолько, чтобы он заслужил ад, а потом убить. Иначе Дьявол меня заберет. Не горю желанием вращаться на вертеле в аду ближайшие несколько тысячелетий. — Владислав. Владислав… Влади… — Я умоляюще в слезах протянула к нему руки, словно ребенок, который ищет мать. Он подлетел ко мне и сжал мои руки в своих. Тут я отстранилась, внезапно вспомнив о том, в каком виде пребываю. — Нет… Я… У меня все платье испачкано рвотой. Не прикасайся… Ты испачкаешься. — Малышка, ты тронулась умом, если думаешь, что это хоть что-то для меня значит после того, что ты вынесла. — Он крепко сжал меня в объятиях, намертво прижимая к себе, а я дрожавшими руками, все еще рыдая, водила по его спине, словно не веря своему счастью. — Ты… Столько боли и крови… Как ты… Как ты себя чувствуешь?.. Все… Все в порядке?.. Ты цел? — Я в порядке, мой мотылек. Дьявол дал мне новое тело. Все раны и повреждения в прошлом. Тише, тише, не плачь… Я думал, что испортил твою жизнь настолько, что ты видеть меня больше не захочешь, а ты… Дурная моя, невозможная… Прекрати плакать. — Не отпускай меня больше никогда. Не отпускай. Я хочу вечно быть с тобой и идти за тобой. Вечно… — Я вжалась в него всем телом, намертво вцепившись пальцами в воротник белой рубашки, стоя на коленях на кровати, обвив его руками за шею, когда он коснулся моих губ своими. Следом раздался голос Киры… Я уже успела забыть об ее присутствии, честно говоря. — И все еще в будущем, если снова отравишь мое существование, урод. Похоже, не одну тебя, Лора, будет тошнить и выворачивать, пока не вырвет сегодня. Слышать и смотреть не могу на эти розовые тягучие сопли. Гляньте-ка на них. Самая тошнотворная парочка во всех мирах снова вместе. Начинаю уже жалеть, что как только осознала, что натворила, и как тебе будет больно, ринулась в ад спасать эту продажную воронью шкуру. Но, как я и рассчитывала, пнуть ты пнешь за пытки милого, за то что пережила аж целые сутки страданий без него. А 'спасибо' сказать за то, что рискуя жизнью, представая пред очи Сатаны и подпаливая себе кожу, залезая в ад, как идиот Орфей за Эвридикой, только не за любовью, а за своим злейшим врагом, не надломишься. Как я и говорила, пути наверх перекрыты. Извини, Лорели, за целые сутки жизни без драгоценного. Мне, судя по всему, придется теперь вечность жить без Дерана. Но разве ждала я справедливости в мире, где правит бал воронье? Лучше бы ты и оставалась с крестьянином. Вы прекрасно смотрелись вместе. — Мне не за что тебя благодарить. — Злобно кинула я через плечо бывшего мужа. — Ты просто разгребла свои косяки. За такое не благодарят. А уж с кем мне быть, решу сама, без помощи сопливых. Проваливай, оставь меня наедине с мужем. — Да с удовольствием. Лишь бы не смотреть на все это. Эти поцелуи на крови моего любимого. — Не закроешь дверь за собой с той стороны, будут на твоей. — Резонно подметил Владислав, не выпуская меня из объятий. Закатив глаза и злобно фыркнув, отпустив последнюю реплику о том, что если бы я не лгала, покрывая убийцу, вся эта череда событий не была бы запущена, Кира захлопнула дверь изо всех сил с другой стороны. Мы остались наедине. Я только-только перестала дрожать в его руках и успокоилась. Наконец-то жар отпускал из тисков мою голову. Наконец-то боль понемногу отступала и прекращала меня терзать. Я думала, что жить мне в этой агонии вечно. — Я знаю, что ты пережила и насколько это ужасно, но я без подарка. Извини. Не каждый день воскресаешь из мертвых. Хотя, для меня это уже почти четвертый раз. Вскоре привыкну. — Какие подарки. О чем ты думаешь и говоришь вообще… — Я сипло выдохнула, не отпуская его из своих рук, запустив ладонь в длинные черные волосы и мягко касаясь пальцами его затылка. — Это все, что мне надо. Больше ничего. Ничего… Я коснулась таких знакомых и любимых губ сначала большим пальцем правой руки, очерчивая их контур, а затем и губами. Он тяжело дышал от нахлынувшей страсти, прижимая меня все крепче к себе, руками расстегивая молнию на спине сдавившего все мое тело черного траурного платья из крепа. Думаю, что если бы за день я вылезла из него хоть на минуту, я бы точно тут же и рассыпалась в пыль. Платье держало корсетом мой позвоночник и всю меня, не позволяя до конца сломаться. — Хотя, пожалуй, один все же есть. — Чего? — Непонимающе, тяжело дыша, я воззрилась на бывшего мужа, в его пронзающие до мурашек черные глаза, туманным с поволокой взглядом, силой оторвав взгляд от его груди и пуговиц рубашки, с которыми не до конца разделалась. — Подарок. — Он склонился к моему уху и тихо прошептал. — Дьявол дал мне абсолютно новое тело, Лора. К нему еще никто не прикасался до тебя. Ты получишь меня первой, ты будешь моей первой. Меня точно полоснули огненным кнутом между ног. На уровне подсознания я знала об этом, но шепот о подобном на ухо срывал все замки с тела, все запреты и нельзя. Я покраснела, как адов мак, тяжело, со стоном выдыхая огонь из легких. Как он так всегда попадал в точку, умея довести меня до предоргазменных конвульсий, еще даже ничего не сделав и не пустив в ход руки? .. Сдерживая усмешку, наблюдая за реакцией на свои слова, он склонился к моей шее. — Никто так хорошо не будет понимать тебя, Лора Уилсон. Никто не сможет одним словом пролезть в самые глубины твоей души. И никто не знает всех тайн твоего развратного тела так хорошо, как я. Не обманывай себя. Твое место здесь. А не с Джорджем Ласлоу. Из-за двери послышался сдавленный смешок, а потом Кира, не сдерживаясь, пустилась в откровенный хохот во все горло, выкрикнув. — Вот больные идиоты-извращенцы! Где мой пакетик для рвоты?.. До чего же вы тошнотворны… Примитивно он тебя заводит и берет, подружка. Я разочарована даже, что подпасть под его очарование тебя может заставить обещание его б/у-шных мощей в первый раз. Где фантазия? Тривиальность правит миром. — СГИНЬ, ПСИНА! Кажется, мы, не сговариваясь, выкрикнули это вместе. Муж опустил меня на кровать, уже раздирая на лоскуты все равно безнадежно испорченное платье. Проведя по бедру Владислава коленом, я окинула его вожделенным огненным взглядом. — Не боитесь, Ваше Величество, что испорченная дева лишит Вас новообретенной невинности? Я тяжело дышала, а искры страсти так и сыпались вокруг наших полуобнаженных тел. — Похоже кое-кто забыл, что я здесь доминирую и управляю. — Он с улыбкой резко повернул меня на живот, правой рукой нежно вцепившись мне в волосы, склоняя мою голову к своему плечу, чтобы получить доступ к шее и подбородку. Он сжимал мои локти в руках, скользя губами и языком по моим волосам, щеке и горлу, прикусывая клыками кожу, наблюдая за тем, как я изнываю все больше и сильнее. — Возьми меня, милый. — Жалобно простонала я. — Я больше не могу. Мне душно. Сандал проник и отравил каждую пору моей кожи. Это пытка. — Как скажете, Ваше Величество. Расстегнув лифчик, сжимая мою грудь когтистыми лапами, он запустил одну руку мне в исподнее. Острый коготь прошелся по полураскрытой пульсирующей огненной и невыносимо влажной расщелинке моего тела, намеренно поддразнивая. Он всегда любил наблюдать за моей реакцией на него, и я никогда его не разочаровывала, реагируя, как он всегда и хотел. Граф был в каждом вздохе, в каждой мысли, в сердце, в душе, в голове и мозге и даже внутри моего вибрировавшего лона. Сладостная гадость и гадостная сладость. Они крыли мое сознание неистовой силою, пока он грубо не порвал на мне белье и не взял сзади. Как животное… Меня в этот момент не стало. Я умерла тем днем несколько раз, прежде чем смогла оказаться сверху, и, удерживая рукой его голову на подушке, целовать до боли волевую линию подбородка бывшего мужа и его шею, касаться губами кадыка… — У Дизары я узнала, что в арабской культуре есть слово 'мактуб' для определения судьбы. Но оно переводится не как 'судьба', а дословно — 'то, что предназначено'. То, что написано в священной книге. В судьбу я не верю, а в предназначение - да. Ты — мой мактуб. Ты был мне предназначен, твое имя вписано древними рунами в оболочку сердца моего. С двадцать второго мая и до смертного конца. Я никогда не изменю своего мнения, и пусть все мои родные и друзья проклянут меня за это, пусть хоть до смерти ножами изрежут. Это все, что я чувствую. Я не откажусь от тебя никогда… Неистовство, накрывшее нас с головой, взяло нас в свой плен до вечера. Жаль… Хотелось остановить и продлить мгновение до… Ну, скажем, вечности. *** Пришел новый день. Завтра все же настало, но я об этом ни разу не пожалела. Одна смерть отделяла меня от превращения Одетты в Одиллию. Из белого лебедя в черного, как подметил с утра мой любимый, пока я, наблюдая, как тусклые лучи солнца, еле пробивающиеся через ультрафиолетовые стекла, играют на его лице полусветом и полутенями, не отрывая от него взгляда, словно боясь, что он снова исчезнет, а день его потери превратится в бесконечно бескрайний пресловутый день сурка. Это были минуты, когда я впервые улыбалась. Я начинала расцветать изнутри, и пусть эти розы все еще были обагрены кровью и имели острые шипы оставившего на мне отпечаток прошлого, все же это уже были живые розы, а не полумертвые. Мы даже организовали похороны Арины и похоронили ее достойно какой-нибудь царской особы. После траурного обряда я нанесла визит к Джорджу, чтобы окончательно попрощаться. По всем законам нашего мира наш брак не считался действительным, поэтому даже ничего расторгать не пришлось. В глазах парня стояли слезы, поэтому я попыталась объяснить, почему-то, что случилось, было досадной ошибкой. Сейчас я вошла в его дом в бархате и парче. Родители юноши сразу смекнули что к чему и впоследствии успокаивали сына, как могли, дескать ушла, и туда ей и дорога, омерзительной твари ночи. — Джордж… — Я нерешительно стояла в дверях в алом бархатном платье под горло с высоко забранными золотой заколкой с бриллиантами завитыми в локоны волосами и диадемой, возлежавшей на них. Одежда, как и заколка, была абсолютно новой. Муж распорядился обновить мой гардероб сразу после того, как вернулся. Сейчас он стоял поодаль, задумчиво ковыряя носком сапога землю, ожидая, пока я поставлю точку в браке, в который окунулась, потому что уже сходила с ума от колорита домашних взаимоотношений. — Да я уже все знаю. Можешь не оправдываться. — Произнес он сквозь слезы. — Все здесь уже знают, что ты жестоко убила Арину, хоть вы и обещали никогда не охотиться в Васерии. Но тебе было больно. Ты потеряла его. А он всегда был важнее. Важнее нас… Я люблю тебя, Лора, все эти годы любил, но вряд ли ты бы даже добрым словом меня вспомнила, если бы я умер. Но вот умер он, и ты половину мира разнесла в щепки. Спасибо хоть сохранила жизнь дочери Герика. Мы для тебя были лишь идиотской игрой. Тебе хотелось сменить обстановку, развлечься. А теперь ты наигралась. А то, чем ты играла, была не игрушка, а сердце мое. Уходи теперь, уходя. Я знаю, что кроме него для тебя никогда ничего не будет существовать. Как бы он тебя ни бил, ни унижал, ты все равно раненой птицей летишь прямо грудью на любимый шип, хотя я дал бы тебе все и без мук боли, но тебе это не нужно. Не пытайся теперь подсластить извинениями горькую пилюлю. Больно одинаково. Он коротко коснулся губами моей руки в алой бархатной перчатке, а затем лбом моего обручального кольца. — Доброго здравия, Ваше Величество. Уходила я, взяв Владислава в традиционном черном под руку, не оборачиваясь. Через несколько дней по меркам нашего мира миновало пятнадцать лет, как мы с Владиславом, преодолев расставания, его дурной вспыльчивый нрав и пытки моей подруги, были вместе. Помню кремовое платье в пол, остальное — с трудом. Было много гостей и очень шумно. Заткнув свою гордость за пояс, присутствовала даже Кира, налегая в основном на алкоголь и с постной миной поздравляя с юбилеем изрядно ее раздражавшую парочку. За последнее время один раз моего мужа изловили охотники и чуть не спалили на солнце. Не знаю уж, каким чудом он спасся, но спасся, с гордостью докладывая, что один без посторонней помощи порвал веревки, пропитанные святой водой, и улетел. Я не мешала ему врать. Пусть чувствует себя героем. Я-то знала, что веревки надорвала Кира, чтобы осталось только освободиться. Ничего не изменилось, она ненавидела его не менее прежнего и даже более, просто ситуация, в которой ей пришлось заставить одного порядочного крестьянина-семьянина окончательно спиться, избить жену и убить одного из своих детей в приступе белой горячки, а потом повеситься, значительно на нее повлияла. Она не желала больше так поступать с людьми и платить Дьяволу цену весом в человеческую душу за вытаскивание моего мужа, поэтому теперь следила, чтобы он не умер, помогая тайно и зная, что я ей все мозги выпилю, но заставлю спуститься в ад, если с ним что-то случится, так как только у нее был пропускной билет на вход во врата преисподней. Но это не мешало ей пакостить магически. Сама собой льющаяся святая вода из крана, когда он шел в ванную, подозрительно становилась обычной, стоило только влезть под душ мне. Устав от ожогов на теле Владислава, я стала принимать водные процедуры с ним вместе. Но однажды, лежа в ванной с шампанским и мужем, я слишком громко выступила насчет того, что сделала ее, придумав способ обойти святую воду и предложила выпить за бессилие волчицы. Ей-богу, нас обоих ошпарило надолго. Страдальчески кряхтя, мы врачевали раны друг друга, кроя Киру всеми известными и неизвестными матерными, испытывая на себе все новые и новые сомнительные прелести ее шалостей. О разного вида несъемных розовых пижамках с зелеными слониками и поясах верности с утерянными ключами от них я даже повествовать не буду, так как ничего интересного в этом не было, и мои читатели ничего не потеряют, если лишатся подробного описания подобных сцен. Не в цирке же, ей-богу, находимся! Затем были совершены нападки со стороны охотников на меня саму. Я гуляла в саду, возникшем из крови Бет. Прошла мимо беседки, одарив ее странным для меня самой взглядом. Здесь мы подарили жизнь нашим детям. Через год моя дочь Анна все-таки покинет замок, насильно выданная замуж нами за некоего барона, но со временем она привыкнет и даже полюбит его в каком-то смысле. Не теми неистовыми чувствами, которые питала к отцу, но обычной приземленной человеческой любовью, которая является людям только от невозможности что-то изменить в своей жизни и привыкания к своей зоне комфорта. Владислав, кажется, даже осознает свою ошибку, ибо ни минуты не пожалеет, что отослал дочь. И вообще он целиком и полностью изменится после того, как прошел через ад. Возможность получить второй шанс на жизнь уже сейчас постепенно перекраивала садиста, думавшего только о себе и своих желаниях, в человека, неравнодушного к близким и их чувствам. Эти перемены меня радовали. До этого я не видела его таким заботливым. До этого он был приблизительно таким, как сейчас, только на свадьбе и в медовый месяц. Пропустив через себя адские муки пыток Киры, графу разонравилось причинять боль мне. Больше он ни разу не поднимал на меня руку. Мелкие доминантные замашки, разумеется, никуда не делись, иначе бы я подумала, что мне подсунули инопланетянина вместо мужа, но я и сама не выступала против легкой асфиксии и пощечин, чтобы разогнать кровь по жилам. Шрамы на моей спине значительно побелели и были уже практически не видны. В размышлениях я уже ступила на первую ступеньку беседки, как вдруг почувствовала рядом чье-то присутствие. Обернувшись, я оскалила клыки и приготовила когти. Передо мной стоял коренастый низкорослый мужчина с грубыми мозолистыми руками и обезьяноподобным лицом. Напав быстро и по мере сил внезапно, я не учла, что оставила грудь слишком незащищенной. Осиновый кол был устремлен мне прямо в сердце, а охотник оповестил меня о том, что его цель — не я, а мой муж, дескать многие борцы со злом хотят увидеть голову графа Дракулы на пике. Но охотник оказался слишком болтлив и самодоволен. Черный туман застлал небо посреди ясного дня, и обезьяноподобный мужчина зябко поежился. В мире, где его создатель слышит, видит и чувствует практически все, что происходит на его территории, любой борец со злом был обречен. Холодный колкий голос вставил какую-то ремарку о том, что сдаю позиции и позволяю одержать над собой верх настоящему провалу и позору всех охотников, и Владислав легким движением рук сломал шею обезьяноподобному, избавляя меня от необходимости насаживаться грудью на осиновый кол. Муж помог мне подняться, и мы отправились домой, потому что приближалось время ланча… *** Поспешу сообщить, что пару лет спустя по меркам нашего мира, наемники все-таки догнали и убили Киру. Я ждала вестей от нее снова, потому что знала, что претендент на роль Хранителя Баланса Измерений воскреснет к жизни новой в любом случае. Так вернулась Кира вместо Андреа после ее смерти. И девушка вновь не заставила себя долго ждать. Прислав записку через месяц, как и в предыдущий раз, она уговорила меня встретиться с ней в лесу около ее старой пещеры. А когда я пришла на встречу, меня ждал еще больший шок, нежели в предыдущий раз. Как она рассказывала впоследствии, наемники были посланы своим начальством, чтобы сделать из нее Хранителя Архивов, что является первой ступенью на пути к становлению Хранителем Баланса Измерений. С нее заживо содрали кожу и вытравили все, что в ней было от оборотня. Чтобы она воскресла в новой оболочке. Создания с несломленным духом, всесильного и беспощадного. В этом был и плюс. Пройдя эту процедуру, ей больше не было необходимости бежать. Теперь она вернулась домой, в свою пещеру, окончательно… Хранитель Архивов имел доступ ко всем бумагам всех измерений, даже к Книгам Судеб, в которых давно прописано предназначение каждого живущего во всех мирах. Став им, она получила теперь и доступ к нашему пророчеству о воцарении Ночи, написанному монахами из Ватикана, на которое я безумно хотела взглянуть хотя бы одним глазком. Перемены же коснулись не только статуса. Внешность ее была изменена до неузнаваемости. Теперь моя подруга выглядела на все восемнадцать лет. Она была идеально сложена, и ее тело сейчас больше походило на тело взрослой девушки, без пяти минут женщины, а не неровного угловатого подростка. Ее золотые волосы были собраны в два хвоста, а зеленые глаза стали одного цвета с моими. Стиль одежды все еще оставался прежним. Сейчас на ней были кроссовки, зеленый топ и облегающие коричневые кожаные брюки. Природа ее существа же меня удивила чуть ли не более, чем все остальное. Мало того, что из кареглазой шатенки, претерпев невыносимые, но необходимые муки перерождения, девушка превратилась в зеленоглазую блондинку, так еще и из оборотня она стала получеловеком-полудраконом, умевшим развернуть свои золотые чешуйчатые крылья на ширину целой поляны. Получила она не только внешний и внутренний облик дракона. Дэнелла Тефенсен или коротко Дэна, таким именем она пользовалась в данное время, теперь владела столь мощной силой и высоким уровнем магии, которая в жизни не привидится ни вампиру, ни даже оборотню. Такой силой можно было сокрушать миры одним щелчком пальцев. Увидев все это, я значительно приуныла. Обладая теперь такими возможностями, что мы все значили против ее силы? Перевес произошел, и не в пользу нас. Сейчас моя сила, как вампира, казалась столь никчемной, что причинить ей вред могла не больше, чем сломанный зуб расчески, застрявший в волосах. Не буду лицемерить и прикрываться чем-то другим: страхом за будущее, за себя, за кого-то еще… Я просто знала, что с Владиславом долго жить мирно не может никто. И уж подавно не эта трехликая девушка по именам Андреа/Кира/Дэна. Если раньше он не мог противостоять ей, то сейчас стереть его с лица земли она могла играючи, щелкнув пальцами. И если тогда она умудрялась провести его через пытки инквизиции, то на что способна была она сейчас в приступе ярости… Теперь я не спорила с ней даже по мелочам, и она замечала, что ее новая сила отравляет мне жизнь. Через несколько дней она представила мне своего нового молодого человека по имени Зел. Либо она абсолютно забыла о Деране, либо просто пыталась жить дальше, но едва я заговаривала о нем, я наталкивалась на глухую стену непроницаемого спокойствия. Дэна либо меняла тему, либо от нее уходила, вскользь бросая что-то типа. — Это прошлое. Я от него отреклась после перерождения. И не хочу вспоминать. Она призвала меня на серьезный разговор через неделю. Напрягало в новой версии ее то, что я всегда считала ее мелкой. Сейчас же Дэна выглядела на восемнадцать, а то и все девятнадцать. А я застряла в без полугода семнадцати годах навсегда. Необходимо было даже пересмотреть отношения в этом ключе. Теперь эта девушка была еще и старше меня, а не только лишь выше на целую голову, в связи с чем я чувствовала себя невероятно миниатюрной, и, конечно же, сильнее. — Может поделишься тем, что тебя грызет? — Тефенсен присела со мной рядом на траву возле входа в пещеру. Я не жалела свое дорогое синее атласное платье, сидя на земле, слишком уж напряжена была. — Ничего. Все в порядке. — Я оторвала травинку и, покрутив ее в руках, нервно погрызла тонкий, но сочный стебелек. — Хватит врать. Я знаю тебя лучше, чем тебе кажется. Выкладывай. С тех пор, как я стала Дэной, ты сама не своя. Вон даже у ни в чем не повинной травинки кровь высасываешь, кровопийца. Что заботит? — Да то. Сама знаешь. — Я опустила глаза. Румянец сам собой нахлынул на щеки. — Конечно, речь о зазнобе, о ком же еще. Боишься моей новообретенной силы, учитывая, что я и без нее на фарш его разделывала? Не волнуйся. Ситуация с Дераном в прошлом. Я почти и не помню той жизни. Вот сдерут с тебя кожу, поймешь, что все, что было, несколько смутно остается в памяти после такого. Я дала вам чистый лист. Мне плевать на прошлое. Успокойся и не трепи себе нервы. Все будет нормально. Я теперь — человек без старых обид. А чтобы навредить Зелу, ему очень постараться придется и выжить после этого. У моего парня наивысший уровень магической защиты и кожные покровы прочные, точно камень. — Это все не утешает. Я тебя знаю. Ты и с пустого места начинаешь. — Тогда вариант номер два. Для подозрительных социопатов, потерявших веру в своих друзей. Становись Хранителем Архивов прямо сейчас вместе со мной. Будешь немного слабее меня, но лишь немного. Натренирую, будешь харакири рукой вместо сабли делать, только не себе, а всем подряд, и защитишь, кого угодно, если захочешь. Плюсы на этом не заканчиваются. Ты получишь полный доступ к знаниям всех миров, к пророчеству о вас двоих. Самое главное в этом то, что эта работа подарит спокойствие и душевное равновесие. Королевой поди быть, не один мешок соли съесть. Нервотрепки и стресс. А здесь. Здесь круче. Тишь да благодать. Безмолвный страж истории всей сети миров. А в будущем, если повышение получишь, то и Хранителем Баланса Измерений можно стать. Не бойся. С тебя шкуру снимать не придется. Один лишь маленький нюанс. Придется очиститься от порока и отказаться от убийств. Но это ведь ничто по сравнению с тем, что сможешь спать спокойно, зная, что окружила волоокого короля такой защитой, что никто его и пальцем не тронет, даже я. — Всего-то? Отказаться от порока и убийств ради силы? Шутишь? Считай, я уже в завязке. Я давно устала от кровопролитий и блужданий во мраке. Хочу покоя. Хочу знать, что семья моя в безопасности. Хочу защитить их… Его… — Дай руку. — Дэна протянула свою руку ко мне и крепко сжала ей мою. Поводив над ней ладонью, она гордо продемонстрировала мне маленькую стильную латинскую литеру 'K' (первая буква от английского слова, обозначающего 'хранитель' — примечание автора) в самом центре. Буква горела и плясала оранжевыми огоньками на моей ладони. Я невольно засмотрелась на это чудо магии. — Первый этап завершен. Посвящение прошло успешно. Метка Хранителя тебя приняла. У меня у самой точно такая же. Только на спине. Вторым этапом сегодня, после полуночи, ты должна будешь отказаться от всего темного и порочного, что есть в твоей жизни, а затем открыть мне свой разум. Тогда я передам тебе часть моих сил, и ты станешь неуязвима. Я так легко обрела преемника, что даже не верю в это. — Дэнелла как-то противно и опасно рассмеялась. — Вскоре избавимся от твоего имени и средневековых тряпок. Заживем по-новому. — Что не так в моем имени? — Я наморщила лоб и свела брови в дугу. Шестое чувство начинало вопить об опасности во все свое горло. Что-то здесь было не так и не складывалось. Не вписывалось в общую картину обещанного. — Имя пишет судьбу человека. Зная настоящее имя, можно даже обрести над ним абсолютную власть. У тебя теперь иная судьба. И имя будет иное. — Девушка-дракон не прекращала улыбаться чему-то своему и коситься на меня, как на полную дуру, обреченно качая головой. — Глядя на твой недоуменный взгляд, констатирую, что до тебя еще не дошло, что ты сделала, глупая девочка с открытым сердцем. Я ведь учила тебя, всегда учила не верить и не доверять людям. Особенно мне. Попалась на единственное пошлое желание, как дилетантка. Как хорошо, что теперь не свернуть. Метка приняла тебя. Поворота назад нет и не будет. Мне начинало все это уже конкретно не нравиться. Поэтому я, молча, развернулась в сторону дома и сделала медленный шаг вперед. — Куда пошла-то? — Насмешливый голос Дэны остановил меня на середине пути. — Домой. А тебе-то что? — Да так. Сущие пустяки. Твой дом теперь — моя пещера, а не эта Обитель зла и Цитадель порока. Ах-ха-ха-ха. Жаль здесь нет камер, чтобы записать твою реакцию, когда до тебя дойдет. Не включила мозги, так тебе и надо. Стала бы я тебе помогать защитить эту тварь от меня, конечно, конечно. Вспомни один из наших старых разговоров. Я сказала тебе тогда: 'Бойся меня, Лора, когда я вырасту. Я положу конец этим больным играм. Я найду, как это сделать и как тебя спасти, если сама ты не можешь и не хочешь.' Я выросла. Не верила, что так легко тебя возьму, но рыбка сама плыла в сетку. Радуйся, мушка. Не каждой удается выпутаться из сетей паука и найти выход наружу. — О чем ты говоришь? Я не понимаю. Хватит вещать загадками. — Я недоуменно растревоженно смотрела ей в глаза, пытаясь найти ответ. Бесполезно. Но, помедлив, она сама его дала. — Как я и говорила, сегодняшней ночью тебе придется отказаться от всего темного и порочного. Стать Хранителем Архивов — катарсис, очищение от греха. Вспомни, что именно ты с любовью называла антиподом катарсиса. Твои любимые грязные отношения с любимым мужем. Так все, голубушка. Им крышка теперь. Твой Владислав — средоточие зла, тьмы, похоти, кровожадности. Отказавшись вслух от пороков и убийств, ты крест поставила на своем дорогом. Еще есть время до полуночи обогнать метку и попрощаться. Надрывно, горячо, с криками, в последний раз. Как вы оба любите. А завтра у тебя новая жизнь. Ваши пути разойдутся настолько, что судьбы изменятся, и само предназначение будет стерто, а твой мужчина забудет о тебе. Каждый взгляд, каждый поцелуй, каждое прикосновение… Ты будешь полностью стерта из его памяти этой ночью, и даже если он увидит тебя, он никогда тебя не узнает. Помогаю заодно и Хранителям Баланса Измерений. Ночь никогда не воцарит и не сотрет миры в порошок. Имеется еще одна особенность Хранителей Архивов. Слуги природы, они ненавидят все мертвое и одновременно с этим живое, потому что это противоестественно и нарушает баланс. Метка, видя мертвеца, толкает убить его, кем бы он ни был в прошлой жизни для Хранителя. Так многие Хранители убили экс-родственничков вампиров. Ты не только не спасешь его, а еще и сама угрозой станешь. Нет, ты в принципе можешь отдать свои силы на защиту короля, но после полуночи ты поймешь, как работает метка. Тебе это станет не нужно самой. Ты будешь действовать по схеме 'нашел вампира — убил вампира'. Теперь ты и охотница. Частично. Продала ты любовь свою, Лора, за тридцать серебряников и за статус повыше королевы. Продалась ты мне. — Дэна не прекращала смеяться. — Прости, наверное, это скорее печально, но я просто остановиться не могу… Глупенькая. За одно лживое обещание продаст все, что у нее есть. Точнее, уже было. Убить его твоими руками, руками единственной, которая любила отчаянно, любила каждый миллиметр его порочного вороньего тела, это будет полное очищение. Я даже приду на это посмотреть. Как история самых омерзительных Ромео и Джульетты закончится колом в сердце Ромео, милостиво забитым Джульеттой, в их собственной спальне. Самка богомола убивает самца после спаривания. Я кинулась на нее и попыталась сдавить ей горло, но она лишь рассмеялась и заломала мне руку за спину, склонившись к уху. — Я больше не слабенькая девочка Андреа, я даже больше не почти сильная девушка-волчица Кира. Во мне силы нескольких миров, во мне сила Дракона. Что ты можешь против меня? — Отмени метку. Ты обманула меня! — Я тяжело хрипела, Дэна же не желала меня отпускать. — Соглашусь. Есть грешок. Пообещала несовместимое с реальностью, но иначе твоего согласия было не получить. Метка никогда не появится без добровольного согласия. Как бы то ни было, теперь она есть, а, значит, процесс запущен. Я ничего не могу с этой минуты отменить. Даже если бы захотела. Кто виноват в том, что ты мозги отключила, игнорируя слова 'Придется очиститься от порока и отказаться от убийств.' Только для тебя твой муж, ах да, прости уже не твой, и никогда не будет, любимый, единственный, неповторимый и самый лучший. По мировым понятиям же, он — порочная ночная тварь, которая, начиная с завтрашнего дня никогда не коснется моей подруги, а она проснется полноценной, заживет, вдыхая полной грудью, не чувствуя этой разжижающей мозги до состояния мокрой слизи зависимости. Я обещала, что вырву из твоего сердца этот черный, грязный комок, и вот он — больше не твой. Но ты зря тратишь время, беседуя тут со мной. Время до полуночи еще есть. Не хочешь разве попрощаться? Тебе никогда не хватало его, даже когда он был рядом. Тебе всегда было мало. Беги, Лора, беги. Обгоняй метку. Урви последние минуты счастья. Как знать, может, пробьет полночь, ты сразу и покончишь с ним, вобьешь кол, когда он этого совсем не ожидает, еще лежа с ним в кровати. На это надеясь, я, собственно говоря, и отпускаю тебя сейчас. Но чтобы после полуночи была у меня, как штык. Не найду тебя, будет хуже всем. Помяни мое слово. Может, потом тебе и будет плевать, но пока эта угроза еще имеет значение. Поэтому подумай десять раз перед тем, как сопротивляться. Ты увидишь уже завтра, как просто не любить то, что ведет тебя к деструкции… Прочь от ненавистного света в беззвездную ночь… В полторы минуты я покрыла расстояние от входа в пещеру до замка. Ворвавшись в открытые ворота и двери дома, я почувствовала себя немного легче. Метка с огненной 'K' больше не жгла ладонь, как там, в лесу. Я добралась до шестнадцатого этажа, но сил открыть дверь, войти и рассказать о том, как глупо попалась на удочку, как продала все, что любила за возможность получить силу и мощь, как у Дэнеллы, у меня не хватило. Я не смогу посмотреть в эти глаза и сказать, что ухожу и оставляю их. Сказать, что уже завтра Хранители Баланса Измерений заберут каждое его воспоминание обо мне, сотрут память обо всем, что у нас было. Прислонившись спиной к двери и тихонько всхлипывая, я сползла вниз. — Твою мать! Идиотка! Я всегда была такой. Мне было мало того, что имела. Всегда хотелось большего, но теперь я потеряла все в наказание… В ярости я несколько раз ударила рукой по красному бархатному дивану, напротив которого сидела на полу. Будь я проклята… Сдерживая крик, вырывавшийся из глотки, я не сдерживала слезы, которые нестерпимо жгли глаза… Завтра я буду желать лишь убить того, кого любила больше жизни. Того, за кого была готова умереть, но мне не позволили. Глаза заволокло ощущение абсолютного горя слезной поволокой. Я опустила горячую голову на сплетенные пальцы рук. Он появился из коридора, а не из комнаты. — Бабочка, иди сюда. — Подняв меня за руку, он крепко сжал меня в своих объятиях. — Я… — Сил продолжить не хватило. Вцепившись в лацканы пиджака, я утирала слезы и снова обнимала его за шею. — Я все знаю. Я уже прочел твои мысли. У нас не так и много времени. Идем. Я сделаю то, о чем ты давно просила. Только попрощаешься с детьми… Я поочередно заходила в каждую из двадцати пяти комнат. Двадцать шестая, Анны, пустовала. На днях она уехала в отдаленное от нас поместье под названием 'Травенс' со своим потенциальным мужем, Бароном Эронауэром. Я ничего не объясняла детям, просто прощалась. Последняя встреча с мягкосердечным Владом далась мне особенно тяжело. Глядя в его глаза, все равно, что в свои собственные, я разрыдалась еще сильнее и обняла сына так крепко, как только могла. Все они уже были абсолютно взрослыми, красивыми и самостоятельными, достигнув возраста, в котором их биологическое развитие замерло. Возраста в двадцать два года. Потом мой муж куда-то сходил, кажется, на третий этаж, и там, по всей видимости, снял со стены свою цыганскую гитару. Брели мы не очень долго по лесу и вышли на маленькую, но уютную полянку возле озера. Я пронзительно смотрела перед собой вперед на заросли осоки, еще даже не имея представления о том, какую череду событий запустит вскоре эта острая трава. Лиричный звук гитары разрезал ночную тишину, и колеблющаяся Луна на черном небосводе внезапно улыбнулась нам. Он пел на цыганском песню о прекрасной Луне и цыгане, влюбленном в нее навечно. Бог весть как я понимала цыганский язык, не изучая его ни в школе, ни в институте, но понимала. Он не только превосходно играл, но и его голос звучал так печально и одновременно с этим томительно, что захватывало дух. Склонив голову к груди и закрыв глаза под спадавшими на лицо черными прядями волос, смахнув набежавшие слезы и положив гитару диагонально себе на колено, оправив черный камзол и слегка выставив ногу вперед, он нежно коснулся пальцами струн, которые зазвенели протяжно и глубоко. В чем-то даже мрачно. Окончив играть и петь, он открыл глаза. Черные и бездонные, как сама ночь. Я склонилась к темному ангелу своей жизни и аккуратно вытерла слезу с его щеки. — Прекрати, иначе я тоже начну, и это будет не вечер прощания, а вечер скорби. — Я всегда плакал, когда играл на гитаре. Это скорее пережитки прошлого. Еще из человеческих воспоминаний. Маргарита Ланшери жила в таборе, а я… Имея цыганское происхождение все равно не чувствовал себя свободным. Мой отец, будь он трижды проклят, готовил меня к тому, чтобы стать князем еще с юности, заставляя еще и участвовать в жизни организации Ордена Дракона. Но все, чего я хотел, в юношеском порыве, это понравиться ей. Она была старше и смотрела на меня, как на глупого, не знавшего, чего желаю, не имевшего представлений о жизни юнца. Ей было почти двадцать восемь. А мне почти девятнадцать. Она отказывалась видеть во мне мужчину. Пока я не взял в руки гитару. Та ночь изменила все в нашей жизни. Исполнив ту же песню, что и тебе сейчас, я заметил ее этот взгляд. Огонь загорелся в ней и пронзил ее насквозь. Она взяла меня за руку вот так, как ты сейчас, и уже не отпускала. В ту ночь на ней был красный танцевальный костюм. Огромная алая юбка, полы которой, как огонь, от каждого взмаха разрезали своим цветом ночь. Когда все в таборе разошлись, она танцевала для меня, а я пел ей. А потом мы поддались страсти, которая охватила нас с головой. До меня у Маргариты был мужчина, она была уже опытной женщиной, потому что встречалась с моим на то время лучшим другом — Гэбриэлом Ван Хельсингом. У меня же она была первой. Как я смотрел на эту женщину… Вся моя семья, и Валерий-завоеватель и мать Алианна, были против безродной цыганки для будущего князя. Но наша любовь была сильнее воли моих родителей. Она даже рассталась с Гэбриэлом, чтобы быть со мной. И умереть потом из-за меня. Так мой друг стал моим врагом, а когда я не смог помешать состоявшейся казни жены, убил меня в порыве злости. Он тоже тебя любил, Лора. Так любил, что разрушил нашу дружбу и вонзил мне клинок прямо в сердце. И хоть память у него и забрали Хранители Баланса Измерений, второй раз, уже вампира, он тоже убивал меня особенно рьяно, видимо, подсознательно, все еще отдавая дань мести за Маргариту, самое большое чувство в жизни нас обоих. Мы были прокляты любовью к тебе. Все остальное казалось нам, даже другие девушки, жалкой пародией на тебя. Он наклонился ко мне. В глазах моих стояли слезы. — Как ты можешь любить меня после всего, что я тебе сделал? — Может просто безродная цыганка не может забыть своего князя и его гитару, соединившую их сердца одной ночью?.. — Запустив руку в его волосы, я коснулась его губ. Эта близость. В последний раз… Пьянила. Я не чувствовала в его прикосновениях ни намека на грубую мужскую силу, с какой он обычно брал меня. С удивлением я открыла глаза. — Для меня открытие, честно говоря, что ты умеешь быть нежным. Зажав мое лицо между ладоней, он коснулся губами моего лба. — Ты против? Хочешь вернуть ненормальное похотливое животное со склонностью к садизму назад? Мне позвать его? Он всегда где-то рядом. Далеко не уходит. Я отрицательно покачала головой, склонив голову ему на грудь. Мы лежали в зарослях ивняка, и он слегка водил пальцами по моей спине. — Я был таким, пока не опустился. — Задумчиво произнес он. — Добрым, мягким и нежным. Годы вампиризма, жажды крови, тысяч и тысяч тысяч посаженных на кол, предательств, боли, двух смертей, гибели нескольких моих невест и даже жены Элеоноры, сделали из меня того, кем я являюсь сейчас. Неуравновешенный маньяк с желанием подавлять единственную женщину, которую любит. Прости меня, моя бабочка, я не хочу этого в душе, но испорченная натура… Она все равно пролезает наружу. И среди всего этого иногда я позволяю себе вспомнить, что такое быть человеком. С вампирскими привилегиями. Он улыбнулся, выпуская свои черные, как ночь, крылья и обнимая ими меня. Это было настолько волшебно, что я даже забыла, как дышать. — Что там с твоей меткой Хранителя? — Он взял меня за руку и посмотрел на ладонь, касаясь пальцами контура огненной 'K'. — Пока огонь ее оранжевый, это еще ты. Когда примешь силу новой ипостаси Киры, метка станет красной. Когда захочешь убить каждого вампира, включая меня, она будет клубиться черным огнем и дымом. Пока же ты еще здесь, и ты еще ты. Он коснулся губами метки на ладони, и я закрыла глаза. — Откуда ты столько знаешь о метке, и что будет, если я откажусь от сил Дэнеллы? — Я живу уже очень долго, любовь моя. С Хранителями Архивов и Хранителями Баланса Измерений, с многими из них я знаком лично. А от сил не советую отказываться. Дэнелла Тефенсен сейчас владеет силой нескольких измерений, и, если ты ударишь ее ее же потоком посланной энергии, вернув его ей обратно, она тебя в порошок сотрет, но прежде покажет тебе и мою гибель, и всех твоих детей. Не связывайся с ней, мотылек. Ты проиграешь. Просто закрой глаза, выдохни и откажись от убийств и всего порочного в твоей жизни. — Но если мой главный порок — жизнь моя? — Тогда откажись от жизни. Умрешь и переродишься. Еще и задышишь свободно. Я тебя даже с легким сердцем отпускаю. От нашей связи одна только боль. А там спокойнее будет. — Предатель. Заставляешь меня забыть тебя. Бог видит, как я ненавижу тебя. — Я снова склонилась к его губам. Мой запретный отныне рай. Моя любовь… — Ненавидишь? — Сильнее, чем ты можешь представить. Поцелуй был болезненным, мучительным, но когда мои пальцы скользнули в ворот его рубашки, он мягко, но требовательно остановил мою руку, посмотрев сосредоточенно на ладонь. — Метка наливается кровью. Осталось десять минут до полуночи. Не будем усложнять. Так тебе будет еще труднее отпустить. — Хорошо… Хорошо… Но не переставай меня касаться, пока я еще хоть что-то чувствую, молю. Звезды летели и сыпались с потемневших небес на грешную землю со скоростью света, чтобы в последний раз подарить влюбленным сказку. Я дотронулась до его щеки рукой. Также в последний раз. Запоминая каждую черту любимого лица и тела сквозь слезы, чтобы оставить ее в памяти, впитать душой и вырезать на сердце навечно. Шея моя горела от поцелуев, ожидая укусов, которых не последовало… Сегодня он, действительно, был каким-то другим. И от этого было еще тяжелее. Мрачного изувера отпустить куда как проще. Хотя… Я лгала самой себе. Никак не проще. Он мне нужен был любым. Каждой клеткой измученного организма я чувствовала эту потребность. Никто не мог его заменить. Тщетно я пыталась завести отношения на стороне. Как проклятая и привороженная им, я ничего не чувствовала кроме того, что чувствовала. Опустив голову на его грудь, я начала обратный отсчет, пока тикали часики, отмеряя последние десять минут нашей совместной жизни. На пятой минуте счета я отключилась… Солнце яркими лучами пробивалось сквозь открытое окно. С момента моего добровольного ухода во тьму и обращения, оно еще ни разу не светило так ярко, в невозможности проникнуть из-под тяжести черных непроницаемых штор с ламбрекенами и из-под ультрафиолетовых стекол окна, защищавших вампиров от сгорания. Я медленно открыла глаза…