Трансильвания: Воцарение Ночи

ГЛАВА 17 — НЕ НА ЖИЗНЬ, А НА СМЕРТЬ В старину всегда говорили, что тайное рано или поздно становится явным. Правило непреложно по сей день. Мгновение, и когда я уже почти готова обрушить удар проклятому созданию ночи прямо на голову, он с хрустом выкручивает мне руку, и кинжал падает на пол с негромким звяканьем. В его глазах загорается мне непонятный огонь противоречивых чувств: негодование, злоба, аффект, разочарование, огонь и даже страсть. В этот же момент он срывает перчатку с моей руки и, изо всех сил дернув меня за запястье, разворачивает руку ладонью вверх, глядя на клубящуюся черным дымом метку Хранителя Архивов. — Чем же она взяла тебя?.. Мне даже интересно, что заставило тебя сломаться. Слышал, что Каролина принесла Дэнелле голову Моргана в мешке. Что? Собираешься то же самое сделать со мной? — А ты думал, я буду вечно тебя любить? Глупенький дурачок. — Усмехнулась я, обливая его волнами ненависти, сочившимися из глаз черными потоками. — Вампиры такие наивные и по-детски простосердечные, когда разговор заходит о вечности. Сегодня твоя голова будет венчать то, что пожелает Дэнелла увенчать ею. За все, что ты со мной сотворил, ублюдок. Дизориентировав противника ударом в живот, я выскользнула из его захвата и, тяжело дыша, схватила кинжал, валявшийся на полу, устремив его острием в сторону вампира. Чудовища, которое еще с человеческой жизни забрало мой покой и заставило сесть на транквилизаторы. Что было после, вообще не берусь комментировать. На уродства его деяний книги будет мало. Он медленно поднял на меня свои хищные черные глаза, в которых не было жизни. В которых отражалось только адское пламя преисподней. О том, что это чудовище — тотальная для меня интоксикация, меня предупреждала еще мать, да добровольно, без помощи подруги у меня никак не получалось понять это и восстать против. Он контролировал мой разум. Как и всегда. Перед глазами пробежал алый огонек, реальность вспыхнула несколько раз, и я увидела, как чудовище с глазами чернее ночи подносит мою руку к своим губам. Как я улыбаюсь ему нежной открытой улыбкой. Контроль разума. Я стиснула виски пальцами. Сейчас его вмешательство было столь болезненным, что задохнуться от боли было гораздо проще, нежели продолжать с ней жить. Я закричала, выронив клинок и осев на пол. — Больно, любимая? Это все метка. Ты же помнишь, что не испытывала никаких болевых ощущений, сколько бы мы раз ни общались мысленно. Наши разговоры на внутренних каналах связи, видения, которые я тебе показывал чуть ли не каждый день, ни разу не причиняли тебе такой боли. — Он склонился ко мне, глядя на мои корчи даже с легкой грустью. Но ни один нерв в его теле не дрогнул. — Может, потому что я всегда была тряпкой? А сейчас я сопротивляюсь этому гнусному внушению и ломать меня стало не совсем просто? — Я яростно сплюнула ему под ноги. — Давай. Добей меня, ублюдок, пока я слаба. Ты же ждал моих мучений всегда. — Я не собираюсь тебя убивать. Я лучше твой кошмар, который душу тебе леденит, претворю в жизнь. — С ухмылкой легким ударом в грудь он уложил меня на пол, прижимая мои руки к полу своими у меня над головой и медленно проводя ладонью по внутренней стороне моей руки от запястья до локтя и чуть выше. Я яростно взвыла от огня, который полоснул по всем моим органам чувств. Рассудок мой мыслил здраво, но тело, по-прежнему, принадлежало той мне, которая еще не носила метку. Склонившись к моей шее и выпустив клыки, он тихо шепнул мне на ухо. — Быть может, обращение в вампира, в порочное существо ночи, решит проблему с очищением от греха и избавит тебя от внушения Дэнеллы Тефенсен? — Нет. Я лишь стану вампиром, желающим убивать себе подобных. Чего ты ждешь? Убей меня. — Мои зрачки расширились от ужаса. Находиться в его полной власти пугало и заставляло мечтать о суициде. Что угодно, лишь бы не чувствовать рядом мертвеца. — Тогда, план Б. Твои кошмары станут явью. Помни, что эту идею мне подала ты. Боишься, что свяжу тебя и буду насиловать днем и ночью, моя сладкоголосая птичка? Когда-то ведь ты об этом мечтала… Может, попробуем, и тогда твоя метка, просто не выдержав консистенции греха, свалит куда подальше?.. Каким бы ни было сильным ментальное внушение, женскую физиологию ты не обманешь. С меткой или без, ты все равно — моя испорченная дрянь. — Надолго впившись в мой рот поцелуем, пока я извивалась и пыталась кричать проклятия во весь голос, упорно сопротивляясь, он отстранился и мрачно посмотрел на меня. С губ чудовища стекала кровь. С моей нижней губы — тоже. Глядя на мое безвольное, зажатое в его руках тело, он только покачал головой, с легкой ухмылкой прошептав. — Хорошая бабочка — распятая иглами бабочка, Лора. А ты — такая беззащитная сейчас, что зверя во мне будишь. Который жаждет гедонизма. Твоя жизнь в состоянии депривации уже около года, наверняка, тоже рождает в тебе буйство желаний. Давай. Отбрось свои никчемные планы. Зажжем эту ночь. Станцуем мрачный макабр наших тел на костях катарсиса. — Будь. Ты. Проклят. Аарденто! Круциато! Удар первого знака отшвырнул его на несколько метров от меня. Сила боли, ниспосланная вторым, заставила все его тело изогнуться в конвульсиях. Глядя на его корчи, я мрачно усмехнулась, слизав кровь с губы и подходя ближе. — Ты незаменим. В смысле… Я еще не встречала мужчины умнее, красивее, сильнее. — Пустив второй удар телесных пыток, я наблюдала за тем, как искажает мучение некогда любимые черты. Прежняя тряпка во мне бы сейчас уже выла, подобострастно вопя о том, что единственная боль, которой позволено касаться его черт — оргазмическая боль желания. — Но, в то же время, какая же ты неисправимая порочная тварь. Сто смертей тебя не исправят. Так дай подарить ту одну, единственную. Я уже сложила руку в огненный знак, чтобы спалить его заживо, как, преодолевая боль, со скоростью молнии Владислав вскочил и полоснул меня когтями по щеке. Три глубоких рваных раны тут же закровоточили. В голове застучало, а перед глазами потемнело. Издав нечеловеческий душераздирающий вопль, я сама себя отнесла к стеночке и сползла по ней, держась за щеку. — Вернись. — Тяжело дышал он, опираясь о косяк двери. Знак причинения телесных пыток все-таки ослабил его, но и я была не в лучшей форме. Болевой шок все еще не позволял встать на ноги. Какой бы я ни была тренированной воительницей-колдуньей, с силой бессмертного вампира тягаться было бесполезно. — Бог видит, Лора, я не хочу уродовать это милое личико, но ты мне выбора не оставляешь. Отрекись от силы Тефенсен, вернись ко мне, и я излечу эти шрамы своей кровью. Обещаю. Не будет боли и мучений. Ты - моя, а я — твой. Навечно. Вернись, и все будет лучше, чем было раньше. Не теряв, я не ценил. Потеряв, я больше не хочу повторений. Мне не за что держаться. Ты — мой компас, Лора. Я не могу без тебя. Я не лгу. Я, молча, вскочила и атаковала. Сила знаков постепенно высасывала меня, поэтому я перешла в рукопашную. Я наносила удары отточенно в мишень. Он же лишь бил когтями по моему латексному костюму, распарывая его, но не задевая кожу. Яростно визжа и пытаясь за это ударить больнее, я то промахивалась, то ударялась о стену. Тяжело дыша, я отерла пот со лба. Пока это происходило, мой костюм оказался распорот по левому боку от колена до груди. — Такой тонкий костюмчик, что решилась идти даже без нижнего белья, бабочка? — Мурлыкнул Владислав, отступая. — Хватит сопротивляться мне. Единственное, чем ты можешь одолеть меня — это твоя магия. Которая, как я вижу, уже не в лучшей форме, как и ты. Каждый удар мимо. А твоя одежда… С улыбкой касаясь когтями моего правого бока, уверенным движением он резанул латекс от груди до живота. — Еще пара ударов, и ее не станет. Костюм и без того уже еле держится, на одной ниточке. Так что вскоре победа будет за мной. А потом, если добровольного согласия не дождаться, значит… Значит. Оттрахаю насильно. Можешь потом в суд имени Дэнеллы Тефенсен на меня заяву накатать, но свое я возьму сегодня. Жить без женщины полтора года и ждать, пока она соизволит вернуться — не самая сильная моя сторона, хоть я и справился. Атрофирован я из-за тебя, Уилсон. Пожалей мужа. — Дьявол пожалеет. В аду. — Резким рывком я набросилась на него и сбила с ног, оседлав сверху и перебросив из руки в руку остроконечный серебряный кинжал Хранителей Баланса Измерений, увенчанный головой красноглазого дракона. Стиснув ногами его бедра, я слегка вызывающе потерлась о него низом живота, чувствуя дрожь в его теле от нараставшего возбуждения, ощущая, как восстает его плоть. — Даже на смертном одре ты — скотина, которой ничего от меня не нужно, кроме секса. — Под воздействием знака 'Круциато' его лицо стало бледнее обычного. Рот искривился в муках боли. Подсознание сейчас почему-то возопило в моей голове голосом Дэнеллы Тефенсен. — Лора, остановись. Остановись сейчас же! Это приказ! Ты потеряешь свою душу, Лора, если это случится. Лора, не делай этого! Это все гребаная метка! Это не ты! Ну же. Я знаю, что миллион раз пинала тебя за это словами по самым больным местам, но вспомни, вспомни, что толкнуло тебя на озере потерять невинность? Ты хотела спасти любимого от гибели. Ты не хочешь ему смерти. Остановись, пока не уничтожила все, чем дорожила. Да, он — гребаная тварь ночи, я не отказываюсь от своих слов. Но убьешь его и саморазрушишься. После его смерти тебя уже ничто не спасет, и ничего не вытащит. Я всегда это знала. Прикидывалась, что ты можешь жить дальше, держать Аарона за ручку, думать о новой жизни, но, на деле, он — твоя Вселенная. Убьешь и кроме пустоты, которая, шаг за шагом, сожрет в тебе все живое, ничего в тебе не останется. Ты уже была машиной для убийства один раз. Отупевшей от горя. Остановись, пока не искалечила свою жизнь своими же руками. Другой голос, напоминавший до боли церковного хориста, монотонно поющего одну и ту же мантру, только усиляя громкость песнопения с каждым словом, холодный и властный, довлеющий и сгибающий волю в кулак, сейчас напевал. — Убей! УБЕЙ! УБЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-ЕЙ!!! И этот голос был сильнее подсознаний, внутренних 'я', внезапных голосов Тефенсен в голове. Я занесла кинжал Хранителей Баланса Измерений над головой и изо всех сил обрушила его на грудь короля проклятых. В последний момент Владислав удержал его ладонями. По лезвию заструилась кровь. С шипением серебро начало разъедать кожу его рук, но он держался, не позволяя мне вбить кинжал до сердца. Я сопротивлялась, и в своем сопротивлении мне удалось прискользнуть лезвием по его рукам ниже и слегка надрезать шелк черной рубашки. Вот уже кинжал оцарапал грудь короля. Дэнелла была права лишь в одном, и не в том, о чем говорила сейчас у меня в мозгу. А в том, что в тренировке силы воли закаляется сталь. До ее уроков борьбы, мне бы было ни за что не оказать сопротивление вампиру. А сейчас, преодолевая силу его рук, я медленно и методично двигала оружие прямо к сердцу сильнейшего пятивекового чудовища. И видела в его глазах то, что сбивало меня с толку. Единственным путем к его спасению — было молниеносно свернуть мне шею. Это он мог, даже преодолев довлеющий над ним знак боли. Но он предпочел свою смерть убийству жены. Идиот! Я даже не знала, почему злилась, упрямо надавливая на кинжал, заставляя его погружаться в тело вампира. — Сделай это. — Прошептал он, крепко сжав мои руки в своих и устав бороться. — Если чувствуешь, что это правильно. Если чувствуешь, что так освободишься от проклятия своей жизни. Если, действительно, как ты и сказала, вся любовь была фарсом и игрой, то убей меня. Я не буду сопротивляться, знай. Знай и, что я выбрал сторону Дьявола, предав Бога, только, чтобы дождаться твоего перерождения и быть с тобой. Без тебя все это теряет значение. Без тебя жертвы были напрасными, Лора. Давай, любовь моя. Я готов. — Он заставил мои руки вонзить кинжал глубже. Он сам вел его к сердцу, глядя мне в глаза своими, черными, влажными от слез. Я только выдохнула. Я такого явно не ожидала. Смирение? Слезы? Да он должен был бороться и хотеть меня убить, как любой вампир. Как любая тварь ночи. А как можно желать кому-то смерти, если он сам твоими же руками двигает лезвие себе к сердцу?.. Я с яростью, проклиная себя за это, вырвала кинжал из его груди и воззрилась на коптевшую на моей ладони черным дымом метку. Сейчас она почему-то не казалась мне избавлением и спасением. Потому что больше я, как ни старалась, не могла видеть в муже чудовище, а в убийстве тех, кто смотрит тебе в глаза и молит о смерти, если ты изменилась настолько, что готова предать свои чувства, благое дело с благой целью. Беззащитный влюбленный в меня мужчина, которого и я сама любила еще недавно. Это не я. Я бы так не поступила. Чувства для меня всегда были важнее любого долга и обязанностей. Я окинула метку яростным взглядом. Это все она. Почувствовав сопротивление, почувствовав, что я начинаю брыкаться, она сдавила мне виски страшной болью. Но я лишь с презрением прошептала. — Прощай, тварь. Резкий удар, и кинжал Хранителей Баланса Измерений, вместо того, чтобы пронзить сердце вампира, пробил мою ладонь и прошел насквозь в области метки, выйдя с внешней стороны. Я вскричала от невыносимой боли. К моему счастью, нервные окончания оказались перебиты. Секунд через сорок я почувствовала только холодок в том месте, откуда сочилась кровь. Метка взвилась дымом вверх с моей ладони, пронзительно взвизгнув, как живая, и растворилась где-то под потолком. Я верно сделала ставку. Свести метку Хранителя Архивов могло только оружие Хранителей Баланса Измерений. Череп резко перестало давить. Тяготевший все это время стальной обруч, сдавливавший мне лоб и виски, наконец, спал, ломая и снимая принуждение. Боль ушла. Хорист заткнулся. Я вздохнула, закрыв глаза, и мучительно вырвала кинжал из руки с резким воплем, отшвыривая его в дальний угол. Затем я медленно открыла глаза. Слезы рухнули бурным потоком. — Я. Это я, Влади. Я вернулась. Малыш, любовь моя. — Лора, детка, наконец-то. — Тихо прошептал он. С полувскриком я обняла его за шею, крепко прижимаясь к нему всем телом. — Ты истекаешь кровью. Позволь исцелить тебя. — Прошептал он, но я уже не слушала. Мне не было дела до окровавленной руки, до порезов на лице, до синяков и ушибов. Он старался не причинять мне боль, но все-таки мы сражались. И серьезно. Поэтому мое человеческое тело всю силу побоев ощущало сейчас сполна. Но я лишь осыпала поцелуями лицо, шею и плечи любимого, и даже если бы мир вокруг разорвался и затянулся сырой пеленой, мне было бы все равно. Тогда он с силой немного отстранил меня от себя, хоть я и все еще дрожала, в безумии своем тянувшись к нему, прокусил ладонь и заставил меня пить его кровь. Я даже не чувствовала омерзительного металлического привкуса, ощущая лишь, как силы возвращаются ко мне, а раны затягиваются. Когда я проверила руку и лицо, удостоверившись, что травма от кинжала и шрамы от когтей мужа успешно регенерировали, я снова прильнула к его ладони. На этот раз — с поцелуями. Не переставая целовать его руки, сначала одну, потом другую, затем, наконец, я переключилась на губы. Очертив указательным пальцем их контур, намертво вцепившись рукой в его волосы, я впилась в них, словно в последнюю надежду. Я влетела в него, как в потерянный рай, дрожа всем телом, взяв его руки в свои и касаясь ими себя. Не помню, сколько времени прошло, прежде, чем я взяла себя под контроль. На нечто большее, нежели поцелуи и прикосновения, у нас сейчас не осталось сил, поэтому я опустилась к нему на грудь, закрыв глаза, а он приобнял меня за талию. Я уже успела забыть, как мешают пробиться солнцу непроницаемые черные шторы нашей спальни. Полчаса спустя, приподнявшись на локте, я поглядела на него и тыльной стороной ладони провела по щеке. Все мои чувства вернулись ко мне. Любовь, боль, ощущение безоблачного счастья и полета, и это было так прекрасно, что заставляло меня задыхаться. Во мне не осталось больше места для сил Тефенсен. Отринув их, слабее я не стала. Я стала свободной. Боже… Какой он красивый… И как я чертовски скучала. У меня не хватало сил больше скрывать это. Он вопросительно посмотрел на меня, но я отрицательно покачала головой. — Нет. Я не хотела ничего спрашивать. Просто гляжу на тебя и наглядеться не могу. Ты… Ты один во всех мирах, вселенных и временах. Не хочу ничего другого, никого другого, иной судьбы и предназначения, и жизни без тебя не хочу. Ничего не хочу больше. Владислав… Убрав прядь волос с его лица и нежно погладив по щеке, я припала к его ледяным губам, шепча его имя, как молитву. Кровь то ударяла мне в лицо, то снова отхлынывала. Волны жара и холода поминутно обливали меня с головы до ног. Он коснулся моего лба, убирая волосы и с нежной улыбкой глядя мне в глаза. — Мы с Тефенсен слепили проекцию с нашего мира. Ради этого я приняла ее силы, и метка почернела. Чтобы создать место, куда я смогу сбежать с тобой, забрав наших детей. Мне под силу сокрыть тот мир от ее глаз. Знак 'Инвизус' сделает его невидимым не только для нее, а и вообще для любых посторонних глаз. Пойдем. Прямо сейчас, любимый, и мы сможем снова касаться… Ощущать… Чувствовать… Любить… Если не уйдем сейчас, потом может быть поздно. Метки больше нет. Если она поймет, что я от нее избавилась, Дэнелла Тефенсен знает, как причинить мне боль. Это так странно, но у нас с тобой одно тело на двоих. Ты страдаешь, а больно мне. Пойдем, пойдем отсюда. Я больше не могу тебя терять. Я устала за этот год. Морально, душой и сердцем. Я не могу больше с тобой расставаться. Я оторваться от тебя не могу. Что?.. Что ты наделал с душой моей, Владислав?.. Коварный ты монстр. Чудовище. Выгнув поясницу, я склонилась к нему, зажав его лицо между ладоней. Так. Непостижимо. Рядом. Запах сандала окутывает меня с головы до ног, и все ночи востока яростно горят между нами в несказанных словах и невысказанных чувствах. Я все еще вспоминаю наш танец, низвергший нас обоих в пропасть. Восточные ритмы, и дудук, обещающие нам эту вечность на двоих. — Нельзя. — Тихо шепчет он, нежно целуя меня в лоб. — Зная, что ты сбежала, она не остановится и будет преследовать нас до конца. До нашего смертного конца. Надень свои перчатки, чтобы скрыть отсутствие метки. Принеси ей доказательства моей смерти, а потом скажешь, что все в этом мире опостылело, что ты уходишь. Возвращайся, бабочка, я буду ждать тебя. Только так мы можем избавиться от ее преследования. Если она уверует в то, что я мертв, а ты все еще Хранитель Архивов, просто хочешь сменить место жительства. — Но она требует голову в качестве трофея… — Скажешь, что твои дети наблюдали за тем, как ты убивала меня. Скажешь, что младшая, Каролина, слезно просила тебя позволить ей похоронить отца не изувеченным. Держи. — Он снял с пальца обручальное кольцо и вложил мне в ладонь. — Ценой жизни и смерти, я бы никогда его не отдал, если бы был жив. Отдаю сейчас, потому что знаю, что эти кольца потерять нельзя. Они все равно вернутся к владельцу, как вернулось твое к тебе. И еще. Сняв с себя рубашку, он поднес руку с заострившимися когтями к своему плечу, на котором красовалось выжженное клеймо символа Ордена Дракона. Я коснулась потемневшей кожи, проводя пальцами по крыльям дракона и его голове. Введя когти глубоко под кожу, он резко рванул, сдирая ровный слой вместе с клеймом, даже не моргнув. Окровавленное плечо регенерировало в считанные секунды. — Надо заморозить экспонат, иначе не сохранится. — Тихо сказала я, и, широко расставив пальцы в стороны над окровавленной, сморщенной тряпицей из кожи, прошептала 'Глациас', вкладывая всю силу энергии, исходившей прямо из сердца, наблюдая за тем, как клеймо постепенно покрывается голубым, магическим льдом, сверкая и сияя, словно в сказке. — Моя девочка снова магичит. — Улыбнулся Владислав, нежно заправляя прядь волос мне за ухо. — Спорю, тебе этого не хватало. Ведьма, даже бывшая, не может жить без магии слишком долго. Она начинает вянуть. Ты уже овладела знаком, позволяющим срывать одежду с мужа без помощи рук? Я скрыла улыбку, занося ладонь над головой, но потом все-таки рассмеялась, уткнувшись затылком ему в грудь. — Извините, Ваше Величество, такому меня не учили. Здесь придется по старинке. Одержимый… Ты даже шутить на другую тему не умеешь. Тень улыбки скользнула и по его лицу. — Умею, но тебе будет скучно. А волновать и томить твой рассудок я люблю, сама знаешь. Я — ненормальный социопат. Мне постоянно нужно проверять твою реакцию на меня, чтобы не думать, что в один прекрасный день ты разлюбишь меня и исчезнешь, выбрав кого-нибудь добрее, честнее, искреннее. — Да иди ты с этим кем-нибудь куда-нибудь подальше. Я уже сказала — либо ты, либо в гроб. Никаких полутонов и ничего третьего. — Я сложила 'доказательства его смерти' в холщовый мешок, в котором должна была принести голову вампира Тефенсен и повернулась к нему лицом. — Последнее, дорогой. Давай. Бей. Все шрамы и синяки зажили, благодаря твоей крови, а я не могу вернуться целой и невредимой после борьбы с многовековым вампиром, сражавшимся за свою жизнь. — Детка. Я и так калечу тебя каждый раз, как мы пересекаемся. Может, хватит? — Он с болью посмотрел мне в глаза, сжимая мой подбородок в руке. — Ты хочешь быть убедительным или чтобы меня раскусили, и все полетело к чертям? — Я не стану этого делать. — Он отвернулся от меня, и тогда я решила взять его, как всегда Дэнелла брала меня, заставляя кидаться на нее с пеной у рта. — Ну и зря. Монашкой я не сидела весь этот год. Аарон Виллипет целуется лучше тебя. Обида огнем полоснула по его органам чувств, и, не успев себя проконтролировать, с разворота он влепил мне пощечину изо всех сил. Выдохнув и прижав ладонь ко лбу, он свел брови вместе и, не открывая глаз, спросил. — Врешь? — Нет, конечно. — Фыркнула я. — А какой Аарон в постели, это вообще неописуемо. По сравнению с молодым и сильным торсом твои б/у-шные многовековые телеса, услада геронтофила… Я не договорила, получив еще с десяток пощечин. Чувствуя, что через пару часов вся покроюсь синяками, тяжело дыша, я склонила голову ему на грудь. — Не огорчил. Ведешься, как и я на провокации Тефенсен. — Она тебя провоцирует? — Он удивленно посмотрел на меня, и я тут же покраснела. — Не смей даже спрашивать, как. Ее методы низменны. А ты — простодушный. Про Аарона наврала. — Серьезно? — Ну да. Обманули дурака… — Опрокинув мужа на пол, я легла сверху, склонившись к его губам, все еще коварно усмехаясь. — Разве что… Целуется он и впрямь потрясно. — Ах ты ж, сучка. — Перекатом вверх, он вжал меня в пол. — Изменяла мне там, дрянь? В его глазах блестели искорки смеха, и, когда я попыталась сморозить что-то еще гадкое, он просто зажал мне рот сначала рукой, потом поцелуем, пока я хохотала без остановки. Взяв его руку с когтями в свои, я провела ими по щеке, шее и груди, оставляя четыре длинных кровавых борозды. — Теперь правдоподобно. — Прошептала я, отсмеявшись и морщась от боли. Последний поцелуй, и я еле встала на ноги, подняв с пола перчатки, мешок с артефактами и кинжал Хранителей Баланса Измерений. Окинув взглядом ладонь, я не обнаружила на ней метки. Ни черной, клубившейся дымом, ни оранжевой, горевшей спокойным огнем. Она исчезла навсегда. — Собирай вещи. Предупреждай детей и прислугу. Особенно дворецкого. Без Роберта я отсюда шагу не сделаю, да и без Амбердо Андерсена тоже. Я вернусь за тобой в течение пары часов. Если что-то пойдет не так… Нет. Не будем об этом. — Обняв его за шею, я зашептала на ухо. — Что бы ни случилось теперь, ибо я знаю, что мы висим на ниточке. Еще одного предательства с моей стороны Дэна не простит. Просто хочу, чтобы ты знал. Я люблю тебя. И всегда буду. Эти слова для меня не пустой звук. Я никогда не произнесу вслух того, в чем не уверена. Помни об этом всегда. Что бы ни случилось. Даже метке не удалось этого сломать во мне. Рассудок мой гнули в обратную сторону, но тело и сердце все равно тянулись к тебе. Собирайся, любовь моя. Уже через час мы уйдем. Я скрою наш мир, и все будет, как раньше. За минусом всего плохого, что было в нашей жизни, и что вытаскивала метка, блокируя в памяти все хорошее… Более не оборачиваясь, я покинула комнату, спрыгивая по ступенькам витой лестницы с каменными цветами на перилах, через одну, мимо чертей и терзаемых ими ангелов. Хлопнув дверьми замка на первом этаже, я ринулась через ворота, прочь от дома, к опушке леса и пещере, крепко зажимая руками в серых латексных перчатках кинжал Хранителей Баланса Измерений и мешочек с доказательствами смерти того, с кем меткой Хранителя Архивов мне было предназначено покончить. *** Когда я вошла в пещеру, Дэнеллу я обнаружила сидевшей на кровати, скрестив ноги по-турецки под собой. По всей видимости, вернулась домой она недавно, почти одновременно со мной, так как выглядела абсолютно вымотанной и обессиленной. — Все расскажешь, но не здесь. — Коротко бросила она мне, с силой сжав мою руку в своей. Мы вышли в коридор, и Тефенсен подошла к абсолютно идеально ровной каменной стене. Коснувшись этой стены ладонью и что-то прошептав, девушка сделала шаг назад, пока замаскированные под каменную кладку пещеры двери с тяжелым лязгом разъезжались в разные стороны. Завлекая меня за собой, Тефенсен вошла, и мы с ней остановились возле разделения комнаты на две части темно-багровым занавесом. — Почему так долго, Корина? Форму теряешь? — Насмешливо презрительно бросила она, окидывая меня долгим пронзительным взглядом. Не меня, а мою исполосованную его когтями одежду. Мой латексный костюм, который держался буквально на ниточке. — Ну, я могла и вообще не вернуться. — Я повернулась к подруге изувеченной шрамами и синяками стороной лица, и она даже присвистнула. — Надо же. Неужели у него поднялась лапа на любовь всей его жизни? Лицемер, не правда ли? Хорошо, что сейчас в мире стало на одного лицемера меньше. Давай сюда мне башку этого урода. — Монстр инстинктивно оборонялся в своем желании жить. Ему уже не было дела до симпатий и привязанностей. Я убивала его. И убила. Слава метке. — Пытаясь изобразить презрение во взгляде, я зябко поежилась. Головы у меня, разумеется, не было. И я понятия не имела, заглотит ли Дэнелла Тефенсен наживку, которую я принесла, или же ситуация снова обернется самым что ни на есть неприглядным образом для меня. Для нас… На другой моей щеке медленно и верно расплывалось багровое пятно. Без ощущения невыносимой боли я вообще не могла прикоснуться к лицу. Оно горело. — У тебя есть какое-нибудь лекарство от всего этого? По-моему, я сейчас просто умру от болевого шока. Из порезов до сих пор сочится кровь, а по лицу будто поезд проехал. В оба конца. — Я трагически указала рукой на свою уже начинавшую опухать физиономию. — Все целебные эликсиры у меня в комнате. Голова, Корина. Только после этого получишь лекарство. — Дэнелла окидывала меня непреклонным холодным взглядом, в котором сквозило лишь без пяти минут презрение. Стараясь сделать максимально равнодушный тон, я изо всех сил следила за тем, чтобы не дрожать голосом. — У меня нет головы. — После мучительной паузы в несколько длительных секунд, наконец, выдавила я. — Но есть кое-что другое в подтверждение моих слов. Дэнелла тем временем обосновалась рядом с занавесом, а я запустила руку в холщовый мешок, вытаскивая оттуда обручальное кольцо мужа и заледеневшее окровавленное клеймо — символ Ордена Дракона. Приготовившись произнести заранее заготовленную ложь, я выдохнула и начала. — Каролина Дракула просила меня похоронить отца не изувеченным. Поэтому я не стала отсекать голову. Обручальное кольцо я сняла с мертвой руки порочного ублюдка. А вот клеймо… — Выдавив из себя максимально озлобленную и полумертвую ухмылку, я продолжила. — Срезала еще с живого. Приняв у меня артефакты, Дэнелла как-то не в меру горько усмехнулась. — И какое же тебе дело до того, что просила тебя Каролина Дракула? Она — вампир. Злобная тварь ночи. И ей было необходимо вырвать сердце сразу же после того, как ты покончила с ее папашкой. На следующей фразе мой голос все-таки предательски дрогнул. — Она была моей дочерью. Девушка-дракон покачала головой, из последних сил строя опечаленную мину смотрящего в упор на безнадежного. Но ухмылка уже успела начать закипать на ее пренебрежительно искривленной гримасе лица. — Браво, Кори. Наконец-то ты хотя бы попыталась мыслить логически, разве что и примерно не успела прочувствовать то, что ощущает Хранитель Архивов, встречая вампира. Даже экс-родственника. Но мои тебе поздравления… Еще чуть-чуть и будешь соображать, как я. — Настроение ее изменилось в мгновение ока на озлобленно ожесточенное, и прямо в лицо она мне выплюнула следующую фразу. — Жаль, но поступать, как я, тебе не светит никогда, лживая дилетантка! 'И мы сможем снова касаться, ощущать, чувствовать, любить.' Кинув на меня издевательски презрительный взгляд и изобразив томный с поволокой, пока я онемела, услышав свои слова от нее, Дэнелла Тефенсен резко дернула за невидимый ранее шнур, заставив занавес опасть на пол. И тут же моим глазам предстало немыслимое по уровню злодеяния зрелище. На цепи, вмонтированной в стену, в ошейнике, закованный в серебряные цепи и намордник на полу лежал мой обессиленный супруг. Запах гниения повис в воздухе. Серебро почти разъело его одежду и разъедало кожу, заставляя раны превращаться в гнойные гниющие нарывы. С болью выдохнув, я дернулась к нему на помощь, но Дэнелла Тефенсен уже сложила пальцы в неумолимый крестовидный знак 'Аарденто', который в мгновение ока отнес меня к противоположной стене и вдавил в нее всем корпусом. Я бессильно вскричала от ярости, пока медленными шагами, радуясь произведенному эффекту, золотоволосая девушка-дракон приближалась ко мне. — Кто-то учится на чужих ошибках, кто-то на своих, ну, а у моей подруги просто любимые грабли! Что, не уследила за безопасностью любимого, трепетная лохушка? Думала, что спасла его, разрушив метку Хранителя Архивов, и я ничего не почувствую? Надеялась, что сбежите от меня в мной же созданную проекцию этого мира? Да сколько раз тебе говорить, милая Лора, я все знаю. Все, что происходит в нашем мире. Здесь бомж не выдохнет так, чтобы я не знала об этом. — Подойдя ко мне, она сдавила мне горло так, что дышать стало абсолютно нечем. — И все-таки аддиктивное поведение тебя погубит, солнышко. Тупая, тупая, зависимая дрянь, которой сколько бы Владислав Дракула не нахлобучивал терновый венец до бровей, претерпевая истекание кровью, она вынесет. Что же творит твоя атрофированная душа, милая Лорели? Кто-то вырастает, становясь девушкой, и начинает зреть. А ты — гнить. Сразу. Без стадии развития. Ты ведь понимаешь, что с годами, привязанность к нему окончательно растлит твои мозги до состояния овоща? И все еще продолжаешь отдавать ему свой рассудок. Всецело. Знаешь, какой год сейчас в мире, где ты родилась? Можешь не отвечать. Две тысячи пятый. Всего лишь две тысячи пятый. А теперь посмотри в свое будущее. Чем ты станешь, когда пробьет скажем, две тысячи семнадцатый? Или далее? Ты же не позволяешь этому растлению мозга кончиться. Знаешь, куда тебя это заведет? В никчемную убогую жизнь, безликой по имени Никто. Без радости, надежд и будущего. Тряпка своего мужика, которому я даже не позволю быть твоим больше никогда. Я вытравлю его. Из каждого взгляда, из каждой мысли. Пытками вытравлю. С другой стороны, мне тебя даже жаль. Ведь это так печально быть тобой. Так отчаянно хотеть разделить жизнь с этой тварью, хотеть одного во всех мирах и временах рядом, но постоянно ощущать рядом фактор меня — разлучницы, отслеживающей грешки вас двоих и не иметь возможности даже прикоснуться к нему без последствий. Твой располосованный когтями костюм из латекса. Как же кипело вожделение, превысив все лимиты… Неужели и правда лучше быть его шалавой-подстилкой на одну ночь, чем любимой и музой Аарона на всю жизнь? Парень так любить тебя хотел, но тебе лишь эта падаль и грязь нужна, каждая встреча с которой рождает вокруг вас парад планет, встающих в ряд, чтобы он снова использовал тебя. Это дно ты любовью называешь, а? В моем взгляде, устремленном на «любимую подругу» не было даже тени ярости или злости. В нем закипал самый настоящий ад, желавший только крошить ей череп и раздавливать каждую кость в ее теле. С пеной у рта и выражением ледяной ненависти, борясь с невозможностью дышать, я выдавила. — Напрасно ты считаешь любовь уязвимостью. Слабость, что я чувствую сегодня, превратится в силу, что я испытаю завтра, когда буду сжимать твое еще теплое сердце в руках, глядя, как гаснет свет в твоих, ставших ко всему в мире безразличными, глазах, наблюдая за тем, как ты издыхаешь. Будь ты проклята трижды. Будь проклят день, в который я пожалела маленькую девочку-волка и не вырвала ей сердце за то, что муж лежал в коме. Ты можешь сломать, но не сломить. Давай. Рискни. Убей меня. Я не откажусь от своих слов. Лучше умирать за любимого, чем жить с нелюбимым. Две тысячи пятый, две тысячи семнадцатый… Не имеет никакого значения для любви, которая длится вечно, ты, гнилая и никчемная тварь! Даже если мы умрем здесь, мы встретимся в аду. А от тебя избавимся навсегда. Смачная пощечина отразилась внутри глухой болью. Лицо и без того уже напоминало боксерскую грушу после случившегося. Добавочный удар лишь стал бонусом в копилку ненависти к Дэнелле Тефенсен, которая и без того трещала по швам. Перехватив меня покрепче и не позволяя отвернуться, Дэнелла шипела мне прямо на ухо. — Посмотрите на эту суку. Она же просто подыхает от любви к этой мертвой твари!.. Бедная, бедная жертва. Давай, Лорели. Кричи, как тебе его не хватает! Кричи, что никто тебя не сможет согреть в постели, как твой Владислав! Кричи, что больше никто и никогда не будет нужен! До сих пор ты только и делала, что предавала меня. Сегодня здесь состоится шоу твоего личного ада. Обернувшись к брошенному, словно собака, где-то в углу моему мужу, она окликнула его по имени, за волосы подтаскивая меня и швыряя к его фигуре, опутанной серебром и еле дышавшей. Встав на колени и удерживая меня за волосы, она вынудила его смотреть на меня, сорвав намордник. Который тоже оказался серебряным, и, разумеется, уже сделал свои черные дела, оставив на его лице шипевшие кровью гнойные раны. — Знаете, Ваше Величество. Я пыталась, честно Вам признаюсь. — С издевкой начала она. — Я пыталась сделать из Вашей жены человека. Человека, дышащего полной грудью. Но она не захотела. Все мои старания пустив под откос, она вырывалась и сопротивлялась, хотя, я желала ей лучшего. А, знаете, что хотела она? Она хотела быть твоей вещью. Частная собственность графа Владислава из испорченной сказки о пауке и мушке, попавшей в его сети, о ненасытном тиране и его хрупкой бабочке, которая только и желала, чтобы ее трепещущие крылышки заломали во имя черного разврата, который она все еще пытается замаскировать под любовь. Марионетка, до пены у рта жаждущая, чтоб ее кукловод вертел ей, как ему пожелается. В мгновение ока рука девушки превратилась в чешуйчатую лапу с когтями. Поднеся ее к моей щеке, одним когтем она отточенно резким и быстрым движением с леденящим душу хохотом вырезала на чудом оставшимся нетронутым от побоев и порезов месте букву 'V'. — Притворяешься обычной девушкой, пока никто не видит, Лора? Так больше не придется. Теперь у тебя на морде будет вечно гореть знак о том, ЧЬЯ ты подстилка, вещь и шваль. Хотя, по справедливости, вырезать эту букву надо было на другом месте. Которым ты девственность раздарила. Ну-с, надеюсь, ты уже ощутила вкус того, насколько это приятно, быть клейменной его буквой. Потому что теперь, пока ты отдыхаешь и смиряешься с новой, более подходящей твоему внутреннему миру меткой, я займусь твоим бывшим. Который никогда не станет будущим. — Еще хоть раз прикоснешься к ней или откроешь свой поганый рот, и ты — труп. — Мой муж сплевывал кровь на землю. Отравление зашло слишком далеко. Оно поражало внутренние органы. Я видела, знала и понимала, что он — больше не жилец. Осталось несколько часов. И все для него закончится. В ад никто не пойдет. Я лишусь его навсегда. Боже мой… Я молила у всех сил заступиться и помочь нам. Но они были глухи и немы. — Он разговаривает и даже угрожает. Силы еще есть что ли? Или, действительно, переживаешь за свою девочку? Вы оба такие предсказуемые. Вас пытать можно даже без пыточных инструментов. Друг другом. Как думаешь, Лора? Может, мне закончить сегодня в прошлый раз начатое, когда я хотела инвалидом его сделать, поработав серебряными клинками с той частью его тела, которая гарантирует тебе рай? Могу подарить тебе жизнь после с этим изувеченным недосамцом. Пока не устанешь веники вязать и не найдешь себе сильного и хорошего человека. Сейчас залезем в бельишко и почикаем. Дело минутное, выть будете оба все то время, что останется вам жить. Кто от боли, кто от горя. Обожаю вершить правосудие над гребаными грешниками. Такие хрупкие. Так легко сломать. — С наглой ухмылочкой, Дэнелла уже направилась к Владиславу, когда я окликнула ее сломленным дрожавшим от набежавшей паники голосом. — Нет… Нет… Нет… Он умирает, Дэна… Подруга, пожалуйста, ради всего, что между нами было хорошего, умоляю. Пытай меня. Отпусти его… Убей меня, Дэнелла. Молю… Пытай меня. — Отпущу. — Дэнелла ласково притянула его, словно пса, за цепочку к себе, а мой муж закусил губу до крови, чувствуя разъедающие плоть прикосновения серебра. — Вот только проведу эксперимент, и я отпущу его гребаную душу в ад, к Сатане. Я медленно опустилась на колени. Потоки слез хлынули совершенно внезапно, и я низко склонила голову перед Тефенсен, практически вдавившись лбом в пол, затравленно шепча. — От моей гордыни уже ничего не осталось. Я перед тобой на коленях. Я — бывшая королева этого мира, и теперь я — кукла твоя. Я стану твоей беспрекословной рабыней с этого дня. Клянусь, я больше никогда тебя не обману. Молю тебя о пощаде для мужчины, без которого смысла жизни не вижу. Пытай меня. Во имя нашей прежней дружбы… Пытай меня. Отпусти его, пожалуйста… — Во имя нашей дружбы? — Дэна хрипло рассмеялась, одарив меня серией презрительных взглядов. — Кажется, еще десять минут назад ты грозилась вырвать мне сердце, а сейчас, когда запахло жареным на серебре вампирским мяском, решила воззвать к нашей дружбе? Нет, моя милая. Я буду вспоминать о том, что мы когда-то были подругами, не чаще, чем ты, с разбегу прыгая к нему в койку. Тебе хватило наглости и лицемерия лгать даже и сегодня, единожды уже попавшись на приключениях у озера. Что же касается того, что мне стоит тебя пытать… Если ты не заметила, я и пытаю именно тебя. Твоя голова подпирает пол, перед глазами пелена, губы дрожат, уже на все согласные. И в треморе всего тела ты готова произнести все, что я хочу от тебя услышать, наступив на гордость, наплевав на чувство собственного достоинства. Ты раздавлена. Ты боишься. А страх — движущая сила… Знаешь, как переводится слово 'террор' с латыни? Ужас, паника. Ты насквозь пропиталась леденящим твою душу ужасом. Чувствуешь, как паника от того, что единственный мужчина, к которому твоя душа потянулась, покидает этот мир с каждым вдохом ядовитых миазмов серебра, давит виски? Террор удался. Что и требовалось доказать. Он-то уже полудохлый. Ему плевать. А больно тебе. Это твой личный сорт ада. И мы, поверь, только начали. Сейчас будет испытание. На любовь, кстати. Думаю, ты оценишь всю иронию ситуации. Не успела я даже ничего предпринять, как Дэнелла Тефенсен застегнула на мне ошейник, цепь которого была вмонтирована в стену, располагавшуюся перпендикулярно от той, к которой был прикован Владислав. Я только вздохнула, а она лишь взбешенно окинула меня презрительным взглядом. — Это ты тоже оценишь, дорогая подружка. Цепи заговорены для сурового приговора тем, кто патологически не может существовать друг без друга. Сейчас вы познаете боль рикошета кармы. Можно находиться совсем рядом, грызть цепи, выкручиваться, вытягиваться, но расстояние между даже посаженными вплотную всегда будет неизменно равно одному сантиметру. Ощущать тепло ладони, но не смочь прикоснуться. Хотеть избавить его от боли, но даже кончиком пальца не иметь возможности дотянуться. Ни помочь, ни спасти. Грешникам — библейское наказание. Это очищающий огонь для Змея-Искусителя и Евы — его первой женщины. Увидишь, как он подохнет в сантиметре от тебя. Просила наказания для себя? Я и наказываю тебя. Если свою боль ты не чувствуешь или чувствуешь притупленно, его болью тебя резать можно по эмоционально раздерганной душе… Сейчас, мои родные. Я схожу за живительным эликсиром и вернусь. Твой любимый уже на последнем издыхании, Лора. Он не протянет долго, а у меня есть планы на вас и ваше унижение на ближайшее внушительное время. Значит, я буду давать ему эликсир, чтобы он выжил, и снова продолжать окунать тебя в ад, подруга, чтобы ты почувствовала ответную волну предательства. Дэна исчезла. — Дай мне руку. — Тихо прошептала я мужу. — Я оттяну эту боль. Он из последних сил еле вытянул руку в мою сторону, лежа на полу и вдыхая воздух тяжело, с хрипом. Как Дэнелла и сказала. Один сантиметр. Сантиметр от изуродованной и разъеденной серебром кожи его руки. Вытянув свою в его сторону, я закрыла глаза и, сосредоточившись, перекрестила средний и указательный палец в магическом знаке обмена 'Мутацио'. Вскоре после этого нарывы исчезли на тыльной стороне его ладони, и рука стала выглядеть, как рука, а не как кровавое месиво. Зато в подобное превратилась моя. Я судорожно вдохнула и застонала от боли, прижимая окровавленные шипевшие запястье и ладонь к груди. В этот момент в комнату вошла Дэнелла с розовым флаконом, на дне которого болталась яркая цветная жидкость. Окинув нас взглядом, она улыбнулась. Ненадолго. Увидев на моей руке язвы, она проворно подскочила к Владиславу, схватив запястье его излеченной руки в свою. Демонически улыбнувшись, она вновь отшвырнула его руку на пол и одарила меня леденящим кровь взглядом. — Как это мило и приторно сладко. Оттягиваешь его раны и боль на себя. В этом никакой пользы. Не теперь, так потом откинется, цепи-то я не снимаю. Хотя, у меня был план сейчас провести эксперимент, поэтому пока подыхать ему рано. Рванув моего мужа за цепочку к себе, она вылила содержимое флакона ему в рот. В местах, где серебро прожгло одежду, заставляя разлагаться и распадаться с шипением кожу, стало видно, как бледнеют сочащиеся кровью нарывы, как затягиваются раны. Тогда Дэнелла вернулась ко мне. — Только подумать. — Она горько усмехнулась. — Я дала ей прелестное тело невинной девочки, а она снова вернулась в обличие распутной девки, к волнующим изгибам, сводящим с ума сластолюбцев. Ну что ж, если ты этого так хотела… И до сих пор хочешь… Сейчас я вам обоим марафон безумия устрою. Так как мой костюм из латекса, как я и упоминала ранее, висел всего на ниточке, покончить с ним не составило труда. Почувствовав себя неприкрытой, я свернулась в клубок, вжавшись в стену, рукой прикрывая грудь, на что Дэна презрительно рассмеялась. — Разве есть здесь кого стесняться, солнышко? Мы с тобой на соседних кроватях спали почти что полтора года. А уж перед ним-то… Даже комментировать излишне. Хотя, ты, наверняка, чувствуешь себя бессовестно обнаженной перед бывшим на моих глазах и боишься оказаться открытой душой и телом перед любимым в присутствии врага. Боишься, что ваша безумная тяга к чувственным наслаждениям, к гедонизму будет мной наблюдаться со стороны. Согласна. Унизительно. Но унижения — это как раз то, что я тебе и обещала. Дурман сейчас собой окутает все пространство. Кроме единственного сантиметра, на который не дотянуться и не взять то, что хочется. Ну и, финальный аккорд. Острые когти девушки-дракона нанесли резкий удар мне по шее. Я коротко рявкнула, почувствовав, как кровь быстро зазмеилась от горла к груди. — А вот и тест на любовь, как я и обещала. Так же будет твой милый любить тебя, если я осушу его вены… Скажем на… Сто процентов? Или останется лишь чудовище, которое всеми фибрами души желает рвать человеческую глотку на куски? — Нет, Дэна, не смей! Не смей лишать его человечности! — Взвизгнула я, натягивая цепь до упора. — Она у него весьма сомнительная. Так что ты ничего не потеряешь. И излечила я его как раз для этого. Может, хотя бы вид багровых глаз и вертикальных зрачков остановит тебя от этих бабских потоков слюны, слез и соплей. Рванув Владислава за цепь к себе и поставив на колени, она коснулась ладонью его виска. Тефенсен вытягивала энергию жизненных сил, которую он получал от крови все последнее время, через знак поглощения. И когда она закончила, осталась лишь мумия, едва обтянутая кожей. Широко открыв глаза, он жадно воззрился на мою шею всеми багровыми оттенками и вертикальными зрачками. Склонившись к нему, она прошептала на ухо. — Взгляните на нее, Ваше Величество. Открытая, нежная и вкусная пища всего в сантиметре. Когда-то ты сказал, что реки вспять ради нее повернул бы, так что значит сейчас порвать цепи, вцепиться в эту дохленькую шейку и напиться до последней конвульсии ее тела?.. Унимая боль в осушенных венах. Эта пища даже не против грубого и гнусного изнасилования, пока жива. Давай. Порви цепи, и твоя девочка с открытой шеей, грудью и бедрами целиком твоя вместе с ее воющей в венах кровью, изнемогающей с ней напополам, желающей, чтобы ее господин осушил ее до последней капли. Наконец-то, полтора года спустя, я отдаю ее тебе, потому что она — конченная неизлечимая дрянь. — Ну что. — Дэнелла присела рядом со мной через доли секунды на пол, касаясь моей головы рукой. — Только попроси, и я заберу тебя отсюда, оставив вампира гнить. Но останешься, и он порвет цепи. Хочешь стать закуской для того, кому в вечной любви клялась? Все еще хочешь свободы для него? Доберется до тебя и уже не остановится. Может, и повоешь еще в экстазе какое-то время до полного иссушения, но потом наступит конец. В таком состоянии не тело твое ему нужно, а только кровь. Так прими же вновь мою сторону и мою силу. Идем со мной. Мы окончим процедуру превращения в Хранителя Архивов снова. Я никогда от тебя не откажусь, Лора. В то время, как он думает о том, как быстрее тебя сожрать. — Гори в аду, чудовище. — Зажимая все еще кровоточившую рану, я смерила ее презрительным взглядом и снова уткнулась лбом в стену. — Пусть берет мою жизнь ради крови. День, в котором я не увижу тебя, даже если это случится, потому что я умру, станет для меня избавлением и первым днем моей свободы. — Хорошо. — Дэнелла скрежетнула зубами. — Будь по-твоему. Тогда отдыхайте, дорогие мои. Проверим, действительно ли выживают только любовники. Или, все-таки, сильнейший, по каноническим законам природы. Может, нападение откроет тебе глаза и, в нежелании умирать, даже ты используешь магию против нападающего. Просто помни, что твой муж, когда голоден уже целых два года, учитывая сколько сил и энергии я вытянула, просто существо, движимое инстинктом голода. От того мужчины, который играл тебе на озере на гитаре, который вел тебя в ритме танго перед публикой и который забрал твою девственность в зарослях осоки ничего, кроме оболочки не осталось. Я тебя предупреждаю, что он тебя прикончит. Вперед, если дура настолько. Передумаешь — зови. Я вытащу тебя и прикончу этого паразита. Иначе сдохнете оба, потому что хищник сожрет добычу, а серебро сожжет хищника заживо. Вернувшись к нему, она взяла его за руку, глядя, как сызнова цепи на коже разъедают ее до шипения и кровавых язв. — Хорошо работает. Улыбнувшись и подмигнув мне, Дэнелла Тефенсен вышла из потайной комнаты, и дверь за ней закрылась. Едва это произошло я рванулась к мужу, насколько позволяли цепи. Он отпрянул в свой угол с безумным взглядом кровавых глаз и оскаленными клыками. — Не приближайся ко мне. Цепи меня не удержат. Я есть хочу, и это сильнее меня. Я не хочу, чтобы ты умирала. Я ждал тебя почти шесть веков, но твоя располосованная шея… Я хочу жрать и насыщаться, жажда огнем полощет протравленный серебром организм, а кровь всего в сантиметре. Уйди в свой угол. Не провоцируй… В слезах от боли и сострадания, моя рука все равно непроизвольно тянулась коснуться черного, как ночь, шелка его волос. — Тупая сука. — Прошипел он, яростно рыча и сворачиваясь на полу, хрипя от боли, причиняемой ему серебряными цепями. — Чего непонятного? Я сказал: проваливай в свой угол. Я не жрал два года. Я хочу тебя покалечить и если доберусь, я это сделаю, хоть потом и волосы на себе вырву и с собой покончу. Хватит! ХВАТИТ КО МНЕ ТЯНУТЬСЯ!!! Не время, мать твою. Хватит мелькать красной тряпкой перед бешеным быком. Я разорву твою шею, разорву твое тело на лоскутки. Лора… Лора… Теплокровная, милая моя девочка… Я голоден. Я смертельно хочу есть… Срываясь на грубость, рыча, и снова усилием воли затыкая голодного зверя, он молил меня не приближаться. Лоб Владислава покрылся испариной, а голос хрипел все тише и тише. Полубезумный, он то метался, натягивая цепи так, что я думала, что он вот-вот уже точно порвет их, то забивался в угол и вновь умолял меня уйти с Дэной, спасти себя и оставить его умирать. Угрюмо прижавшись к стене, напополам от горя, напополам от страха, я отключалась все эти мучительные часы на цепи на несколько минут, чтобы снова открыть глаза и увидеть багровый ненавистный взгляд, взиравший на меня в упор и желавший разорвать меня в клочья. Последний раз, когда я пришла в себя, он отключился. Лежа в углу, подобно обезумевшему псу, прижав руки к груди от невыносимых мук, он склонил голову на грудь, свистя от боли каждым выдохом. Мой муж дремал. И сон этот был последним отведенным ему в жизни. Раны перестали даже шипеть и пузыриться. Дэна не несла флакон со спасительным эликсиром. Это был конец. А я снова не могла попрощаться. Сантиметр удерживал меня на расстоянии от любимого. Я подползла ближе, вытягивая свою руку в его сторону. Серебряные звенья цепи глубоко вошли под кожу и разъели плоть до костей. Видимо, это произошло, пока он метался, пытаясь сорваться… Когда Владислав еще мог, он посылал мне, не отдавая себе в том отчета, видения. Вид моего обнаженного тела по-прежнему будоражил оборотную сторону зверя. Даже в картинках в его сознании все начиналось с того, что он нежно ласкал мою шею, плечи, грудь, живот, гладил разгоряченные бедра, но затем же впивался в меня и лишь рвал, рвал и рвал. Все его мечты, на которые ему сейчас только оставалось сил, каждый раз оканчивались одним и тем же — моей смертью. Теперь же бояться мне было нечего. Я знала, что он уже не придет в себя. Его когти скребли каменную кладку пола, а губы и в полудреме шептали мое имя. Я прикрыла рот рукой, давясь слезами. Глупо и несправедливо. Так не должно быть. Все не может окончиться вот так… Не знаю, сколько часов прошло. Я потеряла счет времени, наблюдая, как серебро пожирает, разъедая до костей тело единственного мужчины, который стал для меня всем в жизни. Свернувшись калачиком в своем углу, я горько заплакала. Нет печальнее удела, когда ты ничем не можешь помочь своему единственному в мире дорогому человеку. Практически вся моя магия была ориентирована на уничтожение, а не созидание. Оставалось лишь одно, и, по своему долгу, долгу супруги, я обязана была это сделать. Оборвать его мучения, потому что стонал он от боли уже во всю глотку, и, как ни зажимая уши, я все равно слышала крики боли, а слушать это было невозможно. Сердце превратилось в осколок льда. Смерть, как избавление. Как часто я пыталась применить этот принцип на себе. Но только сейчас, даже учитывая, что нежность и любовь разрывали меня на куски, я знала, как поступить будет правильно. Уничтожить во имя милосердия. Окончить его страдания. Отпустить его во имя его же блага, пока серебро еще не протравило настолько, чтобы заставить парализовать каждый орган в его теле, которое я больше жизни любила, каждую конечность… Я прокляну свои руки… Но так будет правильно. Прости меня, любовь моя… Прости, что не сделала этого сразу. Прости, что жила бесплотной надеждой на то, что хоть кто-то откликнется на призыв. Что хоть какая-то сила спасет нас от несправедливых мук. Но. Боги спали. Им было плевать. Плевать, что я заношу руку для знака 'Гравитацио', сосредотачиваясь мысленно на сердце любимого человека, чтобы при помощи силы тяги вырвать его из груди того, кто должен был стать моей вечностью и судьбой. Вскрикнув, я опустила руку. Не могу, не могу, НЕ МОГУ!!! Поток слез рухнул стремительной волной, и я снова вытянула руку вперед. Внезапно кто-то коснулся этой моей руки. Сквозь слезы я глядела на юную полупрозрачную девушку с золотистыми волосами и зелеными глазами. Нет. Это была не Дэнелла Тефенсен. У просвечивающего призрака длинные волосы тянулись ниже пояса. Эта девушка была так похожа на меня четкими правильными чертами лица, что я даже на миг онемела. На ее пальцах золотом горели перстни, и одета она была в шелковое зеленое платье. И все же, я видела комнату сквозь нее… Грустно улыбнувшись, она, молча, посмотрела на цепь с ошейником, которые удерживали меня. Оковы пали, и тогда полупрозрачная златовласка направилась к моему мужу. Приложив два пальца к его виску, она закрыла глаза. Яркая светлая энергия перетекала от нее к нему. Он открыл свои багровые глаза, слепо уставившись на нее. Еще пара минут передачи энергии, и взгляд из безумного стал осмысленным, багровые глаза почернели, а вертикальный зрачок стал круглым. Серебряные цепи пали вместе с ошейником. Полупрозрачная дева врачевала его раны своей магией. Когда не осталось ни единой царапины, ни нарыва, ни ожога и прожженных до костей участков на его теле, она печально улыбнулась ему, окинула меня прощальным взглядом, тоже не без улыбки, и окончательно рассеялась в воздухе, стерев слезинку со своей уже едва различимой, ставшей абсолютно прозрачной щеки. — Лора. — Он крепко сдавил меня в объятиях, подскочив ко мне в мгновение ока. Мой муж был в рваных лохмотьях тряпья, прожженного серебром, а я и вовсе была обнажена. Я тоже обняла его в ответ, не в силах сопротивляться нахлынувшим эмоциям. Минуту спустя я все же еле слышно выдавила. — Валим отсюда. Найдя потайной рычаг в двери, мы вышли из тайной комнаты пещеры Дэнеллы Тефенсен. Поблизости ее не оказалось, и, крадучись, мы потихоньку вышли по коридору наружу. Тусклый свет пасмурных сумерек ударил в глаза, и, моментально обратившись в нетопыря, Владислав подтолкнул меня, чтобы быстрее залезала к нему на спину. Расстояние от пещеры до шестнадцатого этажа замка мы преодолели секунд за сорок. Я даже слегка оглохла от шумевшего в ушах ветра. Владислав с силой влетел в окно нашей спальни, разбив его вдребезги. Не особо церемонясь со мной, он скинул меня на пол и, вернув себе человеческую форму, со скоростью ветра сменив лохмотья прожженного серебром одеяния на новый черный камзол, коротко бросил. — Забирай вещи, которые жизненно необходимы. Я иду предупреждать детей и слуг. Собираемся и телепортируемся в холле первого этажа. Надеюсь, твои магические силы и способности все еще при тебе. В противном случае, мы уже бродячие мертвецы. Он вышел из комнаты, а я окинула коротким взглядом бывшую спальню. До слез было жалко покидать ее, но, учитывая, что мы с Дэнеллой сделали проекцию на этот мир, была надежда на то, что в моей комнате останется все по-прежнему в копии этого мира. Минус разбитое окно. Когда Тефенсен брала у меня силу на создание проекции, оно еще было целым. Накинув на себя тонкое серебристое платье на бретелях, я сгребла в первую попавшуюся сумку несколько нарядов, фотографию на том памятном белом мосту в парке, кулон, который предупреждал меня об опасности, грозившей мужу, хотя он и перестал работать после фактической смерти Владислава. Спустившись вниз, я обнаружила, что все в сборе. Улыбаясь мне невинной открытой улыбкой, напротив меня стоял мой сын — Влад, копия отца. Удержавшись от объятий родных и любимых и оставив их на потом, я крепко сжала руку мужа в одной руке, а руку профессора Амбердо Андерсена — в другой. Сделав широкий круг из порядка ста людей: наших детей и самых близких слуг и друзей, мы заняли собой весь холл. — Магическое слово? — Владислав вопросительно оглянулся на меня. — Ну… Абракадабра что ли. — Сосредоточив всю энергию в себе и выбросив ее в пространство, я представила точную копию нашего мира. Это оказалось не так и сложно, и через десять секунд белое пламя окутало собой все помещение, застилая глаза мне и всем здесь присутствующим. Лица превратились в неясные всполохи и, более не в силах выносить вспышки белого огня, я с силой зажмурила глаза…