Трансильвания: Воцарение Ночи

V. БЫТЬ ВЕДЬМОЙ ГЛАВА 22 — К ИСТОКАМ РЕИНКАРНАЦИИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ РЕГИНЫ Смерти нет. Есть только переход между мирами. 1428 год. Валахия. Монастырь 'Бистрица'. Узкие плечи худощавой пятнадцатилетней девчонки дрогнули, и она вся сгорбилась под пристальным взором долговязого седовласого мужчины с впавшими глазами, острыми скулами и длинным крючковатым носом в черной рясе до пола. Тряхнув длинными, до пояса, черными локонами, она пронзила его яростным взглядом своих изумрудных глаз, и ее лицо исказила такая дикая полубезумная гримаса, что от этого взгляда уже давно не молодеющего священника взяла оторопь, а по телу его побежали крупные мурашки. При этом скулы девушки, и без того выдающиеся, стали не в меру заостренными. Пожилой Айозиф дрогнул и провел нервно дрожавшей рукой по серебристым волосам, пока эта облаченная во все черное маленькая ведьма прожигала его кипящей волной ярости и ненависти. Собравшись с мыслями, выдохнув и вернувшись к идее о том, что мелкое, пусть и цыганское отродье, бояться не стоит, Айозиф нарочито громко выпалил. — Рита Ланшери, еще один поворот головы в сторону остальных детей и, в частности, в сторону маленького князя, и я накажу тебя плетьми. Я предупреждал уже трижды. Услышав свой голос со стороны, он даже не поверил. Звучал тот не в меру громко, хрипло, дребезжал и был таким противным, что половина детей, сидевших за грубо сколоченными деревянными столами школы при монастыре 'Бистрица', позатыкали уши. — Прошу прощения. — Ледяным тоном произнесла юная Маргарита. — Но я никому не мешала. Обернувшись, она окинула взором маленьких мальчиков, среди которых оказалась. Все они, включая упомянутого священнослужителем и учителем, по совместительству, князя — маленького худощавого мальчишки с завивавшимися черными вихрами, озорными черными глазами на худом лице со слегка заостренными скулами, были на вид шести-семи лет. Не старше. Как сюда попала пятнадцатилетняя безграмотная девица, дочь ромалэ из кочующего табора, никто не задавался особым вопросом. По прошествии нескольких месяцев ее обучения в церковно-приходской школе монастыря Валахии для мальчиков, этот вопрос стал практически закрытым. Ну взяли и взяли. Девчонка и девчонка. Оборванка, да, но куда деваться, если УЖЕ взяли. Дикая, не поддававшаяся ни дрессировке, ни наказаниям. Сам Айозиф, порой, не прочь был отходить ивовой плетью своенравную нахалку, которая постоянно срывала занятия, особенно связанные с чтением Библии и богословием, но пятнадцатилетняя Рита была слишком необузданной. Она напоминала скорее звереныша, чем человека, потому что, если остальные дети боялись ударов и начинали плакать, едва только Айозиф упоминал о наказании, то она смеялась во время оного, даже если ее отхлестать до крови. Дикарка и общения-то толком с детьми не знала. От нее умудрялись плакать даже мальчики. Был, по правде говоря, один, который не плакал и не боялся. А бояться, действительно, стоило. Роза Ланшери, ее бабка-цыганка, была ведьмой. Той самой, как из сказок, у которой варятся в котлах кости черных котов, лягушачьи лапки и многие другие противности. И ведьмой она была самой всамделишной. Стоило ей только посмотреть недобрым взглядом на беременную, и та теряла ребенка. Стоило ей проклясть в спину, и жди беды. Смерть не пройдет мимо твоего дома, если Роза Ланшери встала на твоем пути. От мелкой ее внучки бед не ждали, но, памятуя о том, из какой семьи эта не вполне благополучная девчонка — из семьи, где каждая женщина колдовала, все же стремились не особливо связываться с ней. Мать Риты была знахаркой. Вот Луну Ланшери любили все и каждый. Эта светлая женщина помогала каждому болевшему, нуждавшемуся, любой недуг излечивая магией. Даже нынешний правитель Валахии — король всех цыган и полководец, Валерий-завоеватель, закрывал глаза на то, что ведьминский дар процветает в Валахии, и на то, что вроде бы и надо довести до сведения епархии, сжигавшей еретиков, о том, что ведьмы колдуют, не скрываясь, да наблюдая за тем, как Луна лечит раненых воинов, вернувшихся с войны против неверных, врачует их своими отварами и вылечивает, едва коснувшись рукой, король только был рад, что вроде бы все в порядке. И овцы целы, и, как говорится, волки сыты. Но Рита пошла не в мать, а в бабку. Замкнутые в своем тесном пространстве, пауках и плесени, варившие дурманные травы-отвары-отравы, бабушка и внучка провозглашали ненависть к миру и всему сущему, в отличие от своей доброй и отзывчивой, кому дочери, а кому матери. Резюмируя вышесказанное, можно было добавить лишь то, что у Маргариты Ланшери не было друзей вообще. Кроме одного единственного друга. Сына того самого короля всех цыган — Валерия-завоевателя. Айозиф не мог припомнить, с чего началось их общение. Но, с тех пор, как оно получило свое право на существование, юный Влад Дракул Третий, которого еще именовали Цепешем, за особенно жестокие меры, принимаемые в расправе над военнопленными его отцом, начинал отбиваться от рук. Порой, шестилетний мальчик, уже вступивший в Орден Дракона, и пятнадцатилетняя черная ведьма-подросток, вместо того, чтобы посещать занятия по богословию, часами болтали в вишневом саду, сидя на земле. Влада интересовала эта взрослая и для его возраста, пожалуй, умная девушка, а Рите же хотелось, порой, просто поговорить хоть с одной живой душой, не исполненной ненависти к ведьмам. — Бесовская тварь. — Обреченно вздохнул Айозиф, на минуту отворачиваясь от нее и всех присутствовавших. Напрасно. Истерически взвизгнув от ярости, девочка запустила чернильницу учителю прямо в голову. Свежие чернила ударили ему в глаза и растеклись по рясе противными кляксами. Айозиф громко вскрикнул от боли. Остальные мальчики вдавили головы в шеи, напрасно пытаясь спрятаться за своими столами, опасаясь расправы, зная, что когда священнослужитель в гневе, страдают все, кто попадаются ему под руку. В воздухе же звучал, исходя переливами и заполняя всю церковь, смех безродной и безграмотной дикарки Маргариты и юного князя Цепеша, для которых ни закон, ни правила никогда ничего не значили… — Меня исключают из церковно-приходской школы. Чернильница стала последней каплей. Сомневаюсь, что Луна Ланшери сможет отстоять мое право обучаться там и дальше. Наша магия, в надежде, что я получу хоть какое-то образование и смогу научиться читать и писать, как великие и умные люди, и без этого происшествия держалась на ниточке. А теперь все кончено. Маргарита сидела под вишневым, цветущим розовыми цветами деревом, рассеянно гладя по черным взъерошенным волосам мальчика, склонившего голову ей на колени. — Ты такая добрая. Ты — волшебница. И красивая. И… Как бабочка. Ты мне, как это говорится там, похожа, как бабочка. Такая… Красивая. И еще волшебная. Вот. — Юный Владислав улыбнулся, и морщинки на детских щечках в уголках его смеющихся черных глаз сделали его и без того веселое лицо еще озорнее. — Ты — моя волшебница. Наколдуй мне замок красивее моего. И чтобы я был… Это. Как там говорится. Счастлив. И чтобы у меня было мно-о-о-ого-о-о игрушек. Деревянных. Хочу лошадку. И. Вот столько игрушек. Ага. Мальчик, не поднимаясь с колен девушки, широко развел руки, дабы показать, сколько именно игрушек ему требуется, а Маргарита только улыбнулась, устремляя взгляд к блеклому и пожухлому, словно опадавшая осенью в саду листва, солнцу. — У тебя будет все, что ты только пожелаешь, юный князь. Красивый замок, много игрушек, мечи, кубки, а со временем и прекрасные женщины возле твоих ног. Я вижу твое будущее. И я еще не понимаю вполне, но чувствую, что оно связано с моим. Это странно, но… Бабушка Роза о таком не говорила… Недавно я видела и тебя, и себя через двести лет. Через пятьсот. Надо спросить у нее, что это значит. Как знать, быть может, мы изобретем эликсир бессмертия. — Потрепав мальчишку по лбу и темным завитушкам, девушка в черном глубоко задумалась. — Папа говорит, что однажды у меня будет меч. И конь. Свой настоящий, представляешь? И жена. А я не хочу жениться. Это. Как его там. Скучно. Наверное. Чего мне с этими девчонками делать?.. Вот ты — другое дело. Ты — волшебница. Давай, ты будешь моей мамой. Или женой. Ну. Потом. Как-нибудь. Я не хочу другую жену. Эти девчонки. Они глупые. И смешные. И так морщатся, когда я говорю о сражениях, словно увидели гадюку. — Не гневи Всевышнего, маленький князь. Тебе за него еще сражаться и не раз. Я — цыганка. Я — никто. А ты скоро станешь королем всех цыган и королем Валахии. У тебя будут такие девушки, о которых ты и помыслить не мог. Твоя судьба определена, малыш. Моя тоже. Тебя ждет замок. Меня — чистое небо и мой табор. А мама у тебя уже есть. Сомневаюсь в том, что леди Алианна будет в восторге, если ее решит кто-нибудь заменить. Девушка крепко зажала в руке маленькую ручку мальчика с тяжелым для него увесистым кольцом с символом Ордена Дракона, и внезапно юный князь Влад совсем неподдельно расплакался. — Папа бьет меня. Мне больно. Я прошу его этого не делать, но он. Злой. Он. Он. Он нехороший. Он говорит, что хочет это. Как его… Воспитать дух какой-то. Чтобы я князем стать. Ой. То есть стал. Но я даже сидеть не могу, и спать мне больно. Мама пытается поцелуями лечить меня. Но. Она хорошая, но у нее не получается ничего. Мама жалеет, а папа нет. Папа не любит Влада. Папа любит мечи, вино и разных теть, а меня - нет. И маму любит все меньше. Рита, мне так больно. Девушка силой повернула мальчика на живот у себя на коленях и задрала его рубашонку. Влад не лгал. Вся его спина и чуть ниже была покрыта шрамами, запекшейся кровью, синяками и кровоподтеками. В ужасе, нахлынувшем на цыганку, Рита попыталась вспомнить что-либо из тех редких минут, когда Роза рассказывала ей о целебной, а не о зловредной магии, но попросту не успела. Возле них, тенью над девушкой и мальчиком навис высокий и статный черноволосый и чернобородый молодой мужчина лет тридцати на вид, в доспехах с красным плащом, развевавшимся за его спиной. Глаза его горели пламенным огнем. Эти хищные глаза, в которых сама ночь плескалась в его яростным взгляде. Длинные волосы угрожавшего всей своей позой и страшного мужчины трепал ветер. Тот самый, что разбрасывал лепестки розовых цветов вишни по саду. — Его Величество, Валерий-завоеватель. Чудовище. — Прошептала Маргарита, все еще крепко сжимая маленькую ручку Владислава в своей, бросив взгляд, исполненный презрения, на мужчину, который даже бровью не повел. — Цыганская безродная шваль. В который раз ты уже отираешься возле моего сына. Я, кажется, уже говорил тебе не касаться его. Но ты упрямая. Сатана ликует в тебе. На тебе в одиннадцать лет выжгли его метку. Король Валахии дернул на себя девчонку с такой силой, что маленький Влад упал с ее колен. Развернув ее к себе спиной, он рванул на ней платье, обнажая ее клейменный ожог на плече в виде змеи, опоясывавшей розу. — Люди боятся неизведанного. Люди боятся всех Ланшери. Твоя мать вроде бы другая, но все вы — ведьмы, одинаковые, по своей сути. Слуги Сатаны. И змей на твоем плече как раз и символизирует библейского змея-искусителя. Последнее предупреждение, шваль. Держись подальше от моего сына. А ты. Валерий-завоеватель перевел взгляд с девушки на вжавшегося со слезами на глазах в ствол дерева маленького мальчика. — Быстрым шагом домой. И если посмеешь еще раз пожаловаться Алианне, после чего жена будет меня на коленях умолять не трогать тебя, знай, ты у меня получишь сто ударов ивовой плетью. Живо в замок. Еще раз увижу тебя в обществе клейменной Сатаной ведьмы, убью своими руками. Валерий-завоеватель развернулся к детям спиной, горделиво зашагав в сторону замка, пока его красный плащ волочился следом за ним по земле. Утирая слезы на глазах, мальчик прошептал подруге последнее 'пока', а затем, не оборачиваясь, поплелся, низко склонив голову и всхлипывая, за своим отцом. С тех пор цыганка по имени Маргарита Ланшери и князь Владислав Цепеш Третий не виделись целых двенадцать лет… *** Присев на тумбочку трюмо с раздвижными зеркалами, я мерно покачивала ногой, обдумывая сновидение прошлой ночи. Что-то случилось со мной за последние дни. Голова начинала проясняться. Я даже четче помнила то, что происходило в реальности, а сон, который меня поверг в состояние задумчивости, до сих пор не давал мне покоя. Это не мог быть сон. Слишком четким он был. Словно бы воспоминание. Словно память прошлых жизней медленно и верно пробивалась сквозь оболочку запретов, разрушая блоки, поставленные в моей голове Хранителями Баланса Измерений, наверняка, когда я была еще совсем ребенком. Учитывая, что Сара Уилсон, как я недавно узнала, также была членом их сообщества, ничего удивительного не было в том, что она им это позволила. Пребывая глубоко в своих мыслях, я даже не заметила, как дверь в комнату открылась, и вошел мой муж. Подойдя ко мне вплотную, он слегка приобнял меня за талию, и, склонившись к моей шее, коснулся ее губами в том месте, где у живых бьется жилка. — И пусть в реальном, твоем мире, с тех пор прошло лишь два года, в этом мы с тобой прошли через настоящую мясорубку за наши двадцать лет. С днем нашей встречи, Лора. Двадцать второе мая. Эта годовщина значит для нас даже больше, чем день нашей свадьбы — первое июня. — Я не забыла. — Улыбнулась я, касаясь руками спины Владислава и крепко сжимая коленями его бедра. От состояния нервного возбуждения мои верхние клыки непроизвольно заострились. Запустив руку в его волосы и придвинувшись ближе к его губам, я тихо прошептала. — Может, ну его. Этот бал. Идем в кровать. Я не настроена на танцы и приемы гостей. Ты знаешь, как я без ума в кавычках от общения с внешним миром. — Ты знаешь, что с точки зрения твоей одержимости мной, тобой заинтересовались бы сразу экзорцисты, психиатры и сексопатологи? — Он слегка улыбнулся, сверкнув клыками и дразняще отстранился, а я совершенно искренне улыбнулась в ответ. — Что ни говори, а я люблю находиться в центре внимания. Мне льстит, когда обо мне говорят. Даже если говорят в палатах с мягкими стенами. — Впившись в его рот губами, я отстранилась секунд через сорок и задала, наконец, терзавший меня с раннего утра вопрос. — Ты в детстве… Мы знали друг друга, когда тебе было шесть? — Да. А что? — Я видела… — На секунд двадцать в комнате воцарилось ничем не нарушаемое молчание. — Как мы сидели под деревом. И эти шрамы, из-за которых ты плакал. А потом пришел твой отец… Вы с ним ушли, а потом сон оборвался. — Тогда оборвался не только сон, бабочка. — Его лицо мгновенно стало задумчиво-серьезным. — Тогда оборвались и мы. С тех пор мы не виделись двенадцать лет, а когда снова встретились, ты относилась ко мне, как к младшему брату, которого у тебя не было. Ты ни в какую не желала строить со мной отношения, хоть я и тянулся к тебе, как одержимый. Ты не хотела отношений, потому что они у тебя уже были. Ты встречалась с Гэбриэлом Ван Хельсингом, а надо мной даже, бывало, посмеивалась. — Сейчас трудно это представить. — Я задумчиво смотрела в пустоту за его плечом. — Вероятно, Рейни, покопавшаяся в твоей голове и покинувшая ее, слава нечистой силе, оказала все-таки благотворное влияние. Пережив штурм своего сознания чужеродным, с отторжением Рейни пал и барьер, мешавший тебе вспомнить прошлые жизни, установленный в твоем сознании Хранителями Баланса Измерений. Теперь, постепенно, шаг за шагом, ты вспомнишь все. Сначала Маргариту Ланшери, затем — Анииту Саливан, к тебе вернется память предков Шиаддхаль, воспоминание о нашей первой ночи в подземелье, а, затем, то, о чем ты даже не подозревала. Не только в жизни Маргариты Ланшери участвовал Гэбриэл Ван Хельсинг, но и в жизни Лоры Уилсон тоже. Вы были лучшими друзьями в две тысячи третьем году. Даже явились по мою душу, но когда ты не смогла меня убить, в Ватикане тебе подчистили память. Снова. А ведь Сара Уилсон возводила большие планы насчет твоей свадьбы с Гэбриэлом, когда ты достигнешь совершеннолетия, надеясь, что из тебя выйдет неплохая охотница на нечисть. Но нечисть из тебя, по правде говоря, получше получилась, чем когда-либо могла бы получиться охотница. Воздыхая по монстру, особенно хорошую карьеру борца с нечистью не построишь. Только потом уже, когда Ван Хельсинг исчез, когда тебя снова сделали послушной девочкой без памяти, твоя мать перекинула ставки на Хранителя Баланса Измерений по имени Дэвид Теннант. В первой своей жизни же ты была слишком дикой, чтобы жить. И слишком редкой, чтобы умереть. Отпечаток безумия Маргариты Ланшери наложился и на тебя нынешнюю. Милена более спокойна, нежели ты. — Ты решил в нашу годовщину говорить о моей сестре? — Я окинула его полузлобным взглядом. — Не ревнуй. — Граф, король, вампир слегка улыбнулся и отстранился. — Выбери, что надеть. Ты идешь на бал, мой ленивый мотылек. Никакие возражения не принимаются. Танцуем тарантеллу и пасадобль. Так что выбери что-нибудь подобающее. Буду ждать тебя в зале, где состоялось наше бракосочетание. Гости уже подтягиваются. Даже Тефенсен пришла. Сказала, что не в силах пропустить круглую дату брака, который ей не удалось разрушить, хоть она и очень старалась. Последним, что он увидел, перед тем, как вышел из комнаты, было мое картинное закатывание глаз. Сделав выбор в пользу эффектного красного платья, начинавшегося корсетом от плечей и заканчивавшегося подолом с бесконечным количеством ало-черных воланов и оборок, а также с элегантным разрезом до бедра справа, повесив на шею кулон в форме единорога, подарок от Айнид Глайн, я окинула себя придирчивым взглядом в единственное зеркало в золотой раме, способное отражать вампиров. Завитые кудри, забранные от висков, спадали на плечи. Идеальное платье обрисовывало тонкую и изящную талию, подчеркивало грудь, до неприличия облегало бедра и визуально удлиняло ноги. Завершив обзор, я втерла духи от Шанель в ямочку на шее и снова бросила короткий взгляд в зеркало. Мои некогда пепельные волосы теперь обрели свой иссиня-черный цвет. Зеленые глаза, бледная фарфоровая кожа… Я снова выглядела, как тогда. Когда только прибыла сюда и была обращена. Я была похожа на ту злобную, кровожадную и мелочную Лору Дракула двадцатилетней давности. Да вот только в глазах было что-то иное. Опыт или мудрость… Я не могла сказать, что именно я увидела в своем отражении. Но я изменилась. Сейчас убить ребенка просто потому что его крик режет уши, казалось мне кощунством, и о том инциденте я вспоминала с омерзением к самой себе. Лишь человеческие чувства, сострадание, эмоции делали меня собой. Настоящей собой. Девушкой, которой я была до обращения. Владевшей собой, защищавшей заведующего Алана Стэнфилда, который несколько минут назад сподвиг всю больницу убить меня, и делала я это только потому что так было правильно. В отличие от поступков, которые совершала безумная, сходившая с ума версия меня после обращения в вампира. Разделившие вампиршу-психопатку и вампиршу с состраданием девочка под влиянием Дэнеллы Тефенсен — Корина и некто по имени Лара Изида Кармина Эстелла Шиаддхаль, наследница своей бабушки, которая то короткое время, что была жива, показала, каким человеком нужно быть, навсегда отдалили меня от Лоры двадцатилетней давности. И хоть выглядели мы и одинаково, я знала, чего я хочу, и чем никогда не поступлюсь. Исчезло во мне, как никому не нужный атавизм, стремление убивать, причинять боль и наслаждаться этим, исчез во мне подростковый максимализм. Я занимала трон королевы вампиров и королевы эльфов. Я была вампиршей с эльфийской кровью в организме. Я была ведьмой. Женой своего мужа и матерью своих детей. Это все, что мне было нужно для жизни. Тихонечко прикрыв дверь за собой, приподняв пышный подол и крутанувшись на каблуках своих алых, словно кровь, туфель и оставляя ту Лору далеко в прошлом, я направилась в зал для танцев, в который медленно и верно уже собирались десятки, сотни и тысячи гостей. *** Удар каблука по гладкому паркету и лихой задорный ритм тарантеллы. 'Кружатся жизни, и кружатся скрипки' поет исполнитель этой прекрасной музыки. С озорной улыбкой совершаю несколько оборотов вокруг себя, не сводя взгляда со своего короля. Вся толпа вампиров видит это, и видит это Дэнелла Тефенсен, а мне плевать. Я забавляюсь, дурачусь, и мои чувства возносят меня к шпилям моего замка в залихвацкой пляске. Я жалею несчастную шестнадцатилетнюю Манон, негодую из-за лейтенанта, который так жестоко обошелся с девушкой, для которой он стал всем в жизни. Кружатся жизни, и кружатся скрипки, кружатся и уходят. Подскоками на каблуках описываю круг и попадаю в его руки. Мой муж в парадном черно-золотом камзоле поднимает меня выше себя, крепко обвив руками за ноги, и под надрывный звук скрипки 'Кружатся жизни, кружатся жизни, кружатся и уходят' медленно опускает на паркет, не сводя взгляда с моего лица, пока я мягко опускаю руки ему на плечи, все еще раздумывая о судьбе несчастной Манон. Наши лица всего в сантиметре друг от друга, и у меня перехватывает дыхание. Я еле держусь, чтобы не покраснеть. Моя реакция неизменно, год от года, одинаковая. Я реагирую на этого мужчину, и ничего не могу поделать с собой. Он — плен мой, любовь моя. Темные пряди его волос ниспадают на заостренные скулы, а в черных глазах полыхает самый настоящий пламень. Пламень ночи. И от этого огня я горю сама, словно ведьма на костре. Я хватаю его за руку, и, в быстрых подскоках, мы продолжаем ритм тарантеллы, продвигаясь по всему залу, пока она, наконец, не сменяется пасадоблем. Музыка без слов, 'Le Plant Sambrero'. Испанская, быстрая. Возложив руки Владиславу на грудь, медленно поднимаю голову снизу вверх, взглядом окидывая его шею, подбородок, губы, затем нос и глаза. Проведя рукой по его виску и щеке, резким движением заведя ее в волосы на его затылке, я слегка отклоняю голову назад, и он, лишь на мгновение склоняется к моей шее. Оставив на ней никому не оказавшийся заметным поцелуй, он заставляет меня распрямиться быстрым рывком на себя. Закинув мою ногу себе на бедро, он скользит пальцами уже где-то намного выше воланов и оборок моей юбки от нижней стороны колена вверх, пока я забываю о том, как дышать, полыхая в адском огне. Красное и черное. Ночь и пламень. Как и тогда, в тот вечер, когда я потеряла девственность после танца на битых стеклах, на поляне у леса. Ритм и напряжение неизменны. Их нисколько не меньше в этот раз по сравнению с предыдущим. А затем, также рывком, он буквально отшвыривает меня от себя, не отпуская моей руки в красной перчатке. Пасадобль начинает править нами. Наши движения похожи на отрывистые стаккато в музыке. Далеко и снова близко. Некоторые из вампиров даже свистят и громко аплодируют, а ведь это еще далеко не конец. Он ведет меня, словно свою тряпичную куклу. Отшвыривая, но не отпуская, привлекая к себе и касаясь, где только возможно, опрокидывая почти навзничь и вращая вокруг меня самой и вокруг себя. В танце он — Дьявол и Бог. Не зря хореографию, особенно такую, именуют вертикальным воплощением горизонтальных желаний. А уж учитывая, насколько он по-страстному маньячен в сексуальных отношениях, не приходилось удивляться, что импульсы вожделения правят им с той же успешностью и в танце. В очередном повороте припадаю головой к его плечу и вижу, как усмехается Дэнелла Тефенсен, не сводя с нас пристального и почти что хищного взгляда, словно ожидая момента, когда ей снова станет дозволено подвергать нас пыткам. Нарочито истомленно закрыв глаза и потершись левой стороной головы о его руку, я открываю их, коротко ей усмехаюсь и показываю только одной Дэне видимый фак, широко улыбаясь и оскаливая клыки. Не сдерживая недоброй усмешки, золотоволосая девушка-дракон с таким же истомленным взглядом нежно проводит когтем под подбородком, визуально показывая мне харакири, только на горле. Покачав головой с усмешкой, я вжимаюсь в супруга всем телом со взглядом: 'Ну-ка выкуси. Что ты нам теперь-то сделаешь.' На этот жест она недвусмысленно демонстрирует сначала рвотный позыв, а потом, давя смешок, также жестами, намекает на позу шестьдесят девять, предварительно изобразив пальцами по воздуху побег из зала наружу. От наглости этой драконьей сучки я аж багровею, не зная, как бы жестами ей досадить, а издевающаяся сволочь тем временем утирает фантомные слезки на щеках кулаками, изображая меня, обиженную пикировками. Сжав губы в тонкую полоску и окинув ее мстительным взглядом, я чувствую, что музыка подходит к концу. Последний оборот, и я падаю на колени к ногам Владислава. Красные и черные воланы и оборки моей юбки расстилаются полукругом за моей спиной, словно лепестки роз цвета ночи и огня. Тяжело дыша, я упираюсь лбом в его колено и обвожу взглядом собравшихся вампиров. Тишина в зале стоит гробовая, ничем не нарушаемая, и только через долю секунды зал вампиров начинает взрываться овациями. Рукоплещет даже стерва, чье второе имя — сарказм. Все потому что кто угодно может ненавидеть нас по отдельности, и даже вместе, но отрицать, что наша химия живого с ног свалит, а мертвого из гроба поднимет и то, что мы танцуем, словно рабы дьявольской скрипки, не станет никто. Побоится наказания от всевышних за богохульство… Прихватив два бокала красного вина с подноса одного из наших слуг и приобняв мужа, другой рукой я сцепила Тефенсен, и мы отошли в уголок. — Какого черта?.. — Возмущенно выдохнула я. — А чего ты вообще от меня ожидала? Вы танцуете так, что с доброй руки очень хочется вам постельку расстелить прямо на танцполе. Да ладно тебе. Не злись на подколы. Даже у такой сволочи, как я, мурашки по коже побежали, когда он тебя на руках плавно опускал на пол. — На этот раз искренне улыбнулась Дэнелла. — Как там Аарон? — Я благоразумно решила сменить тему. — Все с ним в порядке. С его семьей тоже. Не помню, говорила или нет. Я сама его метку свела. И отпустила домой к родителям. — Вот так просто? — Я удивленно приподняла брови, пригубив бокал вина и крепко сжав его рукой в красной бархатной перчатке. — Я полна сюрпризов. — Пожала плечами Дэна. — Я прекрасно знаю, что ты казнила моих девочек на побегушках, и ничего. Вы с мужем как-то живы, и все в порядке. Что тебя удивляет в том, что я не тронула Уиллоби Виллипета, учитывая, что Владислав Дракула несколько минут назад буквально ощупывал тебя под юбкой в танце, а я стою и мило с вами разговариваю, вместо того, чтобы на цепь сажать и одного кастрировать, а другую заставлять смотреть на это?.. Да-да. Не смотри на меня так. Кто угодно мог не заметить ваших брачных игрищ на публике, но не я. Так что делайте выводы, раз уж его руки все еще на месте… Вы знали другую Тефенсен. А эта ироничная версия меня только шутит. Причинять кому-то физический вред я не хочу. Больше не хочу. Да не особо хотела и раньше, просто выбора не оставалось. Считай, что года сделали меня мудрее. Это единственная рабочая версия, которую тебе стоит знать. — Резюмировала она, когда нас бессовестно прервали. Двое мужчин и девушка возникли в поле моего зрения. Один был блондином с длинными завивавшимися волосами и темно-голубыми глазами, облаченный в светло-голубой камзол, в скрывавшей верхнюю часть его лица голубой с золотом карнавальной маске. Широко известный в вампирской среде Лестат де Лионкур. Другой носил темный плащ, даже не пытаясь приодеться к празднику и выглядев дежурно среди вампиров в золотом, наполнявших зал. В этом темноволосом и голубоглазом мужчине, даже в белой маске на половину лица я без труда признала одного из своих врагов. Константин Вольф. Сын Люциана. Подстрекатель оборотней на восстание. Как и всегда, не в меру пафосно, Лестат поклонился, слегка показав клыки, и, взяв мою правую руку в свои, картинно коснулся ее губами, протараторив. — Ваше Величество, Вы как всегда выше всяких похвал. Танец был на высоте, ма шери. Вы же не обидитесь на такую фривольность? 'Моя дорогая' без всяких пошлых намеков означает степень моего вдохновения и восхищения Вами, леди Лора Аделла Уилсон-Дракула! Ах да. Совсем забыл впопыхах. С двадцатилетием брака, Ваше Величество! — Мне невероятно льстят Ваши слова, мсье Лестат. Надеюсь, графство де Лионкуров процветает, и леди Хелена де Лионкур в полном здравии, а торговля землями приносит высокий доход. — Весьма холодно ответила я, не склонившись даже для реверанса, не сводя взгляда с ухмылявшегося Вольфа, процедив напоследок. — И кто только пускает в королевский замок всякий сброд. Подтолкнув Владислава под локоть, Дэнелла кивком головы указала отойти подальше, дескать, намечается буря. Я отпустила их, благоразумно надеясь, что в зале, переполненном вампиров, она не станет совершать покушение на их короля. Лестат быстро ретировался вместе с ними, увлекая за собой девушку, которая, вероятно, пришла сюда с Вольфом вместе. Я гневно свела брови дугой и молчала, обливая энергетическими волнами презрения вамполикантропа с головы до ног. Потом все же нарушила молчание первой, не сдержавшись и процедив сквозь зубы. — Как жаль, что дворцовый этикет не позволяет растереть гостя в порошок. — А ты на 'Вы'? — Ухмыльнулся нахал, осклабив ровные белые зубы. — Когда вжимала меня в стену замка, кажется, использовала слова и погрязнее. — Мы на людях. Не обольщайтесь, мсье Вольф. — Да будет тебе уже. Всем в этом зале, посмотри… — Чуть приобняв меня за спину, он обвел рукой присутствовавших здесь вампиров в масках, которые дружественно общались, пили кровь и вино из золотых фужеров, обмениваясь комплиментами. — Знают, кто в доме хозяин. Смысл строить из себя всесильную, готовую крушить и убивать валькирию? Даже в танце ты доказала, что подчиняешься мужу во всем. Твоя голова на его колене. Мило, романтично? Нет. Скорее уж порочно. Из глубин твоей души прорывается твое желание подчиняться ему. Ты вот видишь, что я — жалкий полукровка. А позволь мне показать тебе, что вижу я. О твоей беспощадности, когда ты сюда только приехала и обратилась, были наслышаны все. Резня в церкви в медовый месяц. Убийство невинных. А сейчас что? Королева чуть ли не ходит по деревням, разнося милостыню. А знаешь, откуда берется человеколюбие, леди Лора? Приехав сюда, ты еще любила себя, чувствовала себя человеком, и, пусть и называла мужа своей Вселенной, но ты знала, кто ты есть, не позволяя над собой издеваться, уходя на поиски новой жизни к человеку, который будет любить, уважать и ценить тебя. А сейчас что? Я невооруженным взглядом в этом прекрасном открытом со спины платье вижу рубцы, оставленные раскаленным серебром. Он так мило сейчас беседует с заклятым врагом. Посмотри на мужа. Разве не говорила ты совсем недавно, что теряешь самоидентификацию без него, становишься ничем, становишься его безвольным приложением, не чувствуешь себя отдельно от него? Не оттуда ли мягкость и сердечность? Униженной вещи хозяина уже не до себя, в ней нет ни капли самоуважения. Она не протестует против насилия. Ее все устраивает. Потому что ее психика разложилась. Некогда она была личностью. А теперь она — никто и ничто без своего темного мастера. Он говорил долго и гипнотически. Я начала подпадать под его чары и впадать в транс, не сводя взгляда с тихо и мирно беседовавших Владислава и Дэнеллы, когда, внезапно, что-то внутри оборвалось, и я пришла в себя, с силой скинув его руку со своей спины и прошипев так, чтобы слышал только он. — Не твое песье дело, скотина. Почему-то каждая мелкая и никчемная сошка начинает думать, что может читать мне лекции и нотации о том, как жить и быть психически здоровой. Придержи свои советы для кого-нибудь другого. А если захочешь снова пообщаться… Не ищи меня больше. Удовлетвори свое социолюбие общением с кем-нибудь, себе подобным. — То есть тебя даже не удивляет, что я читаю твои мысли? — Нагло улыбнулся эгоистичный хам. — Ты вообще меня мало волнуешь. — Я развернулась и уже собиралась принудить его сообщить всем, что королева покинула праздник по причине дурного самочувствия, когда Константин снова подал голос. — А как насчет кое-чего другого, более интересного? Полагаю, ты не успела обратить внимание на мою спутницу и узнать в ней зеленоглазую девочку, которой давным-давно лишилась. Что скажешь, Лора, по поводу возвращения своей регины? У меня просто отвисла челюсть, и я даже не успела ничего ответить на его похабную реплику о том, что скоро долг заставит его называть меня милой тещей, и что, дескать, он уже говорил, что моя дочь - его, а я просто не сообразила, что он имеет в виду, и какая именно дочь. Тем временем, к нам медленно подошли Владислав и спутница Константина Вольфа. Вот теперь я обратила внимание на девушку. Выглядела она года на двадцать два. По вампирским меркам, как дитя нежити, она не могла постареть больше ни на день, заморозившись именно в этом возрасте. Будто бы договорившись со мной, девушка тоже была в красном платье в пол, разве что без черных и вообще каких-либо оборок. Платье было строгим и облегавшим ее красивую и изящную фигуру. Длинные черные локоны были уложены в высокую прическу, а ее лицо было не просто красивым или же привлекательным. Оно было безупречным. Большие изумрудные глаза, обрамленные длинными черными ресницами, и как я раньше этого не заметила, выдавали с потрохами ее принадлежность к эльфийской крови и роду Шиаддхаль. Пытаясь из последних сил сдержать эмоции, я с шумом выдохнула одну фразу, которая прозвучала столько же глупо, сколько пафосно. — Владислав, почему ты до сих пор не представил мне это прелестное создание?.. Юная регина, еще вероятно не догадываясь о том, кем она является, присела в реверансе и тихо ответила мелодичным, словно перезвон колокольчиков, голоском. — Анна Валериес-Тедеску. Поздравляю с годовщиной, Ваше Величество. Анна… Как мой первенец. Совпадение было случайным, но травмировало меня не меньше, чем если бы оно было намеренным. — Лора Аделла Уилсон-Дракула. — Не найдя, что ответить, представилась я. Во мне как-то на подкорке записался этот способ представляться. В вампирском мире я именовала себя только так, и не иначе. Когда же я находилась в Благодатной Долине, напротив, я забывала об этом имени. Там меня звали Лара Изида Кармина Эстелла Шиаддхаль. Иногда я позволяла себе добавить 'Дракула' в конце, после фамилии королевской династии, что, пусть и резало слух эльфам, но мне было все равно. Я гордилась своим браком, и мне не было никакого дела до того, кто что скажет о нем. Или о нас. Я попыталась улыбнуться, и, к моему удивлению, Анна улыбнулась мне в ответ. Удерживая себя от распиравшего грудь хамства, я осмелилась спросить. — Вы прибыли сюда в сопровождении мсье Константина Вольфа? Скромно потупив глаза, Анна тихонько молвила. — В Трансильвании я оказалась волей случая, бежав из реального мира, мира без магии, раненой. Я чуть не погибла. Мой господин, то есть мсье Вольф, нашел меня и спас мне жизнь, поселив у себя… Да уж. Дело принимало еще тот оборот. И не в мою пользу. Я никак не могла смириться с тем, что полукровка окрутил юную наследницу нашего с Владиславом престола, и сейчас меня почти что бессильно трясло от ярости, едва я только бросала взгляд в сторону успевшего ретироваться вамполикантропа, стоявшего поодаль с бокалом крови в руке, премило беседовавшего с вампиршей в золотом платье и такой же золотой маске. Наконец, я задумчиво изрекла. — Характер мсье Вольфа оставляет желать лучшего и напоминает ветер в поле. Терпения Вам, мадмуазель Анна. Натянуто улыбнувшись, я заметила взгляд Анны, обращенный в мою сторону. Она смотрела на меня, как на королеву или на богиню, или на сошедшую с полотна музу. Да. Юная регина видела во мне кого угодно, кроме собственной матери. Это удручало настолько, что я даже не стала препятствовать мужу, который пригласил Анну Валериес-Тедеску на медленный вальс, потому что никакого ответа на вопрос о том, что сказать дочери, которую видишь впервые совсем взрослой, у меня не было. Грянула медленная музыка венского вальса, и я задумчиво отпила из бокала красное вино, глядя на отточенные и правильные движения в танце супруга и изящную фигуру в красном в полуобъятии короля вампиров. Фигуру его родной дочери, о чем он еще, вероятно, даже и не догадывался. *** 1440 год. В саду зацветала вишня. От легкого порыва весеннего, ставшего почти что летним ветра белые и розовые лепестки срывались с веток пробужденных природой деревьев и улетали в сторону юга. Юный восемнадцатилетний князь в белых, расшитых золотом одеждах, задумчиво прогуливался по саду, глядя на вишни и не замечая ничего вокруг себя. Казалось, даже деревья здесь хранят память о той, с кем ему было так хорошо в детстве, но о которой он ничего не слышал двенадцать долгих лет. Он коснулся белоснежной, заметенной цветами, точно снегом, ветви и обреченно усмехнулся. Судьба играла с ним злую шутку. Валерий-завоеватель и Алианна подыскали ему выгодную партию. Княжну Элизу Вестфальскую из княжества 'Вестфалия' на границе Валахии. И она была красивой, светлой и набожной девушкой. Последнее имело огромное значение, так как князь Цепеш веровал в Бога и его сильную длань, способную защитить любого нуждавшегося. И все же… Чего-то ему не хватало в Элизе… Чего?.. Он и сам не мог дать ответа на этот вопрос. Заправив слегка влажную и завившуюся от недавно прошедшего дождя черную прядь распущенных волос себе за ухо, юноша услышал тихий и непринужденный разговор двух голосов: мужского и женского. Спрятавшись за деревом, он выглянул из-за ствола и окинул взглядом беседовавших. Сердце его онемело в груди. Он знал их обоих. На мужчине был темно-коричневый плащ. Его распущенные каштановые волосы спадали на его плечи, а зеленые глаза так и улыбались цыганке, закутанной в черной шали с длинными кистями и с вышитыми на ней яркими красными розанами и купавками. Она изменилась за эти годы. Не стала менее дикой, но стала более женственной. Влад не мог отвести взгляда от ее стройной талии, закутанной в черное, а ее волосы, локонами, точно змеями, струившиеся ниже лопаток, казались на вид почти что шелковыми. В который раз он поймал себя на мысли, что хочет их коснуться. Одернув себя, он снова взглянул на пару, слившуюся в поцелуе. Черты ее лица не стали мягче. Пожалуй, только заострились за эти двенадцать лет. Острые скулы и хищные зеленые глаза. Что-то снова маетно дернулось в груди юного князя и, тяжело дыша, он отвернулся. Его лучший друг — Гэбриэл Ван Хельсинг. И Маргарита. Его Маргарита. Он не имел никакого представления о том, когда начал называть ведьму своей, но уже желал ее всем организмом, всей кровью, закипавшей в венах. Как его друг мог так поступить с ним? Он же доверял ему. Рассказывал, что ищет исчезнувшую много лет назад цыганку, которая ему не безразлична. Пожалуй, даже настолько, что он был готов ослушаться Валерия-завоевателя и мать, и сделать ее своей княгиней вместо Элизы Вестфальской. А Гэбриэл, его лучший друг, нашел ее и забрал себе. Ярость охватывала его все сильнее с каждой минутой, и, когда он уже был готов выйти из укрытия и бросить вызов лучшему другу, князь увидел, как тот попрощался с молодой ведьмой и направился в сторону замка Валерия-завоевателя. Маргарита Ланшери осталась одна в саду. Тяжело вздохнув, она сползла по стволу вишневого дерева на землю, и, положив голову на сплетенные пальцы рук, о чем-то глубоко задумалась. Тогда он решил, что скрываться нет больше смысла и потихоньку, чтобы не напугать ее и не выдернуть из мыслей, вышел из-за дерева. Неплохо зная цыганский язык, благодаря цыганскому происхождению, он прошептал первое, что пришло на ум. — Яв кэ мэ, чиргенори. Нанэ ада вавир прэ свето. (Приди ко мне, звезда моя. Нет больше таких на свете. /цыг./ — примечание автора). Молодая цыганка подняла голову и улыбнулась. — Владислав. — Нараспев произнесла она. — Не ожидала тебя здесь увидеть. — Где ты была все эти годы? Я искал тебя. После того, как ты исчезла, мне покоя не было. Последний раз мы виделись еще детьми, но наша с тобой связь тянула меня все то время, что я тебя не видел, как безумие тянет больного человека в пропасть. Маргарита. Прошу. Скажи мне, что ты тоже меня искала. Бабочка, пожалуйста… — Черные глаза юноши пылали огнем страсти и боли. В них плескалась боль через край. Хищно оскалившись, цыганка попыталась честно и искренне улыбнуться. Не вышло. — Я никуда не пропадала, Владислав. Да, мы дружили в детстве, ну и что с того? Все прошло и кончилось. Не терзай себя, мальчик. Я с Гэбриэлом. У нас все серьезно. Может, даже вскоре я рожу ему ребенка. Поднявшись с земли и плотнее закутавшись в черно-красную шаль, Маргарита отвернулась от князя, собираясь уходить в ту же сторону, где мгновениями ранее растворился в линии горизонта Ван Хельсинг. Но Влад Цепеш не собирался так просто ее отпускать, только что отыскав. Схватив ее за шаль, он рванул цыганку на себя, сорвав и ее и случайно порвав черное платье на ее плече так, что стало видно безобразное выжженное клеймо в форме змея, окольцовывавшего розу. — Бога ради. Чем я тебя не заслужил? Чем я хуже его? Он зажал ее лицо между ладоней, с горечью глядя на то, как она отворачивается и даже не смотрит на него. Тяжело выдохнув и преодолев себя, Маргарита все-таки подняла на него взгляд своих холодных и колючих зеленых глаз и посмотрела в его глаза, черные, словно ночь. — Этим. Именно этим, милый Владислав. Правда в том, что я никогда не любила тебя. Есть лишь Гэбриэл. Смирись. Он мрачный. Он со мной одного поля ягода. И он — мой ровесник. А ты что? Посмотри на себя. Милый, невинный мальчик. Я не вижу в тебе мужчину. Ты для меня всего лишь мальчик. Мне двадцать семь, тебе восемнадцать. Ничего не получится! Послушай себя, ты сказал: 'Бога ради'. Кому ты это сказал? Ведьме, которая поклоняется и отдает свою кровь темным силам. У меня почти все руки и ноги в шрамах. Сила, которой я служу, регулярно просит моей крови в обмен на знания о зельях, ядах и темных заклинаниях. Только поэтому я так сильна. Потому что плачу демонам высокую цену за способность колдовать. Когда я настолько измучена, что уже не в силах причинить себе вред, меня режет бабушка Роза, а я, стиснув зубы, терплю. Чтобы неугодные мне умирали в страшных муках. Недавно трагически скончался Айозиф. Наверное, ты помнишь этого недалекого священнослужителя. И я даже не скрываю, что это дело моих рук. Из-за чернильницы меня выгнали из школы при монастыре, и я лишилась возможности получить образование. А я не могу смириться со своим провалом и не отомстить. Куда ты лезешь в мою тьму? Неужели такой жизни ты хочешь? Я же испорчу тебя, а я не хочу тебя портить. Все в тебе хорошее станет дурным и безобразным. Карма твоя к чертям полетит, если ты свяжешь свою судьбу со мной. Ты познаешь такую боль, о которой и не мыслил, если тебя коснется и захлестнет тьма. В тебе столько света, юный князь. А я не хочу заменять его скользким мраком. Женись на Элизе. Да. Мы не виделись много лет, но это не значит, что я за тобой не следила. Ты, как брат мне. Младший брат, которого у меня никогда не было. Ты единственный дал мне шанс, когда никто не давал. Ты сделал меня своей подругой, когда остальные закидывали камнями и готовы были убить. И я хочу отплатить тебе добром за добро. Хочу, чтобы ты был счастлив. Со мной этого счастья ты никогда не получишь. У тебя свой замок, отец, мать и богатство. Корона Валахии ждет тебя. А меня ждет мой табор и мои ромалэ. Иногда я сплю на голой земле. Я — нищенка, по сути. У меня ничего и никого нет. Даже мать отказалась от нас с бабушкой и ушла, сказав, что не в силах больше выносить нашу тьму. Куда тебе. Светлому, невинному, набожному, восемнадцатилетнему мальчику лезть в нее? Она не грубо, но настойчиво убрала его руки со своего лица. — Быть со мной — нет доли горше. Никому хорошему я этого не желаю. А тебе не желаю больше всего. Я сказала, что ты мне, как брат. Так знай, что на этом все. Больше у меня нет никаких чувств. И они не появятся. Не надейся. Живи дальше. Тогда, повинуясь некой безумной силе, Владислав склонился вплотную к Маргарите и коснулся ее губ своими, прошептав, что не боится ее ни капли, и его не пугает ее тьма, а даже влечет. Цыганка не препятствовала, углубив поцелуй и заведя руку в его распущенные длинные волосы. Отстранившись почти что через минуту, она оскалилась в улыбке. — Теперь ты успокоишься? Этого достаточно? Не дожидаясь ответа, Маргарита почти что грубо отпихнула его в сторону и пошла прочь, покидая вишневый сад и с раздражением чувствуя, как огонь томления уже начинает лизать ее тело изнутри. Но, сделав глубокий вдох и выдох, она открывает глаза спокойного и мертвого душой человека, безобразной и гонимой людьми ведьмы. Разные дороги и разные судьбы. Не имеет никакого значения, что хочет она, и чего желает юный князь. Параллельные прямые никогда не пересекутся… А белые и розовые лепестки цветов летели и летели с по-весеннему благоухавших вишневых деревьев, когда Владислав смотрел ей в спину и видел, как уходит навсегда Маргарита Ланшери. Его единственная любовь на всем свете и во всех мирах… *** — Просто какой-то смазливый мальчишка. Он мне никто. Сопливый юнец. Да я таких, как он, тысячу бы раздавила и сварила в котле, как омерзительных слизней. — От отвращения Маргариту даже передернуло, пока она тщетно пыталась засунуть свои внезапные порывы, вновь и вновь вспоминая поцелуй в вишневом саду, туда, откуда они лезли, но это было не в ее власти. Сегодня, неделю спустя после их встречи с князем, она будет танцевать для своего табора в присутствии всех цыган ее племени и отца — Малакая. Оправив на себе алый, точно кровь, танцевальный костюм — топ и широкую юбку, который ей недавно сшила бабушка Роза, она тряхнула завитыми черными кудрями, поправила розу в волосах и сделала себе установку думать только о танце и ни о чем больше. Табор Малакая расположился на поляне в глубине леса, неподалеку от которого возвышался мрачный и черный замок Валерия-завоевателя и его семьи. Самое сердце Валахии, за лесом которого располагался высокий гребень Карпатских гор. Уже горели высокие костры. Несколько кибиток стояли открытыми, а женщины полугрязные и чумазые, не имея возможности даже вымыться в озере из-за того, что приходилось постоянно стеречь своих младенцев, держа их на руках, грелись сейчас возле огня в пестрых, но столь же замаранных одеждах. Миновав несколько цыганок и своего брата, мимолетным кивком головы с ним поздоровавшись, молодая ведьма вышла в центр поляны и обомлела. У костра сидело двое мужчин. Малакай, ее отец, и юный князь Влад в незамаранном бело-золотом с цыганской гитарой на коленях. Она пристраивался к звуку струн, что-то потихоньку натренькивая. Взбешенная до грани, Маргарита уже развернулась, чтобы уходить, как властный голос Малакая Ланшера, достигший ее спины, остановил ее. — Негоже не уважать гостей, дочь. Именем табора повелеваю тебе вернуться. Не смея ослушаться лидера табора, Маргарита повернула назад, подойдя к отцу и силой схватив его за руку. Подняв Малакая с земли, девушка отвела его в сторону к высоким и древним вязам. Неистовый огонь полыхал в ее зеленых глазах, когда она начала в полный голос кричать на цыгана. — Какого Дьявола он здесь забыл? Почему я должна общаться с этим Цепешем? Он — жалкая пародия на ромалэ. Может, в его жилах и течет цыганская кровь, но посмотри, как он живет. Свой замок, свой конь фризской породы, Крог, свои родители, которые за ним ухаживают и сопельки ему подтирают. Даже у тебя нет хорошего коня, только жалкая кляча, хоть ты и повел за собой наших людей. Я ненавижу богачей. Пусть проваливает отсюда. Табор — мой дом. Эта поляна — мой дом. Не его. Я здесь танцую, колдую, живу, сплю, моюсь в озере и питаюсь дождевой водой, как крыса в подземелье, пока Цепеши распивают дорогие вина. Скажи. Скажи ему, чтобы он ушел. Непроизвольно слезы заструились по щекам молодой ведьмы, и Малакай нежно взял дочь за руку. — Я живу на этом свете дольше тебя, дочь. И я все вижу. Я — не идиот. Есть души в мире, которым суждено быть сцепленными в вечности. Прекрати бежать от князя, Рита. Ты не спасешь себя отношениями с Гэбриэлом. Не спасешь себя от истинной любви. Тобой правит черная магия. Поэтому твои чувства — мрачный комок ярости, злобы и бессилия. Впусти в себя и хорошие эмоции, девочка. Боишься испортить этого мальчика? Да у него на душе написано влечение к тьме. Я — не колдун, но я это чувствую. У него потенциал превратиться в кого-то мрачнее и тебя, и всех магов, которых я знаю. Не знаю, кем он должен стать, чтобы оказаться проклятием даже для ведьм и колдунов, но… Попробуй. Как знать. Может, случится наоборот. Может, не он впустит в себя твою тьму, а ты примешь его свет. Тебе критически не хватает хорошего в жизни, Рита… Маргарита коротко кивнула. Кажется, она уже была готова смириться с тем, что выедало ее, и подчиниться этому. Малакай дал всем знак убраться с поляны в свои разноцветные кибитки. Молодая ведьма и юный князь остались одни. Он ни слова ей не сказал. Его пальцы задумчиво перебирали струны гитары, и вскоре Владислав запел. Его голос оказался невероятно красивым. Князь пел на цыганском песню о роме, влюбленном в прекрасную и неземную Луну, а его длинные темные ресницы подрагивали, уже влажные от слез. Отсветы костра тенями ложились на его лицо, и Рита замечала все то, что столь тщательно игнорировала до сих пор. Даже к своим восемнадцати годам мальчик был невероятно красив, а мужественные скулы визуально делали его старше и привлекательнее. Не прерывая пение юноши, Маргарита опустилась на землю за его спиной, прикоснувшись рукой к его плечу. Что-то в ней сломалось. И жесткость, черствость, желание смеяться и проклинать, такие обыденные для нее, внезапно сменились трепетом и благоговением. Владислав почувствовал прикосновение и дрогнул всем телом, но петь не перестал. И тогда, сплетя из жесткой осоки резинку для волос, она аккуратно собрала его волосы в высокий хвост, оставив пару прядей челки ниспадать по сторонам лица. Вжавшись головой в его плечо, она прошептала ему прямо на ухо. — Так лучше. Когда волосы собраны. Мурашки пробежали волной по телу юноши, и он обернулся к молодой ведьме, окончив песню. — Станцуй для меня, Маргарита. И она танцевала для него в отсветах костра. Страстно, несдержанно и самозабвенно. Длинные полы ее юбки разрезали алыми бликами черные краски ночи, а Владислав смотрел на нее, как завороженный. Окончив танец, она опустилась перед ним, сидевшим на земле, на колени и осторожно провела рукой по его груди, животу, заводя руку ниже. — Для меня-то не впервые. У тебя была девочка, князь? — Не было никаких девочек. — Князь стыдливо опустил голову и слегка покраснел. — Я все надеялся, что ты станешь моей первой. — Ладно, дитя. Надеюсь, никто не узнает о том, как плохие ведьмы портят хороших мальчиков. Иначе костра мне не избежать. — Я ничего никому не скажу. — Владислав посмотрел на ведьму сквозь сеть слез, еще не высохших после пения. — Все, что случится с нами здесь, останется только здесь. К своим двадцати семи годам Маргарита Ланшери была не только опытной в искусстве магии, но и в искусстве любви. Скрыв их от посторонних глаз защитным заклинанием, ведьма медленно сняла одежду с юного тела князя и опустилась перед ним на колени. Когда он испытал первый в его жизни мощнейший оргазм, который взорвался в его голове снопами искр, чувствуя, как семя его изливается в теплый и влажный рот цыганки, отрывисто выдохнув, он взглянул на нее. — Я думал, что этим только шлюхи занимаются. Прости… Я… Не то, чтобы… Я не хотел тебя обидеть. Просто… Тебе нормально? Как по мне так это грязно и порочно. — Прекрати думать и анализировать. — Ядовито улыбнулась ведьма, отирая следы спермы с губ, мягко опуская юношу на землю и склоняясь над ним. — Любовью лучше заниматься, чем ее обсуждать. Мой невинный, чистый и стерильный мальчик. Что только заставляет тебя назвать то, чем я только что занималась, чтобы не шокировать тебя в первый же раз женскими половыми органами, грязью?.. Запомни одно, Владислав. Когда любишь, нет ничего грязного, порочного и недозволенного. В любви все позволено, потому что это чувство настолько объемлющее и всепоглощающее, что как можно даже допустить на минуту мысль о том, что можно брезговать любимым человеком?.. Ну же, князь. Ты долго добивался моего внимания и расположения. Ты его получил. Теперь просто расслабься, закрой глаза и отдайся на волю чувствам. Гладя обнаженное, упругое, молодое тело князя, касаясь его лица, обрамленного темными прядями волос, приподняв подолы юбки и насадившись на его разгоряченное естество, Маргарита мерно и интенсивно двигалась, воздевая голову к полной и прекрасной Луне. Когда она соединилась взглядом с ночным светилом, произошло нечто странное, не увиденное никем. Ее глаза стали молочно-белыми, без зрачков и радужки. Длилось это полторы минуты. Все это время девушка была пленницей Луны, а в миг, когда их тела взорвались в единовременном оргазме, ее глаза снова стали зелеными. Выброшенный же заряд энергии их слившихся тел создал в воздухе нечто энергетическое такой силы и мощи, что когда-нибудь в будущем, почувствовав витание этой древней и темной энергетики, не погибшей и не растворившейся в пространстве за века, глупые монахи Ватикана, предчувствуя беду, ощущая этот поток скорее темным, чем светлым, наскоро составят пророчество о воцарении Ночи, предвещавшее гибель всех миров, если Владислав и Маргарита сквозь время и пространство снова обретут друг друга. Но до этого момента должно было пройти немало времени, а пока что молодая цыганка и юный князь все еще дрожали в объятиях друг друга от обрушившейся на них с воздуха волны удовлетворения… Склонившись к губам Владислава, ведьма коротко и отрывисто поцеловала его. — Когда ты женишься на этой трепетной лани? — С долей укора, злобы и ревности спросила она. — Трепетной лани? — Князь улыбнулся, тяжело дыша, чувствуя, как сердце буквально разрывается в его груди, и поправил розу в волосах склонившейся к нему жгучей брюнетки Маргариты. — По-моему, ты сама побуждала меня жениться на ней… Вскоре. На днях вроде бы как должен. — До сегодняшней ночи. — Серьезно покачала головой ведьма. — Случилось нечто, что еще раз доказало, что ты — моя судьба. На днях мне придется положить конец отношениям с Гэбриэлом. Я знаю, что будет тяжело, но… С этой минуты ты - мой, а я — твоя навеки. Я проведу один обряд, чтобы даже после смерти наши души никогда не упокаивались, а отыскивали друг друга снова и снова. В любой ипостаси. Испив моей крови, ты, даже если умрешь по какой-то причине, воскреснешь. Кем-то другим. Чем-то другим. Существом такой силы и мощи, что все миры падут к твоим ногам. Не медли же. Пей. Ведьма протянула крошечный флакончик, который как украшение носила на шее. — Двух капель будет достаточно. А теперь я выпью твоей крови, чтобы всегда находить тебя, что бы ни случилось. Взяв руку князя в свою, ведьма оторвала стебелек осоки от земли и с силой провела по коже юноши острой стороной. Показалась тонкая капля крови, к которой ведьма прильнула полуоткрытым ртом. — Все. — Резюмировала она. — Уже к вечеру следующего дня наша связь будет нерушима, а мы — бессмертны. Даже если мне придется умереть, а я знаю, что придется. Ведьмы всегда чувствуют свою смерть, а моя уже медленно и верно наступает мне на пятки. Даже в этом случае я буду реинкарнировать. Но тебе переживать не стоит. Моя память останется при мне в любом новом теле. Ты же будешь воскресать в своем. И… Еще одно. Маргарита резко поднялась с земли и через несколько секунд скрылась внутри своей алой кибитки. Прошла всего минута, и князь Цепеш увидел, как она спрыгивает с колеса легко и непринужденно, точно двенадцатилетняя девочка. Подперев рукой голову, он лежал на земле и окидывал ее изящную фигуру в обтягивающем алом пламенным взглядом, а в голове его не было ни одной правильной или даже праведной мысли. Испытав бурю новых для него ощущений, он хотел повторить эту ночь снова и снова. За размышлениями он даже не успел заметить, как Маргарита подошла к нему вплотную, протягивая плотно закрытый пузырек с черной жидкостью. — Мой подарочек для Элизы Вестфальской. — Улыбнулась она, и ночь заиграла на ее лице, заостренных скулах и в зеленых, бесовских глазах, всеми оттенками коварства. — Это зелье убивает в считанные секунды. Достаточно лишь капли, перемешанной с едой. И главное его преимущество в том, что смешиваясь с чем угодно, кроме себя, оно становится бесцветным, теряет запах и не имеет вкуса. Определить, что это был яд просто невозможно. Гаджо сдохнет уже тогда, когда все будут думать, что она просто лишилась сознания. Убей ее, Владислав, а потом возвращайся. Я буду ждать тебя так, как не ждала никого и никогда на свете. Мой рома. Мой цыганенок. Маргарита склонилась к князю, протягивая ему флакон с ядом. Он же резко отпрянул от нее с ужасом и неприязнью в глазах. — Что ты делаешь, Рита? Мы можем быть счастливы и так, никого не убивая. Зачем ты вешаешь на мою душу такой тяжкий грех? Зачем заставляешь убить девушку? В чем она виновата? Бог покарает меня за такие деяния. Это не по законам святого писания. — Я лучше знаю, что мы можем, а что - нет. Судьба — низменная дрянь. Пока Элиза Вестфальская дышит, демоны говорят, что мне не владеть тобой никогда. — Ведьма с нажимом вложила в руку Владислава пузырек с черным ядом. — Убей эту трепетную лань и возвращайся. Или забудь обо мне навсегда. Не ищи. А найдешь — не зови с собой. Ты знал, на что идешь, когда связывался с ведьмой. Я говорила, что тьма шлейфом тянется за мной. Или прими ее или живи трусом в своем свете, за пазухой у своего Боженьки. Ты юн, молод и неопытен. Я же к своим двадцати семи ощущаю себя сгорбленной старухой. Чтобы жить со старухой, нужно постареть и испортиться душой самому. Выбор за тобой. Выбирай. Либо я, либо она. Да поскорее. Мой мужчина не станет колебаться. Я готова к этой вечности с тобой, к которой ты подготовился, судя по сведенным бровям и нахмуренному лицу, не так ответственно, как должен был, и как я тебя предупреждала. Просто знай. Если мне придется гореть в аду, я хотела бы видеть тебя горящим рядом, Владислав. — Хорошо. Я сделаю это. Только ради тебя. — Князь решительно посмотрел на девушку, зажимая в руке пузырек с ядом, отданный ему ведьмой. — Гореть мне в пламени ада из-за тебя, Маргарита Ланшери. Но лучше я буду гореть за тебя, чем без тебя. Надеюсь, Бог прощает проступки, свершенные во имя великой любви, или не найти мне покоя ни на небе, ни на земле. Я вернусь за тобой, как только смогу. Не покидай Валахию. — Я буду ждать. Куда мне ехать. Дом мой - лес, крыша — луна и звезды. — Ведьма на прощание поцеловала его так крепко, что у юного князя перехватило дыхание. — В тебе течет моя кровь. Пусть и всего две капли, но даже они уже успели омрачить твою душу. Сомнения не должны сломить тебя в самый ответственный момент. Кровь ведьмы сильнее человеческих убеждений. Буду молиться за твою удачу в черном деле Дьяволу. Ступай. Скривив губы в демонической усмешке, ведьма легонько подтолкнула одевшегося князя в сторону дома, и он, крепко зажимая яд в руке, направился к замку своего могущественного воина-отца, Валерия-завоевателя… *** Это оказалось жутко. Намного страшнее, чем он предполагал. Они уединились в своей комнате, и он, почти что с жалостью, окинул взглядом голубоглазого белокурого ангела, которым была юная семнадцатилетняя Элиза. Князь Владислав Цепеш знал, что путь, который был им избран — путь нисхождения, ведущий в самые бездны мрака. Он знал, что Бог, в которого он верил все это время, и которому поклонялся, больше никогда не повернется к нему лицом после содеянного, но, увы, он ничего не мог с собой поделать. Чувства к ведьме держали его крепко, и мысль о том, что ему придется провести эту вечность без Маргариты, пугала его гораздо сильнее, нежели угроза быть проклятым самим Всевышним существом. Должно свершиться так, как сказала она. Рита. Пока Элиза жива, им никогда не быть вместе… Предложив девушке вина и отойдя в сторону, чтобы налить его из высокого кувшина, он, незаметно для нее, подлил в тонкий витиеватый бокал черную жидкость из пузырька. Вступив во взаимодействие с красным напитком, жидкость и правда утеряла свой цвет, будто ничего в бокале с вином кроме вина и не было… Протянув юной княжне Вестфальской напиток, Владислав ожидал, что случится. Она отпила лишь глоток и даже не успела ничего сказать. Вены не выступили на ее лице, и щеки ее не посинели, как под воздействием большинства известных князю ядов. Она просто замертво повалилась на кровать, на которой сидела. Ее не извивали конвульсии, не было и традиционной пены изо рта, даже глаза девушки не были широко распахнуты и полны ужаса. Веки ее просто мирно сомкнулись, словно бы она спала, чересчур утомившись. Владислав подождал для полной уверенности еще несколько мгновений, даже не из холодного расчета и мыслей о том, что, если пройдет какое-то время, княжну уже точно будет невозможно спасти, а просто потому что он сдвинуться с места не мог в состоянии шока. До этого момента при нем никто не умирал. И вот первый человек, смерть которого он наблюдал воочию, погиб от его руки. Впав на продолжительное время в ступор безумия, он даже был не в состоянии себя корить и только сдавленным голосом смог прокричать через, казалось, миллионы мучительных секунд: — Помогите! Скорее! Первой в комнату на крик вбежала леди Алианна. Увидев сына, который сидел на кровати и был бледнее мела, она кинулась к нему, чтобы проверить все ли с ним в порядке. Удостоверившись, что так и есть, тридцатишестилетняя статная и высокая темноглазая брюнетка непонимающе посмотрела ему в глаза, а он, устремив взгляд в землю, просто указал ей куда-то за свою спину, глухим и чуждым голосом не без труда произнеся всего лишь две фразы. — Она выпила вина и просто упала. Я не смог ее спасти. Следом на крик сбежались слуги замка Валерия-завоевателя, а вместе с ними в комнату влетел и он сам. Окинув взглядом рыдавшую Алианну на груди у сына и уже остывавший труп княжны Вестфальской, и без того мрачный мужчина помрачнел всей душой. Тяжелая безысходность морщинами прорисовалась на лице короля Валахии и короля всех цыган… *** А буквально через несколько месяцев, в тысяча четыреста сорок первом году, сразу после коронации князя Владислава, Маргарита Ланшери вошла в его замок в качестве его жены и королевы Валахии. Став королем, Влад начал зарекомендовывать себя жестоким правителем. Ведьма, даже ни слова не молвив, управляла им, словно марионеткой. Он стал подвластным ей настолько, что ни одно слово матери или же отца не могло оказать на него никакого влияния. Алианна чувствовала зло, исходившее от цыганки, и пару раз наблюдала за тем, как в приступе экстаза поклонения темным силам с закатившимися и ставшими абсолютно белыми глазами, Маргарита режет себя кривым кинжалом, чтобы подарить свою кровь Сатане. Женщина тщетно жаловалась мужу и сыну. Первый не имел никакой власти пойти против нового короля, а второй был до безумия очарован ведьмой и заставлял мать замолчать жестокими способами, один раз даже подняв на нее руку. Вскоре Алианна застала ведьму как раз во время ритуала черной магии. Нелишним будет добавить, что слегла она в страшнейшем недуге уже на следующий день. Жар не спадал неделями, и через месяц матери князя Цепеша не стало для мира живых. Валерий-завоеватель, после смерти жены, и вовсе стал мрачнее тучи и затаил злобу и на сына, и на ведьму, к которой и без того не питал ничего светлого. Теперь же он ненавидел их обоих, а того, кому они с женой дали жизнь, даже больше. Ведь это он привел смерть в их дом. С момента появления ведьмы здесь все стало не ладно, иначе и не так, как было. Начиная очень подозрительной смертью княжны Элизы Вестфальской и заканчивая смертью Алианны, только горе и боль правили в этом замке безраздельно. И Валерий-завоеватель сердцем чувствовал, чьих рук это дело. В тысяча четыреста пятьдесят седьмом году, будучи в возрасте сорока четырех лет, Маргарита забеременела и родила дочь. Девочку назвали Адрианой. Адриана Ланшери-Цепеш с маленьким ангельским личиком, зелеными глазами и темными волосами была практически копией матери, разве что черты ее лица были немного нежнее резких материнских, и ими она напоминала отца. А вскоре разразился гром. В тысяча четыреста шестьдесят первом году Валерий-завоеватель, обладавший суровым нравом, и его сын, Владислав Цепеш, устав от удерживания мира путем поборов, отказались платить дань турецкому султану — Мехмеду Второму. В июне тысяча четыреста шестьдесят второго года в Валахию вторглась тридцатитысячная турецкая армия во главе с султаном. Не без труда одержав победу над турками вместе со своим верным конем Крогом, князь уже успел воспрять духом, не смотря на то, что вспоминал каждый день тревожный последний разговор с женой, когда он прощался с ней и пятилетней Адрианой, отправляясь на войну. Маргарита умоляла его остаться. Последние несколько месяцев ведьма так явственно ощущала свою смерть, что князь не спал ночами от ее тревожных метаний во сне, которыми заражалась и их маленькая дочка, ни на минуту не покидая мать, даже когда та уединялась колдовать и просила Владислава не входить в ее комнату. Но тогда он лишь ответил жене, обняв ее и прижав к своей груди, закованной в пылающие белым огнем отсветов доспехи, что даже в смерти есть что-то хорошее, просто это трудно увидеть. Но говорил он это, еще не успев познав смерть. Да. Он видел смерть многих людей, даже родной матери, но никогда не терял кого-то, кто бы мог быть для него дороже жизни. Однако, вскоре, столкнувшись с гнилыми прикосновениями старухи с косой к той, которая для него стала всей Вселенной, он навсегда разучится видеть в фатальном завершении весьма достойной жизни так нелепо, хотя бы проблески чего-то светлого… *** Шаги в коридоре становились все громче и громче. Они уже почти стали ритмом ее сердцебиения. Она чувствовала, что эти шаги предвещают конец, и ничего с этим поделать не могла. Ее маленькая дочка постоянно находилась рядом с ней, и Маргарита просто не могла позволить себе резаться при ней и уничтожать ее психику с пяти лет. Перестав платить дань темным силам за могущество, ведьма чувствовала себя все слабее и истощеннее с каждым днем. Но сейчас она была готова попытаться себя спасти. Не было смысла оберегать Адриану от того, что девочка могла увидеть. Если погибнет она, ненавистная Валерию-завоевателю из-за смерти жены, презираемая им ведьма, цыганскому отродью, каковым бывший король Валахии называл собственную внучку, тоже не будет спасения. Сидя с ножом в руках на полу, она увидела, как обеспокоенная малышка подошла к ней вплотную и окинула ее взглядом своих внимательных и встревоженных зеленых глаз. Зажав кукольное лицо девочки между последнее время несогревавшихся ладоней, ведьма посмотрела ей в глаза, прижав палец к губам в знак молчания. — Залезь под кровать и не выходи оттуда, пока не вернется отец. Он уже почти дома. Я чувствую его благодаря нашей связи. Не выходи и не издавай ни звука. Что бы ты ни услышала. А я попытаюсь спасти нас с тобой. Хорошо, милая? Девочка, которая была необычайно, не по годам, умной, согласно кивнула, и, обняв маму в последний раз, опустилась на колени и на руки и поползла под кровать. Маргарита занесла нож над собой, когда дверь открылась. С холодной усмешкой на пороге стоял поседевший за годы отец ее мужа. — Вот ты и попалась на своем колдовстве, клейменная тварь. Теперь тебя ничто не спасет. Ты и твоя маленькая сучка ответите за смерть моей жены обе. Стража, держите ее. А вы двое, отыскать цыганского выродка. Если мой сын посмеет восстать против меня из-за своей проклятой самим Богом семьи, это будет уже не мой сын. Тогда я убью и его. Достаточно эта потаскуха Сатаны уничтожала все светлое в этом доме. Сжечь ведьму! Раздав приказы своей страже, Валерий-завоеватель сделал знак архиерею Кэйталину, чье имя с румынского переводилось, как 'чистый' и вполне подходило представителю Бога на земле, следовать за ним, и вышел из комнаты, удаляясь из замка по направлению к выходу. За его спиной волочился по полу длинный алый и бархатный плащ. Следом за ним и священнослужителем стража волочила за волосы королеву Валахии, уличенную в колдовстве тогда, когда Валерий-завоеватель смог восстать против сына, который все силы отдал на священную войну с иноверцами, покинув родной дом ради этого. Площадь для казни была заплевана, пахло мочой, а на земле виднелись следы запекшейся крови. Архиерей Кэйталин произнес длинную речь во славу Бога, предъявив Маргарите Ланшери-Цепеш обвинения в злоумышленном колдовстве, сговоре с самим Сатаной, убийстве Элизы Вестфальской и королевы Алианны, падении скота, и приговорил к казни через сожжение. Ее даже не переодели в балахон из холщины, а казнили в королевском платье, расшитом золотыми нитями. Спутанные черные волосы цыганки змеиными клубками ниспадали на ее лицо, а сама Маргарита с презрением смотрела на собравшуюся толпу и Валерия-завоевателя. Когда ее начали привязывать бечевой к столбу, она проявила недюжинную силу непокорности. Ведьма плевалась, изрыгала проклятия, орала, как сумасшедшая, славила Сатану и проклинала Бога. Одного из тех, кто выполнял приказы бывшего короля и архиерея, она даже укусила до крови. До последнего цыганка надеялась, что темные силы окажутся благосклонны, и она сможет одним взглядом обратить толпу в прах, но, увы… Немного успокоившись и зажив семейной жизнью, своим отказом приносить кровь во славу демонам Маргарита перестала давать им пищу, и они отвернулись от нее, а Боги спали. На смерть какой-то цыганки всем было плевать. Запах полусгнившей соломы под ее ногами разъедал все ее органы чувств. В последний раз, когда уже поджигали, Маргарита окинула взглядом Карпаты, монастырь 'Бистрица', который было хорошо видно с площади казни, и в котором она провела, пожалуй, лучшие моменты своей жизни. Несколько месяцев почти что беззаботной юности… Затем она снова перевела взгляд на толпу религиозных фанатиков, архиерея и Валерия-завоевателя. Мороз побежал по коже от этого взгляда полубезумных зеленых глаз, и, на какой-то миг, люди даже перестали плеваться и выкрикивать лозунги, наподобие 'Сжечь ведьму!', начав неистово осенять себя крестным знамением… Когда огонь уже приступил лизать ее ступни, цыганка гордо воздела голову к небесам и демонически расхохоталась, полуистерически прокричав свою речь. — Я испортила твоего мальчика, Валерий! Душа Владислава моя, и когда он вернется и увидит, что со мной случилось, он похоронит и тебя, и всех, кто здесь находится! Это не конец! Далеко не конец! Когда я вернусь, мы с мужем уже не будем людьми! Я убью тебя, Валерий! Я отрежу твою седую патлатую башку! Готовься к смерти, Валерий!.. Имя Маргариты Ланшери никогда не будет забыто! Ты посмотришь мне в глаза, назовешь меня моим настоящим именем, а потом мир померкнет для тебя навсегда! Сатана будет жарить тебя на своем вертеле, Ва-а-а-але-е-е-ери-и-ий!.. Ее возгласы, сменявшиеся смехом, потонули в криках боли. Солома горела, горели босые ступни. Огонь взметнулся вверх, жадно пожирая тело цыганки отпускавшим все грехи посредством смерти пламенем. Женщина уже не слышала топота копыт черного, как ночь, коня фризской породы, по имени Крог. Тьма накрыла ее с головой. *** Из сна меня выдернуло резко. Подскочив на кровати от невыносимой боли, я вскричала не своим голосом. Почувствовав холодную руку, крепко сжавшую мое запястье, я, однако, не планировала успокаиваться. Мигрень заставила изображение перед глазами оплыть неясными формами. — Лора. Лора. Мотылек, успокойся. Это просто сон. — Аа-а-а-а-а-а, нет, нет, нет, отпусти меня. Я горела. Я горела, я сгорела. И ты… — Я уже начала понимать, где я, и кто со мной рядом, но приступ накатившей из-за невыносимой боли истерики, однако, никак не желал меня отпускать, потому что ожоги после сна я прочувствовала на своей коже сполна. — Ты продал из-за меня душу, тьма захлестнула тебя из-за меня… И Адриана… Господи, что стало с нашей дочерью?! Это все из-за меня. Я… Не могу, не могу, не могу… Я убила твою мать, я убила твою невесту, а они… Господи, господи, нет… И этот огонь. Я сгорела, Владислав, я сгорела. Только что!!! Издав нечеловеческий вскрик, через долю секунды я почувствовала, как его руки крепко прижимают меня к его обнаженной груди. Закрыв глаза и дрожа всем телом, я выдохнула с облегчением меньше, чем через минуту. Это то, чего мне не хватало. Объятий любимого человека, чувства защищенности, которым даже родители меня не баловали в детстве, тогда, как я с грустью смотрела на других детишек в садике и начальной школе, которых ласкали и целовали улыбчивые мамы, едва завидев своих малышей. Ведь я, как интроверт, закованный в панцирь боли в этом мире, так отчаянно нуждалась в тепле и осознании своей нужности… Владислав был первым, от кого я почувствовала это исходившее тепло и защищенность. Тот, кого все вокруг называли бездушным монстром, не заслуживавшим жить. Тот, кому моя мать, Сара Уилсон, без сожаления вонзила бы серебряный кол в сердце. А ведь он, не смотря на все дурное, через что мы прошли, единственный, кто всегда был моим отцом, создателем и точкой опоры во всех безумных и полубезумных мирах. Еще и часа не прошло с тех пор, как я видела его. Настоящего его, не обращенного к тьме, не испорченного мной и моей магией. Задорного мальчишку, чьи глаза улыбались мне так искренне. Чьи волосы я задумчиво перебирала пальцами, сидя под деревом в вишневом саду. И даже до сих пор, спустя столетия жажды крови, мести и убийств, сейчас, в его раненом взгляде, устремленном на меня, я видела, что тот самый мальчишка все еще жив. Да пусть весь чертов мир пойдет против моего мужа. Я с ним буду до смертного конца и уйду за ним в могилу. Я с нечеловеческой силой обняла его за плечи, вжавшись в него всем телом… Тогда он тихо зашептал мне на ухо. — Я опоздал. Когда я приехал, меня ждал лишь обгоревший труп на столбе позора. Я хотел помочь тебе, но было уже слишком поздно. Ты была мертва. Я гнал стражу до замка. У входа, всех, кто вероломно подставил королеву, переметнувшись на сторону экс-короля в силу своих симпатий, я отсек им головы. Валерий же любит скрываться. Как и сейчас, тогда он трусливо сбежал. Архиерей Кэйталин сначала потерял все пальцы на руках, потом на ногах. Я отрезал от вонючего церковного служки по куску, пока он не сдох от боли. А потом, весь залитый кровью ублюдков, сгубивших мою жену, я вошел в нашу комнату. Единственное место, где меня ждали. Маленькая Адриана. Пустые дни сменяли пустые ночи. Похоронив тебя, я похоронил и желание воевать. Выгнав всех слуг-предателей, единственным жителем нашего с Адрианой замка, стала тишина. Мы могли так долго жить, но однажды явился мой лучший друг. Гэбриэл Ван Хельсинг. Который держал нейтралитет и смирялся с моим браком с тобой, пока еще все было хорошо. Но в тот самый день, в слезах и безутешном трауре он кричал, что ты выбрала меня и погибла именно поэтому. Что это я виноват во всем. Мы сражались. Я проиграл. Мой лучший друг зарезал меня своим клинком. Но я очнулся. Здесь ли, в межмирье ли. Выглядело то место совсем, как реальный мир, только было черно-белым. Омыв первую попавшуюся церковь кровью неверных, я вызвал Сатану на разговор. Он пришел. Он обещал, что сможет вернуть тебя обратно, более того, ты будешь обречена возвращаться вновь и вновь до тех пор, пока мы с тобой не будем вместе. В обмен за это я был должен очернить свою душу настолько, насколько это вообще возможно, до такой степени, чтобы во мне не осталось меня. Я был должен проклясть Бога и устроить хаос на всей земле. И я вообще оставил эту душу ему в залог. Дьявол обещал, что она ко мне вернется насовсем, но только когда вернешься ты и сможешь полюбить меня. Рассмотреть в чудовище, которым я стану, мужчину, которого любила и полюбить меня беззаветно, но без памяти прошлых жизней. По своей воле. Полюбить того, кто не заслуживает прощения. И я, действительно, стал таким. Он дал мне крылья и, расправив их, я стал мстить. Сегодня два человека — завтра целая деревня. Моя кровожадность не знала границ. Я смирялся с обращением и обостренными чувствами, а Адриана росла рядом со мной. Будучи несдержанным в разрывании глоток вампиром, мне приходилось, одновременно с этим, и быть отцом, растить и воспитывать дочь. Это было чертовски сложно. Правда, длилось недолго. Ей было отписано всего шестнадцать лет. На карме моего ребенка висел тяжелый отпечаток нашего с Марго безумия. Связавшись с небезызвестным тебе Константином Вольфом, в тысяча четыреста семьдесят втором году Адриана Ланшери-Цепеш родила ребенка, который стал основателем линии рода Баваль. В тысяча четыреста семьдесят третьем я уже вытаскивал ее из петли. Слишком много мрака. Она видела, как резалась мать; знала, что Маргарита погибла жестокой смертью; видела, как умер я; видела, как я убивал, уже будучи кровожадным монстром-вампиром и стирал поселения с лица земли, а в момент послеродовой депрессии Константин решил с ней порвать. Бремя было слишком тяжелым. Она не выдержала. Да и наш с тобой первенец никогда не отличался психической устойчивостью. Вспомни Анну Эронауэр… После смерти Адрианы, тьма захлестнула меня еще больше. Так началось мое превращение в абсолютное зло на радость аду, услугу которому я оказывал. Я стал потрошителем. И, как и говорил Дьявол, с умыслом сделав меня монстром, вероятность того, что ты полюбишь меня, стремилась к нулю. Это была лазейка в договоре с Всенижним, который честным быть никогда не умел, чтобы не возвращать мою уже заполученную душу. Но он просто ничего о нас не знал. Ты дала мне обещание сразу после обращения, что пройдешься по ножам, но вернешь мне душу, и тебе это удалось. Я почувствовал, что она со мной, сразу после того, как Кира вернула меня из ада. И, честно говоря, это было прекрасно. И стоило мучительной смерти. — Крепко обняв меня, он продолжил. — Проспорив еще в девятнадцатом веке, когда Аниита Саливан все-таки увидела во мне, монстре, любимого, Дьявол, будучи весьма раздосадованным, решил в знак своего фиаско сделать мне еще один подарок. Проигрывать он не любил, но если это случалось, однако же, вознаграждать умел сполна. Меня за казавшееся невыполнимым, но увенчавшееся успехом заданием — влюбить в себя, бездушное чудовище, девушку, он вознаградил обещанием, что вернется к жизни не только Маргарита, но и моя дочь. Единственная, кем я дорожил после жены. Напрасно ты думала, что я не пойму что Анна Валериес-Тедеску — моя дочь и регина. Лицо своего ребенка из человеческой жизни я бы не забыл никогда. А учитывая, что и в этой реинкарнации у нашей дочери уже сейчас складываются неординарные отношения с мсье Вольфом, можно заметить, что перерождающаяся век от века любовь была не только у нас. И повезло же девочке уже дважды родиться у одних и тех же родителей-психопатов. Первый раз у людей, второй, еще лучше, у вампиров. Граф обреченно покачал головой и, не дав мне ни секунды обмозговать все то, что он только что сказал, лениво шлепнул меня ладонью по оголенному бедру. — Одевайся. Я могу созерцать тебя голой хоть целую вечность, но Адриана хочет поговорить с тобой и выяснить, как вообще произошло, что она была лишена семьи, и ее воспитывала в качестве матери чужая женщина, пока родная мать не вспоминала о ней все эти годы. Потрудись объясниться, бабочка. Тебе самой ее положение знакомо на собственной шкуре. В этом плане вы с дочерью — сестры по несчастью. По всей видимости, не за горами коронация регины, раз уж она отыскалась. А так как Вольф, вероятнее всего, действительно, вскоре станет ее мужем, и здесь твоя нелюбимая часть, угадай, кто станет королем Трансильвании? — Нет. Пожалуйста. Владислав. Не надо. — Я легла на живот и раздраженно зарылась носом в подушки, положив одну из них на свой затылок, скрывая себя в уютном подушечном домике. — Не смей об этом вообще говорить. У меня аллергия на Вольфа. Какой из него король? Резкий и отточенный удар по левой ягодице, от которого даже вампиру было больно, аж помрачил сознание, заставив меня приподняться и атаковать. — Как ты… Я аж задохнулась от возмущения, и бой подушками затянулся на добрые минут десять, пока этот гад безостановочно ржал. Отсмеявшись, он опустил мою голову себе на грудь и, поцеловав в лоб, тихо прошептал. — Зря ты восстаешь против Вольфа в качестве короля вампиров. Просто подумай. Константин — полукровка. Он ведет отряды оборотней против нас. Но есть в нем и вампирская кровь. Он парламентирует только от лица Люциана, потому что его отец был вожаком стаи, главным. Став королем вампиров, сделав и детей ночи своим народом, Вольф принесет в Трансильванию то, чего у нас никогда не было, но о чем мы всегда мечтали. Долгожданное перемирие между враждующими кланами вампиров и волков… *** Послышался непродолжительный стук в дверь, и пару минут спустя на пороге нашей спальни возникла регина. Анна Валериес-Тедеску. Сегодня девушка была одета менее вычурно, нежели на балу в честь двадцатилетия брака своих потерянных родителей. Естественная красота ей невероятно была к лицу. Тонкое ситцевое голубое платье, стянутые в высокий хвост волосы на затылке и полное отсутствие косметики. Девушка была бледна, и на этом невероятно красивом, пусть и не отмеченном румянцем лице, выделялись ярче всего зеленые глаза, демонстрировавшие ее родство с первой матерью ее первого воплощения — Маргаритой Ланшери, а также родство с древним монархическим родом эльфов династии Шиаддхаль. — Здравствуйте, Ваше Величество, королева Лора. — Здравствуй, Анна. Принцесса переступила через порог, и остановилась в нерешительности. Повинуясь какому-то несгубленному инстинкту матери внутри себя, я подалась ей навстречу и обняла ее. Разумеется, девушка отстраняться не стала, но и ее желания обнять родную кровь я не почувствовала, поэтому быстро прервала наш контакт. — Хорошо. Я понимаю, что тебе нужно время, чтобы принять нас и свое наследие. Я не стану настаивать, Анна. Нам всем троим сложно. Если захочешь повидать отца, он будет здесь во второй половине дня. Сейчас он отъехал по государственным делам. Девушка утвердительно кивнула и тихо молвила. — Я разговаривала с Владиславом… То есть с отцом… Да. К этому, действительно, еще нужно привыкнуть. Совсем недавно. Поэтому я здесь, чтобы пообщаться с Вами. — Можешь на 'ты'. — Я указала ей на кровать, и мы присели. Все еще чувствуя себя неуютно, юная регина села на самый краешек и сцепила руки в замок. Невооруженным взглядом было заметно, что она нервничает. — Я ни в коем случае не хочу давить на тебя. Надеюсь просто, что время расставит все по своим местам, и мы медленно и верно дойдем до стадии отсутствия отторжения. Я вижу, как ты переживаешь. Может быть, тебе трудно представить, но я тоже… Найти тебя столько лет спустя… Мне сейчас не менее сложно, чем тебе. — Вам-то? — Анна горько усмехнулась, и, на короткое время, ее зеленые глаза стали совсем злыми, а брови гневно изогнулись в тонкие дуги. — Вы живете здесь, в роскоши и богатстве. Какие у вас вообще могут быть проблемы и сложности? Хотите послушать мою историю? Да. У меня была мама. И я ее любила. Но детство мое нельзя было назвать счастливым. Столько времени проводя в бродячем цирке, я, порой, там и ночевала. В шатрах под открытым небом. А потом меня угораздило стать частью криминального мира. Попала я сюда подстреленная и истекавшая кровью. Если бы не цыганский табор и не Константин, я была бы мертва. А теперь я узнаю, что мои биологические отец и мать — король и королева целого магического мира. Всесильные богатые вампиры, о которых мне читала в детстве сказки мама, как о вымышленных, мифических, нереальных существах. И они еще оба, как один, говорят мне о своих проблемах. Мою жизнь, думаете, можно назвать беспроблемной? Вы неуязвимы. Вас нельзя ранить и убить обычным оружием. Как вышло, что будучи ребенком бессмертных вампиров, я стала смертной, да еще и забытой ими? Я поговорила и с Владиславом младшим. Он-то — вампир, и он все свое детство провел с вами. Чем я вас не устроила? Чем я была хуже настолько, что вы от меня избавились? Сердце девушки колотилось так сильно, но лишь после ее слов я обратила на это внимание. У меня была только одна рабочая версия того, что могло случиться, чтобы дочь стала смертной. Глубоко вдохнув и выдохнув, я начала речь. — Мы с твоим отцом переживали худший период в жизни, когда ты родилась. Погиб наш сын, маленький Питереску. Но, может быть, ты помнишь тот момент, когда ты только превратилась из вампиренка в человечка. Я накрыла тебя своей кофтой. Ты задавала мне вопросы, а я тебе улыбалась. Может, ты даже помнишь мой поцелуй в ту ночь. Я любила тебя, Анна. Ничуть не меньше всех остальных. И, когда ты не вернулась с охоты, я места себе не находила. Я чуть не умерла от горя. Я годами не сдавалась. Я искала тебя. Но наши ресурсы поиска не распространяются на мир, из которого я прибыла сюда, потому что-то — мир без магии. Вероятно, попав туда, ты пересекла границу магического мира и мира обыкновенного. Люди, принадлежавшие тому миру, после такого возвращаются в состояние до обращения. Так я недавно становилась человеком. Хоть и не знаю, почему. Рождена-то я была в этом мире, но, по всей видимости, слишком много времени жила там, чтобы начать принадлежать тому. А ты стала человеком, похоже, потому что являешься моей дочерью. Дочерью той, кто принадлежала реальному миру. И при пересечении границы магия, работавшая здесь и позволявшая тебе быть вампиром, вероятно, иссякла, и ты стала смертной. — Понятно… — Задумчиво произнесла Анна, но в голосе ее слышалась плохо скрываемая горечь. — Жаль, что поиски не увенчались успехом. Но я… Не совсем смертна. То есть… Что-то странное происходит со мной. Когда я испытываю сильные эмоции, вокруг меня начинает все рушиться, а когда и воспламеняться и разлетаться вдребезги. Сначала я не увязывала происходившее ни с чем, но теперь… Я взяла руки дочери в свои и внимательно посмотрела на нее. Мы представляли своими одеждами яркий контраст неба и солнца. Голубое и золотое. Я специально к приходу принцессы оделась максимально возможно празднично. — Девочка моя, я сама не помнила до сегодняшней ночи. Но ты, мало того, что потомок самой сильной ведьмы пятнадцатого столетия, но еще и реинкарнация ее дочери. В моменты душевного дисбаланса я тоже поджигала леса и вызывала землетрясения. Уверяю тебя, это нормально. Я научилась контролировать себя и не причинять вреда природе своего мира своим настроением. Я и тебя научу. А теперь, что бы тебя ни терзало, выясни это с Константином. Ссоры ни к чему хорошему не приводят, если ссоришься с полутысячелетней любовью всей своей жизни. На своем опыте знаю… Анна подняла на меня округлившиеся от удивления глаза. — Откуда Вы узнали про ссору с Константином? — Поверь мне. Я проходила через похожие испытания, что и ты, поэтому увидеть подобное для меня не составляет ни малейшего труда. Властный мужчина с вампирскими генами — сущее проклятие для женщины. Твой отец ничем не лучше Вольфа. Если только не хуже. Я усмехнулась, и Анна отчего-то тоже хихикнула в ответ. Ну вот. Лед начал постепенно трогаться и подтаивать. — С такими, как Владислав и Константин есть только два пути. — Я вздохнула. — Либо расстаешься с ними, потому что они невыносимы, не в меру властны и психопатичны, либо принимаешь их тьму и учишься жить в ней с комфортом. Но, полагаю, что первое для тебя так же, как и для меня — не вариант. От таких, как они, отказаться невозможно. Такие мужчины фатальны и становятся наркотиками. Уже не имеет значения, какие идеальные принцы выстроятся в ряд к твоим ногам, а все равно будешь смотреть на него, холодно смотрящего не на тебя, а в сторону. Дело в том, что когда любишь мужчину, начинаешь произрастать из него, из его желаний, целей, стремлений и мотивов. Теряешь самоидентификацию, а свои желания перестают иметь хоть какой-то вес, остаются только его. И, пусть это и тебя печалит, но в браке с тем, кто ставит себя выше всего земного, иначе и быть не может. — Да уж… — Анна улыбнулась, и, на добрых секунд сорок, в комнате воцарилось молчание. Затем она поднялась с кровати. — Пожалуй, мне пора. Константин не любит, когда я отлучаюсь надолго. Я рада была пообщаться. Правда… — В любом случае. — Я тоже поднялась с кровати, чтобы проводить девушку до дверей. — Наш дом — это твой дом. Отныне и вовеки. Ты можешь приходить сюда, когда захочешь. Здесь тебя всегда ждут. Просто хочу, чтобы ты знала и помнила об этом. А насчет контроля над силой, которая прорывается из тебя, обращайся когда угодно, хоть завтра. Я владею всей магией знаков и могу тебе помочь, обучить. — Я приду. — Анна коротко кивнула и вышла из дверей. На объятиях в этот раз я уже не настаивала. Я подожду, когда она будет готова. Проводить девушку вызвался добровольцем наш дворецкий Роберт, подготовив даже карету, запряженную шестеркой вороных, чтобы леди Валериес-Тедеску не запачкала свое тонкое платьице по пути в графство Константина Вольфа. На которого я, к своему изумлению, почему-то уже не таила агрессии и злобы после беседы с мужем о нем и о том, что заставляет его восставать против нашей расы. Беру свои слова назад. Возможно, он был бы совсем неплохим королем… *** Каждый день теперь на поляне, возле поросшей мхом пещеры Дэнеллы Тефенсен, я обучала регину Анну магической практике знаков, переданной мне по наследству девушкой-драконом, и самоконтролю посредством упражнений для дыхания и знака овладения собой — 'Темперацио'. Через полтора месяца я передала ей часть своей силы, которая совершила в ней прорыв для нее самой. Через два месяца Анна Валериес-Тедеску уже полностью контролировала силу, которая разрывала ее на части с детства. Дело оставалось за малым. Через две недели регина выходила замуж за Константина. Как раз сразу после ее свадьбы, мы с мужем запланировали коронацию их обоих на август, предварительно поставив в известность старейшин рода вампиров, что готовы передать бразды правления молодому поколению и уйти на покой, лишь помогая чете Вольф решать неразрешимые вопросы в делах политики. Подготовка к свадьбе и грядущей коронации наследницы Дракулы и ее супруга была суетливой и шумной, отнимая много времени и сил. Помогавшая нам с организацией мероприятия Тефенсен безостановочно шутила, что, дескать, на пенсию уходим, немощные развалины, только чтобы и государственные дела решал кто-то другой, чтобы предаваться гедонизму и не думать ни о чем ином. Осознанно привыкнув к тому, что шутки у Дэнеллы Тефенсен примитивные, ничем не ограниченные, всегда на одну тему, и она по долгу и статусу злодейки, который ее необычайно забавлял, даже и не думала их экономить, мы с Владиславом уже иначе как, закатывая глаза, на нее не реагировали и вовсе. Свадьба была громкой, как это и полагается в знатных кругах, и, не имело значения, вампиров ли, оборотней ли, а затем Вольф обратил мою дочь в полукровку, и, в августе, ближе к сентябрю, четверо старейшин вампирских кланов, мы с мужем, Анна, Константин и сотни зрителей, представителей рас, как вампиров, так и оборотней, собрались в бывшем нашим свадебном зале для торжественного мероприятия коронации новых короля и королевы этого мира.