Трансильвания: Воцарение Ночи

ГЛАВА 24 — ГЭБРИЭЛ ВАН ХЕЛЬСИНГ Давай останемся мы вместе, На окровавленных устах Почуем привкус сладкой мести, Боль вековую, ужас, страх. Новый сон снова вернул меня к кошмарам, которые в свое время подорвали мои нервы и психику, когда я еще была человеком. Холодный алтарь. Мои руки и ноги не слушались меня, потому что были прикованы ледяными кандалами. Своды гробницы, которой мне казалось окружавшее меня мрачное и средневековое пространство, уходили вверх, теряясь в небесах. В этих темных небесах и темных настолько, что невозможно было определить раннее утро сейчас или же поздний вечер-ночь, с высоты нахально проглядывала и подмигивала своим желтым глазом полная луна. Вода капала с высоты с мерным и назойливым КАП-КАП-КАП, раздражая обостренный и чувствительный слух. Мое прозрачное розовое платьишко из ситца совсем не грело меня. На мне даже не оказалось исподнего, и крест с шеи тоже исчез. Я плакала, просилась домой к маме и папе, но моим похитителям не было до этого никакого дела. И никто не спешил прийти на помощь двенадцатилетней худенькой девчушке, пытавшейся стыдливо прикрыть себя руками, но не способной сделать это из-за прикованных рук. Скрежет отворившихся дверей, и лучи света поползли в проем, медленно и верно достигая алтаря. Мир для меня представал вверх тормашками. На фоне невыносимо яркого и слепящего этой яркостью помещения за дверьми обрисовалась черная фигура. Которая, однако, через доли секунды исчезла из поля моего зрения. Дуновение ледяного ветра заставило мою кожу покрыться мурашками и легким слоем инея… Он нависал надо мной. Мрачный, мертвый, источавший запах зефира, ванили и тления. Но теперь, помимо хищных, черных и неживых глаз, я смогла рассмотреть и его лицо. Лицо того, с кем меня связала судьба на двадцать с лишним лет по меркам нашего мира. Пелена тумана больше не скрывала его от меня, как в эпоху человеческих сновидений, доводивших меня до полубезумных вскриков во снах, подлетов на кровати по пробуждению, жутких мигреней и до страха… Ужаса, ледяного ужаса даже перед лицом собственной тени. И он был диким. Неукротимым. Таким ужасающим чудовищем без чувств я не видела его даже в самые лихие моменты нашей совместной жизни. Столько ярости, безумия, жажды крови и похоти в его глазах не было даже, когда он превратил мою спину в лоскуты мяса, даже когда ставил меня на колени и бил по лицу в доме Джорджа Ласлоу. — Пожалуйста. Отпустите. Прошу. Бога ради. Мама с ума сходит, не зная, где я… — Слезы растекались по моим щекам, уже заставляя меня хлюпать носом. — Куда ж ты так быстро собралась, Рита. Ты еще не отдала мне то, что у тебя есть. Самое ценное для девочки. — Издевательски усмехнувшись, он протянул руку в мою сторону. К моему лицу. Зажав мой подбородок в руке, Владислав выпустил когти. А затем провел когтем большого и указательного пальцев по моим щекам от висков до подбородка. — Ты терзала меня, не позволяя мне обрести счастье ни с одной другой женщиной. Я все еще жив, а девушка, к которой я испытал нежные чувства в тысяча шестьсот пятьдесят шестом году, сгинула от чахотки. Смотри мне в глаза, ведьма. Подняв мой подбородок, он продолжил. — Затем три моих невесты. Их убил мой лучший некогда друг и его подружка, цыганская принцесса Анна. Я пытался их любить своим бездушным вампирским сердцем, но все они сгинули, как одна. Умерла даже Анна, с которой мне не посчастливилось танцевать на балу накануне Самайна в Будапеште в девятнадцатом веке. Я не хотел убивать Лизбет, но что-то подтолкнуло… Какой-то безумный импульс, который я пытался побороть, пока он не выжрал мне мозги. Элеонора, моя жена, сгорела на солнце. Все века ты будто следила за мной, не позволяя обрести счастье с другой. Как Элизу Вестфальскую при жизни, так и после смерти ты убирала конкуренток. Но теперь, когда ты вернулась, месть сладка, любимая. Боишься за свою невинность? Это ты не напрасно. Сейчас ты познаешь боль. Но не переживай. Я буду настолько аккуратен, насколько это вообще возможно. Не только месть движет мной, Рита. Я скучал и ждал. Но ровно столько, сколько мог при всем моем ужасном характере. А сегодня я возьму то, что мне причитается. Точно так же, как взяла ты в ночь танца в таборе. Твоя переродившаяся душа, видимо, еще не успела накликать на себя пороки. Поэтому в твоем мире, мире без магии, мне не было бы прощения, как растлителю малолетней. Но я это вижу несколько иначе. На самом-то деле мы с тобой знаем твой истинный возраст, пятьсотвосьмидесятисемилетняя мертвая ведьма, которая прокляла меня, обрекая на невозможность влюбиться и быть с кем-то без последствий. Получи же своего мужчину, Маргарита Ланшери. Как ты сделала меня своим рабом, заставив страдать из-за тебя пять столетий и уничтожая каждую девушку, к которой я был неравнодушен, из своего загробного мира для ведьм, так ты в жизни новой станешь моей и только моей. Меня коснулась твоя тьма, как ты и предсказывала. Я прожил пять столетий в захлестнувшей меня боли. Тебе, сам ли Дьявол или кто еще, дал новое тело и очистил в этой реинкарнации от тьмы, значит, я верну ее тебе. И обреку на существование в ней моей женой, шлюхой и рабыней. Я верну тебе твое зло, повергну в омут твоей тьмы, и мы с тобой, отныне оба, будем вариться в ней вечно. Приподняв подол моего розового ситцевого платья, его ледяная рука поползла скользкой змеей по моей ноге. Все выше и выше. Мою голову прострелила мигрень, а тело еще несколько раз передернуло и покрыло мурашками холодное омерзение. Ледяные пальцы мертвеца коснулись меня, несколько раз дразняще скользнув вверх и вниз вдоль лона, а потом резким движением проникли внутрь. Тошная своей сладостью волна боли пронзила меня с ног до головы, и я вскричала, точно подстреленная, пока вампир, со свойственной лишь ему одному ухмылкой, насиловал меня своей грубой рукой, игнорируя мои слезы и крики. Затем он прижал меня собой сверху, бессовестно целуя и вылизывая мои губы холодным языком, и овладел мной снова, всем своим мертвым естеством вгрызаясь в меня, терзая мою обнаженную грудь через тонкий ситец платья ледяными руками и намертво впившись удлинившимися клыками мне в шею, толчками вытягивая мою жизненную силу и энергию. Когда он решил, что с меня уже достаточно, он кликнул своих слуг. Стерев кровь с губ коронным жестом окровавленной моей невинностью руки и окинув меня полупрезрительным неприязненным взглядом, Владислав коротко бросил глухим и лишенным жизни голосом отвратительным, мелким, что-то постоянно чавкающим карликам. — Снимите кандалы. Пусть она примет ванну, а затем отведите ее к Амбердо. Он должен доставить ее домой к родителям в ее измерение. Пока она не только физически, но и морально не готова ко мне. И к нам с ней. Я найду ее позже. И тогда она останется здесь навсегда. Он стоял ко мне спиной, облаченной в черное. Его волосы, забранные в хвост, разметались по плечам… С меня сняли кандалы небрежными грубыми движениями мелкие уродцы и, дрожащей рукой, я заправила прядь каштановых волос за ухо. У подножья алтаря я увидела какой-то кинжал, и вскипевшпая во мне обида дала о себе знать. Молниеносным движением наклонившись и подняв оружие, с неистовым воплем я кинулась на маньяка, занося руку для того, чтобы нанести удар вслепую. Его реакция оказалась достойной восхищения. Быстрым движением он схватил меня за запястье и уже через долю секунды вжимал в стену, одним ударом пригвоздив к ней и мою руку, стиснув ее так, что я снова вскрикнула от боли. Кинжал звякнул об пол, и в этот момент я разразилась такими переливами отборной брани, что сама от себя никак не ожидала. — Будь ты проклят! Ненавижу! Убью! Черные глаза впиявились в меня, точно колючие иглы. От этого взгляда дрожь пробежала по коже, и я моментально почувствовала себя маленькой, ничтожной и убогой перед могущественной силой зла. Мои конечности тут же налились свинцом, а тело стало непослушным и тяжелым. — Убьешь? — В холодном взгляде черных, как бездна ада, глаз на мгновение мелькнула озорная заинтересованность. — Попробуй, Рита. Посмотрим, как у тебя это получится, ведь когда-то ты отдала мне свою кровь, чтобы я, никчемный верующий смертный мальчик, жил вечно. Спасибо тебе. Без тебя я был бы все таким же жалким, убогим человечишкой. Теперь-то я вижу, почему ты не желала со мной дело иметь. Я, действительно, был глупым, малолетним юнцом в глазах такой женщины. Но эта версия меня первую тебя вполне бы устроила. С таким мной вольготно гореть в аду рядом… Из сна меня выдернуло так же резко, как и внесло туда. Перекатившись с боку на бок и с силой выдохнув, я встретилась глазами с мужем, прижимая простыню к груди. — Двухтысячный? Подземелье? Я коротко кивнула. Сопоставив увиденное с тем, что являлось мне в кошмарах, я решила задать заинтриговавший меня, но такой неловкий вопрос. — Все было, как я сейчас видела? — Да. Почему у тебя есть повод думать, что было как-то иначе? — Он удивленно приподнял бровь, и я отметила, что все-таки клеймо принадлежности к цыганскому народу прописано у него на лбу. — Кошмары. Из человеческой жизни. После которых я обратилась к Нолану, а затем жизнь раскололась на 'до' и 'после'. То, что я видела сейчас — цветочки, по сравнению с тем, что являлось в тех снах. — И что же там являлось? — Ухмыляясь, он приблизился ко мне вплотную, затем вжал меня в кровать всем своим весом и склонился так близко, что пряди его волос коснулись моих щек. — Там. Ну. Э-э-э… — Внезапно я почувствовала себя смущенной школьницей, которая краснеет, как рак, когда ее более бойкие одноклассницы след от неудобной подушки, отпечатавшийся на шее, принимают за засос. — Ты рвал меня почти что в клочья. Я отвернулась, не в силах более смотреть ему в глаза. Но моему мужу, как и всегда, морально загибать доставляло невероятное удовольствие. Поэтому Владислав зажал мое лицо накрепко между ладоней, силой заставляя смотреть ему в глаза, пунцовую и горевшую всем лицом и всем телом. — Где, мотылек. Где я рвал тебя? — Я не… — Я яростно затрясла головой. — Хватит вести себя, как малолетка, Лора. Отвечай на вопрос. Я прекрасно понял, о чем ты говоришь. Мне нужно, чтобы ты это сказала и прекратила брыкаться. Меня раздражают эти невинные покраснения до такой степени, что мне хочется только морально издеваться и подливать масла в огонь. И это ты тоже знаешь. Плакать начинать вообще не смей. С кем угодно прокатит, но не со мной. Будь человеком слова. Сказала 'а', говори 'б'. Твою мать… Кого я пустил в свою кровать?.. Она ли вообще принудила меня трахаться в церкви, потом проиграла в пари с Кирой и имела меня на площади перед деревней?.. Ну а потом нечто подобное было уже в зарослях осоки на празднике. А сейчас она стесняется свою щель назвать ее настоящим именем. Это что вообще за позорище?! Отвечай, солнышко, иначе я от тебя не отстану. Могу дать тактильную подсказку. От его не очень-то нежной тактильной подсказки под одеялом, все мышцы внизу моего живота сжались так, что я невольно закатила глаза, обливаясь холодным потом от охватившего все мое тело жара, и углубленно задышала. Похоже, что ему этого было достаточно. Еще раз ухмыльнувшись, он слез с меня и лег на кровать, все еще давя мое эго смеющимся взглядом. — Значит, рвал говоришь? Грубо, безжалостно и беспощадно?.. Все-таки интересный феномен. Ты делаешь меня гораздо более ужасным чудовищем, чем-то, кем я являюсь на самом деле. Вот сколько людей говорило, что я — беспрецедентный моральный и аморальный урод, а моя жена — идеал добропорядочности. Но почему, скажи мне, никто вокруг нас не видит, что жертва-бедняжка плачет только для вида и поддержания статуса жертвы, а на деле что? Мужская сила и грубость томят ее так дико, что она аж истекает до сладостных ночных кошмаров. Ну было у нас подобное, но когда ты вампиром была и регенерировала. А подсознательно ведь, признайся, грязная сучка хотела этого наживую, будучи слабой и беззащитной смертной девочкой, дабы оправдать статус клыкастой вагины, которой тебя нарекла свидетельница с нашей свадьбы!.. Ты двинулась на эротической фазе. — Так, все. Ты нарвался своими намеками. Я тоже, знаешь ли, вампир… Накинувшись на него и вжав в кровать, я оскалила клыки, впиваясь ему в шею. От мертвой крови толку никакого, но нападение я привыкла отражать еще большим нападением, показывая свое превосходство. Даже перед тем, кто значил для меня больше, чем жизнь. Схватив меня за волосы, он, в свою очередь, обрушил меня на спину, срывая с меня простыню. — Ах ты, мразь… — Слащаво улыбнувшись, я ударила его когтями по груди, оставив три рваные раны. — Ну и что теперь ты сделаешь, королек ты мой, да и то бывший? Может, я тоже не образец мягкости. Хватит выставлять меня безвольной подстилкой. — Я снова оказалась сверху. — Это буйство твоих гормонов, не моих. — Он отрицательно покачал головой и развел руками, все еще ухмыляясь. — Ты больная напрочь. Мозгом, душой, сердцем и этим самым местом, рвущимся на животные приключения. И я не о пятой точке, дрянь. Расхохотавшись, я упала на подушки, свернувшись в рогалик. — Психичка. — Констатировал граф, напуская на себя серьезный и деловой вид доктора, ставящего ужасный диагноз и прописывающего лечение. — Где работаешь, там и пригождаешься. — Фыркнула я и снова заржала, как конь. — Курсы контроля над эмоциями. Записать? Говорят, полезно. Бывает, даже помогают. — Ядовито осклабился он. — Курсы графской любви давят любое безумие. Иди сюда… Больше в ближайшие два часа мы не разговаривали. А еще через энное количество времени меня разбудил звук разлетающегося на мелкие осколки окна нашей комнаты на шестнадцатом этаже… *** Спросонья я еще не вполне успела осознать, что происходит. Перевернувшись на другой бок, я обнаружила, что мужа нет рядом. Тем временем осколки со звоном рассыпались по полу, а прямо посреди моей комнаты, когда я снова обернулась лицом к месту происшествия, я обнаружила незнакомого мне мужчину, который втаскивал через окно стальной трос с устойчивым крюком в качестве зацепки, оканчивавшимся четырьмя цепкими штырями. Пока я могла оценить его только со спины. Незнакомец был высоким мужчиной мускулистого телосложения. Его длинные каштановые волосы спускались ниже плеч, а одет он был в темно-коричневый длинный кожаный плащ. Когда он повернулся ко мне лицом, я отметила еще и зеленые глаза на достаточно привлекательном лице достаточно мягких черт со слегка заостренным носом. Под незастегнутым плащом виднелся вязаный серый свитер, кожаные коричневые брюки и длинные сапоги до колена. На голове же его красовалась широкая шляпа с полями. Чуть ли не исполненный грусти, незнакомец медленно поднял и наставил на меня свой арбалет, пока я, ошарашенная, сидела, не в силах сдвинуться с места, прижимая одеяло к груди, не сводя с мужчины загипнотизированного взгляда. Прошло несколько мучительных секунд. Может, даже минут. Время остановилось для меня в тот момент, когда средневековое оружие нацелилось на меня. Но ничего не происходило. Я смотрела туда, откуда должна была вылететь серебряная стрела, и, пронзив мое сердце, убить меня, а охотник смотрел на меня. Потом раздраженно тряхнув головой, да так сильно, что его шляпа упала на пол, незнакомец отбросил оружие на пол и воскликнул. — Проклятие! Я не могу тебя убить!.. Выйдя из состояния ступора, я еще раз окинула его пространным взглядом и тихо произнесла. — Если передумали, тогда хотя бы потрудитесь объясниться, кто Вы, что Вам нужно и какого черта Вы здесь забыли, с Вашими-то дурными манерами. Бить стекла в чужих домах и врываться к обнаженной женщине в комнату не по джентльменскому кодексу. И пусть я была экс-королевой этого мира, но что-то будто бы не позволяло разговаривать с этим мужчиной на 'ты'. — Где он? Где твой муж? Если я доставлю в Ватикан голову Дракулы, быть может, мне простят, что я не тронул его жену. — Владислав уехал по государственным делам. И не вернется домой в течение полугода. Можете не надеяться. — Соврала я, мысленно умоляя высшие и низшие силы не позволить ему в этот самый момент войти в нашу комнату. — Ну да, конечно. — Фыркнул мужчина, смерив мою фигуру под одеялом многозначительным взглядом. Подняв с пола упавшую шляпу, абсолютно не стесняясь и усаживаясь на край моей кровати в своем не слишком-то чистом пальто, он даже посмел улыбнуться. Из меня наружу просились сотни слов хамства и дерзости в ответ на такую вопиющую наглость, но, учитывая, что всего лишь несколько минут назад арбалет охотника был направлен мне прямо в сердце, я прикусила язык. Тем временем мужчина окинул меня усталым взглядом своих зеленых глаз и пропустил язвенную ремарку с ничего не выражающим лицом. — По тебе аж видно, что далеко он уйти не успел. — Ладно, мил-добр человек. — Аж вспылила я, даже не заметив, как перешла с ним на 'ты', растеряв этикет где-то по пути между осознанием того, что он смеет вваливаться без предупреждения, бить мои окна, садиться на мою кровать в своем грязном тряпье, когда я сижу, завернувшись в одеяло, в чем мать родила, да еще и у него хватает наглости меня подкалывать. — Сейчас же отвечай, кто ты таков, и что здесь делаешь, иначе я пускаю в ход клыки и когти. И тогда пощади тебя Бог. С другими охотниками я без разговоров поступала так, как сказала. С первой минуты. Но ты, отчего-то, кажешься таким знакомым, хоть я и не помню тебя, что мне как-то даже стыдно нападать на тебя. — Даже обидно, что ты так легко забыла любовь всей твоей жизни, Маргарита. Мы ведь должны были с тобой пожениться. Все было уже готово, но в последний момент ты выбрала его. И он погубил тебя. Дважды погубил. И третий раз погубит. Ему нельзя доверять. Что же ты сделала с нашей любовью?.. Я же любил тебя, как ни один другой бы не смог. Но сейчас… Сейчас ты выбрала в мужья того, на кого охотилась. Кого только в две тысячи третьем году, по меркам реального мира, пыталась убить за то, как он поступил с тобой, когда тебе было двенадцать. Догадка посетила мою голову внезапно и осенила меня собой. Сопоставив образ сидевшего на моей кровати, протянувшего ладонь в сторону моего лица, но столь же быстро и отдернувшего ее, мужчины с образом того, кого целовала во сне в вишневом саду в тысяча четыреста сороковом году, переживая фрагментарно жизнь Маргариты Ланшери, я коротко выдохнула, подтянув колени к груди, склонив на них голову и заправив за ухо прядь волос. — Гэбриэл Ван Хельсинг… — Верно. А вот и ты. — Мужчина выудил откуда-то из-за пазухи увесистую папку и кинул ее на постель к моим ногам. Это было досье. Полная папка на меня. Открыв ее, я поразилась. В ней было несколько моих фотографий и полная информация о моей жизни. Текст в папке гласил следующее. 'Лора Аделла Уилсон. Урожденная Лара Изида Кармина Эстелла Шиаддхаль. Дочь Лары Далайны Авиры Рании Шиаддхаль — наследной королевы эльфов Благодатной Долины и крестьянина Крегина. Родилась двадцать третьего ноября тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года в магическом мире. Имеет сестру-близнеца по имени Милиэль Изида Кармина Эстелла Шиаддхаль. Сразу после рождения была отдана на воспитание в семейство Хранителей Баланса Измерений — Сары и Томаса Уилсонов, в мир без магии, в город Хартфорд штата Коннектикут. Предыдущие перерождения: оригинал — Маргарита Ланшери 1413-1462 г.г. Первая реинкарнация — Аниита Саливан 1802-1820 г. г. О том, в чьем теле проживал дух Лоры Уилсон до Маргариты Ланшери данных нет. Ключевая фигура пророчества о воцарении Ночи, наряду с графом Владиславом Дракулой 1422-1462 г.г., продолжившим существование после смерти в качестве проклятого Богом вампира. В возрасте двенадцати лет, в двухтысячном году, была им похищена и изнасилована. Позже была возвращена в реальный мир, но приняла осознанное решение бороться с силами зла. В две тысячи третьем году, в возрасте пятнадцати лет, была завербована ватиканскими монахами в качестве охотницы на нечисть при опытном наставнике — Гэбриэле Ван Хельсинге, год рождения не известен, предположительно, пятое тысячелетие до нашей эры. После задания в Париже была отправлена в Трансильванию оборотнем со священной миссией убить Дракулу. Потерпев неудачу, была отослана в Рим и подвержена процедуре очищения и стирания. В две тысячи четвертом году, окончив Кулинарный институт и сбежав из дома, в амнезийном состоянии была трудоустроена в Психиатрическую Больницу №14, где снова встретилась с королем мира проклятых. Была забрана им в магический мир, обращена в вампира, взята в жены и коронована. О дальнейшей жизни Лоры Аделлы Уилсон-Дракула, королевы мира проклятых, ничего не известно.' Подняв на мужчину округлившиеся от шока глаза, я потрясла папкой перед его носом, выпалив всего четыре слова. — Что это за хрень?.. — Такое же досье у меня и на твоего мужа есть. Только там дольше читать придется. Купи полную версию на ибэй. — Съязвил Гэбриэл, но все-таки ответил на мой вопрос. — В Ватикане хранятся папки-досье на каждого человека, который в состоянии повлиять на сеть магических миров и внести в них глобальные изменения. Своих однокурсников по институту ты там, конечно, не найдешь. Рядовых вампиров тоже. Но ты — слишком значимая личность. Несколько раз переродившаяся душа, да еще и ключевая фигура пророчества о воцарении Ночи. Поэтому даже не представляю, почему тебя удивляет, что в архивах потомков авторов пророчества есть данные о тебе. Думаешь, зря ты была отдана на воспитание не абы кому, а Хранителям Баланса Измерений? Они следили за тобой, и все данные о тебе передавали в самое сердце организации, которое, как раз, и находится в Риме. Святой Орден знает о тебе все, Лора Аделла Уилсон-Дракула. Я смотрела на Ван Хельсинга немигающим взглядом, словно пребывая в оцепенении и все еще не веря в то, что всю свою жизнь я живу, практически, как подопытная крыса, которую свыше дергают за ниточки сильные и властные мира сего. И того. О которой каждая вшивая собака знает абсолютно все… Поборов ступор, я, наконец-то, заговорила. — И твое задание сейчас — убить нас? Мы же… Последнее время никого не убиваем, за что? Только во имя того, чтобы пророчество не сбылось? Полагаю, бесполезно просить за него, если ты настроен решительно. Я бы могла позволить убить себя без сопротивления, если бы ты сжалился над Владиславом. Пожалуйста, не отнимай у меня мужа. Я не могу так жить… Больше не могу. В твоем досье столького нет… О том, как я жила здесь после того, как приехала. Я прошла через мясорубку и ад. Я была хорошей девушкой, училась в институте и никому не желала ничего дурного. Но потом… Будто все миры восстали против меня и захотели меня уничтожить… Слезы непроизвольно выступили на моих глазах, и Гэбриэл почти что нежно взял мою руку в свои. — Они говорили, что ты — мерзость. Богопротивное создание мрака. Но я вижу ту девушку, которую когда-то любил. И за все эти века мои чувства к тебе не остыли. После убийства Владислава в первый раз, поспособствовав обращению чистой верующей души к тьме, меня забрали и, как и тебе, стерли память. В Ватикане мне не простили, что именно я низверг душу человека в ад. Пусть он и сам двигался по пути к бездне, но это я был тем, кто толкнул в спину. Лишним будет даже упоминать о том, что именно за этот проступок меня и 'очистили', и 'стерли', и вспомнил я о том, что произошло тогда, лишь недавно. Любовь к цыганке-ведьме — служительнице темных сил, ревность и убийство лучшего друга на почве злобы и ревности далеки от добродетели и божьих законов. Я виноват перед Всевышним не меньше вашего, Лора. Тогда Владислав Дракула забрал мою женщину, а я — его жизнь и его кольцо с символом Ордена Дракона. Правда, лишь на время. Позже оно было утеряно, а сейчас вернулось к первоначальному владельцу. Я хотел его смерти. За то, что Маргарита погибла, войдя в его замок. Но сейчас я не чувствую, что у меня есть право влиять на вас. Я пришел даже не ради этого. Я просто хотел поговорить. С ним, с тобой. Я убил его в состоянии амнезии в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом. Несколько раз, не имея возможности уничтожить, доставлял в твой бывший мир, в тюрьму-убежище для монстров. Упертый сукин сын столько раз сбегал оттуда, что я даже посчитать не в состоянии. Но сейчас, вспомнив все, как было, я, кажется, исчерпал запасы злобы и ненависти. А побывав вервольфом в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, я, кажется, даже понял, каково это быть чудовищем, и уже не так критично отношусь к разнице между людьми и нечистью… — Память прошлых реинкарнаций возвращается частично. А что касается нас и охоты на монстров и чудовищ я не помню об этом и вовсе. Расскажи, если тебе не сложно. Только прикрой глаза. Позволь, наконец, одеться. Ван Хельсинг послушно закрыл глаза. Я вылезла из своего укрытия, накинула на себя шелковый бордовый халат, и, туго затянув пояс, скрестив под собой ноги по-турецки на кровати, разрешила охотнику открыть глаза и начать свое приключенческое повествование. Память Маргариты Ланшери, Анииты Саливан, рода Шиаддхаль и первой ночи в подземелье вернулась ко мне через сны. Память о единственном доселе так и оставшимся белым пятном в моем сознании две тысячи третьем годе, который запомнился лишь месяцами обучения в институте и ничем иным, сейчас был готов вернуть мне своим рассказом мужчина, который был первой любовью самой первой версии меня — Маргариты Ланшери… *** 2003 год. Франция. Париж. В очередной раз вспомнив имя Бога и какой-то там матери, я скрылась за фонарным столбом, одергивая белоснежный узкий подол платья на широких бретелях с вышитым из бисеринок цветком на груди. Это платье ну никак не подходило для бега и физических нагрузок. Тем более, оно не подходило для бега во имя спасения собственной жизни. Обернув голову через плечо, я посмотрела на две массивные каменные статуи чертей-горгулий на крыше собора Парижской Богоматери. Еще только мгновение… Не дай себя обмануть… Где-то неподалеку часы пробили полночь. Внезапно, расправив массивные широкие крылья, адские твари отряхнулись, скинув с себя свое каменное обличие серой стружкой, открыли полыхавшие адским огнем глаза и спикировали с крыши собора вниз. Переглянувшись со своим лучшим другом — Гэбриэлом Ван Хельсингом, я утвердительно кивнула. Получив такой же кивок в качестве ответа, я рванулась с места, на сей раз в обозримое демонам пространство и побежала что было сил в сторону собора. Рванув тяжелые двери на себя, я влетела туда в последнюю секунду. Тем временем одна из тварей уже успела царапнуть меня по открытой спине, и я в очередной раз пожалела, что при отправлении в Париж, город любви, захотела выпендриться и надеть коктейльное платье. Знай я тогда, на каких зверюг предстоит охотиться, мне и в голову бы не пришел подобный бред. Мое сердце гулко стучало о ребра, отплясывая чечетку, пока я продвигалась куда-то вверх. Оказавшись возле окна-розы, я задумалась. Дальнейших указаний о том, что мне делать, от Гэбриэла я не получала. Сам он был где-то далеко позади, с единственным секретным оружием, способным убить горгулий — зачарованным магией клинком. Я же была абсолютно безоружной пятнадцатилетней девчонкой, которую обещали прикрыть. Черт… Это единственное, что я успела подумать, когда окно-роза разбилось от взмаха мощных крыльев демонической твари. Через несколько секунд горгулья предстала передо мной, маша крыльями. Тут-то я ее и рассмотрела. На похожей на чертовскую голове твари красовались звериные загнутые рога, острые когти массивных лап были, однозначно, длиннее медвежьих, а хвост, столь похожий на драконий, яростно сотрясал своими взмахами воздух. Взвизгнув, как ошалелая, я кинулась за один из колоколов, истошно вопя: 'Гэбриэл! На помощь!!!' Со стороны окна послышался неясный звук, и что-то влетевшее через разбитый проем, внезапно впиявилось твари в спину. Она взвыла, издав практически змеиное шипение, и, через доли секунды, лишилась кожистого крыла. К моим ногам упал разрезавший чудовище тоджо-нож с острым лезвием и остаток крыла. Затем в окне показался Ван Хельсинг, по-быстрому втаскивавший стальной трос за собой. — Лора, ты в порядке?! — Лучше не бывает. Только прибей эту сволочь. А-а-а-а-а-а, мамочки!!! Истекавшая синей кровью тварь все-таки вцепилась мне в волосы. Я отбивалась от нее локтями и коленями, пока мой наставник рубился со вторым демоническим созданием. Зарубив горгулью, проследив взглядом за тем, как она, обмякшая, падает на пол собора, он кинулся ко мне, на ходу выкрикивая, дескать, в прошлый раз в Париже, в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году, с Мистером Хайдом, было куда как проще. Раненой твари, по всей видимости, было уже нечего терять, и она оказалась куда как яростнее своей напарницы. Перекинувшись с меня на нападавшего на нее Ван Хельсинга, горгулья вцепилась в него когтями и вынесла в открытое окно. — Гэбриэл!!! Нет! — Что было сил выкрикнула я, подбегая к разбитому окну, перегибаясь через него всем корпусом, и случайно раня обе руки о разбитые осколки. Скотина тащила моего друга на себе, коварно готовясь разжать когти, когда пролетит мимо последнего места, где он мог спешиться без опасности для жизни, — ровной площадки крыши. Даже в Ватикане нас предупреждали о том, что горгульи обладают безупречным высоким интеллектом и склонностью уничтожать. — Черт, черт, черт! Что же делать! — В приступе паники и отчаяния, захлестнувшего меня с головой, я прижала ладони к горящим вискам, отчаянно глядя, как горгулья уже подлетает к краю площадки. Решение оказалось неожиданным и явилось ко мне, как по волшебству. Внезапно мой взгляд зацепил лежавший на полу зачарованный клинок, который Гэбриэл выронил, наверняка, сражаясь с раненым монстром. Без права на ошибку, Лора. Будет лишь один шанс. Один шанс и не более того. Я перехватила клинок поудобнее и выглянула из окна. Горгулья, не чувствуя подвоха, преспокойненько летела, повернувшись ко мне спиной. — Прощай, тварь!.. Прищурив левый глаз и вскрикнув для пущей убедительности, я швырнула клинок, точно копье. Заряженное магией оружие в аккурат пробило спину демоническому созданию, пройдя через сердце. Метнувшись в сторону и издав пронзительный визг, от которого у меня заложило уши, чудовище расцепило когти, и Гэбриэл Ван Хельсинг грузно свалился на площадку крыши, а тварь, еще немного полевитировав, спикировала вниз с собора. Закрепив трос в стене, я бесстрашно вцепилась в него руками и, оттолкнувшись от пола собора, через несколько секунд удачно приземлилась на площадку крыши возле все еще лежавшего на ней друга на обе ноги, на каблуки своих белоснежных туфель. — По законам боевика надо бы подхватить девушку на руки, но я был не в том состоянии. Извиняй. — Ван Хельсинг еле поднялся на ноги, и, надев шляпу, склонился вниз. Я последовала его примеру. На асфальте, глядя на нас молочно-белыми глазами без зрачков, лежала обнаженная юная рыжеволосая девушка, у которой была отрезана рука, и торчал из груди зачарованный магией клинок. — Господи. — Я перекрестилась. — У этих демониц еще и человеческое обличие есть… — Думаешь, почему меня по всему миру называют убийцей?.. Вот поэтому… Потому что практически все монстры и чудовища перед смертью превращаются в людей, которыми когда-то были. А горгульи, служительницы тьмы, — это девушки, некогда продавшие душу Дьяволу. — Выдал, выдохнув, Гэбриэл, не сводя взгляда с трупа убиенной с пробитой клинком грудью. Ободряюще похлопав по плечу друга, который с грустью скорбно смотрел на погибшую, я отвернулась от края крыши, сдергивая и сворачивая стальной трос, единственный наш шанс спуститься отсюда невредимыми, игнорируя собиравшуюся под стенами собора Парижской Богоматери толпу зевак во главе с полицией, со словами. — Не бери в голову. Эти сучки убили столько людей, каждую полночь превращаясь из статуй в живых монстров, что тебе не в чем себя винить. Может, когда-то они и были людьми, но сами приняли осознанное решение продать душу. Мы с тобой и Святой Орден с древности делаем мир лучше и чище. Не стоит жалеть ее. Рыжая бестия убила бы тебя без сожаления. Идем. У нас много дел. Кардинал Джиэнпиро дал нам всего трое суток на убийство горгулий, иначе к следующему заданию, если задержимся, у нас останется на отдых всего день вместо положенных трех. Тоже мне Париж. Я-то представляла сердечки, лямур, тужур, абажур и же не манж па сис жур, а тут надо бегать на каблуках и летать через разбитые окна на тросе в узком платье. Всем теперь буду говорить, что видала их Париж. Ничего особенного. Я коротко фыркнула и направилась к противоположному краю крыши, громко стуча каблуками по ней, уже слыша недовольные вопли полиции о том, что Ван Хельсинг и Уилсон — убийцы. — Вот и спасай их шкуры от проклятых существ. Год от года одно и то же. — Закрепив трос на крыше, Гэбриэл покачал головой и обнял меня за талию, пока я приглаживала каштановые кудри, спутавшиеся от погони и сражений. Не предупредив меня, он спрыгнул вниз. Я же успела только взвизгнуть… Наши лошади были привязаны в близлежавшем лесу. С трудом оторвавшись от погони, запутав следы и ступив под кроны сосновых деревьев, мы уже увидели своих мирно пасшихся гнедых. С облегчением выдохнув, я практически подошла к лошади вплотную, как вдруг мелькнувшая рядом со мной тень напала на меня и вцепилась прямо в горло. Надо отдать должное Ван Хельсингу, среагировал он моментально, и, уже через несколько секунд, у моих ног лежал застреленный серебряной пулей из пистолета, незнакомый мне, мертвый и достаточно симпатичный юноша лет восемнадцати в клочьях облезшей с него бурой шерсти. Зажав рукой кровоточившее горло, я просипела. — Это ж какого черта вообще оборотень забыл в Париже? Они же здесь не водятся! Хорошо еще, что смеха ради прихватили антивервольфовское оружие, иначе сейчас было бы не сдобровать… Ван Хельсинг же, задумчиво окинув взглядом юношу, тихо произнес. — Неужели у Анны все-таки был ребенок?.. Как же парнишка похож на юного принца цыганского рода из девятнадцатого века, ее брата… Оправив на себе свой коричневый кожаный плащ и шляпу, он кинул на меня помрачневший взгляд. — Не имеет значения, откуда он здесь. Ты инфицирована. Если не получишь антидот до первого полнолуния, которое будет уже через неделю, после двенадцатого удара часов процесс будет необратим. А после твоего окончательного оликантропивания Орден заставит меня убить тебя, как бы мне ни было тошно от одной подобной мысли… Еще не придя в себя от боли, в состоянии шока и аффекта, я уставилась широко открытыми и полными ужаса глазами на легендарного борца с нечистью всех времен и народов. *** Путь до Ватикана в Риме, уехав в восход, мы проделали, молча, в седлах своих гнедых. Я лишь изредка постанывала от боли, причиняемой расползавшимся все шире укусом, и зажимала горло рукой… В конце концов, Ван Хельсинг, промыв сперва водой из какого-то пресного источника, встретившегося на пути, место укуса, перетянул рану оторванным куском от своего серого вязаного свитера… Наша уютная, но небольшая комнатушка при Ватиканском соборе вмещала в себя две спальные койки, две прикроватные тумбочки и небольшую книжную полку над одной из кроватей. Это было наше с Гейбом место для отдыха. Здесь, зализывая раны, точно животные, мы за пару дней приводили себя в чувство и вновь отправлялись на борьбу со злом. Я снимала изрядно надоевшие туфли, а Ван Хельсинг, понурый и озлобленный, не желая общаться даже со мной, разлегся на койке, в чем и приехал, гадая кроссворд, когда дверь в комнатушку приоткрылась, и на пороге возник хмурый кардинал Джиэнпиро. Я была совсем посеревшей: и лицом, и настроением, под стать другу. Надо сказать, что когда Гэбриэл появился в моей жизни, на пороге моего дома, посланный Хранителями Баланса Измерений и ватиканскими монахами, чтобы вовремя поставить меня на путь добра, пока я еще не скатилась в тьму, согласно какому-то их невнятному пророчеству, я была даже рада покинуть родителей навсегда, устав от невыносимых материнских религиозных замашек, но сейчас казавшиеся ранее захватывающими авантюра и приключения охоты на монстров и чудовищ опостылели. Особенно теперь. Когда я без недели оборотень, без двух — мертвый оборотень, а антидот не факт, что существует; не факт, что его можно достать; не факт, что даже если и достанешь — сработает. — Ван Хельсинг и Уилсон! — Громко воскликнул Джиэнпиро, всплеснув руками. — Окно-роза! Опять! Лору это наименее касается, но ты, молодой человек, был предупрежден уже, кажется, лет сто назад! Сколько можно?! — Хватит играть в кардинала Джинетт. — Огрызнулся Гэбриэл, точно это он уже был готов превратиться в оборотня, а не я. — Я осведомлен об окне. Мне, что, нужно было горгулью за хвост тащить, каким-то чудом оказавшись в воздухе, чтобы она не влетела, куда собиралась?! — Да на вас обоих лица нет. — Только сейчас кардинал соизволил заметить наши понурые серые лица. — Что стряслось?.. — Ваша некомпетентность подвергла одного из ваших служителей смертельной опасности. Вы не давали нам информации о том, что в Париже водятся оборотни. Мы были не готовы к нападению, и Лору укусили. Теперь она обратится через семь дней. Нам нужен антидот. Срочно! — Что ж. — Лицо кардинала Джиэнпиро просветлело, и он внезапно не в тему улыбнулся. — А это весьма хорошие новости, молодой человек! Лора не получит антидот сейчас. Она получит его по факту выполнения нового задания. Ее трансформация нам на руку. Теперь, став оборотнем, она сможет покончить с жизнью ее и твоего смертельного врага номер один. Ты его помнишь. Граф Владислав Дракула. Его имя висит в списке тех, кого нужно убрать по заданию Хранителей Баланса Измерений, первым номером, но у нас не было ни малейшего шанса сделать это, а теперь Мисс Уилсон — наше единственное решение и спасение. Через три дня я собирался отправить вас в Норвегию, охотиться на гремлинов, но теперь, раз уж нам так повезло, вы отправитесь на восток. В Трансильванию. Гремлины подождут. Король проклятых должен упокоиться раз и навсегда. С самодовольной улыбкой Джиэнпиро кинул на койку Гэбриэла фото объекта. Вернее будет сказать, три фотографии на одной. Фотография мужчины при жизни — в широкополой шляпе с длинными распущенными полувьющимися волосами в золотых одеждах, фотография после смерти — в черном камзоле с забранными в конский хвост волосами, фотография в обличии страшнейшего чудовища с длинными зубами-иглами, высокими висками, звериными багровыми глазами и чешуйчатой кожей. Мужчина с первого снимка был серьезным, со второго — нагло ухмылявшимся, а его черные глаза: холодные, мертвые, страшные и невыносимо пугавшие… Я отвернулась от фотографии, давя приступ паники, но было уже слишком поздно. Перед глазами предательски почернело, дыхание сбилось, сердце пустилось в залихвацкой пляске галопом, а дышать стало совсем невозможно. Я уже задыхалась в приступе панической атаки со слезами на глазах. Когда хватило сил, я выкрикнула так, что было, спорю, слышно на весь собор. — Да будьте вы прокляты так издеваться надо мной! Этот ублюдок уничтожил мое детство! Он изнасиловал меня, когда мне было двенадцать лет! Маленькую, беззащитную девочку! Он терзал мое тело, пил мою душу! Почему нельзя других выбрать на это задание?! Почему я, Господи? Я боюсь его! Я его ненавижу! Не смейте меня туда отправлять! Не смейте! Гэбриэл, не позволь им! Гэбриэл… Через несколько секунд я почувствовала успокаивающие объятия. Прижавшись к груди друга, я сотрясалась от невозможных мучений в беззвучных рыданиях. Мысль о том, что снова придется встретиться лицом к лицу с этим исчадием ада и самой тьмы порождала во мне единственное желание. Оказаться мертвой прямо сейчас, на этом самом месте. Ван Хельсинг поднял взгляд на холодно смотревшего на нас кардинала Джиэнпиро, гладя меня по волосам. — Вы разменяли свою совесть где-то между походами по барам в ночное время и съемом шлюх. Раньше у кардиналов был кодекс чести и сочувствия. А сейчас… Вы понимаете, на что отправляете пятнадцатилетнюю девчушку?.. Вам мало того, что она практически стала вервольфом, ведь Вы не желаете ни в какую давать антидот! Так теперь еще и отправляете ее на встречу с тем, кто разрушил ее жизнь, поломал ее психику… — Я Вам советую, Мистер Ван Хельсинг, прикусить язык по поводу моей личной жизни. — Холодно перешел на официальный тон кардинал. — Вы оба расплачиваетесь за свои страшные грехи прошлых лет. И учитывая то, кем она была в пятнадцатом веке, ей еще мало досталось от Господа Бога нашего. Скажите спасибо, что я вообще пустил под свою крышу перерождение ведьмы, продавшей душу тьме. Чтобы очиститься от своих грехов, она должна убить того, кого выбрала в прошлой жизни и обратила к мраку. Так и только так она получит прощение. Я отдам антидот. Но Вам, Гэбриэл. Вколете ей его на двенадцатом ударе часов, но только после того, как она прикончит Дракулу. Не смотрите на крокодиловы слезы. Не смейте ей доверять. И, упаси Вас Бог, проявить сочувствие и отдать противоядие ей. Посмотрите, как быстро она скинет личину волка до убийства графа-вампира, лишь бы не причинять ему боль. Вы просто не осведомлены, молодой человек, о силе любви, за которую оба продали душу. Гладить ее по головке, бедную, плачущую, конечно, можно довольно долго. Но готовьтесь к тому, что сейчас проклиная его, увидев и поговорив с ним пару минут, она, как продажная девка, раздвинет перед ним ноги, забыв и об изнасиловании, и о детской психологической травме. Не стоит доверять малолетней наркоманке. Так было из века в век. В любом ее перерождении он так ее влечет, что она моментально теряет голову. — Лора не обязана отвечать за поступки Маргариты. В ней нет больше той тьмы. Тьма развеялась после сожжения первой ее версии на костре. Она — обычная девочка, Джиэнпиро. — Так же холодно ответил Ван Хельсинг, отрицательно покачав головой. — Пока что обычная девочка. — Лицо кардинала неприязненно исказилось. — Тьма на то и тьма. Она может побрать на любом отрезке пути жизни даже внешне кажущиеся невинными души. Вы предупреждены, Мистер Ван Хельсинг. Через два дня жду Вас у себя за получением антидота. Монахи займутся его изготовлением уже завтра. Отдадите его ей, пожалев ее, раньше срока, и лишитесь работы и крыши над головой. Здесь Вас больше не примут, Гэбриэл. Вы на пути очищения от тьмы, в которую добровольно себя толкнули практически шесть столетий назад. Не испортите все. Вы выезжаете на третий день. Никаких возражений… Кардинал Джиэнпиро нарочито громко хлопнул дверью нашей комнатушки, оставив меня, зареванную на плече друга и наставника, и Ван Хельсинга, в гнетущем душу молчании и в тишине… *** 2003 год. Бистрица. — А мне уже начинает нравиться Румыния. — Я сделала над собой невероятное усилие и попыталась выкинуть из головы две разъедавшие мое сознание мысли. О том, кем мне суждено стать уже завтра, и о том, с кем завтра же придется встретиться лицом к лицу. Не без труда, но даже получилось, пока я, заинтригованная и уже подпавшая под обаяние этой невероятно мистической страны, оглядывала гостиничный номер одного из недорогих отелей Бистрицы. — Не привыкай. — Коротко отозвался на мои восхищенные возгласы Гэбриэл, и, поставив сумку со святой водой, серебряными кольями, распятиями, чесноком и прочими орудиями против нечисти (дескать, неизвестно, кроме Дракулы, на кого еще придется здесь наткнуться, ибо в девятнадцатом веке он жил не один, а с невестами), на пол, отбыл в душевую. — Мы здесь только ночь перекантоваться. Затем — прямиком в Трансильванию. Положим конец жизни безобразного растлителя малолетних, ты получишь свой антидот и забудем обо всем, как о ночном кошмаре, свалив отсюда по-быстрому. — Почему я не могу держать его при себе? — Разнылась я, падая на один из белых диванов. Таких их здесь было аж целых два, и они образовывали собой аккуратный полукруг. Небольшой черный камин в стене с полосатым паласом возле него я приняла решение зажечь уже сейчас, благо зажигалку мой друг носил всегда с собой во внутреннем кармане сумки, потому что выкурить пару сигар в день был совсем не против, и, слушая, как весело потрескивают поленья, уставилась мечтательным взглядом в большое окно с видом на цветущий сад, предварительно аккуратно раздвинув нежный белый тюль и поправив ламбрекены на темно-серых бархатных занавесках. Меня невероятно изумляло наблюдать за тем, как в этой комнатке модерн витиевато переплетался с вычурными узорами мебели стиля викторианской эпохи, из общего шаблона которого выделялись разве что два этих белоснежных дивана. Остальная мебель радовала привыкший к эстетике вкус: три стула, кровать, стол с резными ножками цвета красного дерева. Все-таки, что ни говори, а путешествие отвлекало даже от самых мрачных мыслей. Загадочная и таинственная Румыния же и вовсе манила своей красотой, мистицизмом и ощущением грядущих приключений. — Вот бы остаться здесь жить навечно. — Тихим, но отчетливым, весьма мечтательным голосом почти пропело подсознание, но голос внутреннего 'я' тут же испортил всю романтику. — Под теплым боком у маньяка, лишившего тебя детства? Ополоумела совсем или уже скучаешь по его холодным и грубым рукам?.. Язвительный голос этой противной субстанции во мне всегда так делал. Портил мне настроение и отравлял жизнь. Отчего-то смутившись и покраснев, я тихо выдохнула. — Заткнись. — Ты что-то там сказала? — Раздался голос из душевой. Гэбриэл Ван Хельсинг сбривал щетину, наросшую за несколько дней поездки. Пытаясь отмазаться, чтобы меня не приняли за сумасшедшую, ведущую беседы с самой собой, я свела разговор в другое русло. Наиболее терзавшее меня. — Да, сказала. Спросила, когда ты отдашь мне антидот. — Ты слышала, что сказал Джиэнпиро. Я вколю его тебе, когда ты убьешь эту скотину. У тебя разве есть причины не доверять мне? Я всегда тебя прикрывал. Как бы ни было ужасно то, что с тобой произошло, но кардинал прав. Это наш единственный и, возможно, последний шанс. Никто из охотников особо рьяно не желает обращаться в вервольфа, а как иначе убить короля проклятых нам пока не известно. — Отозвался Ван Хельсинг, что-то напевая под нос. — А как же напарники, друзья и товарищи? Как же доверие? Не тебе обращаться на этот раз в блохастую тварь. Я как бы все равно немного переживаю, что антидот не у меня в такие ужасные для меня в ожидании превращения часы. — Обиделась я, сев возле камина, скрестив ноги по-турецки под собой, тщетно пытаясь согреть ледяные из-за плохого тока крови руки, подставив их теплым огонькам и потирая. Взглянув на настенные часы, я отметила, что уже пробила половина шестого вечера. — Да и правда. Как же напарники, друзья и товарищи? Ты вот сейчас подумала о себе, а о том, что меня лишат крыши и работы, если что-то пойдет не так, даже не упомянула. Тебе не о чем переживать. Я не оставлю тебя в трудную минуту и не позволю превратиться в чудовище. В ту же минуту волей-неволей мне пришлось отвлечься от перепалки и размышлений, потому что сноп искр весьма неожиданно вылетел из камина и обрушился на палас. — Твою мать! Черт! Так недолго и гостиницу спалить! Вскочив с места, я кинулась на выручку к полосатому коврику, но затем что-то заставило меня остановиться. Может, потому что это был не просто какой-то сноп искр, а потому что здесь и сейчас, в эту минуту, в комнате творилась магия. Медленно и монотонно искры огненными змейками ползли по паласу, выводя на нем буквы. Сделав несколько витков и завитушек, они погасли, как и не было. Зато на паласе готическими черными буквами, ровным почерком, оказалась выведена до чертиков напугавшая меня фраза. — Тебе не сбежать от своей судьбы… Выжженные на темно-красном коврике буквы внезапно выгнулись дугой и начали танцевать бешеный макабр. Тонко вскрикнув, я прижала руку к губам. Тем временем в пламенных отсветах камина я увидела смотревшие на меня черные, хищные, холодные и озлобленные глаза. Отводить взгляд оказалось абсолютно бесполезно. Теперь, куда бы я ни посмотрела, я всюду видела эти глаза — на полу, потолке, стенах… — Господи, помоги мне! Хватит, молю. Пусть это прекратится… — Приняв единственное возможное в таком безвыходном положении решение, я без сил опустилась на колени на пол, лицом вниз, закрыв глаза руками. Не имея никакого представления о том, сколько времени я пробыла в таком состоянии, я подняла голову и открыла глаза только тогда, когда почувствовала, что надо мной стоят. — С тобой все в порядке? — Вытирая белым махровым полотенцем свою длинную шевелюру, Гэбриэл Ван Хельсинг растревоженно и озадаченно смотрел на меня в упор. — Да. Я в порядке. — Попыталась совершенно искренне солгать я. Не будучи уверенной в том, на какой по высоте балл претендует прирожденная актриса во мне, я задала дополнительный вопрос. — С чего ты взял, что что-то не так? — Ну, знаешь ли. — Знаменитый охотник на нечисть окинул меня пространным взглядом и продолжил. — Люди, у которых все в порядке, обычно не лежат на полу лицом вниз, накрыв голову руками. Поняв, что нет смысла больше отпираться, я тяжело выдохнула, присев на диван и уставившись неживым, полустеклянным взглядом в пол. — Я ошибалась, восхищаясь Румынией. Здесь, кажется, даже воздух пропитан безумием, ядовитым, заражающим своими миазмами сумасшествием. Я видела его. Он снова звал меня к себе… И, самое страшное для меня, наверное, то, что к своему ужасу, мне начинает казаться, что кардинал Джиэнпиро прав. Он меня никогда не оставит в покое, а я начинаю бояться, что вскоре я и не захочу бороться с этим… Крепко обняв меня и прижав к своей сильной груди, пахнущей лавандой и другими приятными на запах травами, Гэбриэл гладил меня по голове, держа в руке мою нервно дрожавшую ладонь и тихо шепча на ухо. — Джиэнпиро — игрок, бабник и алкоголик, из последних сил строящий из себя наместника Бога на земле. Он ничего не знает о тебе. На днях твой мучитель будет мертв. Он не получит тебя никогда. Вскоре все закончится. Только потерпи еще чуть-чуть, помоги мне, и ты вырвешься из кошмара, терзающего тебя по ночам, обещаю. Заварив мне чашку согревающего кофе, он нежно положил мою голову на свою грудь. Мы прилегли на один из белых диванов и, засыпая, я чувствовала себя защищенной, как никогда. Едва утренние лучи пробились сквозь темно-серые шторы с ламбрекенами, мы были уже на ногах. Владелец гостиницы промышлял еще и продажей лошадей, и, прикупив парочку незаметных серых стройных красавиц, мы покинули Бистрицу верхом, взяв курс на Трансильванию, чтобы раз и навсегда покончить с королем не-мертвых, графом Владиславом Дракулой. *** У высоких ворот неприступного мрачного замка Дракулы я перевела дыхание и крепко стиснула теплую и сильную ладонь Гэбриэла в своей. Моя нервозность мало помалу передавалась и ему. Сжав мою руку в ответ, он вопросительно посмотрел на меня. Я же лишь еле выдохнула из себя. — Я не уверена, что готова переступить порог этого замка, Гэбриэл. — Все будет в порядке. — Зеленоглазый охотник на нечисть слегка улыбнулся мне, пусть и грустной, едва заметной улыбкой. — Уже половина двенадцатого. Нам нужно задержаться здесь всего на пятнадцать минут. Выстоять пятнадцать минут. Это ведь не так и долго. Ровно в полночь Луна полностью выйдет на небосклон, и ты обратишься. Целься укусом в шею. Перегрызи ему горло. И все будет позади навсегда. Вот. Держи. Гэбриэл протянул мне шприц с красновато-багровой жидкостью в нем, и я благодарно посмотрела ему в глаза. Приобняв меня и поцеловав в макушку, Ван Хельсинг тихо прошептал мне на ухо. — Плевать, что там сказал Джиэнпиро. Я тебе доверяю. Я знаю, что ты не обманешь и не подведешь меня, Лора. Полгода мы уже охотимся вместе, и, честно говоря, не смотря на то, что внешне ты — всего лишь пятнадцатилетняя девчонка, твоей силе, мудрости, куражу и готовности прийти на помощь и выручить из беды, как было в Париже с горгульей, любой взрослый позавидовал бы. Коротко кивнув и ощущая, как беспрерывно стучат зубы, не то от страха, не то от лютого трансильванского холода, я стиснула руку друга и наставника еще сильнее. — Покончим с ним! Мы медленно шагнули к воротам проклятого замка, все еще раздумывая, что сказать стражам, чтобы нас пропустили, но у входа в замок их почему-то не оказалось. Ван Хельсинг напрягся всем телом, приготовившись к ловушке, вытащив из заплечной сумки арбалет и крепко зажав его в руках. Двери в само жилище короля не-мертвых отворились сами собой, и на пороге возник слегка ссутуленный почтенный седоволосый старец в черном лет пятидесяти-шестидесяти на вид. Гэбриэл уже вскинул арбалет, чтобы застрелить вампира серебряной остроконечной стрелой прямо в сердце, но заставший нас врасплох голос не позволил ему закончить начатое. Я содрогнулась всем телом. Этот голос являлся мне в каждом ночном кошмаре, звенел в ушах, не отпуская часами. Это он… Я еще не могла видеть владельца замка из-за плеча моего высокого и мускулистого друга, но даже его проклятого голоса хватило, чтобы повернуть назад. Я дернулась к дверям, но они тут же со скрежетом затворились прямо у моего носа. Стиснув зубы, я обернулась в его сторону, дрожа всем телом. Чокнутый маньяк не сводил с меня взгляда своих черных, будто сама ночь, глаз и коварно ухмылялся, отчего его вполне заслужившее называться красивым лицо становилось злобным и хищным. Точно личина Ворона в человеческой интерпретации. — Зачем же прибегать к насилию и убивать ни в чем не повинного Роберта, дорогие гости?.. Зайдите лучше на чашку чая. Я бросила вопросительный взгляд на Ван Хельсинга. Тот в ответ же лишь пожал плечами, и мы двинулись вслед за графом по узкому и длинному коридору, по высокой лестнице, мимо статуй демонов, терзавших прекрасных и светлых ангелов, поднимаясь все выше и выше, пока, наконец, не достигли девятнадцатого этажа. Внутри замок оказался намного светлее и ярче, нежели я представляла, а описать всю его красоту и величие, пожалуй, не хватило бы человеческих слов. Вскоре мы оказались в просторном и светлом зале, освещенном десятками свечей и огромных размеров великолепной люстрой из хрусталя. Напрочь забыв, что сюда нас сопровождает злодей всех времен и народов, гиблый маньяк, я широко открыла рот, глядя на все это великолепие, словно девочка, которая мечтает быть принцессой. Хотелось оказаться здесь не в дорожной одежде: джинсах и свитере, а в каком-нибудь прекрасном средневековом платье с тугим корсетом… — С бокалом кровавой Мэри в руках и в объятиях гребаного садиста-маньяка. Ага, ага… — Злобно подметило внутреннее 'я', исчерпывая мое терпение и свои запасы сарказма. Стиснув зубы и шикнув на разбушевавшуюся субстанцию в голове, я опустилась на золотистое покрывало дивана за спиной Гэбриэла. Я кинула взгляд на настенные часы. Двадцать три часа пятьдесят две минуты. Оставалось потянуть всего восемь минут. Восемь минут, и я убью разрушившее мою жизнь и побравшее мое детство проклятие. — Ну да, ну да. Убьешь. Тоже мне, валькирия сыскалась. — Презрительно фыркнуло внутреннее 'я'. Подсознание, на удивление, молчало… — Все никак не можешь успокоиться, м? — Прищуренные глаза графа испытующе воззрились на Ван Хельсинга. — Да брось ты, Гэбриэл. Мы это проходили, кажется, уже сотни раз. Любое твое оружие бессильно против моей сделки с Дьяволом. Ты не сможешь убить меня. Хотя, я все еще не могу понять, чем мешаю тебе. Дворецкий, названный Робертом, принес две чашки с чаем и бокал крови для вампира и, затравленно, с неприязнью поглядывая на Ван Хельсинга, поспешно удалился. Тем временем граф продолжил. — Мне всего лишь нужна кровь, ну и, разумеется, продолжение рода. Я научился жить, не убивая без особой надобности. Но вот если первое еще можно достать с горем пополам, то второго нынче днем с огнем. Нынешнее поколение девочек, вроде как и не против, и подпадает под мое природное обаяние, а давать все равно боится. Или после раздувает целую драму и трагедию, хотя, я прекрасно чувствую, что сопротивления нет и не было. — Усмехнувшись, он покрепче зажал бокал крови в удлинившихся когтях и окинул меня столь выразительным и намекающим взглядом, что я не выдержала. Двадцать три часа пятьдесят восемь минут. В приступе ярости трансформация началась раньше, и зверь из меня полез наружу до обозначенного времени. Упав на колени возле дивана, я судорожно взвыла. Мои конечности несколько раз выгнулись то в одну, то в противоположную сторону, и я кинула затуманенный болью взгляд в окно. Полная желтая хищная Луна вышла на небосвод, бросая яркие лучи света в зал. Несколько судорог и конвульсий прошло по моему телу, и все закончилось. Я лежала на полу, все еще в человеческом обличии, хватая ртом воздух, не до конца оправившись от боли, пока граф пару раз хлопнул в ладоши и рассмеялся. Трансформация почему-то была прервана. Бросив взгляд в окно, я увидела, что мутно-черные тучи застлали собой ночное светило. Губы графа скривила самодовольная усмешка, и из-под верхней его губы показались клыки. — Ей-богу, вы, как дети. Этот фокус стар, словно мир. Неужели ты надеешься, что единожды, сто с лишним лет назад убив меня именно таким образом, тебе удастся проворачивать этот номер снова и снова, Гэбриэл?.. Луна сегодня не выйдет из-за туч, а Лора не обратится. Вы оба — ничто против меня, а сейчас… Дракула поймал взгляд своего друга и взял его под гипноз. — Я хочу, чтобы ты ушел. Но твоя нежная пташка останется здесь, со мной наедине. Я хочу, чтобы ты, вернувшись в номер гостиницы в Бистрице, почувствовал себя немощным, ничтожным и убогим. Ты не смог убить злодея-вампира, не смог спасти от него девушку, которую, ожидая ее совершеннолетия, хотел сделать своей женой, как когда-то украл у меня Маргариту. Я хочу, чтобы, оказавшись там, в своем номере, тебя охватила такая безысходность, чтобы ты выл, лежа на полу, свернувшись калачиком, вспоминая о том, что, повинуясь воле вампира, ушел, как трус, оставив свою Лору наедине с маньяком-насильником, который разрушил ее детство, а сейчас планирует сделать с ней что-то столь экзотичное, что сама тьма ночи на небе покраснеет от стыда и убежит с небосклона. Ступай и помни о том, какое ты ничтожество перед лицом моей силы. Я так хочу. Ван Хельсинг поднялся с места с остекленелым взглядом пустых и безжизненных глаз, словно послушная кукла, и двинулся по направлению к лестнице. Я кинулась вслед за Гэбриэлом, я бежала с ним до дверей первого этажа, но мой друг, на удивление, будучи человеком, все равно неумолимо двигался быстрее меня. Проскользнув в узкую щелку дверного проема, охотник исчез в ночи, а проклятые предательские живые двери захлопнулись за его спиной прямо перед моим носом, заперев меня в логове моего врага, самого ненавистного из всех существ на земле. По лестнице он спускался медленно, с триумфальной улыбкой на тонких, искаженных надменностью губах. — Да на тебе лица нет, моя маленькая Уилсон. Неужели увидела демона?.. — Радуясь произведенному эффекту паники, граф спустился с лестницы и, не торопясь, направился ко мне. И тогда я приняла единственное на тот момент казавшееся мне верным решение — рванулась в противоположный угол холла на первом этаже. Его забавляла погоня и охота. Всего через несколько секунд он уже был там. Вжав меня в стену собой и сцепив мои руки над головой в замок рукой, он смотрел в мои расширенные от ужаса глаза с самодовольной усмешкой. Склонившись практически вплотную к моему уху, он прошептал, чуть сдавив мое горло в руке: недостаточно, чтобы причинить боль, но достаточно, чтобы я испытала легкую нехватку воздуха и головокружение. — Страшно, малышка? Я тряслась, как осиновый лист. Все тело мое дрожало, а зубы стучали. Холодная рука смерти на моем горле повергала меня в панический ужас, от которого мурашки неприятно заползали по затылку, а слезы уже непроизвольно выступили на глазах. — Гэбриэл найдет меня! Это не сойдет тебе с рук! Он поборет твое внушение и спасет меня от тебя! Убери от меня свои грязные лапы! Один Бог знает, как я тебя ненавижу!!! Я три года жила в страхе! Больше я не хочу. Вечно контролировать полнолуние ты не сможешь, а когда тучевая завеса сойдет, я убью тебя! За то, что лишил меня детства… Можешь снова насиловать, резать и истязать мое бедное тело! Моей души тебе не получить никогда, чудовище! — Послушаешь тебя, так я, действительно, монстр. Я не собираюсь ничего с тобой делать. Успокойся. — Отпустив мое горло из цепкого захвата своей руки, он провел тыльной стороной ладони по моей щеке, а затем очертил большим пальцем контур моих губ. Полуоткрыв рот, я задыхалась от консистенции ужаса, сдавившего меня снаружи. И где-то изнутри. Но… Возможно, причиной этому был не только ужас… Бравада, самодовольство и самолюбование, кривая усмешка куда-то неуловимо исчезли. Вместо них на его лице появилась какая-то грусть. Тоска. Такая по своей силе тоска, что у меня защемило где-то на уровне сердца. — Но ты же сказал Ван Хельсингу… Он перебил меня, не дав окончить фразу. — Мало ли что я сказал этому экс-волчаре. Он увел у меня женщину. Убил меня дважды, а затем, мне даже лень считать сколько раз, заточал меня в твоем мире в тюрьме для монстров. Ни у одной силы на свете мне не вымолить прощение за то, что я сделал с тобой три года назад. Но знаешь что?.. Я и не буду его выпрашивать. Потому что мне плевать на мнение Вселенной и Бога. Потому что я эгоистичен настолько, что для меня не существует порогов и морали. Потому что практически шесть веков я ждал тебя и скучал, как больной и одержимый. Потому что у тебя надо мной такая власть! Ты держишь мою жизнь в своих руках. И за последние столетия желание прикоснуться к тебе, вернуть тебя из мертвых, реанимировать и снова обладать тобой, как и раньше, стало единственным импульсом для меня, двигающим мое полумертвое тело по земле. Хочешь услышать, что мне жаль? Хочешь излечить чудовище внутри меня? Так знай, что для него нет лекарства! И я не жалею ни о чем. Потому что та ночь была лучшей в моей жизни. Потому что я люблю тебя, и за это моих извинений ты не дождешься, Маргарита. Я — мрачная тварь. Я убиваю людей. Я жесток. Я не иду на компромиссы никогда. И я делаю такие вещи, за которые ты ненавидишь меня и считаешь аморальным ублюдком, но если бы ты хоть раз на своей шкуре прочувствовала тот ад, который закипает в моей груди по отношению к тебе, ты бы меня не судила. Я — вампир. Все мои чувства обострены и зашкаливают. Для меня в порядке вещей то, что ты считаешь аномалией. — Ты столько раз сейчас сказал про любовь. — Немного успокоившись и уняв тремор в конечностях, с грустью я коснулась рукой его лица и устремила взгляд в бездну его глаз. Он посмотрел на меня таким же опечаленным взглядом, и в этот момент я обрушила на него всю жестокость, на которую только была способна, с садистским удовольствием даже улыбнувшись на последних фразах. — Но ты даже не знаешь, что это такое. Любовь — это жертва во имя любимого человека, добро, умение прощать и дарить заботу и нежность. Но вряд ли я смогу это донести до монстра, который называет именем любви удовлетворение своих низменных похотливых потребностей маленькой девочкой. Ты — неисправимая сволочь. Так что не нужно взывать к моей жалости и пониманию. Я ненавижу тебя, начиная с той ночи. И так будет всегда. — Хорошо. — Он отступил на шаг и опустил взгляд, выпуская меня, но даже не смея смотреть мне в глаза. — Уходи к Гэбриэлу, если ты, действительно, этого хочешь. Ты свободна, а антидот при тебе. Можешь вколоть его когда угодно и избавить себя от проклятия оборотня. — Вколю. — Я утвердительно кивнула, а злобные слезы уже потекли по моим щекам. — Вот только Луна выйдет из-за туч, убью тебя, а потом вколю. И заживу нормально. Не думая. Не вспоминая. Не наступая себе на горло. Не чувствуя, что каждый раз даже в журналах моего мира встречая фотографии Румынии, как переворачивается что-то внутри. Не чувствуя здесь себя дома, больше, чем дома. И, да, после этого, я, наконец, смогу позволить себе, пока никто не видит, оплакать твою дерьмовую жизнь, которая ломаного гроша не стоит. Потому что, пока ты жив, я обречена бояться, строить преграды и начинать верить в собственную ложь. А правда неприглядна и омерзительно проста. Гэбриэл дорог мне, как друг, но даже своему лучшему другу я не могу сказать, что я настолько сумасшедшая, что даже после всего, что ты сделал, я хочу найти для тебя искупление, а все мое нутро голосами в моей башке кричит мне, пусть и издевками, но намекая на то, что я вслух никогда никому не скажу, кроме тебя. Будь ты проклят, но я скучала… Даже по этой бессовестной грубости, черствости и холоду. Из всех хороших людей моего мира мое сердце тянется к тому, кто меня растоптал и уничтожил. Ну, а мой страх перед тобой, который каждый живущий принимает за страх, как он есть… Но, на самом-то деле, не тебя я боюсь, а себя. Потому что видя тебя, я в пропасть срываюсь, но как бы черна ни была бездна, Господи… Как я хочу в нее провалиться… Так хочу, что нет сил жить, функционировать и нормально существовать. Все! Как легко проклинать и заставить других поверить в то, что ты, действительно, думаешь, что говоришь. Но при тебе я врать не могу и не хочу. Поэтому, да, я хочу твоей смерти, пока ловушка чувств к тебе, которые я отгоняю пинками, коварной удавкой еще не затянулась на моей шее так, что дышать мне не позволит. Я не хотела сюда ехать. Потом не хотела появляться у тебя дома. Потому что не желала вспоминать, что я панически начинаю ощущать, глядя на твой треклятый профиль. Не могу смотреть в твои глаза и видеть в них знаки судьбы. Видеть в них, как планеты выстраиваются в ряд парадом, а звезды сыплются с небосвода огненными потоками, а все потому что я… Люблю тебя. Морального урода и растлителя малолетних… Что теперь-то? — Лицемерие и ложь не в моде. Хватит бежать от себя… — Он склонился ко мне вплотную. — Да у меня больше и нет сил бежать. Сопротивление высасывает все силы из моего тела. Я не могу бороться с тобой. И, к своему ужасу, не хочу. Кардинал Джиэнпиро был прав. Я погублю и себя, и наше с другом дело, и самого Гэбриэла вместе с его репутацией. Потому что я — никчемная слабачка. И гореть мне в аду. — Вцепившись замерзшими пальцами в его волосы, собранные в элегантный хвост, я позволила себе впиться в его губы, ощущая вкус сандала и ядовитой горечи, смешанной с едкой полутошной сладостью. Эти губы — единственное, чего я так страстно желала, но никому не могла в этом признаться. А с монстром признания были ни к чему. Аморальный никогда не осудит аморальность, а живущий вне рамок никогда не будет тебя в них загонять. Этот поцелуй стал первым моим свободным поступком — поступком моей собственной воли. Едва дыша, он прошептал. — Поднимайся в комнату за дверью из красного дерева на семнадцатом этаже. Там ты найдешь, во что переодеться. Буду ждать тебя на балконе с видом на сад на восьмом. Станцуем вальс. А потом можешь уходить… В комнате, куда меня отправил граф-вампир, на кровати оказалось бежевое из шифона и шелка платье в пол с открытыми плечами, тугим корсетом со шнуровкой на груди и внушительным разрезом до бедра со стороны левой ноги. Подол платья был расшит серебряными и золотыми нитями. Платье оказалось впору. Скользкая ткань холодила кожу, но я даже не могла сказать, приятно это или вызывает дискомфорт. На прикроватном столике я обнаружила шпильки для волос и длинные увесистые золотые серьги. Воспользовавшись и припасенными, словно он заранее знал, что я приеду, духами и помадой персикового цвета, я надела бежевые туфли на высоченной шпильке, и, придерживая подол, спустилась вниз, на восьмой этаж, к балкону с видом на сад… Перегнувшись через парапет, вампир стоял ко мне спиной, чуть сгорбившись. Но едва заслышав мои шаги, он обернулся в мою сторону. Я вышла из тени колонны и опустила взгляд, не зная, что сказать и не выпуская из рук краешка подола. — Ты — венец чистой и непорочной красоты. — Тихо произнес он. — Посмотри мне в глаза. Когда я, наконец, осмелилась поднять взгляд, этот мужчина уже стоял вплотную ко мне. Положив руку на мою поясницу, он повел меня в центр балкона и закружил под мотив непонятно откуда зазвучавшего венского вальса 'Hijo de la Luna'. На небе светили звезды. Золотые на синем, и ярче всего сияла Аврора — предрассветная звезда. Утренняя звезда бессмертного бытия и несбыточного счастья… Сама не успев заметить, как это произошло, я внезапно обнаружила, что склонила голову к плечу графа, а его руки на моей талии и вовсе так крепко прижимали меня к нему, что о свободе воли и решений можно было напрочь забыть навсегда. А через пару часов он покинул меня с гнусным для меня самой осознанием, что даже если сегодня Луна будет полной, и я завершу трансформацию в чудовище, даже если смогу сделать то, для чего нас с Ван Хельсингом сюда направил кардинал Джиэнпиро, я себя никогда не прощу. С другой стороны, если не сделаю, если я предам своего лучшего друга и наставника, его лишат работы и крыши над головой. Принятие решения давило грудь до такой степени, что становилось больно дышать. И что кошмарней по сути?.. Что из-за тебя человек, который тебе доверяет, лишится всего в жизни? Или что умрет тот, другой, заклятый его враг, но… Ставший для тебя смыслом бытия?.. В одном лишь я была уверена абсолютно точно. Другой дом и работу найти сложно, но можно, а обмануть смерть нельзя. И пусть Гэбриэл никогда меня не простит… Я смирюсь с этим и буду жить дальше, всю жизнь с этой опустошающей болью в сердце. Но если умрет тот, кого я тщетно пыталась возненавидеть все эти годы… Душой я умру вместе с ним… Спустившись через несколько томительных часов в подвал, я обнаружила стеклянный гроб и короля проклятых в нем. Он спал, и выражение лица его было умиротворенным. Порочное, но прекрасное дитя тьмы. Рука сама по себе потянулась коснуться темных прядей волос, обрамлявших бледное лицо заостренных черт… Но, наткнувшись на преграду, принявшую форму крышки гроба из стекла, я пришла в себя и скоропалительно покинула подвал, заприметив тот самый алтарь, клетки и пыточные инструменты в них, запачканные багровыми следами запекшейся крови. Повеяло холодом, и мне мгновенно стало грустно и тоскливо от осознания того, что каким бы прекрасным внешностью и манерами этот мужчина ни казался, его душа очернена настолько, что перестать быть чудовищем он уже не сможет никогда… Когда часы пробили без четверти полночь, явился мой изрядно потрепанный, но не побежденный друг, ужасно извиняясь, признавшись в том, что целый день катался по полу в гостиничном номере отеля в Бистрице, свернувшись в три погибели, пытаясь справиться с осознанием собственной никчемности и убогости, и с внушением вампира, работавшим безотказно и побуждавшим так думать о себе. И сразу же, как только удалось побороть сдавливавшее череп принуждение, он вскочил на коня и примчал сюда. В этот раз полную, пусть и немного пошедшую на убыль, Луну тучи не скрывали. То ли граф-вампир все еще не проснулся и не подумал о том, что нужно бы что-то сделать, чтобы одна девушка в его замке не стала вервольфом, то ли он доверял мне и знал, что я не смогу его убить… Упав на пол, я забилась в конвульсиях до пены изо рта. Каждая кость в моем теле, казалось, выгнулась в противоположную сторону, причиняя невыразимые муки боли, а затем я просто скинула с себя человеческую кожу. Точнее будет сказать, она сама облезла и опала клочьями к моим когтистым лапам, в которые превратились ноги, и я проросла шерстью из-под нее. Встав на четыре лапы и издав пронзительный, душераздирающий вой на Луну, я, было, кинулась к лестнице, чтобы направиться в подвал, но хозяин замка решил лично почтить нас своим присутствием, войдя на шум в комнату на первом этаже, где этим вечером я встречала Ван Хельсинга, как гостя. Все вокруг казалось мне странным. Человеческие чувства, размышления, ощущения освободили мою голову и больше не довлели надо мной. Я чувствовала только запах мертвеца и желала только его крови и смерти. Опустившись на четыре лапы, прижав уши к голове и ощерившись, я кинулась на него. — Эх, бабочка, не хочется тебя калечить, но я терпеть не могу собак. — Иронически произнес граф-вампир. Резкий удар в грудь сильной руки мертвеца отшвырнул меня к стене, и, упав, я заскулила, спрятав морду между передними лапами, ожидая, пока боль станет терпимой настолько, чтобы я могла снова перейти в наступление. Вскочив с места, пригнувшись к полу и резким прыжком оторвав себя от него, я кинулась к вампиру на грудь. Закатив глаза, он лишь холодно произнес. — Заканчиваем этот цирк. Я сшибла его с ног и практически дотянулась острыми зубами до шеи мертвеца, когда он воздел руки к небу и что-то прошептал. Я снова попала в ловушку трансформации. Луну на небе скрыли темные тучи, и через мгновение, тяжело дыша, я уже лежала обнаженной на груди вампира. Вздрогнув, я, как ужаленная, вскочила на ноги, пытаясь прикрыть руками грудь. Король же проклятых существ лишь ехидно усмехнулся со словами. — То ли дело так. Прекрасное зрелище… Поднявшись на ноги и отряхнув камзол от шерсти, граф коротко скомандовал мне. — Шприц. На полу. Прямо в вену, иначе меньше, чем через минуту, ты останешься волчицей навсегда. Учитывая мои далекоидущие планы на тебя, я не прыгаю от восторга при мысли, что придется делить жизнь и постель с собакой. Я медленно наклонилась и взяла шприц в руку. — Нет! Лора! Нет! Не смей! Прикончи его! — Яростно кричал Гэбриэл. — Даже не думай предавать меня! Я доверял тебе, неблагодарная девчонка, потому и отдал антидот! Если ты излечишься до того, как убьешь его, я же потеряю крышу над головой и работу! Нет! Лора! Пожалуйста! Окинув его мутным взглядом куклы во власти колдуна-марионеточника я вонзила шприц, не глядя, куда-то в сгиб локтя. Начался хаос. Крики Гэбриэла, его попытки атаковать Дракулу, их короткое сражение, в результате которого человек одержал мимолетную победу, на непродолжительное время заколов вампира осиновым колом, которым можно было обезвредить, но не убить короля проклятых, и силой вытащив меня из замка, в чем мать родила. Обратный путь верхом мы проделали в гнетущем душу молчании. Лишь изредка Гэбриэл яростно подстегивал коня, поджимая губы и давя злость в себе. Ни словом меня не удостоив, мужчина, молча, снял с себя плащ и накинул на мои обнаженные плечи… Вскоре мы оказались в том же номере гостиницы Бистрицы, в котором ночевали до крестового похода на замок вампира. Я попыталась заговорить с Гэбриэлом, извиниться. Я плакала и мямлила что-то неразборчивое. Окинув меня осуждающим и полным боли взглядом, он процедил сквозь зубы длинную тираду. — Я доверял тебе, а нужно было послушаться кардинала Джиэнпиро. Снова ты предала меня ради него. Помни ты свою прошлую жизнь, ты бы даже оценила так называемую иронию ситуации. Дважды дать обещание: один раз — вечной любви, второй — дружбы и того, что я могу положиться на тебя и доверять тебе, и оба раза нарушить клятву из-за этого… У меня даже слов нет, достойных описания мерзости этой твари. Может, когда-то он и был хорошим и послушным папкиным сыночком, что тебя и привлекло в нем, но сейчас этого нет. Как тебе вообще не противно даже думать о нем после всего, что он с тобой сделал? Хотя, о чем это я?.. Без толку. Даже и пытаться переубедить не стоит. Я свяжусь с Римом. Хочешь дрожи, хочешь умоляй оставить его в покое, но они вышлют сюда других охотников и отправят твоего клыкастого возлюбленного в тюрьму для монстров в твой мир, если убить его не вышло. А ты отправишься со мной, и тебя 'очистят' и 'сотрут'… После этого ты вернешься домой к родителям, под чуткий надзор Хранителей Баланса Измерений, забыв и о нем, и обо мне, и обо всем, что здесь было, так, словно я никогда и не ступал на порог дома Уилсонов. Ты оказалась слишком слаба для нашей миссии и заражена тьмой. Но этот второй шанс тоже неплохо. Мне его никто не давал. А ты… Закончишь институт, проживешь нормальную жизнь где-нибудь вдали от монстров со смертным мужем и умрешь. Переродишься, может, через три века, может, через пять. А пока отдыхай от воспаленного бреда в своем мозгу. — Нет! — Я побелела, как мел, вцепившись в руку Ван Хельсинга. — Нет! Ты не поступишь так со мной! Гэбриэл! Нет. Ты же знаешь, что очищение и стирание сводят людей с ума. Они часами кричат, сотрясая стены ватиканского собора, пока им выжигают память! Нет! Гэбриэл! Не поступай так со мной. Я могу не выдержать процедуры! Я могу умереть! Иронически улыбнувшись, Ван Хельсинг только махнул рукой. — Как и во все времена, ты думаешь только о себе и больше ни о ком другом. Саливанов я знал косвенно, с тобой не общался, но что Ланшери, что Уилсон. Особой разницы нет. Ее волнует только ее собственное 'я', ну и еще эта гадость. Остальных она пустит в расход, когда угодно. Даже друзей. Удивлялась, что в твоем мире у тебя нет друзей? А вот поэтому и нет. Ты используешь людей, Лора Уилсон. Поэтому все и ненавидят тебя. Ты не способна на дружбу. Даже после всего, что произошло между вами три года назад, даже после того, как я сотни раз спасал твою жизнь от монстров и чудовищ вроде него, ты все равно выбрала его за одну супер-духовную дешевую танцульку и поцелуй. — Но… Как ты узнал про танцы?.. И про все остальное… — Хватит держать меня за слепого идиота, Лора. У меня есть глаза. Когда я вернулся в замок, твоя дорожная одежда исчезла, и ты была в прекрасном бальном платье прямо перед тем, как обращение разорвало его на лоскутки. А насчет поцелуя все еще более прозаично. Как ты смотрела на него 'до' и 'после' вашего времяпровождения наедине — небо и земля. Если вы, девушки, думаете, что ваши флюиды томления и взгляды с поволокой остаются незамеченными для всех, кроме вас самих, это большое заблуждение. У меня была подруга, Анна. Он выкрал ее как-то при помощи своих невест в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом и тоже танцевал с ней. Так ей потом было, действительно, омерзительно, и до конца своей недолгой жизни она чувствовала вину за то, в чем была не виновата. А ты упиваешься теми воспоминаниями. В этом разница вся. — Ван Хельсинг вышел из номера, громко хлопнув дверью, вероятно, желая больше никогда меня не видеть… *** Я очнулась от рассказа охотника. Пока он повествовал, картины минувшего восставали одна за одной в моей памяти, собираясь в единый паззл. Я даже вспомнила то, чего он не мог видеть собственными глазами. Как убегала от Владислава, признавалась ему в любви, целовалась с ним, а потом танцевала. По окончанию рассказа, когда все заблокированные от меня воспоминания Хранителями Баланса Измерений: двух прошлых жизней, памяти рода королевской династии эльфов, ночь в подземелье и стертый две тысячи третий год, вернулись ко мне, выстроившись в единую картину жизни, я коротко выдохнула. — Не знаю, что и сказать. Ты был прав. Я — эгоистичная дрянь. И я дважды причинила тебе боль одним и тем же способом. Нет мне прощения… — Просто чувства к тебе — мой крест. Мой тяжкий крест нести их в одиночку из жизни в жизнь, находя хороших девушек, но все равно понимая, что тяга к тебе столь сильна, что ни одну из представительниц прекрасного пола не смогу назвать женой. — Тяжело вздохнул Ван Хельсинг, задумчиво глядя в стену. — Скорее уж не крест. А любимые грабли. — Я обреченно покачала головой. — А знаешь, я слышал крики. — Внезапно взгляд его подернулся пеленой боли и смятения. — Очищение далось тебе великим трудом. А когда тебе стирали память, стены ватиканского собора звенели от твоих воплей боли. Каждый импульс внутри меня кричал ворваться туда и остановить это безумие, но, скрепив сердце, я думал, что так будет лучше для тебя. Что, может быть, если они сотрут его из твоей головы и жизни, у тебя будет шанс получить образование, достойную профессию, завести семью, родить ребенка и никогда не связываться с чудовищем, с которым тебе предписан всего один путь — на дно. Но судьбы не избежишь. Даже без своих воспоминаний ты умудрилась нарваться на него и снова впутаться в него и его тьму. Что-то просто невозможно изменить… Теперь ты засыпаешь и просыпаешься с ним. А я так хотел жениться на тебе. Надеялся, что хоть в этой жизни, если не в той, нам удастся быть вместе. Ждал твоего совершеннолетия… Но все зря… — Кстати. — Мысль пришла в голову и осенила меня внезапно, словно ссыпавшаяся горная лавина, прервав воцарившееся на долгие несколько минут тягостное молчание. — Как ты?.. Я вижу, что ты все еще охотник, и снова на задании… Как тебе удалось получить прощение у Джиэнпиро за мой проступок? — Охотники, которых я вызвал, как и я, владели ключами от порталов в иные миры и заточили твоего мужа в тюрьме для монстров Соединенных Штатов, психиатрической больнице твоего родного мира. Пусть и не ликвидирован окончательно, но граф Владислав Дракула был обезврежен. Так что задание было почти что выполнено. Меня пощадили и оставили при соборе, хотя от нудных фразочек Джиэнпиро типа 'Я же говорил тебе, сын мой!', я избавлен не был. — Понятно… — Больше я не знала, что сказать, поэтому просто тупо уставилась в стену напротив немигающим взглядом. — Осталось лишь одно незаконченное дело… — Ван Хельсинг рванулся ко мне и сгреб меня в охапку так резко и стремительно, что я, было, подумала, что он собирается меня убить. Но едва коснувшись моих, наверняка, ледяных для него губ, он быстро отстранился и наскоро поднялся с кровати, обернувшись ко мне спиной, наверняка, чтобы я не увидела его в смятенных чувствах. После этого он тихо бросил через плечо. — Я злился. Долго и муторно. Но сейчас понимаю, что не имел на то права. У меня нет права претендовать на чужую женщину. Пусть она и стала любовью всей моей жизни, но она не моя, и ей никогда мне не принадлежать. Теперь я вижу это. И именно поэтому я возвращаю тебе твой поцелуй из вишневого сада. Больше ты мне ничего не должна, и больше ты меня никогда не увидишь. Будь счастлива Лора Уилсон-Дракула и береги себя. Будь покойна. Можешь не волноваться ни за себя, ни за Влада. Я скажу, что не нашел вас в замке, что, скорее всего, вы переехали в какой-то из других миров. Мои глубочайшие извинения за окно… Расправив свой стальной трос и больше не обернувшись ко мне лицом, нахлобучив шляпу поглубже, самый знаменитый охотник и борец с нечистью в мире исчез в разбитом проеме окна нашего с мужем замка, а я еще долго сидела на кровати в смятении, скрестив под собой ноги по-турецки, касаясь большим и указательным пальцем правой руки нижней губы, все еще ощущая прикосновение к ней человеческих теплых уст…