Его смысл

Они переглядываются хитро, точно мальчишки, задумавшие новую пакость. И издевательски прыскают в кулак, когда цепи вновь упрямо позвякивают, оживленные яростными попытками гибрида разорвать зачарованные кольца, и сжимаются вдвое крепче на его запястьях. Клаус утробно взрыкивает, и взгляд угрожающе вспыхивает жидким золотом. Точно хищник, загнанный в капкан. — Может все-таки имеет смысл сказать ему, что цепи держит магия, а вовсе не мое божественное везение? Молодой ведьмак замирает прямо перед пленником, только что пальцем не тыкает, и быстро потирает кончики пальцев друг о друга, будто раскатывая крошечные песчинки, побуждая жгучий импульс вновь прокатиться по вискам Клауса. Второй же, напротив, задумчиво взвешивает на одной ладони кол из белого дуба, а на другой кривой костяной кинжал Папы Тунде, словно определяясь, что из этого пустить в ход в первую очередь. Он весь будто соткан из ленивой небрежности, от глаз цвета холодного кофе до закатанных рукавов тонкого бежевого свитера. — Кай. Оставь, — требует, не отрываясь от оружия. — Ох, прости, — едва уловимый взмах руки. — Ты ведь у нас главный, — короткое лезвие замирает в паре миллиметров от лица его собеседника, чтобы в следующее мгновение стрелой вспороть воздух уже над ухом самого Паркера. — Будь так любезен, выполни свою часть уговора. — Я закончил, мистер «М», — издевательски тянет ведьмак, шаркая ножкой. — Думаю, теперь тут хватит даже твоих недоспособностей. Не благодари. Дверь за Паркером захлапывается прежде, чем с пересохших губ Первородного успевает сорваться хриплое: — Я убью тебя… и каждого, кто… когда-либо был… дорог… тебе. — Уверяю, он прекрасно справился с этой задачей самостоятельно. Майклсон осторожно расслабляет цепи на руках брата, легонько дует на обоженную кожу, едва-едва дотрагиваясь губами, словно… жалея? — Откуда ты выполз, Кол? — цедит Клаус, откидывая голову назад, чтобы заглянуть в глаза брата, такие, какими он помнил из горько-соленого детства, такие непохожие на прозрачно голубые глаза-льдинки Калеба. Майклсон вынимает из кармана небольшую пробирку, наполненную алым. Подносит к губам гибрида и аккуратно капает, пристально следя за тем, как его рот чуть приоткрывается и глаза секундно вспыхивают жадными искрами. — О, тебе и не снилось, Ник… Тебе и не снилось… — рассеянно бормочет Кол, играясь именем брата на кончике языка. — Бессмысленно, — стряхивает цепи одним резким движением. — Или это все спектакль для мальчишки-ведьмака? — Тебе может не понравится… Спектакль, который я подготовил для тебя. Губы брата касаются ушной раковины Древнего. Слишком близко. Сильные, сухие пальцы поглаживают скулы, с нажимом проходятся вдоль линии шеи, путаются в гладких пуговицах рубашки, стирают условные границы дозволенного для ладоней, горячих до внутривенных ожогов, скользящих по напряженным мышцам спины под плотной тканью. — Я сломаю тебе руки, — шипит ему Клаус, изворачиваясь. Волна тягучей усталости вновь застилает глаза — Колу не нужны цепи, его прикосновения, что легче эфимера, ядовитее ртути, нужнее крови и самой жизни, гораздо сильнее. Холодная, совершенно ледяная, ладонь опускается на пылающую щеку ослабшего брата, мягко поглаживая подушечкой большого пальца. Воспаленный разум рождает очередную параллель — когда от крови, опутавшей все, до чего дотягивается взгляд, в пору было задыхаться, когда касания этих рук были единственным, что не опрокидывалось в сознание оглушительной болью. Кол шепчет, тихо и ласково: — Непременно. Ты только сам… не сломайся… И до крови прокусывает чуть приоткрытые, словно в призыве, губы, слизывая с них горький привкус соли и металла.