Его смысл

У нее глаза такие лукавые от одного его взгляда в ее сторону, что Кол расценивает это за вызов. — Ты лучшее украшение этого скучного вечера, darling, — он протягивает ей бокал игристого шампанского, от которого щиплет на кончике языка. Незнакомка улыбается, и губы ее, розовые и припухлые, они словно созданы для поцелуев. Тонкие изящные пальцы обхватывают хрустальную ножку. Отпивает короткий глоток и, поморщившись, вручает обратно официанту. — Мне настоятельно советовали не сходиться с вами, мистер Майклсон, — сообщает она с деланной серьезностью. Знакомые ямочки на щеках оживляют ее кукольное лицо, еще бы растрепать эти тугие золотистые кудряшки, завитые в сложной прическе… Кол готов отложить семейные дрязги, чтобы сделать это. В конце концов, сегодня Рождество, и в этом году он вел себя не хуже, чем во все прочие за тысячу лет. — И кто же пытался оказать вам такую премерзкую услугу, мисс..? На короткий миг она замирает, чуть ли не испуганная, и по ее участившемуся сердцебиению Перворожденный понимает, что она собирается солгать. Что же ты скрываешь, девочка? — Бриана, милорд, — говорит негромко, но без дрожи, как же давно он не слышал этого обращения, но бессмертной она быть не могла. — А невзлюбила вас ваша сестра, — синие глаза стреляют в сторону балкона, где, возвышаясь над гостями, стоит Ребекка, само очарование в платье цвета спелых вишен и невинной крови, подаренном Ником, в его же обществе; их взгляды пересекаются, но Клаус только усмехается. — Женщины редко говорят друг другу что-то полезное, милая. Потанцуешь со мной? «Бриана» тихонько посмеивается его словам, и смех ее, мелодичный и нежный, как звуки лютни в далеком селении, где он родился, также кажется ему родным, но некогда потерянным, будто он знал эту девушку много лет и забыл откуда. Аккуратная ладошка, затянутая в белый шелк, покорно ложится в его протянутую руку. Она вся горит, там, под тесным шелком платья. Прощупать острые позвонки, каждую хрупкую косточку на напрягшейся вдруг спине, проследив эфемерные контуры до самой кромки ее одеяния. С другой он не остановился бы, но эта девочка — другое, он чувствует томную дрожь на ее коже и ласкает глазами легкий румянец, капнувший алого на острые скулы. Она сминает ткань его смокинга непослушными пальцами, как если бы они уже были любовниками, когда Кол, склонившись, трогает губами бирюзовую венку на ее шее. Жажда просыпается тотчас же, стоит вобрать в себя ее запах. Запах лесных трав и полевых ландышей, запах Ребекки и Клауса, когда тот был ребенком. Так пахло детство, которое он за десять долгих веков так и не пережил. — Фрея… — шепчет она неразборчиво. — Меня зовут, Фрея, Кол, — будто это должно что-то значить или остановить его. Касается губами прежде мягкого белоснежного локона, выбившегося ей на лоб, а потом кисловато-сладкого от шампанского податливого рта. Юркий язычок на вкус, как виноград. Ведьма, думает он, точно ведьма. Толстые черные вены разбегаются по щекам, чтобы разгладиться в тот же миг. Он находит в этой девчонке с глазами цвета штормовой волны то, что веками искал в Клаусе и Ребекке, то, что они так и не смогли ему дать, любя друг в друге отражения самих себя. Чтобы потерять еще на столетие, но это будет после.