Его смысл

— Хорошо выглядишь, брат. Не так хорошо как в то Рождество, когда вы с Ником от меня избавились, но… Здесь пахло пылью и пеплом, так удушающе, что хотелось поднести к лицу платок. Старший брат еще спал, но Кол… В полумраке он казался Элайдже собственным отражением, отстраненный и неподвижный, лишь его глаза, глаза цвета выжженной пустоши, ели презрением изнутри. Обида и злое разочарование осели на глубине темных зрачков, блеклые и незаметные, как если бы и вовсе было плевать, ему более тысячи лет, кто умел владеть собой лучше него? Вот только Элайджа знал своего младшего брата от и до, больше, чем любой из ныне живущих, еще до того, как тот научился притворяться. — Брат, послушай меня… — начал было он, но Кол небрежно вскинул ладонь, предупреждая. Длинные пальцы проехались по гладкой мраморной крышке гроба, подняв веер закружившейся в воздухе пыли. Он усмехнулся с нарочитой веселостью, тяжелой от металлических ноток злости в голосе. — Слышишь? Кажется, Ник снова причиняет кому-то боль. Сменялись эпохи и рушились цивилизации, а он все тот же. Элайджа послушно прислушался, боль? Будто Клаус способен по-настоящему навредить мальчишке Сальваторе. Под ребрами ныло, словно это из его груди только что вынули клинок, и, боги, как же тут душно… — Я никогда не хотел избавиться от тебя, брат, ты знаешь это. Так было нужно, и Никлаус… Я не могу оставить его, — глупые, лишние слова, не это он должен сказать сейчас и не это от него желает услышать младший брат. Шагнул к нему ближе, не зная, зачем, просто вдруг захотелось коснуться его все еще кривящегося лица и там, под одеждой, что делала его пижоном столетие назад. Какая чушь лезла в голову, Элайджа молил оттолкнуть себя, иначе он просто сойдет с ума… Но Кол не оттолкнул, никогда бы не оттолкнул, первым коснулся кончиками пальцев сжатых в напряженную полоску губ, будто… прося? — Потом, Элайджа… Сдались мне твои слова, если они ничего не значат для тебя самого… — шептал он, подтянув к себе, в самые губы, мешая свой выдох с его вдохом. — И сколько же на тебе этих тряпок… Ткань пиджака хрустнула, Элайджа почувствовал, как чужие пальцы впились прямо в кожу, сминая в кулаках рубашку. Словно это впервые с ними, это безумие, как тогда, в лесу у ручья, за буйным журчанием которого не разобрать было тихих, несмелых стонов. Брат боялся тогда, но сейчас..? « — Не оставляй меня, Элайджа, я прошу тебя. — Никогда. Я обещаю тебе... брат». Его губы твердые и соленые на вкус. Целый миг только для них. А потом Финн открыл глаза, пробуждаясь от забытья длиною в девятьсот лет.