Его смысл

— И где тебя черти носят? — зашипел полный злобы и яда голос из трубки. Кол довольно живо сумел представить, как скрипнули зубы, и желваки заиграли на лице Ника. Здесь тихо, как в морге, потому что шуметь больше некому, Кол мазнул влажными от крови пальцами по стене. Он мог слышать, как пыхтит старший брат в ожидании ответа. Прямо таки разъяренный буйвол, усмехнулся Кол про себя. — Ни-и-ик, не скажу, что рад тебя слышать, но если уж тебе совсем нечем заняться, могу рассказать, как у меня дела, — протянул с нарочитой веселостью, мешая болезненному теплу разлиться под ребрами. Какое странное чувство, до сих пор задыхаться от звука этого голоса… В трубке затрещало, как если бы она грозилась вот-вот сломаться. — Я задал вопрос, Кол. Где. Тебя. Носит?! Он не говорил, вдалбливал гвоздь за гвоздем прямо в мозг. И в то же время делал это с тем злобно-капризным выражением, которое так бесило всегда отца и сгибало всех остальных. Кол опустил окровавленный большой палец в рот, задумчиво причмокнув. — Брось, Ник, я просто хочу развлечься, — и это было почти правдой. Было, если бы он не рванул из Мистик-Фоллс, стоило Нику ослабить поводья. — Тебе же лучше, если мне не придется искать самому, брат. Ты знаешь, от долгого ожидания у меня портится настроение и возникает желание вспомнить о твоем клинке, который я не собирался вынимать до поры. Я прозрачно намекаю? Верно, за свободу следовало отблагодарить Элайджу, вот только на ночь Кол остался в постели менее положительного брата. Его наотмашь ударило раздражением, снова угрозы, продублированные тобою из века в век, Ник, серьезно? — О, прозрачнее стиксовых вод*. Но, видишь ли, Ник, ты ведь знаешь, где я, не так ли? Знаешь и ждешь, что я, как ручная собачонка, рысью пущусь по первому твоему свистку. Сидишь в этом убогом городишке и упиваешься собственным величием, как повелитель всего этого гребанного мира. Так вот послушай, что я тебе скажу, брат, пошел. К черту. Это притянутое «брат» упало на грудь свинцовою тяжестью, в горле противно засаднило от отвращения то ли к Клаусу, то ли к себе самому и, быть может, к тому липкому и грязному, что держало их колючею проволокой уже тысячу бесконечных лет, где один сгибал, а второй разлетался пеплом под ногами — не удержать, не догнать. Казалось, кости перестали срастаться, столько раз он вколачивал кулак в голую бетонную стену, холодную и равнодушную, как глаза, ради которых стоило сложить целую жизнь на бегство. Опустился на полуразвалившиеся ступени. Если это не плата за все, что они натворили, то что? Сегодня он вырезал десятерых шутки ради, и, видят боги, ни на миг не почувствовал в себе желания раскаяться. Ник на другом конце провода с сипом выдохнул, будто бежал безостановочно несколько долгих часов. Разве мобильный не разлетелся на недееспособные осколки мгновением ранее?.. Поднял голову и, не веря себе, уперся в эти глаза, тяжелые и налившиеся сизою злостью, словно грозовые тучи — дождем. — Твои капризы не должны стоить мне ничего, Кол. Ты так или иначе вернешься со мной, в принципе от тебя зависит только, в каком антураже. Ник оскалился, возвышаясь неприступным изваянием, Майкл смотрел с его лица с поразительною живостью для того, кто, по словам брата, мертв навсегда. — Если шел к черту, то ошибся адресом. Клаус. Нарочно оторванное обращение, будто чужое, повисло меж ними, не решив еще, кому сделать больнее. Клаус ошибся, так его звать мог, кто угодно, но не друзья. Не младший брат. — Верно. Ты не черт, а сущий дьявол, братишка. Он присел на корточки перед младшим, обманчиво ласково заглядывая в лицо, положил раскрытые ладони на бедра. Ник пах солено и горько, как пахла истинная, первозданная силы. И губы его были такими же — полынь и морской ветер, когда Клаус, грубо дернув его на себя, не поцеловал, вцепился в упрямо стиснутые губы брата своими.