Его смысл

Майкл сразу узнал его. Поставь перед ним тысячу таких мальчишек, чутье безошибочно указало бы на него. Повадки, движения, глаза с пока что тихим, едва заметным звериным огнем безумия. Черты волчицы в его облике делали сходство только острее. Майкл хотел бы пройти мимо, но он слишком привык к охоте, чтобы просто так отпустить кровь и плоть Никлауса. Он следовал за мальчишкой весь день, словно тень. Клаус пришел бы в ужас, узнав, сколь многое его заклятый враг успел узнать за это время о драгоценности, так старательно им скрываемой. Школа, футбол, руки под юбкой блондинистой чирлидерши, начищенная до блеска машинка, набитая гогочущими дружками. Майкла позабавила эта сентиментальная склонность к обычной, нормальной жизни. Ему вспомнился шестнадцатилетний Никлаус, вечно злой, одинокий, не имевший даже сапог, которые не приходилось делить с братьями. Ничего удивительного, что от его балованного щенка так несло благополучием. Вот только звериное нутро никуда не денешь. Клаусу нравилось попрекать отца, якобы это его, Майкла, вина в том, что ему невинная кровь милее всего на свете. Какая ирония, существо, рожденное, чтобы однажды убить, не признавало собственной жестокости. Охотник и пошел за его отродьем лишь для того, чтобы лишний раз убедиться в своей правоте. Новый Орлеан цветастый и шумный, как огромный цирк, что никогда не спит, но и в нем есть уголки, где балом заправляет тьма. Две фигуры скользнули в тихий проулок, оставленный городским весельем, будто чужое дитя. Майкл ждал. — Закрой рот. Стой. Пей. Забудь. Исчезни. Шепот, едва различимый даже слухом первородного вампира. Шепот, в котором, как яд, разлита жажда сломить, повелевать, надругаться. Тот, кто днем притворялся золотым мальчиком, в темноте спускал с цепи своего зверя. Так же, как и его отец, он любил поиграться, но не любил на исходе ночи оставаться голодным. Ведьмак, оборотень, вампир, столько всего наворочено, но суть одна, и происходит она из порченой крови. — Я слышу тебя, — голос зеленого, как трава, Никлауса, в котором, правда, никогда не было дрожи из-за него. Мальчишка подошел, янтарные искры горели в его взгляде. Свет фонаря ударил в измазанное кровью лицо. Майкл усмехнулся. Да, от волчицы тут лишь капризно изогнутый рот да излом бровей, остальное, начиная с грозового прищура и заканчивая привычкой грязно есть — клаусово наследство. — Нечасто выпускают на охоту, парень? Могу помочь. Отец не узнает, — Майкл знал, что нужно говорить такому, как он, спесивому щенку, не желающему более слушаться папочкиных приказов. Это, конечно, ложь. Клаус обязательно узнает, и уж он позаботится, чтобы ублюдок извелся, сходил с ума, понимая, что никакая золотая клетка не изменит того, чьи жилы отравлены кровью монстра, мерзости. Его кровью.