***
Они были одной душой: крепкой, здоровой, чистой, словно спокойные воды Сардинии. Ныне и навсегда уж раздробленной на три осколка обсидианового стекла. Элайджа сжимал ладони братьев в своих, слыша, как голод отступает, утихает до поры, напоследок царапнув когтем грудную клетку при виде алых борозд на лице младшего средь них. Никлаусу не хватало и целого поселения, чтобы насытиться, и сладостный ритм стремительно бегущей по сосудам крови становился тем слаще, чем ближе клыки Кола рвали очередную жертву, чем крепче сжималась ладонь Элайджи. Сбрасывая с плеч липкую, грязную после совместной охоты одежду, Кол знал, ему хватило бы одной попытки, чтобы перерезать путы, оплетавшие каждого из носящих фамилию Майклсон. Когда они почувствуют дыхание преследователя, всколыхнувшее волосы на затылке, будет не досуг, и за ним не будет погони. Последняя ночь, последний взгляд, последний вздох… — Пожалуйста, Ник…***
Небрежным щелчком Клаус стряхнул невидимую пылинку с шелкового рукава кроваво-красной рубахи. В светлых глазах взметнулись рыжие языки пламени. Будто предупреждая. — Мне не интересно, как ты это сделаешь, сколько времени на это уйдет и куда ты направишься. Найди Кола и я сделаю из тебя такого, как мы, Люсьен, слово Майклсона. — Кол сорвет ему голову и пришлет с вежливым отказом, Никлаус. Кто, как не ты, должен знать об этом. — Знаю… Однако, у нас так мало времени, Элайджа, слишком мало… Жгучая пульсация пронзила вены, словно кровь в них обратилась в кислоту. На шеях обоих братьев расцветали багряные бутоны ожогов, обойденных целительной силой регенерации. Элайджа раздраженно одернул ворот, скрывая следы губительной связи. — Клятва на крови. Она никогда не лжет и ничего не забывает…***
А тем временем пьяный смех, льющийся из окон бара, потопил в себе сдавленный взрык Кола Майклсона Никогда не лжет. Ничего не забывает.