Ты создал никчемное альтер эго для повышения тонуса, так ответь за это.
— Я подозревал, что это твоих рук дело. Клаус брезгливо оглядывает злачную, грязную и вонючую подворотню, отличающуюся от остальной сотни разве что раскинувшимся на заплеванном асфальте мертвым, изувеченным телом — «примечательное сходство среди жертв: рот разрезан от уха до уха острозаточенным предметом, предположительно скальпелем» — пометит в блокноте очередной детектив спустя пару-тройку часов, всерьез намереваясь надеть на убийцу наручники. Бледный мальчишка, опустившись на корточки, отирает испачканные ладони о шелковую подкладку пиджака убитого, щелкает зажигалкой, пытаясь прикурить размокшую от крови и влажности, пришедшей с подвалов, сигарету. Волосы липкими патлами обрамляют лицо, лезут в глаза, и он небрежно ерошит их пятерней, случайно вдруг мазнув по щеке окровавленными пальцами. Отпечаток алеет, будто след особенно страстной любовницы. Выдыхает порцию густого, серого дыма прямо в порезанное лицо, ухмыляется, не оборачиваясь. — Что бы ты там себе не подозревал, ты ошибся, Майклсон. Ты изначально ошибся. Полагая, что держишь все в кулаке, — цедит холодно, с расстановкой, и в тихом голосе не слышно… Кола. Клаус щурится, рывком разворачивая парня лицом к себе, вглядывается в кофейные, с ржавыми искрами, такие знакомые с самого детства и в то же время бесконечно чужие глаза, на донышке которых разлита матовая сталь. Тот надменно скалится, теребя меж пальцев гладкие черные пуговицы пальто, и смотрит так же пристально, и словно чего-то не понимая. — Что с тобой не так? — шепчет тихо-тихо, очерчивая контур чувственных губ подушечкой большого пальца. Тонкие черты его лица вдруг подергиваются рябью, будто кто-то бросил пригоршню мелких камушков в смирную озерную гладь. Кол встряхивает головой, затравленно озирается вокруг, чтобы в следующее мгновение, наконец, наткнуться на брата. — Чертов Паркер, — бормочет, гипнотизируя невидимую точку над его левым плечом.***
— Что, прости? Наверное, ты забыл, приятель, что сегодня моя очередь владеть твоей тушкой? — морщится темноволосый ведьмак, пряча озябшие ладони в карманах косухи. Раздраженно пинает носком тяжелого ботинка обрывок измятой газеты, прямо под ноги Клаусу, который, разумеется, не мог его услышать. Подымает колючий, серый, как асфальт под запыленными подошвами, взгляд на Кола, уже приоткрывая рот для еще одной обвинительной фразы, но тот вскидывает ладонь, прерывая. — Ты обещал не пересекаться с ним, Паркер. Или я не ясно дал понять, что Ник — последний, кому мы должны показываться на глаза? — одними губами, и то слишком громко. Они в одной черепушке, как два студента, квартирующие в тесной для двоих каморке. Просто ни один не задумался и на мгновение, когда горстка пепла на глазах обратилось в тело, настоящее, из плоти и крови, когда открылась лазейка с Той стороны и их выкинуло на кладбище Лафайет. В одном теле и мыслями, одинаковыми для двоих. — Мне скучно, — бросает Кай с вызовом, будто и не догадается, что пары прикосновений старшего брата к векам, щекам, губам, ладоням хватит, чтобы разрушить личину ведьмака к чертовой матери.***
Когда? Как? Откуда? У Клауса дрожат кончики длинных, нервно изломанных пальцев и в глазах цвета серебристой ртути невольно занимается золотистое пламя. Удар наотмашь по лицу, еще один, следующий — и ничего. Только на иссиня бледное лицо то и дело ложатся темные тени, искажая, затирая линии скул, подбородка, колебля радиус зрачков в широко распахнутых глазах. — Вышвырни его, — просит Кол, глядя из-под опущенных, мерно подрагивающих ресниц. Пальцы путаются в темных прядях; от светлых, выгоревших до бела, пьяняще пахнет морской водой и листьями мяты. Кай Паркер визжит и извивается взбешенной гадюкой в самом укромном закоулке сознания.