Почти два месяца радуг

- ...между прочим, граф Монте-Кристо выбрался из тюрьмы вовсе не из-за любви. И уж тем более не из-за своей невесты… В классе раздались первые легкие, как пушинки, смешки. - И почему же он тогда, по-твоему, выбрался? – с какой-то обидой спросила Миюки, сворачивая свою тетрадку в трубочку. Она переводила взгляд с меня на Тено и, кажется, искала в ситуации какой-то подвох. – Если не из-за любви? Харука ответила ей таким тоном, словно объясняла первокласснику, сколько будет один плюс один: - Да это же очевидно! Потому что Монте-Кристо хотел отомстить своим обидчикам. Потому что он их ненавидел. И вообще, весь этот роман – он же категорически, абсолютно, совсем не про любовь… Чем ты его читала? Харука сделала паузу, устремив взгляд на меня. Так, словно спрашивала разрешения, можно ли говорить ей дальше, и я вдруг поймала себя на том, что слушаю ее негромкий низкий голос с вкраплением в его тембр чего-то мягкого и чарующего, точно также зачарованно, как и остальной, мигом притихший класс. Она на самом деле очень красивая. А ее глаза... - Продолжайте, - кивнула я. Наверно, в тот день я впервые смогла по-настоящему разглядеть ее глаза. Ну, и не только глаза, а вообще, ее всю, целиком. Очень правильные черты лица, молочно-белая, полностью лишенная загара, кожа. И да, глаза... - О чем же, по-вашему, этот роман? - повторила я в тишине присмиревшего класса. - Если не о любви? О ненависти? Харука на миг задумалась, бросила короткий взгляд в окно. А потом снова поглядела на меня. Глаза в глаза, не отрываясь, и я почувствовала, как теряюсь, словно сама стала такой же школьницей, неловко погружаюсь в ее взгляд и ухожу с головой на самое дно, хоть и думаю при этом о чем-то своем, отвлеченном, никак не связанном ни с уроком, ни с тем, что сейчас происходит между нами, учителем и учеником. Хотя... Ничего тогда между нами еще и не происходило. Ничего, что могло выйти за рамки. Или просто я ничего не желала видеть. Да и зачем мне оно? - Наверно, и о ненависти тоже, но это не главное. Я думаю, в первую очередь - это роман о вере и о терпении, - наконец, сказала Харука, едва заметно улыбнулась, снова касаясь меня своим взглядом. Уголки ее глаз при этом чуть приподнялись по-кошачьи, а я некстати вдруг вспомнила короткие строчки ее личного дела. И голос ее отца. Ладно, не отца, отчима, но что это меняет? Ей очень шла эта скупая, но при этом пронзительная, чистая, ясная улыбка, которая затронула и ее глаза, и маленькие ямочки на скулах. Что же это? Трудный подросток с замашками агрессии и с такой… просто какой-то ангельской улыбкой? Не отрывая взгляда от моего лица, она продолжала. – А во вторую очередь, что когда у тебя есть цель - нужно любыми путями идти к ней. Никогда нельзя просто сидеть и ждать, что придет кто-то добренький, пожалеет тебя и наладит твою жизнь. А еще, что любая любовь - на самом деле она делает человека только беспомощным и слабым. У Монте-Кристо была цель – отомстить, и ради этой цели он положил всю свою жизнь... Я бы тоже, если бы было можно... мстить тем, кто... - она шумно перевела дыхание, обвела взглядом класс и выпалила. - А вы... мисс Кайо, а вы тоже считаете, что этот роман про любовь? - вдруг спросила она. - И что же, значит, вы думаете, что мстить и ненавидеть - это правильно? – вырвалось у меня против воли. - Не знаю, - призналась Тено. Она так и говорила, стоя на самом пороге, подпирая дверной косяк и не решаясь без разрешения пройти на свое место. – В жизни по-разному бывает. Но мне нравится, что Дюма не делает из него плохого парня, потому что принято так: мстить – это всегда плохо. Иногда, когда вся твоя жизнь идет наперекосяк из-за других людей, то месть и ненависть – это единственное, что может тебя примирить с жизнью. Но автор никогда не ругает его, наоборот, да если бы Дантес не мечтал отомстить, не верил в себя, то ничего бы из него не вышло… Все смотрели на нее во все глаза. В классе стояла непривычная тишина. Харука быстро поглядела на класс и снова вперилась в меня взглядом. И тогда я поняла – она это все говорила не им. А мне. Словно искала ответ, соглашусь я с ней или нет. Но я молчала, и она истолковала мое молчание по-своему. - Хотя... наверное, я могу и ошибаться, мисс Кайо. Если вы думаете иначе... что он о любви... Знаете, в моей прежней школе учителя не очень любили, когда твоя точка зрения отличается от общепринятой. Я усмехнулась. Мне очень хотелось признаться, что в таком ракурсе я о Дюма в рамках школьной программы вообще никогда не думала, но делать этого было нельзя. - Ну что вы! Такое есть в точных науках, где правильный ответ действительно только единственный. А прелесть любой гуманитарной науки в целом и литературы в частности как раз и заключается в том, что каждый человек волен иметь свою собственную точку зрения. - Правда? - Харука вскинула голову – светло-русые прядки упали ей на лоб, рассыпавшись по глазам загадочными тенями, и ее лицо стало почти совсем взрослым и необычайно красивым. - Вы действительно так думаете? - Действительно. Вы же понимаете, что ничье, даже самое авторитетное мнение, не заставит человека думать иначе, чем он уже думает? Можно отнять у человека свободу, запереть, как Дантеса, в тюрьме, заставить притворяться покорным, но самую главную свободу, свободу мыслить у человечества не могли отобрать даже самые страшные в истории тираны. Пока она живет у него в душе... Девчонки на передних партах запереглядывались, в классе, словно легкий ветерок, повторился шум из перешептываний и смешков. - Ладно, пусть так. С этим еще можно согласиться, - тряхнула головой Тено. - А теперь... можно пройти? - Куда? - Ну... туда, в класс. На свое место. Пожалуйста. Произнеся последнее, она внезапно одарила меня такой задорной мальчишеской улыбкой, немного робкой, как солнце, проглядывающее сквозь тяжелые дождевые тучи, но очень заразительной, что все прежние померкли перед этой. Может, именно так она очаровывала зазевавшихся девчонок или глупых преподавателей, к которым с завидным постоянством опаздывала на уроки, но внутри меня вдруг родилась и прокатилась легкая и теплая приливная волна, рассыпавшаяся по коже искристыми мурашками, и я ощутила некое, то особое неповторимое обаяние, располагающее к себе, исходившее от этой странной девушки, очень похожей на мальчишку. И я вдруг улыбнулась ей в ответ. Так, словно она была моим близким хорошим другом. Сама не знаю, зачем я это сделала. И почти тут же испугалась этого. В ней словно была какая-то сила, какая-то власть надо мной, которую мне захотелось разрушить. И я выпалила: - Сегодня вы снова опоздали, - вдобавок покраснела и рассердилась на саму себя за эмоции и поспешность тона. – Я даже не буду спрашивать, почему… - Угу, - без капли раскаяния согласилась она. – Но я это не специально. Ни вчера, ни сегодня. Просто так получилось, что дома… я потом объясню, - добавила она почти интимным шепотом, глядя на меня, словно мы были закадычными подружками. И я завелась: - Думаете, меня это интересует? Любой другой педагог просто не допустил бы вас до занятия... – я поглядела на часы. Двадцать минут оставалось до конца пары. Тено моментально помрачнела, погасив свою чудесную улыбку, и скучающе уставилась в окно. Сказала совершенно другим тоном: - Конечно, нет. Вас это не интересует. Это никогда никого не интересовало. Извините, мисс Кайо. Всего доброго. Я пойду... Она повернулась и взялась за ручку двери. Тишина в классе разом пропала. Эта своенравная девчонка переигрывала меня на моей же территории по всем пунктам! Может ее папаша был все же прав? Так она мне скоро не только на шею сядет, будет приходить и уходить, когда ей вздумается, но и указывать начнет, что делать? Как же мне поступить? Что делать с ней? - Подождите! - воскликнула я, глядя на напряженную клетчатую спину. – Возможно, вам передался бунтарский дух Эдмона Дантеса, но лично я вовсе не собиралась вас выгонять. Хотя очень хочу надеяться на то, что в дальнейшем вы на мои занятия будете все-таки приходить как положено… да и не на мои тоже, - я склонилась над журналом, чтобы убрать тот единственный минус, стоящий напротив фамилией «Тено» в графе посещения. Постаралась мысленно взять себя в руки. - Садитесь. Харука отлипла от двери и покорно двинулась на свое место. - Кстати, - остановила я ее на полпути, и Тено теперь послушно замерла в шаге от меня. Меня окатило ароматом ее туалетной воды или духов, совсем не девчачьих. - Вчера я не обнаружила вашей работы среди прочих и была этим крайне озадачена. - Увы, - вздохнула она. - Вы не смогли написать краткое эссе по любой из прочитанных книг? Честно говоря, после вашей убедительной, аргументированной речи по Дюма, я не верю, что вы не сумели связать в единый текст свои мысли. - Ну почему же... я умею. Я еще стихи пишу. Иногда, - сказала Харука совсем тихо. – Но вчера мои мысли были совершенно о другом. - И о чем же они были? - Что: стихи или мысли? В классе нетерпеливо зафыркали. - И то, и другое. Если, конечно же, это не секрет. - Не секрет, - сказала Тено рассеянно и снова чуть-чуть улыбнулась. Только в этот раз улыбка ее показалась мне немного какой-то виноватой. Чуть смущенной. А может, просто растерянной. – О любви. О счастье. И еще о смысле жизни. Сначала были мысли, а потом из них растут стихи. - Ну и как? – спросила я. – Получилось отыскать смысл жизни и взрастить из него стихи? Тено пожала плечами, оставляя мой вопрос в числе риторических. Прошла на свое место и остановилась, так и не решаясь без моего разрешения сесть. - Жаль, - сказала я, склоняясь над журналом, где уже стояла колонка отметок за сочинения, - как выяснилось, у вас прекрасные ораторские способности, сопряженные с умением отстаивать свою точку зрения… - я выпрямилась. – Не хотелось бы, чтобы год начался для вас с плохих оценок. - Ничего, - вздохнула Харука. И великодушно добавила. – Я постараюсь исправить. До конца семестра еще есть время… - Ну зачем же так долго ждать? Сегодня у вас есть прекрасный шанс все исправить. - Сегодня? - До конца занятия есть немного времени. Быть может, вы расскажете нам о какой-нибудь особенной книге, что прочли на каникулах? Или продекламируете нам свои стихи? – коварно предложила я. Харука растерянно взглянула на меня и тут же, по-прежнему стоя, уткнулась в лист, что услужливо передвинула на ее сторону парты Хитоми. Потом подняла голову. Задумалась о чем-то. И сказала со вздохом: - Нет, стихи я не буду. Это... личное, наверно. А книга... В старой школе нам на каникулы не задавали читать книги. Но недавно мне удалось перечитать кое-что. «Сказки» Андерсена. Они действительно такие… необычные. Можно, я расскажу об одной из них? О «Русалочке»… - Русалочке?.. *** Все-таки я чувствовала себя немного виноватой за ту выходку с нырянием. Я немного увлеклась. Никакой бассейн никогда не заменит океана, он плещется, ласкается к коже, дарит свежий покой в разгар жаркого летнего полдня. Я всегда знала, что моя тоска по морю в большом городе будет сродни фантомной боли, как сожаление о давно утраченном детстве. Поэтому, когда рядом скрипнул песок, и Харука, выбравшись за мной следом (так и не догнала), приземлилась с размаху на живот и принялась слишком яростно вытрясать из мокрых волос воду, внутри разом стало тоскливо и неуютно. На меня она не смотрела. Ни на кого не смотрела, даже на море. Я придвинулась к ней вплотную, смахнула с мокрой спины прилипшие желто-белые песчинки. Она вздрогнула, но позы не поменяла. Обиделась. И, наверное, больше за то, что не смогла догнать меня в воде, чем за то опасное погружение. Но, если бы я ей поддалась, позволила поймать, это тоже вряд ли бы пришлось Харуке по вкусу. Она очень любит, чтобы все было честно. - Харука… - начала я, ласково касаясь ее плеча. Харука ничего не ответила, только вытянулась на песке в прямую струну. Такую прямую, что казалось, еще немного, и она зазвенит. Я провела рукой по ее плечам, Харука не оборачивалась, уткнувшись в сложенные локти и все еще тяжело дыша. Вокруг было тихо. Только белые чайки кружили над заливом, изредка пикируя на воду в поисках добычи. Я медленно гладила ее чуть тронутую загаром прохладную от воды кожу. Тонкая шея, острые, еще немного детские плечики, тонкая девичья талия, поджарые ягодицы – я видела, как каждая ее мышца потаенно откликалась на мое прикосновение, и Харука чуть слышно застонала сквозь зубы от той теплой волны, что прокатилась по ее телу. Мои пальцы запутались в ее волосах. А еще мне хотелось делить с ней это нарастающее желание, касаться ее снова и снова. - Харука… - Что ты делаешь, - хрипло выдохнула она, все еще не оборачиваясь. Мои пальцы снова тронули нежную, вспыхнувшую от прикосновения кожу щеки и проследовали чуть ниже. Погладили плечи, поясницу, очертили выступающие позвонки. Скользнули в укромное местечко между ее ягодиц. Харука покраснела и вывернулась, приподнялась на локтях, посмотрела на меня – на ее лицо и плечи легли тени от колеблющихся на тонком ветерке узких ажурных листьев, будто живая татуировка. Села напротив, обхватив колени руками. - Все еще сердишься? – виновато улыбаясь, спросила я. - Немного, - сказала Харука. – Только больше на себя. Терпеть не могу терять контроль и проигрывать. Такое дурацкое чувство… Ненавижу быть беспомощной. - Иногда полезно расслабиться, Харука. - Угу. А по тебе совершенно не скажешь, что ты умеешь так плавать. Как ты это делаешь? Акула... Я улыбнулась. - Ну, до акулы мне далеко. Зато моя мама называла меня дочкой Нептуна, того самого, зеленобородого бога бездонного, могучего океана. Она любила хвалиться знакомым, что плавать и нырять я научилась раньше, чем ходить. А отец, когда сердился, потому что часами стоял на берегу и безуспешно звал меня домой, в сердцах повторял, что я коварное порождение ундины и альбатроса. - Ундины? Все время забываю, что она ребенок. Ну, не ребенок, но еще и не-взрослый. Нет, это она постоянно заставляет меня об этом забывать. - Это такая русалка из германо-скандинавского эпоса. Мы будем изучать его в следующем семестре. - Интересно, - сказала Харука. - Германо-скандинавский эпос? – решила я ее поддразнить. – Могу рассказать, если хочешь. Сейчас? - Да нет, не эпос. Расскажи лучше еще немного о том, какой ты была в детстве. Я пожала плечами. - В детстве? Ну, как все дети, наверно. Маленькой. Харука посмотрела на меня и тихо улыбнулась. Зачерпнула полные пригоршни песка и принялась наблюдать, как песчинки убегают сквозь крепко сжатые пальцы. Сказала: - Мне правда интересно. Хочу понять, откуда берутся такие, как ты. - Такие – это какие? - Как ты. - А что во мне особенного, Харука? Разве я не такая же, как и все… - Нет, не такая. И вообще... Не уходи от ответа. - Ты еще скажи, что я на комплименты напрашиваюсь. Так такие – это какие? - Не напрашиваешься, потому что я тебе их и так все время говорю. Ой! Нет, это не комплименты, это чистая правда! Мичиру! - выдохнула она, когда я игриво собиралась шлепнуть ее ладонью чуть пониже спины. – Все-все! Не надо! Я скажу! А потом ты расскажешь, да? Я облегченно вздохнула, когда Харука придвинулась ко мне ближе. Она больше не сердилась на меня, и это было сейчас самым главным. - Ладно, слушай. Не знаю, что ты там себе про меня возомнила, но я была самым обычным ребенком. До меня у родителей был мальчик. Когда ему было лет пять или шесть, он умер, что-то с осложнением на сердце, мама никогда не любила говорить на эту тему. Они очень долго приходили в себя, да и врачи говорили, что скорее всего, больше детей у мамы не будет – возраст и всякое такое… Поэтому, когда она случайно узнала, что беременна, что у нее буду я, в нашей семье началось самое настоящее форменное помешательство. Меня очень сильно любили и первое время не спускали с меня глаз. У меня было целых три няньки. Исполняли мои малейшие капризы и причуды. Мама очень боялась, что со мной произойдет то же самое, что и с братом, и первое время постоянно таскала меня по врачам. Потом, конечно, она успокоилась. Они с отцом продали городской дом и переехали в старый дом у самого моря – доктора говорили, что самое лучшее – это свежий воздух и вода. Там мы и жили, пока я училась в младших классах, а потом мы вернулись обратно в Токио. В тех краях не было приличной средней и старшей школы. Здесь, конечно, мне было уже не так хорошо… Скорее, даже плохо. - Почему? - Меня сочли богатенькой зазвездившейся выскочкой. Чужаком. Считали, что я выделываюсь. Может, я немного и сама была виновата, с раннего детства привыкнув к повышенному вниманию. В том тихом городке на побережье многие искали моей дружбы, моего расположения. Мне нравилось быть королевой. А здесь… Все стало по-другому. С пьедестала всегда очень больно падать. Говорят же, никогда нельзя приходить со своим уставом в чужой дом. Я посчитала, что мои дарования достаточный повод для того, чтобы мной снова начали восхищаться, а в ответ получила только зависть и одиночество. Началось что-то вроде… травли. Дети бывают жестокими с теми, кто отличается от них, ну, ты и сама это знаешь… Моими друзьями стали книги. А еще меня невзлюбили учителя за то, что у меня на многие вопросы было свое мнение. Я не хотела зубрить и пересказывать параграфы учебника. Я рыдала ночами в подушку и говорила, что больше никогда не пойду в эту школу, что лучше умереть. В конце концов, я умолила родителей разрешить мне сдавать экзамены экстерном. - Жалко, что я с тобой не училась. Я бы им всем показала, кто тебя обижал! – совершенно по-детски воскликнула Харука и непонимающе уставилась на меня, когда я рассмеялась. – Смеешься? Ну вот... Не веришь? - Ну что ты. Верю. Но тогда я действительно вела себя не лучшим образом. Я была той еще эгоисткой и выскочкой и презирала их за то пренебрежение, что они испытывали ко мне. Так что, не факт, что ты бы первая не принялась бы ставить меня на место, а не защищать… Как было недавно у нас в классе. Харука едва уловимо покраснела. Наверно, тоже припомнила тот эпизод. - Ты именно поэтому не стала наказывать Сато, - сказала она, чуть подумав, и я вдруг обрадовалась, что она назвала ее по фамилии, а не по имени. Как будто Хитоми была моей соперницей. Но ведь и вправду была. – Любой другой учитель наказал бы ее, отправил с родителями к директору, а ты нет. Ты добрая… - Я вовсе не добрая, - усмехнулась я. – Просто Хитоми очень похожа на меня прежнюю. Это было бы несправедливо. Даже если я ее терпеть не могу. - Я тоже, - призналась Харука. - Но ты лидер по своей природе, Харука. И ты нетерпима к любой несправедливости, если в твоих силах это исправить. А быть доброй и быть справедливой – это разные вещи… Так что, тогда я бы вряд ли тебе подчинилась… Я была совершенно другой. - А потом? – спросила Харука. - А потом я выросла. И, наверно, где-то что-то во мне сломалось, не знаю. - Тебе неприятно про это говорить? - Немного... - Тогда я больше не буду спрашивать... - Да нет, ерунда. Просто иди ко мне. Я соскучилась, моя маленькая русалочка... - Раньше ты меня звала разбойницей, - Харука коснулась моей ладони, переплела наши пальцы. - Ну, одно другому не мешает, правда? Особенно когда у двух сказок один и тот же автор... Я прижалась к ней со спины. Поцеловала в плечо, в шею. Она была едва уловимо солоноватой на вкус после моря. Почему я не могу ни о ком думать, кроме нее? Мурашки дрожи потихоньку сменялись возбуждением, и это было так необычно, так прекрасно. Я хочу быть с ней. Я хочу быть с ней рядом всегда. Переплестись так тесно, как сплетаются корнями два рядом растущих дерева. И чтобы, как у деревьев, не было пути назад. А потом я снова подумала, что это неправильно. Потому что я не имею права о ней даже думать. Даже сейчас… Раньше в моих действиях всегда разум возобладал над эмоциями, всеми моими решениями управляла логика, и она никогда меня не подводила. Что со мной произошло? А на самом деле к черту все. Мы целовались, не в силах разнять объятие, и я не знаю, сколько это продолжалось. Пока Харука не высвободилась тихонько и не встала. Солнце медленно сползало к воде, а ветер делался все сильнее. По синеющей глади побежали легкие белые барашки. Серовато-фиолетовая пелена наползала с востока. Я встала с ней рядом, и во мне гулко забилась тревога. - Хару, что?.. Харука сказала: - Вот все и кончилось, да? Будет шторм...