Почти два месяца радуг

Днем Харука умудрилась на отмели повстречаться с медузой. Потом она нам рассказывала, что раньше никогда не видела медуз, погналась за ней, решив поймать, чтобы всем показать, и понятия не имела, что эта помесь «полиэтиленового пакета» с «океанскими соплями» может обстрекать так, что дыхание перехватит и из глаз сами собой польются слезы. Медуза была небольшой и почти не ядовитой, но кожу ниже коленей сразу обметало волдырями, словно она полчаса резвилась в молодых зарослях дикой крапивы. Пока я мазала ее противожоговым спреем, она морщилась, вертелась на табурете и кусала себе губы. За ужином Харука смахнула на пол мою чашку с чаем. Чай был горячим, только что заваренным. Она кинулась за чашкой, словно хотела остановить ее в полете, а я кинулась за ней: испугалась, что кипяток сейчас выплеснется на ее голые, уже сегодня порядком получившие приключений, ноги. А уже в следующую секунду, пока я отходила от испуга, она, болтая над чайной лужей своими босыми ногами, горячо и чуть виновато убеждала меня, что у нее ничего уже не болит и теперь из ее чашки буду пить я, а она вполне себе может пить из железного ковшика, потому что с ней вечно что-то случается и у нее все не как у нормальных людей…  — Прямо вот всё-всё-превсё? — уточнила Майя. - Ага. Всё-превсё. — кивнула Харука. — У меня всегда так, наверно, с самого детства. Мичиру… то есть, я хотела сказать, не Мичиру, а Кайо-сама говорит, что это потому что я учусь не слишком хорошо, и вообще вся из себя такая…неправильная… вот и ангел-хранитель у меня такой же — раздолбай и недотепа. У всех нормальные, ответственные, а у меня… всё в самый последний момент. Правда, и он не всегда успевает. - Что? — Акира с Майкой не удержались, чтобы не прыснуть со смеху.  — Ну… вроде того, что раз я учусь неважно, то и ангела мне подобрали такого же, троечника из их ангельской школы. Ну, что вы все смеетесь? В ангелов не верите?  — Что ты! — сказала Акира, утирая выступившие слезы. — Еще как верим. Я просто безумно рада, что удалось вытащить сюда Мичиру и познакомиться с таким необычным человеком как ты, Хару-чан. Или даже двумя — твой ангел считается? Так что можешь перебить хоть все чашки, мне безумно интересно, как он будет спасать тебя в следующий раз. — Не говори глупостей. Завтра съездим в поселок и купим ей новую чашку, — строго сказала я. — И даже парочку запасных. — Значит, ты на самом деле считаешь ее ангела балбесом? — фыркнула Акира. — Да ладно вам, — сказала Майя, — Хару-чан уже вся красная. А чашки, сами знаете, всегда бьются к счастью. Забавнее всего было то, что количество обнаруженных чашек в этом доме строго соответствовало количеству проживающих в нем людей: ровно четыре. Не больше и не меньше. — Чашка — это ерунда, — заявила Акира, легкомысленно махнув наманикюренной ручкой. — И все же, Хару, не пей чая из синей вазы в прихожей, конечно, это подделка, но кое-кто свято верит, что ей полтысячи лет. *** По-моему, с нами это была первая ночь, когда мы просто спали, обнявшись друг с другом. После долгой дороги сюда я чувствовала себя измотанной. Но от тепла и ощущения тела моей девочки рядом судорожно сжатые мышцы постепенно расслаблялись, усталость сменялась мягкой теплой волной покоя — моя боль в спине отступала. И еще было непривычное чувство удивления, разве так бывает, что тела вдруг подходят к друг другу так идеально, что, кроме любви, нам удобно и просто засыпать в объятиях друг друга и спать так всю ночь, не размыкая рук и ног. Как будто два тела становятся чем-то одним… Лежать вдвоем на узкой постели, предназначенной для одного, ловить чужое дыхание, отводить легкие тонкие волоски, когда они ненароком оказываются в глазах или во рту, теряться во времени, кажется, я только к тридцати годам начала понимать, каким на самом деле огромным может быть счастье. Нежность. Доверие. Любовь. 24 марта 20……года Иногда мне снится один и тот же сон. Даже не так, это скорее сон о сне. Я прекрасно знаю, что там будет дальше, за каким поворотом снова станет страшно, а где золотистый туман смягчит мой испуг и даже чуть-чуть замаячит ощущением счастья. Словно кто-то идет мне навстречу…Протягивает руки с любовью и нежностью. Скоро, очень скоро я узнаю, кто это… Он все ближе и ближе, но я не могу разобрать ни лиц, ни голосов. Синяя потрепанная тетрадка, мой дневник, так и не находится. Когда я думаю, что кто-то нашел и прочитал — мои пальцы сразу начинают дрожать, я успокаиваю себя только тем, что разобрать мой почерк не всякому по силам — я переученная левша. В том плане, что все делаю левой рукой, но писать в начальных классах заставляли правой. А в старших махнули рукой, разрешили делать так, как мне вздумается. Но чтобы выходило красиво и, самое главное, понятно — приходится медленно-медленно выводить каждую черточку в слове, только всех учителей это бесит. Начинаешь торопиться, и рука тут же смазывает часть чернил. С одной стороны жалко, конечно: там несколько лет моей жизни и взросления, моего оправдания, как я стала такой. Сколько я его вела? Наверно, лет с четырнадцати или тринадцати, как все началось, а поговорить об этом было не с кем. А так… Вроде, с кем-то разговариваешь, пусть даже с самим собой, но от этого становится легче — почему бы и нет? И глупо — если у человека есть только дневник, а нет друзей, то, значит, дела у него идут совсем плохо. А с другой — хотела бы я кому-нибудь это рассказать на самом деле? Вернее, не так. Не хотела, а смогла бы? Не умерла бы от стыда, от презрения к самой себе, оттого, что хочется быть сильной, а получается только слабой? *** На утро вчерашний теплый южный бриз внезапно сменился порывистым и ледяным ветром, потом по крыше забарабанили крупные дождевые капли и это ощущение, когда в такую погоду совершенно не хочется просыпаться, хочется поглубже зарыться с головой в теплое одеяло и спать, спать дальше, до «посинения» и ломоты в ребрах… Ни о чем не думать… Никуда не торопиться. И можно спать хоть до полудня, потому что в распоряжении еще долгий неторопливый день. Харука мирно сопела рядом, разметавшись по постели. Голова покоилась на сложенных по-детски лодочкой ладонях. Одна нога свесилась почти до самого пола. И одеяло снова сбилось до пояса, обнажив грудь. Маленькие и упругие грудки, что даже в этой позе сохраняют свою удивительную округлость. Бледно-золотистая кожа и тоненькие жилки, синеющие сквозь нее… За ночь она умудряется по десять раз раскрыться, а потом обязательно замерзает и сворачивается в тесный клубок на самом краешке кровати. Устав кутать ее, я как-то в шутку пригрозила, что в подарок на Рождество она получит спальный мешок, такой, где шнурочек затягивается вокруг шеи, потому что иначе в холода она обязательно схватит простуду, на что моя жаркая девчонка отмахнулась, что холодные руки и ноги лишний раз говорят о ее горячем сердце… Стараясь не разбудить Харуку, я заставила себя встать с кровати, потянулась, разминая затекшие за длинный сон мышцы, и раздвинула занавески на окне. Дождливая мгла за запотевшим стеклом, какая-то безнадежная темень создавали впечатление, словно наш дом перенесли на дно мутного, полного воды аквариума. Лечь рядом? Прижаться к ней покрепче и снова уснуть? Дождь скворчал по крыше и стеклам мерно и убаюкивающе. И над нами будто были километры воды, как поется в одной иностранной песне… Но когда на часах почти одиннадцать, а организм только-только попал в состояние «долгожданный отпуск — куча планов» просто стыдно за бездарно потраченное время… После душа и неторопливого прихорашивания — одевания присела на краешек кровати, погладила гладкую щеку. Губы тут же сложились в сонную улыбку, образовав по бокам две симпатичные ямочки, серые глаза, опушенные мягким веером ресниц, на секунду распахнулись и снова закрылись.  — Просыпайся, котенок, — тормошу ее ласково. Она боится щекотки и начинает лениво елозить с боку на бок, уворачиваясь от моих безжалостных пальцев.  — Уууу… Мммм… Аааа… Мичиру… еще ведь так рано. Обнимает меня за шею своими сонными руками, тянет на себя. Она мастер красивых подсечек — еще миг, и я оказываюсь на ней сверху, крепко прижатая к ее груди. — Вот так… — Харука! Я ведь только что уложила волосы!  — Ну и что. Давай еще так полежим. Ну, пожалуйста! Смотри, как темно за окном…  — Просто непогода разыгралась. Вставай, солнышко, мы проспим обед.  — Опять еда? Нет… Можно тебя поцеловать?  — Один раз. Ммммм… И будет с тебя. Поднимайся, девчонка. И отпусти меня, наконец, я же теперь волосы не прочешу! Харука потянулась всем своим гибким телом, окончательно просыпаясь и выпутываясь из одеяла. Посмотрела на меня хитрющим глазом, старательно зажмурив второй и припорошив его спутанной пшеничной челкой.  — Так и хочется ответить, что тогда я сегодня рыбка, у меня нет ножек, и я никуда не пойду…