Когда сакура любит

После пролога.

Оставив верных провожатых — прислужницу Аяне да телохранителя Котаро — у врат в поместье, Кучики-студентка едва ли не вприпрыжку побежала обратно в дом. В ожидании прибытия отца она нервно потирала руки, вернее — оттирала их. Не из брезгливости за то, что касалась простецкого асаучи, но осквернять рукоять обещанной бесподобной Сенбонзакуры ладонью, державшей чужой и безликий меч, жутко не хотелось. Нетерпение Кучики было настолько велико, что до своей комнаты она так и не добежала — обмакнула руки в хрустально-чистый пруд, подмигнувший ей бликами солнца да спинками зеркальных карпов. Ичиго улыбнулась, поймав взглядом пару солнечных зайчиков. Чуть оросив запыхавшееся от бега лицо, она засмотрелась на свое отражение и нашла его прекрасным. Становясь старше, она и впрямь больше походила на отца и на Соджуна-доно, которого видела на семейных портретах. Вспомнив кстати про поставленный ей ультиматум, принцесса клана подобрала несколько прядей справа и слева, прикидывая наперед, какую же прическу подобрать под проклятые кенсейканы. Отец убирал в них волосы над ухом и темени, заставляя длинную челку причудливым крылом спадать на половину его лица. Его же отец предпочитал оформлять в заколки свободно свисавшие прядки на затылке. Многие мужчины Кучики придерживались такой же моды, разве что дедушка Гинрей заправлял в кенсейканы не тонкие жгуты, а крупные пряди, симметрично выстраивая их вдоль некогда длинных волос от макушки и далее по всей их длине. Ичиго посчастливилось видеть дедушку во всей красе юности также на старых гравюрах, хранившихся в церемониальном зале клана. — А что, если попробовать заплести косы? — Девушка припомнила маскарад с поступлением. Конечно, она не собиралась прятать в них всё богатство своей роскошной гривы, однако собрать волосы в пару-тройку косичек над тем же правым или левым ухом, или над обоими сразу, выглядело вполне сносно, не позорно, и оригинально, и более женственно в то же время. До Ичиго никто из женщин Кучики не служил в Готэе и отличительных для повседневности кенсейканов не носил. Выходя в свет, дамы украшали себя изящно сделанными кандзаси и расписными гребнями с гербовыми отметинами клана, щеголяли с роскошными веерами и в одеждах с положенными знати монами, что красноречиво говорили об их высоком положении и знатном происхождении. Впрочем, Ичиго выделяться никогда не стремилась. Безусловно, как любая девушка, выросшая в семье, полной добра и не знавшей недостатка в нарядах или драгоценностях, принцесса Кучики восторгалась каждым новым фурисодэ или хаори, испытывала удовольствие от прогулки в кожаных дзори на высокой платформе, покорно сносила сложно убранные прически с цветочными шпильками в волосах, мирилась с припудренным лицом и тешила обоняние пропитанной самыми душистыми маслами кожей. Ох, Кучики нравилось быть женственной. В этом она, как ни в чем ином, стремилась уподобиться своей матери, которую считала истинным образцом утонченной спокойной красоты. Однако быть сильной, воинственной Кучики нравилось не меньше. Статная, гордая, величественная. О таких как она говорили: «В ней видна порода», и у отпрысков Кучики та по праву являлась броской, яркой, запоминающейся. Даже переодевшись в лохмотья и оставшись босыми, аристократа в них не разобрал бы только невежа или полный идиот. Да уж. Ичиго опустила пряди волос обратно, обрамляя черным лощенным водопадом лицо. Скользнув рукой под тяжесть густых длинных прядей, девушка задумчиво подперла щеку, а когда раздумья прервало устоявшееся отражение в пруду, снисходительно цокнула: аристократически бледная, с плавными изгибами, с мерцающей нежнейшим атласом кожей — только по ней одной уже можно было определить ее статус. Ичиго вздохнула не без огорчения, осознав, что безо всяких прикрас привлекала к себе внимание, а отец истинно ей говорил: кенсейканы равным счетом ничего не изменят в ее жизни. Принадлежность к высшим слоям синигами была будто выписана невидимыми иероглифами у всех Кучики на лбу. — Мне казалось, ты радовалась? Еще не так давно. Тихо появившийся Бьякуя заботливо укрыл плечи дочери теплым хаори: у воды вечером веяло берущей свежестью, а комарье начинало истово жалить всех, без оглядки на благородную кровь. Ичиго смущенно улыбнулась: — Я и рада. Я совершенно, чрезвычайно счастлива, отец. — Она поправила хаори на плечах и соприкоснулась с пальцами родительской руки. Его близость, его приятие, его понимание — они согревали теплее стеганой накидки. — Но не ты ли учил меня прятать свои эмоции? Бьякуя зашел дочери наперед и присел подле — на колоду, вытесанную под низкую лавку. — Знати многое непозволительно, ты права, но, если мы станем скрывать себя, настоящих, перед самыми близкими людьми, то можем невольно очерстветь. — Отец ласково взъерошил челку своему дитя, отчего та разделилась надвое над переносицей, до щемящей боли напоминая ему иной, не менее родной, лик. — Знаешь, я никогда не таил чувств пред Хисаной, чему несказанно рад. Если бы я вел себя здесь, в семье, в поместье, подобно дисциплинированному капитану Готэя, мне было бы несказанно жаль того, что я мог не успеть показать ей, насколько же сильно ее любил. Ичиго улыбнулась. И тепло, и с сожалением. Видеть тоску в глубине отцовских глаз порой казалось несправедливым, как и то, что она, а не мама, осталась с ним жить под сенью их дома. Наверняка, тогда, под ее доброй и мирной рукой, тут все выглядело бы по-другому. Отец бы больше отдыхал, а не вечно беспокоился за нее, отец бы чаще приходил домой, а не отмазывал бы ее от проступков и шалостей перед всеми: перед советом старейшин, перед генералом Готэя, перед правительством, а может и самим Королем душ в своих ежевечерних молитвах за непутевую дочь, ниспосланную ему. — Мне жаль, что мама… из-за меня… — Ей не дали договорить: так быстро и крепко прижали к груди, что она едва ли не задохнулась от нехватки воздуха. Отец помотал головой — так и не сказав ничего. Ичиго обреченно опустила веки и отчаянно зажмурилась. Стиснув в кулачках домашнее юката отца от внезапного бессилия, она позволила себе проронить вздох ему в ворот, а также недозволенно огорчиться из-за давешней вины, собственноручно на себя возложенной. — Ты мой извечный мост до Хисаны: ты — самое яркое воспоминание о ней, самое истинное доказательство нашей любви. Разве можно жалеть о том, что ты такая есть у меня? Бьякуя посмотрел на дочь немного грустно и капельку сурово. Возврат к подобной теме случался редко меж них, и всё же он приносил всю ту же острую боль воспитанному в строгости сердцу. Капитан Кучики чуть укоризненно покачал головой, но во избежание никому не нужных заверений в его безграничной любви к дочери, поднялся на ноги и подал ей руку. — Пойдем. Я отдам тебе то, что должен. — Обещание стало спасительным поворотом в диалоге. Ичиго кивнула и тут же засеменила за отцом, который выступал чинно и неторопливо, в разнобой с шагом неугомонной дочери, привыкшей летать, а не ходить по земле. Жгучее нетерпение вновь овладело ей. Слезы под ресницами просохли враз, и всё, что стало занимать мозг юной синигами в данную минуту — спина отца, неумолимо направлявшегося в ее же комнату. — Зачем мы пришли сюда? — неуверенно замерла девушка на пороге. — Разве ты не планировал отдать мне мою личную Сенбонзакуру? — Всё так и есть, — усмехнулся ей родитель и проследовав к дальней стене, провел рукой по воздуху, будто бы протирая ту от тягучей плотной паутины. Брови Ичиго взметнулись в изумлении, лицо вытянулось, рот округлился. — Кидобарьер? — не поверила она, но точно узрела, как отец раскроил пространство надвое и из подложки того извлек иную стену — с белоснежным занпакто, мирно висевшим на той на красиво убранной перевязи. — Именно, — довольно произнес Бьякуя и снял ножны, что висели на заклепке. Перехватив те в обе руки, он повернулся, несколько манерно, точно привнося в этот момент больше важности, и протянул оружие дорогой дочери. — Занпакто аристократов изготовляются иным путем, — пространственно произнес он и дождался, пока Ичиго вдоволь рассмотрит свой меч, с которым впредь пройдет всю судьбу бок-о-бок. Это была изящная катана, и почему-то длиннее стандартного — так показалось девушке. На самом деле, ее удлиняли светлые бархатные ножны, цвета лунного молока, а также — вид блестевшей серебром стали, выгравированная священными письменами по лезвию, начиная от гарды и до самого кончика клинка. Острие его даже несведущим оком виделось чрезвычайно колким: заточенное до совершенства, оно преломляло, резало лучи света. Чего уж было говорить о душах. — Сенбонзакура… — прошептала девушка и любовно провела пальчиками по грани восхитительной катаны. Та была в точности такая же, как у отца и деда, и всё же имелись на ней два отличия. Первое — гарда, сделанная в форме прямоугольника была рассечена двумя крестами — прямым и косым, что придавало ей формы не то снежинки, не то звезды. Второе — те самые письмена. С одной стороны они отливали золотом, золотистой реяцу, всполох которой Ичиго уловила в момент, когда читала эти иероглифы про себя. Те гласили: «Лишь в нескончаемой борьбе познается храбрость, лишь в постоянном учении рождается добродетель». Ичиго несколько смутилась столь пафосных речей, который проявил ей занпакто в послании к хозяину. Однако куда в большее замешательство ее привела надпись на обороте. Словно писанная смолью, или закипевшей кровью, она выжигала глаза едкостью: «Долг, честь, гордость не значимы. В победе — истинная сласть. В победе — королевская жизнь». Два совершенно разных призыва. Один взывал к ее благородству. Второй — к тщеславию. Оба представляли ее наисильнейшие грани характера. Победить всех и вся, но при этом для высшей цели и всеобщего блага — сколько раз она мечтала об этом, а теперь ее меч только подбавлял масла в огонь. Он говорил с ней еще до пробуждения духа занпакто; он требовал от нее… Чего? Выбора? Равновесия своих исконных желаний? Или попросту предупреждал о сложности ее натуры и внятно намекал, что путь ее по становлению воина будет ой каким непростым, потому как двойственным, призванным вечно бросаться в крайности. — Это?.. — Принцесса растерянно вскинула глаза на отца, но тот лишь помотал головой. — Откровения Сенбонзакуры видит только ее властитель. Это ваша первая связь, и потому никто не вправе знать об этих словах, — Бьякуя осторожно приложил ладонь к сердцу дочери, — ибо в том и таится определение твоей души. Ичиго гулко хлопнула ресницами, но ее поражение быстро уступило недовольству. Она не любила слишком заумных вещей, даром что образованная аристократка. Слегка нахмурившись, недовольно сдув пред этим челку с лица, она закусила губу, обдумывая какой же из бесконечности возникших вопросов хочет и может задать родителю. Нужно было слишком хорошо его знать, чтобы понимать: он не расскажет ей чего-то сверх меры, он скажет ровно столько, сколько полагается, он останется в стороне, но будет неустанно следить, пока она сама не разберется с непонятными ей моментами. Для старшего Кучики не существовало лучшей прелести, чем гордость за свое разумное и отважное дитя, которое рано или поздно, но добивалось всего, чего хочет. Как и положено было принцессе. — Почему? — та снова нервозно покусала губу. — Почему Сенбонзакура так похожа у нас у всех? Почему она одна? Разве синигами не полагается иметь разные занпакто? Мы ведь тоже все разные. Бьякуя усмехнулся: Ичиго в точности повторила его фразу, когда он получил свой меч от дедушки. Тогда, он даже подумал, что дедушка отказался в его пользу не только от поста главы клана, но и от своего занпакто. Однако то было обманчивое впечатление. И небольшие, но броские отличия в их катанах подтверждали это. — У представителей Великих Домов своя история. Если простые синигами имеют разные мечи, то у нас всё складывается иначе. Форма родового занпакто не меняется от начала времен, исключение составляют лишь священные мечи, которых выковывается строгое количество и передаются они в семье из поколения в поколение. И всё же, то — семьи священнослужителей, у нас же — совсем иное предназначение. Бьякуя присел на пятки и жестом пригласил дочь сделать тоже самое: разговор с пояснениями намечался у них достаточно долгий и основательный. Ичиго кивнула; расположившись напротив, она бережно уложила меч на колени и заметно стиснула тот в руках покрепче, не заботясь об остроте его клинка. — Осторожно, он чрезвычайно острый, — предупредили ее от более болезненной, чем царапина, ошибки. Ичиго в изумлении уставилась на красную полосу посреди ладони, которую отец подтянул к себе и взялся лечить посредством несложного целебного кидо. — Выходит, у всех у нас одинаковые атаки? — продолжила допрос меж тем Ичиго. Она и радовалась тому, что сможет выдавать лепестковые ураганы, как отец, и в то же время огорчалась — ей все-таки ужасно хотелось запомнится чем-то своим, особенным. — Атаки могут быть похожими, но не идентичными, Ичиго. Моя Сенбонзакура избрала себе тактику смертоносных цветов, у дедушки Гинрея — это больше похоже на снежную метель; лезвия его Сенбонзакуры подобны россыпи колющих снежинок, и, как маленькие сюрикены, они пронзают всё, что встретят на своем пути. Кто знает, — Бьякуя ласково пригладил дитя по заживленной руке, — быть может, твой занпакто захочет соткать лепестки из огня, воды или света. Несмотря на знание его имени, нам, как и всем обычным синигами, приходится узнавать команду высвобождения и умения своего помощника. Помни об этом, когда впервые услышишь его. Ичиго призадумалась. В голову мигом пришли те навязчивые воспоминания о двуголосье, разыгравшемся в ее голове. Быть может, это и было пробуждением ее Сенбонзакуры? — У меня… э, может быть два меча? Как у Укитаке-сенсея, к примеру? — В нашем роду не бывало таких случаев, — спокойно ответил отец на столь странный вопрос. — А почему ты раньше не рассказывал мне обо всем этом? И почему прятал меч в моей комнате? — В ее словах не звучало упрека — продолжалось простое любопытство. — Асаучи для наследника великой фамилии передают сразу по его рождению, — довольно кивнул отец. — Меч помещают рядом с ребенком и он годами питает тот своей реяцу, преобразуясь постепенно из заготовки в свой полноценный вид. Как ты смогла убедиться — форма твоего оружия в точности такая как у всех Кучики. И это означает верно, что дух его уже живет и ждет своего часа. Тебе осталось только позвать его. Теперь, когда он будет постоянно при тебе на время обучения в Академии, полагаю, это не займет много времени. Я познакомился с Сенбонзакурой-доно примерно в том же возрасте, что и ты сейчас. — Ками-сама, как же это всё сложно, — вздохнула девушка: от потока информации шла кругом голова, однако внутри души загоралась вечным светом радость. Ичиго была чрезвычайно горда собой: она всего лишь первокурсница, а у нее уже имеется настоящий занпакто! На курсе все должны были лопнуть от зависти, ведь иных представителей Великих Домов и старых династий не наблюдалось. Тот же клан Киры был довольно молодой, чтобы у Изуру появился свой личный меч; к тому ж — они вместе получали с ним асаучи. — Такое волнение поясняется непривычкой, но раз уж ты твердо избрала этот путь, я не мог не передать его тебе. В противном случае — этот меч так и был бы сокрыт кидо от твоих души и глаз. — Бьякуя поднялся на ноги и пригладил дочь по голове. — Поговори с ним, я вас оставлю. — Уже на энагава он обернулся и, прежде чем задвинуть сёдзи, напомнил выросшей дочери: — Только не засиживайся допоздна. Завтра у тебя тяжелый день. Торжественное посвящение в студенты займет много времени и не меньше внимания. — Хорошо, ото-сама, — бодро кивнула Ичиго и улыбнулась на прощанье. Даже неожиданная возня с новым атрибутом ее взрослой жизни не могла умалить ее счастья, которым светились ее одухотворенные очи. Бьякуя кивнул. На губах его хранилась та же легкая усмешка, что значило недюжинную радость его сердца, а то редко имело поводов для таковой. Ичиго осклабилась: отрадно было приносить отцу массу положительных эмоций, а не только лишь бередить его раны да нервы. Она в который раз пообещала себе наконец-то остепениться. И если леди ей давалось быть с трудом, то хотя бы побыть прилежной студенткой стоило попробовать. В сущности, что сложного в том, чтобы учиться? И если Кайен и Гин закончили обучение всего за год, то с чего это ей им уступать? Ичиго пакостно ухмыльнулась: решено! Она обязательно расправится со всеми дисциплинами в кратчайшие сроки, а уж после — она основательно возьмется за тренировку шикая, а там и до банкая доберется стремительно! Она же Кучики. Разве могло быть по-другому? — Значит, Сенбонзакура-доно? — любовно пригладила она прямоугольную гарду. Девушка вновь с повышенным интересом оглядела катану со всех сторон, довела взглядом блик от верхушки рукояти до кончика острия, и вновь обратно. Ощутила мягкую лавандового цвета обмотку рукояти из акульей кожи и приятную тяжесть стали. Придирчивым оком окинула белоснежные ножны, что прилагались к оружию. На отцовских ножнах не встречалось ни пятнышка, ни пылинки, даже если он возвращался из дальних руконских замусоренных районов, и Ичиго уверенно кивнула сама себе: она тоже слыла огромной аккуратисткой. Правда, о ее подвижности и энергичности, а также умении влипать в какие-то передряги ходило не меньше легенд. За это нагоняй от влиятельных родичей, старейшин клана, советников и, конечно же, от деда Ямы аристократка получала регулярно. Она задумчиво склонила голову на бочок и справедливо предположила, что ей понадобится как минимум три запасных футляра, а лучше целых шесть — чтобы на каждый учебный день, — ведь лишь сидеть над учебниками Ичиго там не собиралась. Дочь своего отца, она намеревалась всецело отдаваться тренировкам. За стенами Академии ее уж точно никто не станет жалеть, а значит, у вспыльчивой аристократки появится возможность доводить себя в тренировках до того самого, заветного, измождения, чтобы до мозолей на нежных руках и чтобы до дрожи в коленях! «Ну и планов настроила, дуреха! Хех, а пупок не развяжется?!» «Развяжется — завяжется. Из самоотдачи рождается сила воли, а сила воля — путь к становлению воина, к славе синигами…» Ичиго рывком снова подорвалась с постели. Кажется, только миг назад закрыла глаза — а уже новое утро, новый день с пролитыми розовыми чернилами над чернеющими верхушками осыпавшихся сакур. — Ичиго-сама уже проснулась? — окликнула госпожу Аяне, поджидавшая ее пробуждения на энгаве с арсеналом средств для утреннего марафета. Принцесса, с уже входившей привычкой распахивать сёдзи на заре, с резким буйством вскрикнула от неожиданности увидеть у двери кого-либо еще. Аяне тут же ударилась в поклон. — О нет, нет, Аяне, прости меня, не хотела тебя напугать. — Ичиго бросилась к прислужнице, не замечая, что встает пред той прямо на колени. Юная госпожа никогда особо не вела себя надменно со слугами, не в пример деду или отцу. Видимо, сказывалась кровь руконгайки в жилах, но на деле — наследница великого клана просто обладала более мощным врожденным богатством, наследием от доброй матери — ее мягкосердечностью. — Аяне, ты что, не нужно извиняться! Я просто… — Ичиго нахмурилась слегка, понимая, что сейчас не соврет. — Выспалась плохо, вот и растеряла должную реакцию. Служанка обеспокоенно подняла взгляд на госпожу, пытаясь в не должной пристальности распознать причины ее дурного сна, но, гордая, та мигом отвернулась, вздернув подбородок, засмотревшись на занимавшуюся зарю. — Солнечный день, очевидно, будет сегодня. Хорошо. — Ее речи ни о чем разбавляли неловкость, заполняли повисший в воздухе невысказанный вопрос, а вместе с ним подменяли тот ненужный ответ, что строился бы на нелепых фразах о безумстве в виде двухголосья в ее голове или о странном ощущении бреда, появившемся после недавних страшных событий. — Хм, признаться, не хотелось отстоять на торжественном построении первогодок под дождем. — Д-да, госпожа, — неуверенно кивнула Аяне, — определенно, боги благоволят достойным душам и праведным делам. Пополнение рядов будущих синигами — большой праздник для всех нас, простых жителей Общества душ. Ичиго кивнула. В чужих словах не сквозило лестью — синигами и впрямь воспринимались многими обитателями этого мира как спасители от врагов и бед. Не говоря уж об основном их занятии — соблюдении баланса душ здешнего мира и мира живых. Ощущение того, что эта обязанность скоро станет и ее основной обязанностью, вызывало легкий трепет в сердце Ичиго, но она ничуть не боялась признать своего волнения. Оно выдавалось приятным, необходимым. Девушки прошли в комнату. Несмотря на то, что до церемонии посвящения в студенты Академии оставалось несколько часов, а весь парад наследницы Кучики теперь составляли только кенсейканы, на подготовку к празднеству времени ушло не меньше обычного. Омовение тела, втирание ароматических масел в бархатистую кожу и шелковые волоса — для любой леди это являлось нормальным началом дня, и Кучики, право, недоумевала, как станет поспевать со всем этим с завтрашнего дня, ведь в отличие от сегодняшнего, торжественного, занятия в Академии начинались довольно рано, а бежать на них знатным детям придется из собственных домов. Само собой разумеющимся было то, что позволить своему чаду жить в общежитии при учебном заведении, в комнатах на два, три, а то и четыре студента, не могла ни одна уважающая себя благородная семья. Над ухом у Ичиго звонко брякнули серебряные нити о такие же серебряные тонкие пластины заколок кенсейканы, которые в растерянности Аяне растянула в руках, робко поглядывая на тяжелые, ровно уложенные и лоснящиеся волосы молодой госпожи. — Завязать на манер как у Бьякуя-сама, Ичиго-сама? — Нет, не нужно, — остановила ее жестом аристократка; она припомнила свои идеи и свое отражение над прудом. — Нас и так считают слишком похожими, а я хочу быть собой, понимаешь? — Аяне нерешительно поддакнула. — Я подумала… что можно попробовать с косами. Подобрать над ухом, тут и тут, — Ичиго показала наглядно, что имела в виду. — Над левым — заплети косы вдоль головы и закрепи их заколками на концах. Будет похоже, как у Соджуна-доно. А справа можно закрепить три кенсейкана, только челку не оставлять, как у папы, а убрать в них, чтобы не мешала. Косички же можешь заплести с этой стороны по всей длине волос. Так мне будет удобно работать на занятиях, да и хвост собирать проще в случае тренировок. Служанка мягко улыбнулась; сделала в точности всё, о чем ее попросили, и, завершив дело, позволила себе возгордиться вкусом хозяйки — задуманная прическа под новый образ студентки чрезвычайно шла той. Впрочем, как говорится? Молодцу всё к лицу? Красоту принцессы клана ничуть не испортили ни простоватое ученическое шихакушо, ни лишенные изящества соломенные варадзи, ни скудность прикрас — серебристо-белой катаны на боку хватало с лихвой, чтобы подчеркнуть в форменном наряде новоявленной студентки ту самую, недостающую ее крови, отличительность. Подобной красоты оружие могло принадлежать только аристократу, вернее сказать — только душа благородного могла родить столь дивной прелести катану, коей обладали и нынешний глава Великого Дома Кучики, и старый господин, Гинрей-доно. — Ну как? — Ичиго покрутилась перед своей поверенной, немного неловко всё же чувствуя себя в шероховатых объятиях хлопка вместо привычно нежных, из шелка. Да и перевязь от ножен по-иному сковывала стан, обвивая тот не дорогим оби и не вокруг талии, а ближе к бедрам. Кроме того, перевес стали, на левом боку заметно менял осанку, что для истинной леди было недопустимо, а, значит, Ичиго в будущем придется приноровиться к этому дискомфорту и сместить центр тяжести тела, чтобы продолжать передвигаться чинно, как знать, а не безродный головорез из Рукона. — Вам очень идет, — закивала Аяне, прижав ладошки к груди, — госпожа не должна сомневаться — как всегда, она затмит своей красой всех: и иных господ, и простых студентов. — Скажешь тоже, — заалела Ичиго, но удовлетворенно хмыкнула. Кивнув одобрительно служке, она жестом приказала той следовать за ней, хотя сегодня у Аяне и ее жениха, как у ее неизменных компаньонов, наметился выходной — ныне сопровождать принцессу клана до Академии на церемонию посвящения студентов брался сам глава дома. Это было и трогательно, и постыдно, смотря с какой стороны лицезреть высшую степень проявления покровительства воли небес. Ичиго оставалась равнодушной ко всей этой клановой мишуре со знаменами, веерами, хаори, процессией в полсотни человек, сопровождающих два паланкина до врат Академии, однако всеобщее внимание как и прежде докучало ей. — Ичиго, — полог паланкина плавно приоткрыла изящная рука, она же застыла в призывном жесте близ смущенной наследницы. Линии судьбы на ладони заиграли четким узором переплетений, в которых Ичиго без труда улавливала параллели со своими, и гордость за то, что она могла повторить путь своего отца, не только тешило ее самолюбие, но и отодвигало любые раздражающие факторы на задний план. Принцесса смело вложила пальцы в эту самую, теплую, хранившую вечную любовь к ней, а также обещавшую непоколебимую заботу и защиту, ладонь и, угомонившая сердечные по юности треволнения, юркнула из-под полога паланкина наружу — практически в гущу событий, ведь народу к вратам Академии всё прибывало и прибывало. — Такое впечатление, что вместе со мной в этом году решили поступить буквально все дети синигами, — проворчала под нос видная студентка, которую заметно обходили стороной, хотя полностью избежать толчеи представителям клана Кучики не удалось; толпа и впрямь поражала. — Осторожно, Ичиго, — Бьякуя прижал родное дитя к себе, приголубив за плечо и тем самым отгородив отрезом кланового хаори, точно крылом, ото всех не должно ведущих себя прохожих. В серых глазах самого сдержанного из капитанов Готэя плескались обеспокоенность напополам с раздражением, однако он пытался держать себя под контролем. Ради дочери. Ради ее первого дня в роли студента эт-того… рассадника разврата и бесполезных наук. О том, что его дочь уже сейчас способна без труда обставить половину преподавательского состава, Кучики даже не сомневался, потому продолжал недоумевать, зачем его Ичиго нужна была эта нелепая идея с продолжением обучения в стенах Академии, где учат множеству абсолютно ненужных синигами вещей?! Для всего же необходимого клан мог нанять персонального учителя принцессе хоть сейчас, и тогда бы ей вовсе не нужно было покидать стены хорошо охраняемого и благовоспитанного поместья. О подобной атмосфере в стенах Академии Кучики не мог сказать: он слишком хорошо помнил свои студенческие годы, он отлично ведал и еще не успел позабыть, какими мыслями заняты головы учившихся здесь парней с первого по шестой курс… Однако одно дело самому прослыть ловеласом курса с легкой руки Шиба, иное дело — подставить под угрозу такого же «ловеласа» собственную дочь. — В сторону, юноша, — Бьякуя выставил руку, разметая пока еще ребром своей ладони попадавшихся по пути зевак. — И вы тоже. И вы, и вы, и вы… Ичиго хихикнула отцу в ворот косодэ: он был неисправим. Хотя чего она хотела от отца-аристократа? Многие девочки из знатных семей имели схожие проблемы со своими родителями, которые в любом потенциальном ухажере дочерей находили подчас тысячу изъянов и мнили его «недостойным его дитятка червем», не иначе. — Пап, ты каждый день будешь приходить и отгонять от меня однокурсников? — возвела дочь смешливые глаза на него. — Если понадобится, то вполне вероятно. — На лице старшего Кучики чувство юмора только что вздернулось в петле; суровость и пренебрежение продолжали метать молнии в случайных парней, что по своей простоте таращились на аристократов во все глаза. — И чего они глядят? — с негодованием пробормотал глава клана и скептически поджал губы, точно и впрямь оказался окружен презренными личинками. — Ну ты же хотел зрелищного появления для меня? Вот, теперь пожинай плоды своего упрямства, — попеняла отцу Ичиго и нервно тряхнула гривой. — Может, хоть теперь ты поймешь, каково мне собирать вот такие же полные любопытства взгляды, когда ты выпускаешь меня на прогулку, точно на какой-то прием, при всём параде? Бьякуя вопросительно выгнул бровь, косясь на свое язвительное продолжение рода. Конечно, принцесса говорила правду, и, возможно, он где-то перегибал палку, однако вовсе не внимание заботило видного аристократа — к нему он за сто семьдесят лет своей высокопоставленной жизни уже как-то попривык. К чему не имел Кучики привычки и даже приобретать ее не желал — так это к безропотному приятию ухаживаний за дочерью, тем более, от всех тех ничтожеств, которые он успел охватить и начисто проверить зорким оком. — Ичиго, успокой меня и скажи, что ты не знаешь того типа, что так бесцеремонно пялится на тебя в той стороне? Мне он совершенно не нравится! — Где? Какой? — Ичиго вытянула шею и выглянула из-за плеча отца. «Бесцеремонным типом оказался» не кто иной, как Ренджи, занявший свое место во главе шеренги, как один из самых высоких первогодок. «Один из», — Ичиго каверзно усмехнулась, прокрутив это уточнение про себя, и заранее пожалела нервы отца: Ичиго, тоже высокая для своего возраста, должна была стоять плечом к плечу с Ренджи. Только и того, что вопрос: перед ним или за? — Конечно, пап, я не имею никакого понятия, что за руконгаец этот тип, — невинным голоском пролепетала Ичиго и бегло чмокнула родителя в щеку, ведь построение уже объявили. — И тем более, я точно не знаю, из какого Инузури сей Абарай, и какое имя у этого Ренджи, хи-хи. У старшего Кучики только скулы заострились: шикнуть на беспечную дочь он не успел — болтая длинной черной гривой, точно знаменем, из стороны в сторону, та спешно отдалялась от него, приближаясь к вызвавшему подозрения субъекту. Мужланистого типа. С непокорным взглядом. С диким оскалом. Такой, он пробуждал в отцовском сердце тревог побольше, чем яркоглазый лейтенант из Тринадцатого, способный вскружить голову любой барышне своими льстивыми словечками и миловидными улыбками. — Ренджи?! Привет! — Ичиго забылась с ходу, видимо, попав на хорошего знакомого. Она ткнула того локтем в бок, и на мгновенное возмущение в свой адрес отреагировала тем, что растянула чужие щеки в прежней, теперь навязываемой, улыбке, а потом еще и попеняла, скаля зубы: — Я тебя выше, так что уступи даме место в голове отряда! — Чего-о? — хлопнул глазами красноволосый курсант. — Это кто еще кого выше? А ну живо давай меряться! Пара студентов, выдув грудь колесом, стали тянуться на носочках, стали тянуть вверх носы, стали подтягивать даже тотчас высоко собираемые из волос хвосты — всё, лишь бы выяснить очевидное: кто кого выше по росту. Бьякуя обреченно вздохнул: за задиру-дочь было и стыдно, и до щемящего сердца трепетно. Она — вылитая его копия. Бьякуя тут же вспомнил свой первый день в Академии… — Прям как мы с тобой, да? — На плечи Кучики легла нахальная рука, вторая — не менее фамильярно — взъерошила ему челку. Шиба был всё так же невыносим и по прошествии стольких лет. — Хо-о, надо же? Как и в тот раз, Кучики проиграли, встав всего лишь на второе место… Какой удар по пресловутой гордыне! — Я бы предпочел обойтись без ностальгии. — Бьякуя преспокойно убрал руку бывшего однокурсника. Правда, тот являлся им всего лишь год: Кайен не упустил шанса похвастать и закончил Академию на пять лет раньше, чем его прилежный и дотошный приятель. Для Бьякуи было чрезвычайно важно выслушать всё, даже самые скучные и бесполезные, лекции, чтобы усовершенствовать свои навыки не быстрее, а качественнее, чего он и достиг. В отличие от прыткого Кайена он стал и капитаном, и главой клана. Чем же теперь мог похвастать Кайен? Правильно: у этого выскочки не было ни-че-го. — Что-то я не помню, чтобы у тебя имелся кто-то, кого ты станешь провожать в Академию. Да-да, совсем один… позабыт, позаброшен… Шиба криво ухмыльнулся: обмен «любезностями» меж старыми знакомцами не терял колкости с годами; каждый метил в самое больное место, каждый отличался острым, как лезвие меча, умом и языком, а еще имел друг к другу не возмещенные счета прошлого. — Ошибаешься, — хитрая улыбка притаилась в уголках губ Кайена. — Я бы мог, конечно, прикрыться капитаном, которого пригласили выступить на церемонии, но… к чему секреты меж давними друзьями, да? — Он снова бесцеремонно повис на плече у Бьякуи, беспардонно ткнул пальцем вперед и выпалил как на духу: — Я пришел ради во-о-он той крошки. Видишь ее? Да-да, именно та, высокая и белолицая, с дурацкими заколками в роскошных волосах. С высокой грудью, с тонким станом, с так тесно прижатой к ее бедру катаной, что хочется самому стать тем оружием и навечно повиснуть у нее на пояске. — Т-ты! — У Кучики непозволительно скрипнули со зла зубы. Пальцы в судорожной ярости побелели и похватали воздух вместо рукояти занпакто. Ах как жаль, что здесь и сейчас обнажать меч нельзя! Честолюбивый Кучики полоснул нахального Шибу взглядом, не уступавшем в убийственной силе Сенбонзакуре. — Даже. Думать. Не. Смей. Об. Ичиго. — отчеканил аристократ. В развернувшейся речи Ямамото и находясь меж представителей иных славных семей, глава клана Кучики не мог себе позволить повышенных интонаций и любых иных эмоциональных проявлений, но и без того шепот его прозвучал слишком убедительно. Шиба убрал руку с его плеча и оборонительно выставил ладони вперед. Несмотря на его шутливое настроение и по-прежнему лукавое выражение лица, на дне зеленых глаз отразилось понимание, что кто-то хватил лишнего, что обычные подколки меж приятелями перешли дозволенную черту. Кучики поджал губы и обратил взор обратно на площадь перед Академией. Его свет очей, отрада для души, ныне горел еще ярче, раздавая совсем не деланные улыбки всем окружавшим ее однокурсникам и в то же время никому, кроме себя. Она выглядела счастливой, улыбалась середкой, улыбалась самой себе, находя в авантюре с поступлением свою маленькую победу и маленькую независимость. — Зря ты так, Бьякуя, — Кайен не отставал, не замолкал, продолжал отвлекать и портить личный праздник возгордившегося за свое чадо отца. Впрочем, дурацкая легкомысленная улыбка оставила лейтенанта Тринадцатого — облокотившись на поручни крыльца, с которого он, как и многие высокопоставленные гости, наблюдал за посвящением первогодок, Кайен задумчиво оглядел пестривший белыми формами плац. — Она станет хорошим синигами, и я верно пришел порадоваться за нее. И за тебя с Хисаной тоже. У вас — замечательная дочь. Бьякуя скосил глаза на непривычно притихшего изгоя сейрейтейских кругов. Некогда наследник пятого не менее именитого дома за высмеиванием и подначиванием своих бывших соплеменников прятал боль от несправедливого отношения к нему, к его семье, а теперь вдруг скинул маску отчего-то. — Что это? Лесть или давление на жалость? — фыркнул упрямый честолюбец в Бьякуе. — Мне не нужно твое или чье-либо другое признание заслуг Ичиго. Она истинная дочь своего отца. — И матери, — поспешил поправить его Кайен. — Неужто думаешь, я не заприметил Хисану в ней? Кучики снова обделил Шибу взглядом и взглянул на лелеющую добро в сердце дочь, на ее ныне кроткую улыбку сейчас, когда во всеуслышание объявляли о составе передового класса первого курса Академии. У Кучики Ичиго оказался высший балл при поступлении. Быстрый ум, рвение, тщеславие, она явно усвоила от него, но нужно было видеть блеск каре-рубиновых глаз, в которых жило нежнейшее тепло. Бьякуя не знал ни одной женщины, у кого имелся еще такой взгляд. Ту же единственную, которую знал, он похоронил много лет назад. — Интересно, была бы Ичиго такой же, если бы Хисана выбрала меня? — пролегло тихое у его уха, невольное — если судить по отстраненному виду Кайена, подпершему щеки. Бьякуя решил не тревожить эту глубокую задумчивость своим категорическим «нет», ибо не желал тратить время на обсуждение дел давно минувших дней. Будь Ичиго дочерью Кайена, а Хисана — женой Кайена, кто знает, каким бы была не только одна примечательная первокурсница Академии, но и весь этот мир? Бьякуя незаметно выпустил сквозь губы судорожный выдох и чуть мотнул головой. Нет, тогда бы всё было бы по-другому, без нее, без них. Без Ичиго и любви к Хисане он бы точно превратился в глыбу льда, в зацикленного на службе и достижениях синигами, стал бы таким же одиноким и вызывавшим если и не жалость, но сострадание мужчиной, что и старший Шиба, рану в сердце которого так и не сумела залечить родня, но неожиданно залечила… Ичиго. Она и впрямь была удивительно похожей на мать — на ту самую девушку, что могла растапливать льды даже в самых гордых сердцах. — Ичиго — это Ичиго, — наконец промолвил Бьякуя, направляясь вниз, ибо торжественная церемония наконец-то подошла к концу, и из главы первой шеренги кто-то невообразимо счастливый и яркий замахал оживленно рукой. Так непозволительно для сдержанной леди, но так привычно для любимой до бескрайности души. Любимой, очевидно, не только им одним, судя по всполоху жизни в грустно-зеленых глазах. Бьякуя скептически хмыкнул, бросив приятелю через плечо: — Ичиго не Хисана, и если ты собираешься морочить ей голову только из-за надуманного сходства, мне проще убить тебя сейчас. — А если не только из-за этого? И вовсе не морочить? — ударилось в герб клана Кучики на спинке церемониального хаори: глава почти успел спуститься с крыльца, но замер на последней его ступени, явно теперь обдумывая что-то. — Бьякуя? — нетерпеливо и в то же время настойчиво потребовал ответа от него затаившийся в надежде Кайен. Тонкие губы неулыбчивого капитана исказила коварная усмешка давно позабытого юнца. — Тогда Ичиго сама пришьет тебя, — оглянулся Бьякуя на ухажера дочери, — благо, теперь у нее имеется своя собственная Сенбонзакура.