Когда сакура любит

Ничем не примечательный на первый взгляд день вдохновлял на длительные пешие прогулки и абсолютно праздное времяпрепровождение. С отступившей жарой дышать в Сейрейтее сразу стало свободней и полегче, в особенности, если избрать отдых в тенистом саду, пускавшем на траву причудливые солнечные зайчики сквозь густую листву, что кое-где открывала вид на весенне-голубое небо. Было приятно наблюдать за ним — просто так, заложив руки за голову и мерно посапывая, находясь на грани меж зыбким сном и вялой бодростью, слушая щекочущее слух жужжание пчел, а не урчание пустого желудка. Последний сейчас, напротив, оказался полон как никогда — в выходные студентов Академии кормили так же плотно, но отсутствующие тренировки не отнимали пополненных запасов энергии. Так что, развалиться на лужайке, в теньке и на сквознячке выглядело вполне естественным, тем паче для того, кто всю сознательную жизнь так и провел — без крыши над головой. — Хэ-эй, Ренджи! Ты спи-и-ишь? Не слышишь, что я тебя зову?! Перед лицом у и впрямь задумавшегося первокурсника настойчиво помахали рукой, а не добившись должного результата, еще и по носу щелкнули — совершенно безжалостно. — Рукия! — вскинулся парень и зажал запульсировавший болью нос обеими руками. — Спятила?! Чего ты сразу дерешься?! — А потому что ты ничего не слы-ышишь! — настучали ему опять — на сей раз, по голове, кулаком впечатляющей силы, несмотря на щуплую комплекцию нарывавшейся девчонки. Ловко избежав ответных выпадов, пытавшихся не столько стукнуть, как поймать ее, она ехидно ухмыльнулась и помахала у друга перед носом не ладонью, а бумажным свертком. — Не успел и полгода проучиться, как тебе уже любовные послания присылают, да-а? Абарай гулко хлопнул округлившимися в неподдельном изумлении глазюками. — Ч… что??? — Он вытаращился на свиток дорогой бумаги с не менее роскошным шелковым шнурком и, как выброшенный на берег карп, похватал воздух ртом. Жутко смущенный, Абарай знать не знал, кто мог прислать ему такое письмо, но шуточек над собой терпеть не захотел. — Отдай сюда! — цапнул он бумагу хватко, не заботясь, что помнет или порвет васи. Отвернувшись от «посыльной», да еще и пару раз воровато смерив ту подозрительным взглядом — с нее сталось бы подсматривать, — Ренджи отгородился широкими плечами от всего света и вскрыл послание. «Приходи немедленно к нам в поместье, — значилось там черным по белому и веяло категоричностью от чернил, — будем подтягивать твои навыки в каллиграфии. И не вздумай пренебречь столь лестным приглашением — не заставляй меня тащить силой тебя за хвост!!! Кучики-фудзин». — Вот же ж! — сплюнул на сторону Ренджи и от негодования скомкал письмо. Да кем возомнила себя эта умница-разумница?! Да триста лет нужны ему эти уроки!!! Да пусть только попробует… — …только попробует! — Его так и распирало, а потому масса возмущения пролилась наружу мигом. — «Попробует» что-о?.. — Уловила момент и любопытной кошкой просунулась меж головой и плечом парня его подруга, быстренько пробежалась по столбцам распечатанного письма и с самой насмешливой улыбкой попеняла: — А бумага-то из дорогих… Наш Ренджи приглянулся сейрейтейской барышне, а??? — Да что… т-ты! — покраснел тот враз до кончиков ушей и спешно сунул записку за полочку косодэ. — Влюбился-влюбился! — расхохоталась юркая девчонка, не давая себя поймать и заткнуть рот. — Аррр! Рукия!!! Убью, если не заткнешься! Она только язык показала ему и ловко вскарабкалась наверх по высокой сосне. В Инузури за такой талант ее даже «дикой кошкой» прозвали, впрочем, и фамилия у нее имелась говорящая — Яманэко. — Вернусь — урою! — погрозил ей кулаком Абарай, вытянувшийся, окрепший и оттого утративший легкость верхолаза. Стукнув со зла в ствол, да так, что вековая сосна затряслась точно осина, он чертыхнулся под нос и спешно зашагал прочь. Его ждали в другом месте. — Вернешься — расскажешь о ней поподробней?! — ударилось парню в лопатки издевательское, заставляя его кулаки снова свирепо хрустнуть, а голос сорваться на рык: ох и несносная же эта Рукия! Ренджи вновь залился краской, поторопился отдалиться от нее на приличное расстояние, чтобы не сорваться сейчас окончательно и… не признаться наконец, что влюбился он давно в нее, дуру этакую, а вовсе не в Ичиго! И бедняцкая гордость, и дух противоречия даже удержали бы Ренджи от визита к той, однако именно во избежание объяснений с Рукией, лучше было бы и впрямь свалить. Поэтому переодевшись в свежий комплект белоснежной формы, а также кое-как причесав непослушные волосы, привыкшие к хвосту и никак не хотевшие лежать смирно на плечах, первокурсник отметился у старост, чтобы покинуть стены Академии. Своеобразное дозволение на это, увенчанное броским гербом клана Кучики, не вызвало у сенпаев лишних вопросов, разве что — смешки: у Ичиго «слог» в письме был чересчур… фамильярным, да и красный как рак Ренджи выглядел весьма уморительно. «И эта издевается, зараза», — обреченно заключил про себя парнишка и подумал, что неплохо было бы двух несносных девчонок из разных классов всё-таки познакомить. Может, они глотки себе на время сорвали бы, что ли, да и его оставили бы в покое хоть на какое-то время?.. Однако допустить даже в уме подобное — встречу принцессы и нищенки — было смешно: совсем немногим из руконгайского круга дозволялось общаться — хоть и без намека на какое-либо уважение, — с выходцами из благородных семей. Что делало последних такими надменными вчерашний руконгаец точно не ведал, но пытливый от природы мозг сегодня мог получить на то какие-никакие ответы. Сердце исторического центра Сейрейтея. Он и поместье Великого Дома. Настоящая, потомственная аристократка, умная и идущая на диалог. Это казалось Ренджи сном или розыгрышем каким, но он всё же припустил шаг: черт с ней, с каллиграфией, руками и осанкой — главное, что глаза и уши были при нем, а значит рассмотреть и расслышать он сумеет довольно много из жизни местной высшей касты, что по праву рождения пренебрегала такими как он, руконгайскими отбросами. Родовое гнездо Кучики встречало гостей сладкими ароматами за несколько рё до входных врат. За оградой расцвели магнолии, а в саду плыл след от не одного десятка откупоренного душистого фруктового сакэ. Нынче глава Дома собирал очередной Совет старейшин и держал пред ними ответ за внутренние дела клана, за его дипломатические наработки, а также успехи, планы, насущные вопросы и возможные трудности. Последний из правителей, сравнительно молодой господин, Кучики Бьякуя, знал толк не только в ратном деле, но и в хозяйственном управлении столь состоятельной и обширной сетью домов, собранных под его руку. Клан приносил в казну треть всех доходов, больше чем другие Великие Дома и купеческое сословие вместе взятые. Благодаря всесторонней занятости представителей Кучики в сферах торговли, рисовозделывания, шелкопрядства, производства сакэ, а также общественного питания, они получали стабильный доход от поставок товаров и продуктов первой необходимости, а также от точек розничной торговли и питейных заведений. Кроме доходов от дел, Кучики кичились репутацией самой чистокровной семьи аристократов, основу которой, а также побочные ветви и вассальные дома, составляли поколения давно зарекомендовавшей себя и утвердившейся в своем благополучии знати, что совместно делало авторитет Кучики практически безупречным и непоколебимым. Состоятельные, честолюбивые, сплоченные — заматеревшим Кучики ничего не грозило в ближайшее тысячелетие существования, если бы они в довесок ко всему постарались вывести из своей истории то небольшое порочащее их славу «пятно» пятидесятилетней давности. Именно тогда, лучший из глав этого Дома дозволил себе «блажь», заключив брак с безродной, слабой, болезненной руконгайкой. Такая связь отбрасывала тень на светлое будущее даже столь Великого Дома, как Кучики, а потому в его кругу всё чаще заводились разговоры либо о втором браке главы со знатной дамой и произведении на свет более благородного наследника, либо о стремительной свадьбе принцессы с претендентом достойных кровей, дабы восстановить чистоту клана. Конечно, Ичиго проведала о подобных слухах, а если бы что-то и ускользнуло от ее ведома, то оскорбительно было даже предположить, что она бы не поняла теперь, какой урон Дому нанесла ее мать-простачка. За совершенную «ошибку молодости» отцу предстояло расплачиваться еще не одно десятилетие, ведь кто-кто, а его дочь твердо знала — Бьякую не интересовала никакая иная женщина, и, если бы нашлась где вторая Хисана, то он бы сердцу своему всё равно не изменил: оно навечно принадлежало единственно одной — любимой и незабвенной супруге. Волновало ли в таком случае саму Ичиго ее собственное замужество, состроенное старейшинами во благо клана? Ничуть. Как и в первом случае, она с готовностью давала руку на отсечение, что отец ни в жизнь не выдаст любимую дочь замуж против ее собственной воли. Да что там против воли! Он так придирчиво относился к любому потенциальному ухажеру дочери, что замужество той, в принципе, не светило. Ичиго и гадать не бралась, кто бы из парней угодил его вкусу и кому бы отец решился отдать ее руку. Он не зря называл ее самым дорогим, что у него было, и расставаться со своей «драгоценностью» не торопился. Словом, в вопросах скорейшего взросления Ичиго была спокойна за свою свободу аки удав и продолжала вести себя беспечно аки подросток. Сейчас, к примеру, оставив фамильные заколки, собрав волосы в невзыскательный хвост, позабыв о тэкко, облачившись в домашние тренировочные хакама и косодэ, но неизменно с катаной за спиной на серебряной перевязи, принцесса, по-хулигански взобравшись на широкий каменный забор, передвигалась по его кромке быстро, полуприседя, будто заигравшись в шпионов, как бывало с ней и Юширо в детстве. — Пс! Ренджи!.. — заприметив внизу примечательную красноволосую макушку, она окликнула того, кого поджидала в гости. — Ичиго? — Тот не сразу разобрал, откуда его позвали и лишь после долгого оглядывания по сторонам с изумлением нашел однокурсницу, притаившуюся на верхушке ограды. — Что ты там делаешь? Та закатила глаза: — У нас что, уйма времени лясы точить? Давай взбирайся сюда, да поживее, — похлопала она ладошкой на место рядом с собой и с недовольной миной добавила: — Позже поясню эту «секретность». Руконгаец, хоть и удивленный подобной просьбой — всё-таки это больше походило на незаконное вторжение в поместье, нежели на санкционированный визит, — спорить зря не стал. Цепко ухватившись за край забора в прыжке, он ловко оттолкнулся от каменной кладки, раскачал корпус и в два счета перемахнул через преграду. Правда, приземлиться ему удалось не так «грациозно» — не рассчитав траекторию, парень шлепнулся в траву носом, растянувшись перед Ичиго точно татами. Принцесса Кучики нервно потерла переносицу, но не прокомментировала ничего: она не преувеличивала и им действительно стоило побыстрее испариться из сада, в котором сегодня аристократов было не меньше чем высаженных сакур. Стоило бы только одному из гостей увидеть, с каким простаком, увальнем и грубияном в одном лице, водила дружбу наследница, как тотчас же поползли неприятные пересуды о «дурной крови» и тому подобном. Как следствие, они посулили еще более досадные объяснения с отцом и новый оттенок грусти в его глазах, что было совершенно недопустимо… Словом, Кучики просто шикнула на застонавшего однокурсника и живо вздернула его за шкирку, дабы поскорей поставить на ноги и утащить в сторону чайного дома. В такие дни масштабных мероприятий уютный семейный уголок никто бы не потревожил, а значит, и зазорного для круга высшей аристократии визитера никто бы не заприметил. Из резного павильончика пахнуло чайным ароматом — это первое, что встретило Ренджи, когда его буквально бревном вкинули внутрь и звучно захлопнули седзи. Ичиго пребывала в бешенстве: шутка ли, такого громилу на себе через половину сада протащить, да еще и оглядываясь вечно по сторонам, да еще и сигая в сюнпо от любого подозрительного шороха?! — Здравствуй, Абарай-кун. Голос Киры Изуру, также находившегося в домике, было вторым, что поразило Ренджи, едва он успел опомниться от нового падения: влетевший в помещение кубарем, он, тормозя, пропахал носом половину пола, чудом не снеся лбом низенький стол. — А-та-та, — почесал шишку гость и люто зыркнул через плечо на свою обидчицу. Ичиго равнодушно встретила искры в свой адрес — сама она нарочито разминала затекшие мышцы и потягивала подорванную тяжелой ношей спину. «И вымахал такой здоровый, похудел бы, что ли!» — читалось на ее лице без труда, хотя сожаления от затеянной авантюры она не испытывала никакого. — Кира, и ты тут? — Ренджи справедливо решил зацепить третьего студента в домике: на фоне своих шумных и ярких однокурсников тот выглядел еще тише и неприметнее, но весь вид его показывал, что он был рад их общей встрече. Глаза его блестели, украдкой поглядывали на никак не успокаивавшую ворчать принцессу, и теплая, словно виноватая улыбка, то и дело направлялась невольному наблюдателю его тихой радости. Руконгаец задумчиво сдвинул брови. На курсе уже пронесся слушок, что друг детства Ичиго питает к ней давно не дружеские чувства, но никто бы из этих двоих не осмелился ни признаться, ни отвергнуть такие проявления симпатии. «Аристократы, что с них взять?» — полагал Ренджи, меж тем поступая со своей подругой точно так же: затаенно ловя каждую улыбку Рукии, а не очередную остроту, слушая вполуха ее, совершенно рассеянно откликаясь на зов, засыпая много раз с ее огромными кошачьими очами в своем воображении… Юность горячила кровь, первая любовь ранила, простые вещи казались слишком сложными, а мир и жизнь ужасно несправедливыми. Ренджи шумно вздохнул и мысленно послал к чертям свои философствования; он лучше поддержит товарища бодрым кивком. — Ичиго-сан любезно пригласила меня помочь вам с занятиями по каллиграфии, — пояснил свое присутствие Изуру и слегка зарделся: — Я не мог отказать, хотя объективно Ичиго-сан знается на этом искусстве лучше. — Брось, — отмахнулась Кучики, подходя к столу, — у нас одинаковые показатели, поскольку и учитель у нас был один и тот же — самый лучший! — Она широко улыбнулась, поминая отца, но вдруг снова вобравшись в скептичность, кивнула гостю на небольшой коридорчик меж седзи и ступенькой-порожком непосредственно чайной комнаты: — Ренджи, тебе нужно оставить меч там. Негоже сюда входить вооруженным. Ренджи изумленно вскинул брови, оглянулся на рефлексах и отметил, что великолепная Сенбонзакура Кучики и не менее красивая катана Киры уже находились там, на специальных подставках. Туда же, на третью, полагалось поместить и асаучи Абарая, который, как и все не пробужденные мечи, выглядел непримечательной заготовкой со стандартной гардой и безликой обмоткой на рукояти. — Хэй, вы не боитесь, что ваши мечи могут того… тю-тю? — недоумевал Ренджи, привыкший не расставаться с асаучи даже во время сна. И дело было не столько в желании поскорей влить реяцу в занпакто и услышать голос его духа, как в элементарных опасениях — в Руконгае, в самых бедняцких районах, воровством не гнушался никто. Вот мальчишка из Инузури и оберегал свое добро как зеницу ока, никак не мог отвыкнуть от худых времен и ненужных привычек. Ичиго с Изуру переглянулись. Они оба не понимали, что мог означать вопрос Ренджи, на что это он намекал? Ведь они находились в одном из самых охраняемых мест Сейрейтея и потом… — Котаро! — кликнула принцесса телохранителя, и тот сразу же, отодвинув седзи, вырос на пороге. В самурайских доспехах, с рукой, покоившейся на хвостовике катаны, и в деланном миролюбии, он, как и любой из стражников Кучики, готов был выхватить оружие в момент, чтобы без жалости разрубить врага своих господ. Преданность телохранителей была непоколебимой, а мастерство отточено до крайности. Один вид их внушал серьезность в самых ярых скептиков, но когда Ичиго дала незаметный знак Котаро продемонстрировать свои навыки, Ренджи и вовсе остался поражен: острый клинок пронзил воздух аккурат у его уха, не срезав при этом и волоска из красной буйной шевелюры, оставляя только звон после своего такого же резкого скользящего движения назад. — Очумеееть… — выдохнул паренек и оторопело уставился на однокурсников. Оба выглядели довольными, хоть и старались не показывать того, как позабавило их данное представление. Принцесса отдала верному защитнику дозволительный жест покинуть домик, чтобы отслеживать обстановку снаружи, как было условлено ранее. В случае появления кого-то из семьи, Котаро надлежало предупредить госпожу, а ей уж — быстренько спровадить через раздвигавшуюся стену неположенных гостей. Хотя бы на время. — Мы не боимся того, что пугало тебя в Руконе, — пояснила она меж тем Абараю, присевшему наконец за столик с подготовленными для него письменными принадлежностями. — Аристократы, пожалуй, опасаются лишь одного — дурной молвы, но даже по твоему визиту мною были предприняты все соответствующие меры предосторожности. Наша встреча в присутствии моей компаньонки, — принцесса кивнула на Аяне, незаметно вышивавшую в уголке, — и кого-то из представителей клана, — Ичиго бросила взгляд на Изуру, воспитанника Кучики, — не возбраняется никакими уложениями. Ренджи лукаво ухмыльнулся: — Хех, а че ж мы тогда пробирались сюда как шпионы? Ичиго цокнула: — Да потому что, дубина, моему отцу эта затея всё равно не понравится… Она запыхтела на сторону. Ичиго хоть и просила родителя помочь с дополнительными занятиями для одного ее «друга», но капитан Шестого категорически отказал в помощи чужому ребенку в обход своего, а потом и вовсе завел старую песню о продолжении домашнего обучения, а также попытался подкупить Ичиго заверением, что устроит ей досрочный выпуск из Академии с последующим зачислением в их отряд, в котором — уж не для нее ли? — до сих пор пустовало место лейтенанта. Однако дочь Бьякуи была упрямей не меньше его. Не приняв никаких подачек, равно как и стоически снеся очередной отказ урока каллиграфии для Ренджи, скатывавшегося по этой дисциплине на самое дно, Ичиго, естественно, приняла решение всё провернуть по-своему. Понадобилось много времени, чтобы ей наконец удалось обустроить это в лучшем виде. — Слушай, Ичиго, — пренебрегая уважительными суффиксами, отозвался Ренджи, разглядывая свои не зачтенные самостоятельные работы: они все каким-то образом лежали стопой перед ним, словно бы его однокурсница вздумала коллекционировать чужие каракули. — Я не хочу тебя обижать, но, думаю, это плохая затея. Ну не выйдет из меня знатного писаки, да и поздно уже что-то менять — первый экзамен уже через неделю. — Парень заметно сник. — Что ты, мои кривые руки переделаешь? Без какого-либо предупреждения, и причем на приличной скорости по пальцам ворчавшего ударил легкий заряд Шаккахо. На ойк Абарая Кучики ехидно оскалилась: — А мы прибавим немного стимула для твоих стараний в письме: будем руки-крюки выпрямлять силой. Ренджи, подув на ужаленные теплом пальцы, заметно сглотнул и непроизвольно потянулся за кистью. Изуру тут же взялся корректировать количество набираемой на ее кончик туши. Ну, а Ичиго, оставшись довольной такой быстрой сговорчивостью, придавила лист васи специальными подставками и поправила циновку перед учеником. Сегодня и до конца недели подготовки к экзамену ему предстояло очень много и старательно выводить каждую палочку и закорючку, а иначе — Соккацуй, Бьякурай или что-то помощнее ему пообещали с завидной регулярностью, точностью и дозировкой. В правильности своих методов для обучения этого неотесанного парня Ичиго не сомневалась — воспитывать того требовалось изощренными тренировками и не менее заковыристыми наказаниями. Кажется, такую же методу проповедовал отец в своем отряде, и на результаты ее пока никто не нарекал, да и, в общем-то, не таил обиды. В Шестом капитанов всегда уважали и побаивались, однако это вовсе не означало, что их там не любили. Синигами даже спрашивать не стоило — сложили ли бы они свои жизни за командира? Ответ был бы положительный. Ряды Шестого составляли выходцы из обширного клана Кучики, и помимо долга службы они испытывали к своему капитану вассальное благоговение. В усердных занятиях день неспешно докатился до заката, и о том, что продуктивное, хоть и не особо успешное дело подошло к концу, троица собравшихся ребят поняла по тому, как услужливо Аяне стала подставлять им ближе к столику зажженные свечи да бумажные фонари. — Ну что ж, на сегодня достаточно, — менторским тоном объявила Ичиго, критически оглядывая последний из написанных Ренджи иероглифов. Руконгаец натужно простонал, не скрывая своей радости от вожделенного окончания «пытки», и, уткнувшись носом в стол, даже подумывал вздремнуть — настолько сильно ломило у него спину, плечи, руки и шею. Он представить не мог, что какой-то там урок письма вымотает ему душу и реяцу похлеще тренировок по хакуда и кэндо. — Ксо-о-о, завтра первый спуск на Грунт, а вы оба меня в коврик под васи раскатали… — обреченно выдохнул горе-ученик. — Только с пустыми завтра и сражаться в таком состоянии. — Переживешь! — не прислушиваясь к его нытью, отмахнулась Ичиго и наконец соизволила одарить своего однокурсника комплиментом за труды в виде сдержанного: «Неплохо-неплохо». — Неплохо??? — не замедлили вскинуться на эту «щедрую похвалу». — Да я черти сколько корячился над этой загогулиной!!! — Вот и отлично, — расплылась в дерзкой усмешке принцесса, — значит, завтра тебе будет легче прописать ее еще десять раз. — Десять?! — возмутился Ренджи. — А что, мало? — съехидничала Ичиго. — Ну, так уж и быть, раз ты просишь, что ж поделать, хорошо, можешь и двадцать… — Ич-чиго! — задергался глаз у ее однокурсника, и цвет лица его начал медленно, но уверенно сливаться с корнями волос. Ренджи закипал, а Ичиго хоть бы хны. Изуру невозмутимо следил за перепалкой студентов-товарищей, попутно с благодарностью принимая чашку со свежим душистым напитком из рук Аяне, отвечавшей за чайную церемонию сегодня. Она с любопытством, в свой черед, поглядывала на госпожу: та всегда отличалась легким нравом, но так свободно, без оков, она редко чувствовала себя в стенах родного дома. То ли общество парня из Рукона так раскрепощало ее, то ли их некая схожесть вспыльчивых характеров поджигала ее врожденную вредность. Поговаривали, что ее отец по юности слыл тем еще пакостником, хотя в это верилось с трудом — уж больно контрастно правильным, строгим и суровым, чрезвычайно сдержанным и правильным выглядел отец молодой госпожи сейчас. В такие моменты они с дочерью разнились как небо и земля, правда, от Аяне, служившей при Ичиго больше десятка лет, сложно было утаить и множество схожестей, объединявших последних Кучики. Честолюбивые и прозорливые, снисходительные и высокомерные, они могли ранить одним словом, но при этом никогда не заигрывали с собеседником или неприятелем — всегда были предельно честны и с ним, и пред собой. Новый друг, появившийся у аристократки, забавлял ее, и принцесса открыто потешалась над его простотой и необразованностью, но при этом сложно было не уловить в ее отношении подчеркнутого покровительства этому парню. Видимо, он заслуживал того — Кучики редко выделяли талантливых средь «серой массы», ведь их собственное величие и совершенство считались неоспоримыми. Немногим дозволялось дотянуться до них, а этому красноволосому шумному юноше, похоже, подобное дозволили. — Ичиго-сама кажется довольной, — осторожно шепнула Аяне другу семьи. Изуру кивнул: — Она считает, что у Абарай-куна есть потенциал, и хочет помочь его раскрыть. Аяне не могла не согласиться с таким выводом. Осторожно позвав хозяйку к столику, который сменил письменные принадлежности на чайный сервиз и угощения, она вернулась к своему рукоделию, не смея мельтешить перед госпожой и ее друзьями. Аяне знала свое место, хоть и потакала своей любимице в любых ее капризах в обход наказам Кучики-доно присматривать за должным поведением дочери. Но кто мог возразить ей, если даже он давал слабину? Ичиго-сама едва ли ни боготворили дома — она словно заставляла мир крутиться вокруг нее одной, и получалось это у наследницы непроизвольно. — Пей и не кричи, — скомандовала принцесса, притянув за ухо «неблагодарного» ученика и насильно усадив за трапезу. — Видишь? — указала она на токонома у него за спиной, хотя Ренджи вряд ли догадывался, что это означало. А меж тем, он сидел на самом почетном месте, как и положено было уважаемому гостю. Иного сюда бы не пригласили. Парень, тем не менее, задержался взглядом на украшении домика. В нише находилась старая гравюра, изображавшая на персиковом фоне цветущую сакуру, атакуемую ветром. Под картиной имелось красиво выписанное философское сказание: «Ветер и вишневый цветок не могут быть хорошими друзьями». — Не вороши исток, который несет тебе благодать, — обронила глубокомысленно и Ичиго, внезапно задумавшаяся или замечтавшаяся. Ребята недоуменно уставились на такую перемену, случившуюся с ней, заметно смутив девушку, что поспешила отвести взгляд. Карие ярые глаза, в особенности, впивались ей в лицо, творя черти что этой своей нахрапистостью, прямотой. Если Изуру знал приличия и поглядывал на подругу соответственно аристократу, как бы вскользь и из-под ресниц, то руконгайцу подобная кротость была невдомек, да и не к чему — Ренджи всегда и на всех смотрел прямо, даже согнутый судьбой в три погибели. И откуда этой стойкости было взяться в простой душе? Ее бы манерам еще попутно обучить, чтобы подчеркнуть такую нарочитую дерзость, но с этим Ичиго решила повременить. — Что такое неделя упражнений в письме? — прощебетала она вместо этого и рассеянно улыбнулась. — Мы с Изуру хотим помочь тебе потому, что ты был третьим лучшим при поступлении, а сейчас безбожно скатываешься вниз со своими скудными отметками по каллиграфии и кидо. И если последнее мы за эти месяцы смогли кое-как подтянуть тебе посредством контроля над реяцу, то с искусством письма так грубо не пройдет — придется поднапрячься тебе, Ренджи, и наоборот — проявить гибкость и желание писать правильно и уверенно. Тем паче, что в заклинаниях кидо от четкости написания его слагающих так же зависит и мощь удара, и сила оков, и глубина исцеления. В домике на миг запала тишина. Когда на Кучики начинала говорить красиво, осмысленно, по делу, то рядом с ней никто не смел порушить паузу — уж больно от сердца шли такие истины, да и речи ее сквозили мудростью не по годам. Видимо, кровь Кучики в ней била сильнее, и целые поколения великих мужей вкладывали в ее юную головку умные речи, а в пылкое сердце — недюжинную отвагу. Глаза ее взирали на мир с ясностью, каждое движение совершалось ею с каким-то неописуемым достоинством, аристократка до мозга костей и кончиков длиннющей вороной гривы, она вызывала должное уважение к себе, приковывала взгляды и не могла не увести за своими выступлениями. — Что? — смутилась тем часом она и оттого раздражилась: — Что вы смотрите, словно я не то говорю? — Д-да нет, — поспешил запить свой запинавшийся голос Абарай, залпом осушив чашку чая. Он утер губы рукой и воровато оглянулся на ритуальную нишу. Не контролируя себя — как впрочем и всегда — он спросил первое, что пришло ему на ум: — Ичиго, твой отец кажется помешанным на сакурах, тогда почему он не назвал тебя так же? На мгновение брови Ичиго изумленно взметнулись, но, перехватив испуганный взгляд Изуру, которого еще больше потрясла такая откровенность вопроса, недопустимая в отношении знатной леди, она помотала другу головой — Ичиго отдавала себе отчет, что Ренджи понятия не имел о рамках дозволенности в разговоре с благородными, а общался как привык — напрямик. — На самом деле, моя мама так хотела назвать меня. С отцом они ожидали, конечно же, мальчика, и по традиции первому ребенку планировали имя с иероглифом «один». Долго подбирая к тому вторую часть, они случайно обнаружили чудное созвучие «клубники» с искомым мне имечком — мама обожала эту ягоду, в Сейрейтей тогда ее только завезли из Генсея. Для парня, несомненно, зваться так по-ягодному было бы смешно, и, видимо, судьба решила распорядиться иначе. Вот и не стала я «Сакурой». Впрочем, не удивлюсь, если у отца имелись такие мысли на будущее чадо, однако с сестрой у меня не сложилось. Мама умерла, когда я появилась на свет. У Ренджи дернулись зрачки; округлив глаза в два не мигавших шара, он, казалось, будто бы окаменел, даже привычную окраску из-за стыда сменил на неподходящую ему — снежно-белую. — Черт, Ичиго, я не знал, — растерянно пробормотал он, — ну, то есть… я… по правде, никогда не задавался вопросом, почему ты вечно только про отца да про отца… — Парень резко поклонился, что являлось редкостью для него. — Мне жаль, — кратко, но с искренностью добавил он. Кучики неопределенно пожала плечами и, тяжко вздохнув, поспешно стиснула в одну линию губы. Ей тоже было чрезвычайно жаль, но, увы, она ничего не могла изменить, даже если бы это было самым заветным желанием ее жизни. — Ладно, поздно уже, — засуетилась она, спохватываясь на ноги и нервозно поправляя ленту и шнурок, что держали ее хвост. Краем ока уловив, что парни последовали ее примеру и живо откланялись Аяне, взявшейся убирать чайный сервиз, Ичиго резво вобралась в перевязь с Сенбонзакурой и мягкие туфли для тренировок. Улыбнувшись сквозь силу, пряча то, как мучительно скреблись кошки у нее на душе, она нарочито выставила себя перед парнями прежней — энергичной и воодушевленной, с деланной беззаботностью в лице и спрятанными эмоциями под кожей. — Давай-давай! — скомандовала она, поторапливая завозившихся парней. — Что за кислые у вас мины? Время потрачено не впустую, дело сдвинулось с мертвой точки, осталось только, — потянула она в сторону сёдзи, — быстренько прошмыгнуть сквозь сад и не напороться на отца… Бам! …а отец уже был здесь и во всей своей грозной красе. Ичиго, не смотревшая вперед, а оглядывавшаяся на друзей, врезалась аккурат ему в грудь, да еще и со всего маху, собравшись уйти под пологом вечера в сюнпо. — А-та-та-та! — скривилась и потерла ушибленный лоб нерадивая принцесса. Одним глазом оценив обстановку снаружи — неподвижно стоявшего на пороге, точно каменное изваяние, родителя и поникшего головой Котаро за его спиной, которому не дозволили не то что знак подать, но, видимо, и засечь появление главы дома, Ичиго судорожно перебрала в голове самые подходящие объяснения своей выходке. Правда, ничего толкового подобрать так и не смогла. Бьякуя выпустил реяцу, из-за чего крякнувший позади девушки Ренджи грузно опустился на колени под гнетом гигантской духовной силы 28-го главы Великого Дома Кучики. Ичиго мысленно хлопнула себя пятерней по лицу: «Ради Ками, отец, ну что ты творишь?!» Он же явно наслаждался этой ситуацией: от знающего родного ока не смогли улизнуть ни пакостная улыбка, похороненная сразу же в уголках губ, ни блеснувшие огоньки в безмятежных стальных очах. — Отец, что т-ты… — Дочь, — ровным тоном перебили ее, словно бы никто и не серчал на ее поведение. Но то было притворное спокойствие: уж Ичиго знала. — Я разыскал тебя, чтобы лично передать тебе радостную весть. На Совете старейшин обсуждался вопрос твоей помолвки с достойными юношами из знатных семей, и мой выбор пал… — Бьякуя, точно, наслаждался, даже театральную паузу взял и с любопытством взглянул Ичиго за плечо: — …на Киру Изуру. — Что? — раздалось за спиной у принцессы, а следом очередной возглас сродни: «Ах!» и новый стук, что означало: ее друг детства брыкнулся в обморок от переизбытка эмоций. Можно было даже не оглядываться, чтобы проверить. — О-о-очень смешно, вот спасибо, — пожурила Ичиго развлекавшегося родителя и сердито скрестила руки на груди. Бьякуя хмыкнул, отпустив таки на волю усмешку в ряды-годы, но взглянул в ответ тоже с укором: — Ичиго, не хочешь пояснить, кто этот посторонний синигами и что он делает в нашем поместье без разрешения? — Разрешение у него есть, — раздраженно передернула плечиками она и, будто хвастаясь вместо того чтобы устыдиться, выложила начистоту: — Я взяла гербовую печать и отправила письмо от своего имени. Абарай Ренджи, — ткнула она в красноволосого, всё еще не в силах поднять голову, студента, — мой однокурсник. Я просила тебя неоднократно дать ему пару уроков каллиграфии, но ты отказал. У нас тест через неделю. — Ичиго недовольно фыркнула: — Что мне оставалось делать? Капитан Кучики с невзыскательным интересом скосил глаза на что-то мычавшее нечто, согнутое в бараний рог под давлением его силы, и скептически поджал губы: руки однокурсника дочери были сплошь испачканы тушью, а еще укрыты мозолями от грубого управления с мечом. — Не думаю, что из этого парня будет толк в каллиграфии. Ему бы сваи вколачивать, а не таким тонким инструментом, как кисть, орудовать. Абарай запротестовал — разве могло быть иначе? Правда, из-за не уменьшавшегося, да еще и нарочно прибавляемого на него гнета сложно было разобрать хоть что-то из далекого бормотания. — Пап, да прекрати ты мучить его! — возмутилась уже Ичиго. — Мы все и так поняли, что провинились, и без твоей «стра-а-ашной кары», — не преминуло поерничать своенравное продолжение рода Кучики, — нам из этого дома не выйти. Бьякуя кивнул: это хорошо, что его поступки понимали, а мотивы принимали без возражений и просьб о пощаде. Вовсе не такой он воспитал свою гордую дочь. Убрав реяцу под контроль, он с интересом отметил, что Ичиго и ее новый приятель, не сговариваясь, бросились приводить в чувства третьего участника их секретного сговора, и это в некотором роде делало честь их преданности и расстановке приоритетов. Скалить зубы оскорбившему их капитану эти дети разом позабыли, отдавая долг дружбе. Да, это выглядело правильным с точки зрения морали, хотя в бою, конечно, такое великодушие могло вылезти юным воякам боком. Аристократы, чтившие кодекс самурая, не должны были снисходить до более слабого, всё, что дозволялось им — лишь сожалеть, что товарищ не способен достичь его уровня и идти рядом по Пути… Впрочем, перед Бьякуей были всего лишь дети, еще дети, которым предстояло столько всего пройти, чтобы вырасти и окрепнуть, так что, одно наказание они могли вполне пропустить. — Аяне, — обратился с приказом снизошедший к милости хозяин дома, — пошли за лекарем для Изуру, пускай прихватит нюхательные соли. Прислужница тотчас поклонилась и живо проскользнула в дверной проем выполнять поручение. С ней незаметно отправили и Котаро, молчание которого одарили монетой и дозволением оставить свой пост до срока. Дальнейший вечер Бьякуя вознамерился провести с дочерью сам, то есть, когда компания ее старых и новых друзей разойдется по домам. Семье Кучики было что обсудить наедине: в выпорхнувшей из уст главы шутке о помолвке Ичиго и Изуру могла водиться правда. Старейшины наседали, требовали номинального урегулирования династического вопроса, и Бьякуя собирался откупиться от них ничего не значившим заявлением об обручении наследницы с кем-то из более-менее достойных в его понимании молодых людей. Распустив собрание до следующей новой Луны, он пообещал обдумать и подобрать подходящую кандидатуру на эту почетную роль. Отпрысков других Великих Домов разборчивый аристократ отмел сразу — это им необходимо было укреплять статус, его же клан и без договорных браков прекрасно существовал последнюю сотню лет. Однако женитьбу на Хисане молодому главе забыть свои же не смогли, потребовав спустя годы платы за проявленное своеволие и попрание правил. В серых очах вдовца пролегла густая печаль, но Бьякуя недаром считался талантливым главой, успешным дипломатом и мудрым руководителем, чтобы отчаиваться или идти на поводу у тех, кто был несоизмеримо далек от чести носить фамилию Кучики и представлять столь знатный Дом. В голове у тонкого стратега и любящего отца зрел идеальный выход из ситуации, который предполагал объявление о помолвке дочери с воспитанником-сиротой, родственники которого уже точно не станут настаивать на форсировании событий. Самой Ичиго Бьякуя планировал обрисовать сложившуюся ситуацию во всех деталях и уповал на ее понимание. В крайнем случае, он намеревался привести дочери неприятную альтернативу замужества, скажем, с наследником семьи Омаэда или древним братом Укитаке-сенсея; это-то точно поубавило бы ей желания ополчиться против задуманного главой «обманного маневра». Со временем старейшины бы угомонились, дедушка сумел бы их убедить в том, что с заключением официального брака можно было бы и повременить, создать полноценную семью много позже, к примеру, когда Ичиго и Изуру окончили бы Академию и отдали бы свой первостепенный долг Готэю… Наверное, Бьякуя впервые за столько времени порадовался, что дочь с успехом провернула свою затею сделаться студенткой — несколько лет учебы, определенно, уберегли бы ее от браков по расчету, процедуры не самой приятной — Бьякуя знал о ней не понаслышке, и оттого сердце тосковало по любимой жене сильнее. В любом случае и при любом раскладе Бьякуя пообещал себе, что никогда не воспротивиться воле Ичиго, если та полюбит кого по-настоящему. Ну, а пока, он бы соврал, если бы не признал свою личную заинтересованность в фиктивной помолвке Ичиго и Изуру — статус «невесты» должен был наконец-то отогнать от его гордости всяких проходимцев, так и вьющихся вокруг нее! Впрочем, об этом Бьякуя предпочитал радоваться втихомолку.