Если ты меня слышишь

Голова болит. В расплывчатых очертаниях узнаются стены, пол и то малое количество старой мебели, которая осталась после переезда родителей Кая в новый дом. Зрение постепенно возвращается в норму, но ощущение тяжести никак не хочет покидать расслабленное тело. Глухие шаги, кто-то подошёл, сверху послышался звук рвущейся бумаги, и рядом с Кёнсу плавно опустились обрывки билета на самолёт. Та же участь постигла загранпаспорт, который был разорван пополам, скомкан и откинут куда-то в сторону. - Чёрт… – воспоминания выстроились в один ряд, обрывающийся на моменте удара, – Что ты делаешь? – Кёнсу дёрнулся в сторону, когда Чонин опустился рядом с ним на колени. Почти безвыходная ситуация: руки крепко связаны за спиной, лодыжки ноют из-за тугих верёвок, по телу бегут мурашки от соприкосновения с холодным полом, а шею неприятно сдавливает что-то жёсткое. Кёнсу метнул взгляд на Чонина, когда тот коснулся обнажённого плеча. Ещё один рывок и осознание его бесполезности. Остаётся вести себя тихо и смиренно подчиняться любым приказам, тогда, возможно, Кай освободит своего пленника. Или позвать на помощь. Настойчивый звонок в дверь пришёлся очень кстати. Некстати была только слишком быстрая реакция Чонина, который обхватил Кёнсу, прижав его спиной к своей груди, и крепко зажал рот, лишая единственной возможности привлечь внимание кого-то постороннего. Парень вырывался, мыча в ладонь и чувствуя, как ошейник, обтягивающий шею, ощутимо мешает нормально дышать. Он уже почти задыхался, когда дверной звонок замолчал, и снаружи послышались отдаляющиеся шаги возможного спасителя. Никто не услышит. Чонин осторожно убрал ладонь, переместив её на талию Кёнсу, что вызвало очередную волну мурашек. Не от страха или холода, явно. - Прости, – тихий шёпот над ухом, в котором читалось раскаяние. - Простить? – напускное удивление с долей вызова в голосе, – За что это? Ты в курсе, что человека похитил? Молчание. Чонин встал и, подхватив парня, оттащил его к дивану, чтобы тот мог сидеть и не соприкасаться с холодным полом оголёнными участками тела. Дрожащего тела. Еле заметная дрожь на самом деле пробирала Кёнсу до костей. Он знал, что его ждут в аэропорту, он догадывался, что самолёт уже улетел и, возможно, вот-вот должен приземлиться в незнакомом городе, он помнил о своих обязанностях, прописанных в контракте, и всеми силами старался ненавидеть Кая за ту нелепую ситуацию, в которой довелось оказаться. На деле же ненавидеть удавалось себя одного. - Хочешь есть? – Чонин присел на корточки и заглянул в пакет с логотипом сети супермаркетов, стоящий возле стены. Кёнсу отвернулся, ничего не ответив, – Ты говорил, что не ел почти двое суток перед отлётом, – парень закрыл глаза, чтобы случайно не посмотреть на Чонина. Конечно, ничего не ел, он даже спать не мог, представляя себе новую жизнь в чужой стране, с чужим языком и чужими обычаями. Да и сама эта жизнь какое-то время была бы чужой, не его, он будто вторгся бы в сюжет сценария, предназначенного для кого-то другого. Но в предоставленные жизнью декорации можно успешно вжиться, если по-настоящему этого захотеть. Для того, чтобы привыкнуть к новому дому, потребовалось бы чуть меньше или чуть больше года, для того, чтобы привыкнуть к неволе и пристальному взгляду Чонина, понадобилось всего каких-то десять минут, несмотря на то, что последнего не хотелось вовсе. Стараясь освободить руки, Кёнсу гнал прочь любую «неправильную» мысль. Стиснув зубы, он слушал приближающиеся шаги и думал о том, как этому идиоту хватило ума засветиться в каком-то супермаркете. Что, если кто-нибудь его узнал? А если его видели заходящим в квартиру? Или видели их обоих, сворачивающих на тропинку, ведущую к подъезду? Кёнсу не знал, сколько часов, дней или недель Чонин собирается держать его в этом месте, но догадывался, что парень вряд ли оставит его в одиночестве, а значит, в скором времени искать начнут их обоих, и вот тут-то у младшего возникнут неприятности. Подойдя ближе, Чонин дотронулся прохладными пальцами до обнажённой груди. Просто так. Это тело манило своими изгибами и пробуждало множество желаний. Кёнсу вздрогнул от неожиданности, но так и не открыл глаза. Он заранее продумывал, как оправдать действия Кая на случай, если сюда ворвётся полиция. Конечно, в ближайшие сутки такого произойти не могло, но на всякий случай нужно держать в уме, что всё это – обыкновенная игра, в правилах которой не наблюдается ничего аморального. По крайней мере, хотелось бы в это верить. Хотелось знать наверняка, что Кай не учудит ничего лишнего, и что рубашку он снял без всяких заведомых умыслов, и эту жёсткую штуку на шею нацепил просто для того, чтобы Кёнсу сильнее почувствовал его власть. А ещё хотелось тихо заскулить от прикосновения прохладных пальцев, которые надавливали на рёбра, будто стремясь пересчитать их количество, и продвигались выше, нарочно обходя стороной затвердевшие соски. Чонин с интересом изучал это тело и был не прочь взять его целиком без лишних прелюдий. Пощёчина заставила открыть глаза и удивлённо посмотреть на Кая. - Что?.. – еле слышным шёпотом сорвалось с губ. Они содрогнулись в один момент со всем телом, будто в немом всхлипе, а взгляд снова скользнул куда-то в сторону, где в полумраке находилась дверь, – Сколько я должен здесь находиться? Нас всё равно найдут, и неприятности будут у обоих. В особенности, у тебя. Ты… делаешь то, что придёт тебе в голову, а о моих желаниях спросить не забыл?! – парень сорвался на крик, но тут же затих, вспомнив то, о чём думал минутой ранее. - Всегда заботился о них, ты разве не помнишь? – тихо ответил Чонин, не сводя с него взгляда, – При этом никогда под тебя не подстраивался. Не пытался тебе угодить. Я даже понравиться тебе не пытался, а просто вёл себя естественно и старался быть рядом, ставя твои желания не выше своих, но и не ниже. И ничего не просил взамен. Это не какое-то там самопожертвование, мне просто важна твоя жизнь, чёрт возьми. Ты важен. Весь, целиком, полностью. А ещё… серьёзно, я разве что-нибудь требовал? Хоть и знал, что, обещая позвонить, ты наверняка этого не сделаешь, да ещё и не возьмёшь трубку. Говоря, что придёшь вовремя, ты опаздывал на полтора часа. Убеждая меня, что всё в порядке, ты, глупый, наивно полагал, что я ничего не вижу и не чувствую. И даже когда ты сказал, что вернёшься через полгода, я, невзирая на явный обман, конечно же, верил, что ты не можешь вот так просто всё бросить. Думаешь, я не знаю, что твои съёмки должны продлиться в два раза меньше по времени? Но разве я хоть раз устраивал тебе допросы по этому поводу? - Нет, – Кёнсу тяжело вздохнул, откинув голову на сиденье дивана, – Наверное, ещё и поэтому мне было с тобой хорошо. Ты не лез в душу, когда она была ото всех закрыта. При этом я знал, что могу рассказать тебе всё, что угодно, и ты не уйдёшь, хлопнув дверью. Не отвернёшься от меня. Пусть я молчал очень часто, но само ощущение, что могу тебе доверять, не позволяло чувствовать себя столь одиноким. Ты, наверное, спросишь, почему, в таком случае, я решил сбежать? – их взгляды встретились, – Потому, что в ответ на твою искренность я искренне не понимал, что происходит. В тебе, во мне, повсюду вокруг нас. Иногда, знаешь, всё это через край начинает бить. А в основном – сплошное непонимание, которое постепенно выросло из привычки избегать и не поддаваться. Я сам в себе не уверен, а ты вот почему-то веришь в меня. Зачем, Чонин? Что я такого сделал? Я не хочу являться причиной твоей грусти или потерянного времени, – он снова отвернулся и закрыл глаза. Когда слова пытаются расставить всё по своим местам, привычным местам, но ты знаешь, что не совсем правильным. Когда вроде бы нужно уйти, но, услышав эти слова, ты себя уже не заставишь. Когда кто-то просит быть рядом, при этом сопротивляясь самому себе и собственным противоречивым ощущениям… остаётся только скользнуть прохладными руками по груди и плечам, чтобы оборвать этот бессмысленный протест на полуслове и услышать тихий стон, сорвавшийся с приоткрытых губ.