Грязные тайны особняка Бён.

Чанёль зевнул, прикрыв рот рукой, и неторопливо спустился вниз по лестнице. Времени на сон катастрофически не хватало. С тех пор, как почти два месяца назад госпожа Бён назначила его чуть ли не нянькой шестнадцатилетней девушки ( даже подумать смешно, ей замуж скоро выходить, а за ней таскается мужик чуть ли не на десять лет старше), у Пака практически не выдавалось свободного времени. Не говоря уж о том, чтобы поспать днём пару лишних часиков, как бывало раньше. Ему изредка удавалось подремать от силы час после обеда, но не более. А вставать приходилось чуть ли не с рассветом, что, по меркам поздней весны, достаточно рано. Те минуты, что он находился наедине с самим собой, пока подопечная отдыхала в комнате, приходилось тратить на проверку ее домашнего задания. Это не считая того, что Минсо окончательно прониклась любовью к стряпне шатена, каждые несколько дней прося побаловать её чем-нибудь вкусным. Это еще и стало причиной того, что слуги чуть ли не возненавидели бедного мужчину, который стал объектом господской любви и частенько начал заменять их в домашних делах. О чём, конечно же, хозяйка не преминула упомянуть несколько раз при работниках, которые в ответ молча поджимали губы и посылали Чанёлю взгляды, полные ненависти. Все два месяца Пак упорно боролся с ленью и принципиальностью своей ученицы. Девушка будто делала всё возможное, чтобы учителя уволили как можно скорее. Желания учиться у неё окончательно не осталось, что Чанёлю нужно было скрывать от матери юной госпожи, это было в его же интересах, дабы не распрощаться с работой. Хотя спустя первый месяц работы он уже сам частенько подумывал о том, чтобы забрать вещи и уйти. И тут же одёргивал себя, вспоминая, что прошлые учителя без предупреждения сбегали, и если из-за того же, что не давало покоя ему, то они были крайне слабохарактерными людьми. Через десяток минут размышлений на эту тему Чанёль успокаивался и напоминал себе, что обещал не бросать свою ученицу. Какой бы ужасной в плане характера она не была. И душевный покой восстанавливался до тех пор, пока Бэкхён снова не добивалась того, что взбесившийся шатен начинал хлопать дверями и со злостью смотреть на девушку. Потому что невозможно быть такой. Она будто всей душой ненавидела Пака. Если бы у Чанёля была возможность стать писателем, то первой его книгой была бы "100 причин, почему меня выводит из себя Бён Бэкхён". При более близком знакомстве она оказалась дьяволом во плоти. То, что она упорно отказывалась делать задания, которые давал ей учитель, - это еще половина беды. Вне кабинета, где они занимались учёбой, всё обстояло хуже. Всеми правдами и неправдами брюнетка пыталась сделать так, чтобы мать уволила учителя. С непроницаемым лицом ковырялась в приготовленном им ростбифе. - Боже, мясо ужасно. Оно слишком сухое. - Доченька, прекрати вредничать и не упоминай имя Господа всуе. Возьми больше соуса. Мясо прекрасно приготовлено, а ты всегда придираешься к еде, тебе не угодить. Бэкхён поджимала губы и клала на тарелку больше соуса, уже размышляя над тем, как еще скомпрометировать Пака, который молча буравил ее взглядом, сидя за обеденным столом. Следующий раз произошел, когда обессиленный организм Чанёля буквально отключился после ужина, из-за чего он не пришел в комнату Бэкхён к вечерней молитве, что тоже входило в его обязанности. Девушка, конечно, помолилась в одиночестве, а после этого стремительно пошла в спальню матери, гулко стуча каблуками в тишине дома. - Мама, господин Пак не пришёл на вечернюю молитву, - брюнетка с недовольным лицом теребила заплетенные в косу волосы, стоя на пороге комнаты. Мать, нахмурившись и ничего не ответив, вышла в коридор и постучалась в комнату Чанёля. Не услышав ответа, она тихо открыла дверь и увидела, что мужчина прямо в одежде спит в кресле, не замечая неудобств. Госпожа Бён молча вышла и прикрыла дверь. - Он устал. Пусть отдохнет, один раз же такое было всего. Бэкхён круто развернулся на пятках и ушёл в свою комнату, закатив глаза, как только оказался вне зоны видимости. Так они и жили, тихо враждуя. Точнее, это делала только девушка, а Чанёль стискивал зубы и молчал. В конце концов, он взрослый человек и не должен опускаться и быть таким мелочным, чтобы мстить шестнадцатилетнему подростку. В те редкие моменты, когда у Бэкхён было отличное настроение, она ярко улыбалась, заставляя сердце шатена на долю секунды замирать. Потому что хотелось обнять это миниатюрное тело, сцеловать нежную улыбку и долго-долго смотреть в прищуренные от смеха карие глаза. А потом хотелось втрахивать это же тело в мягкую кровать, кусать обнажённые плечи до крови и запускать пальцы под резинки чулок, гладя и царапая мягкую светлую кожу. И Чанёль не знал, какое из этих желаний сильнее. Потому что несколько раз заходил в комнату девушки и явно заставал ее врасплох, хотя и стучал. Ибо покрасневшие щеки и сбитое дыхание говорили сами за себя, и мужчина даже думать не желал, что она делала до его прихода. Потому что при одной только мысли низ живота начинало приятно тянуть. *** Бэкхёна искренне раздражал один только вид его учителя. Он даже сам не знал, почему. Причины как таковой не было, просто вызывал приступы бешенства своими словами, своим тягучим голосом, своей внешностью. И, конечно же, раздражала эта нелепая любовь матери к нему. Каждый раз, когда мать хвалила Пака за что-либо, внутри Бэка разгоралось жгучее желание вышвырнуть этого проходимца из дома. А когда Бэкхён однажды поймал себя на том, что разглядывает пухлые губы учителя, он настолько разозлился (больше даже на самого себя, но в этом он не признается), что тут же пошел к матери с очередной притянутой за уши причиной, почему шатен не должен оставаться в доме. И опять напрасно. И нет таких слов, чтобы описать, какая ярость всколыхнулась у него внутри, когда ему оставались лишь несколько грубых поглаживаний, чтобы кончить и забиться в оргазме, и тут в дверь постучали. Бэкхён в панике еле успел прикрыться платьем, когда зашел учитель. Внутренне взвыв от злости и ужасной неудовлетворенности, Бэкхён приподнял одну бровь, показывая, что слушает. Но ничего не услышал, потому что его следующей мыслью было то, как было бы замечательно снова почувствовать это большое тело близко, как в прошлый раз, и даже ближе. Разозлившись на самого себя, он перебил говорившего что-то Чанёля фразой:"Мне сейчас некогда, расскажите это попозже". С видимым облегчением Пак выскочил из комнаты, прикрыв дверь, а Бэкхён еле слышно проскулил, не зная, то ли продолжить, думая об учителе (потому что ничто другое в голову не шло), то ли пойти принять ванну. *** Чанель подошел к гостиной, дверь которой была буквально на пару сантиметров приоткрыта, протянул руку к ней и замер. Внутри явно ругались, и не шуточно. Впервые так громко и яростно за всё время его пребывания здесь. Послышался достаточно громкий, хотя его, видимо, еще сдерживали, голос Бэкхен. - Мама, сколько раз я могу говорить, что я хочу в обычную школу? - Можешь говорить, сколько хочешь. Ты будешь продолжать обучение на дому, - голос миссис Бён был сравнительно спокоен. - Я не хочу. Мне не нравится этот учитель, - Чанёль нахмурился, вслушиваясь. Подслушивать, конечно, очень плохо, но соблазн слишком велик. Тем более, что речь идёт о нём. - С ним учиться скучно. - Девочка моя, - судя по интонации, госпожа Бён прикрыла глаза, пытаясь не злиться на дочь. - Неужели ты думаешь, что в обычной школе будет веселее? - Там будет хотя бы разнообразнее. Не придётся сутками находиться рядом с одним и тем же человеком. Господин Пак скучный. Чанёль еле слышно хмыкнул, услышав последнюю фразу. - Нет. Забудь об этом, Бэкхён. Я не выпущу тебя из дома в обычной одежде. А в этой тоже нельзя, рано или поздно кто-нибудь узнает. Любопытный одноклассник или врач на осмотре. - Но мама, - в голосе послышалось отчаяние. - Почему ты лишаешь меня нормальной жизни хотя бы в плане учёбы? - Потому что у тебя не будет нормальной жизни, - женщина сорвалась на крик, не выдержав. - Ты всю жизнь проведешь здесь, ошибка моей молодости. У тебя никогда ничего не будет. Не будет семьи, не будет любимого человека, никто тебя не захочет, кому ты такой нужен вообще? ! Чанёль замер, услышав обращение в мужском роде. * Может, женщина себя не контролировала и оговорилась. Или ему послышалось. - Ты сломала мне жизнь, - тихий надломленный голос заставил Пака закусить губу. Но он не мог выдать себя и показать, что подслушивал. - Ты сломал себе жизнь тем, что родился, - в отличие от дочери (в чем Чанёль уже начал сомневаться), госпожа Бён почти кричала. - Пока я жива, ты будешь ходить в этих платьях, и мне плевать, как это унижает твою гордость. - Тогда умри быстрее, - в голосе Бэкхёна послышались еле сдерживаемые слёзы. Чанёль услышал громкий шлепок и дёрнулся вперёд. Видимо, мать ударила Бэкхён (пока что она для Чанёля оставалась девушкой, хотя тот уже неслабо сомневался) по лицу. Чанёль бесшумно приоткрыл дверь, намереваясь вмешаться. Как раз в этот момент женщина грубо дёрнула за платье над грудью девушки так, что она чуть не упала, завязки на спине порвались и ткань съехала до талии, где была завязана поясом. Чанёль снова замер, понимая, что его не заметили. - Я уезжаю на три дня. Приведи себя в порядок и не смей делать глупостей, - женщина, одетая на выход, развернулась к другой двери и быстро вышла, не обратив внимания на стоящего в противоположном углу около дверного проёма Пака. Чанёль молча смотрел на до сих пор не заметившего его мальчишку. Теперь сомнений не оставалось. Выпирающие ребра, угловатая фигура и полнейшее отсутствие даже намека на грудь, вкупе с услышанным словами, ответили на все вопросы, возникшие в голове шатена. Точнее, не на все. Как минимум, тот не понимал, зачем мать одевает сына в женскую одежду и почему сын до недавнего времени считал это нормальным. Бэкхён бесшумно плакал и изредка всхлипывал, сидя на полу. Тощие плечи вздрагивали от рыданий. Заметив, что парень более или менее успокоился и начал вставать, Чанель бесшумно вышел обратно через дверь. Почему-то не хотелось признаваться Бэкхёну, что он всё знает. Почему-то создавалось впечатление, что Чанёлю будет плохо, раз теперь он знает. Ведь не зря это скрывали от него. И почему-то (и это пугало едва ли не больше всего) меньше влечь Пака к теперь уже парню не стало. Хотя, обдумать ему после увиденного и услышанного нужно было немало.