Багровый штат ☠️

Flashback

Если приходится выбирать между неправдой и грубостью, выбери грубость; но если приходится выбирать между неправдой и жестокостью, выбери неправду (с)

Осень. Дэд’Арлент. Штат Оливер.

      В дверь постучали. Сначала негромко, но потом стук стал назойливей, выдергивая из чуткого сна. Ривай открыл глаза, мгновенно почувствовав усталую тяжесть во всем теле. Не выспался. Паршиво.       «Который час?» – мысленно спросил он у себя.       Судя по ощущениям – ранняя рань. Кенни никогда не стучит, в том числе в его комнату, и ему в целом насрать, вовремя он или нет, даже если застукает пацана за дрочкой, косячком или еще какой-нибудь мерзостью – все равно похеру. Так что это точно был не старикан. Ривай поднялся с постели, голова напомнила ему чугун, будто вчера ее пичкали литрами спирта (хотя ничего такого не было). Стащив пейджер с тумбочки, Ривай раздосадовано застонал. Недоброе утро.       – Да кто там ломится в такое время!? – выругался мальчишка, покидая комнату.       Ривай клялся себе, что если увидит сейчас на крыльце гика со школы, которому он там что-то пообещал на выходных, то задушит его куском провода от приставки, боже правый. Пока он спускался по лестнице и шел мимо кухни, то успел с превеликим удовольствием проклясть сегодняшнюю субботу трижды. Во-первых, срачельник в доме. Во-вторых, вонь – здесь витал какой-то специфический запах, словно несло от носка старика недельной давности. В-третьих, он ни черта не выспался, так как вчера выдалась сумасшедшая ночка. К этим трем минусам можно было прибавить все, что угодно: стопка невыполненной домашки, чек с долгом за разбитые тарелки в закусочной и так далее.       В прихожей он надел тапки и отомкнул ключом входную дверь. Ривая обдуло сырой улицей и шелестом дождя. На крыльце стоял какой-то хрен в бесцветном пальто, но явно не дружок его дядьки, уж больно хлебальник у него был высокомерный. Ривай скривился от собачьего утреннего холода и грубо сказал.       – А позже прийти никак было? – Кенни не учил его хорошим манерам, это было априори невозможным.       – Я прихожу сюда на протяжении целой недели, дверь открыли только сейчас. Кенни Аккерман твой отец? – спросил безразличным голосом мужчина.       – Дядя, – неохотно ответил Ривай хрену в пальто.       – Возьми эти бумаги, – протянул руку тот, – и скажи ему, чтобы не тянул с оплатой, иначе дело перейдет коллекторам. Ты понял, мальчик?       Ривай молча взял конверты и бесцеремонно закрыл дверь перед носом незнакомца. Затем бросил их на трюмо и завалился на продавленный диван в гостиной. Пахло все-таки чем-то отвратным. Он подумал, что ненавидит в старике Кенни расхлябанность, и его невообразимо дурную манеру засирать все вокруг. Конверты его отнюдь не волновали, он ведь тут якобы под опекой, так что это вроде как забота Кенни, но он обязательно напомнит старику, чтобы тот разобрался с платежами, не хотелось бы оказаться на улице в такой холод. Сон постепенно сгреб его в свои путы и Ривай задремал. Проснувшись во второй раз, он никого не обнаружил. Если старик не заскакивал домой до шести вечера, значит, у него имелись «левые» задания, где он мутил воду. И иногда получалось так, что Ривай был вынужден ходить с ним на подобные грязные дела, и порой его это по-настоящему тревожило и вызывало противоречивые чувства (какие могли быть у ребенка его возраста). Потому что Кенни – коп. Полицейский Дэд’Арлента, мать вашу. А он умудрялся сидеть на двух или даже трех стульях сразу: например, во вторник он ошивался с наркоторговцами на набережной, а в среду с немой совестью поедал пончики из «Беверли Мэд» с каким-то сержантом второго подразделения. Но это не касалось Ривая, и он не имел никакого желания углубляться в дела Кенни.       Домашняя работа им позабылась. Ривай решил навести в очередной раз порядок в доме. Потом ему предстоял долгий поход в магазин за продуктами. А ближе к вечеру они с парнями пойдут в гетто стрелять по банкам да бутылкам.       И так дни тянулись с завидной бесконечностью. Временами было плохо, денег хватало только на еду, и то самую дешевую, которой чуть ли не бомжи питались. Приходилось идти на крайние меры. Вместо того, чтобы клянчить у Кенни, Ривай отправлялся с ним вместе на дело, чтобы старик дал ему хотя бы пару долларов на тот же бургер или дешевое пиво. И те времена, когда Ривай соглашался идти с ним, были для него самыми темным. Сырые и зловонные места, загаженные спермой и дерьмом кровати и ковры, прокуренные подвалы и обрыганные клубы, разбросанные шприцы, чьи-то оторванные конечности вроде пальцев или членов, все это он постепенно впитывал в себя, точно объемная губка воду.       Моменты, которые переживал он в реальности перемешивались в худших снах. Ведь когда умерла мать – он не помнил. Но вот как – другой разговор. Память издевательски сохранила каждую крупицу пережитого им несчастья. Иногда он так сильно кричал от кошмаров, что Кенни вламывался в его комнату с пистолетом, грозясь подвесить пацана за яйца, если тот выкрутит такой финт снова. Так или иначе, сколько бы кошмаров не снилось Риваю, Кенни этого не делал или из жалости, или из-за чего-нибудь еще. Ривай взрослел, и с каждым днем Кенни Аккерман напоминал ему омрачающую все вокруг раковую опухоль, которую невозможно было вырезать. С ней пришлось жить. Только как…       До Хэллоуина оставалось пару дней. Идиотский праздник, как считал Ривай. Но он не против был выпить чашек пять крепкого, относительно хорошего (если такое возможно), чаю с честно заработанными конфетами, поэтому подготовил себе соответствующий празднику костюм. Костюм киллера, конечно же. Он решил, что в одиночку обойдет все сучьи районы богатеньких ссыкунов и принесет себе гору сладостей. И к слову, друзей у Ривая не было, лишь местная шпана да нудные одноклассники, на которых даже член не встанет. А точнее не было ни единого друга, которого бы он захотел посвятить в собственные проблемы или поделиться мыслями. Но оно и к лучшему, ведь как считал сам Ривай – он был цельным и независимым в свои пятнадцать. И ему никто не нужен.       – Здорово. Не знаешь, будут ли сегодня скидки в «Донс плам»? – спросил Ривай у приятеля.       Скидки в «Донс плам» были халявные, Ривай зачастую там подъедал по вечерам до закрытия закусочной. Дешево и вкусно, вероятно единственное место в гетто, где кормили не помоями за символическую цену.       – Не знаю, спроси у Микки, он скажет, – ответил жирдяй.       Толстяк Алан обещал дать ему пострелять. Кенни бы такого энтузиазма своего племянника не оценил, так что Ривай не счел нужным просить у того пистолет (старик скорее всего запихнул бы ему ствол в жопу). Они встретились неподалеку от обочины. Шум мозглых шин автомобилей, проезжавших туда-сюда, парил стеной в осеннем воздухе. Недавно прошел дождь, пахло гнилой листвой и черной землей. Над головой нависли мрачные тучи, почти такого же цвета, как синяки под глазами Ривая. Где-то вдалеке зажигались теплые огни города сквозь дождливую туманную дымку. Порой это зрелище его завораживало.       – Идем, пока не стемнело. Второго дурня напрасно ждать, – сказал Ривай, сворачивая с обочины на неказистую тропу, усыпанную листьями клена.       Он и Алан направлялись к машинной свалке, что находилась на краю гетто района. Алан был молчаливым толстяком, очень даже скромным для пацана своего возраста, тем не менее иногда позволял себе сморозить неподобающую бредятину, которая страшно раздражала Ривая. Но ему удавалось как-то водиться с такими сумасбродами, и это играло на руку. Неболтливый, трус, так еще и с пистолетом, всегда подбросит цент. Что еще надо? Толстяк выставил банки и несколько темно-зеленых бутылок на измятый облупившийся капот разбитой в хлам тачки, а потом отошел к Риваю. Тот уже нацелился на самую большую, стеклянную. Сначала он затянулся смачно сигаретой. Затем деловито прицелился, задержал дыхание и спустил курок. Раздалось несколько острых выстрелов, но в банку он так и не попал. Досадно.       – Черт, да ты мазила, – проговорил толстяк с ехидной улыбкой на лице.       – Пошел ты, сам небось и с десятого раза попасть не можешь, – выпустил дым Ривай, перезаряжая оружие и замечая фигуру вдалеке, – твой дружок идет.       Средь груды хлама шагал Микки. Кучерявый и смуглый мексикашка в нелепой куртке. Он ничем не славился в кругу парней, мышь и только.       – Опять без меня начали? – издали заканючил Микки.       Потом подошел к остальным, усаживаясь на проржавевшую покрышку. Его рыжая куртка сливалась с эмалью, разъетой ржавчиной.       – Где тебя носит?       – Он долго вытаскивал хрен из своей девчонки, – усмехнулся толстяк.       – Заткнись, Алан, у тебя ее даже нет.       – Тебе откуда знать.       – Очевидно же, мамкин девственник.       – Смешно, капец.       – Отойди, иначе зацеплю, – пробубнил Ривай в сторону Алана, целясь в то же место, что и в прошлый раз.       Выстрел рассек влажный воздух. А затем прогремел новый – громкий и раскатистый, точно пальнули из усиленной пневматики. Пацаны все как один подпрыгнули. Микки и Алан смотрели бараньими глазами на Ривая, отчего тот помрачнел.       – Чего уставились, это не я.       За наваленными машинами под холмом послышался истерический смех, галдеж и оживленные вопли, которые бывали исключительно у накаченных бухих спортсменов старшей школы, Ривай их хорошо распознавал. Не особо приятные компании, которые любили кучность и здоровенные банки с пивом, все как по шаблону.       – Пойдемте, посмотрим?       – Нахрена?       – Там тусовка, вы че, халявное пивко и все такое, – Микки подорвался с колеса.       – Пусть себе веселятся, – сказал Ривай, – мне и тут хорошо.       – С каких пор ты гоняешься за пивом? – удивился Алан.       – С таких. Идемте, если не понравится, свалим.       Но что-то подсказывало Риваю, что ходить туда не стоило, однако он, как и все в его шайке, пошел под холм. Потом донеслась негромкая музыка, какой-то кислотный трек, забивающий уши. Ривай узнал, как минимум троих из этой кучи отбросов, выпускники старшей школы, игроки или запасные спортивной команды. На свалке в общем-то такие только и собирались. Человек десять хлебали алкашку и дурковали под тягучую музыку. Девки в колготках и джинсовых юбках с громоздкими ремнями, парни на года четыре старше его самого в бейсбольных куртках и в джинсах-мальвинах, казалось, им все по плечу. Пережитки девяностых все еще не покидали улицы города.       Компания шумела вблизи большого костра, искры от него быстро гасли в промозглом воздухе. Единственное, чего не понял сразу Ривай, так это причину выстрела. Они тут не фейерверки же запускали?

The Hidden Cameras – Gay Goth Scene

      Стало понемногу смеркаться.       – Эй, там, – обратился борзо один из спортсменов к молодняку, – вы с кем-то пришли?       Мальчишки замялись. Алан спрятался за плечо Ривая.       – Да шучу я, – засмеялся парень, крутя на коленях девчонку в коричневой кожанке, – вы с какого района?       – Гетто, – ответил сразу Микки.       – Мы из соседнего, но гетто тоже круто, у меня там брат живет. Пить пришли?       – Услышали шум, решили посмотреть, что тут.       – Вовремя, сейчас такое начнется. Берите пиво.       Микки взял пару банок и одну подкинул Алану. Ривай отмолчался, оставаясь в стороне утюжить себя за то, что вообще пришел в этот третьесортный «клуб».       Ему не показалось: его приятель, Микки, мгновенно почувствовал себя в своей тарелке среди этих людей. Странно. А вот ему было здесь некомфортно. Ривай не во вред себе, невзначай, вспомнил скверные места, по которым лазил с Кенни. Машинная свалка и сидевший в дырявом кресле старшеклассник напомнили ему о них.       Спустя время раздался очередной грохот от выстрела. Молодежь загудела и завизжала, точно им эти звуки доставляли удовольствие. Ривай ощутил горячий прилив по всему телу. То, что он увидел там, навсегда останется в его памяти.       Он врос ногами в мягкую, размокшую от моросящего дождя, землю. Из полумрака к костру вышли двое парней с воздушкой и с мешком в руках. В мешке что-то шевелилось. А сквозь тошную музыку Ривай услышал душераздирающий скулеж. Внутри сидело какое-то животное, и оно было в беде.       – Что вы делаете? – спросил Алан, глядя на мешок, брошенный на землю.       Но ему не ответили.       Хлебнув пива, один из кучи принялся тыкать в мешок палкой. Животное в нем испуганно завозилось и начало выть.       – Может, пойдем отсюда… – повторил тихо Алан.       Ривай с глубокой растерянностью глядел на ситцевый вшивый мешок.       «Они стреляли в животных?»       – Смотрите, он еще шевелится, – удивленно произнес один из них.       – Дай петарды, – потребовал парень в кепке.       – Прямо туда закинешь?       – Можно в рот ей засунуть.       – Думаешь, ее разорвет как в тупых фильмах? Ах-ха-ха, блин, надо попробовать, вдруг сработает!       Из мешка вытащили подстреленного щенка, его шерсть запятналась кровью, один глаз раздулся как наливная алыча. На мгновение все размякли, точно вампиры перед ужином в кровавую луну, а затем, как ни в чем не бывало, продолжили болтать друг с другом. Щенок жалостливо заскулил и начал от страха мочиться и гадить.       – Бля! Он ссыт на меня! Этот мелкий сученыш.       Кто-то заржал.       Щенка отшвырнули, и он болезненно взвизгнул.       У Ривая внутри все в конец зашлось тошнотворной дрожью. Алан дернул его за рукав темно-синей куртки, но он не принял это во внимание. Вместо того, чтобы уйти, Ривай шагнул к костру, где валялся щенок. Из сдавленного горла вырвались слова.       – Вы чего творите?       – Блин, заткнись. Ты что, зеленый?       – Нет, но это же собака, – Ривай повторил попытку заступиться, губы его задрожали от неясных всепоглощающих мучительных чувств.       – Мелкий, пойди, выпей. Сейчас посмотрим, как она разлетится к хренам собачьим.       – Собачьим!!! Ха-ха! – подхватил второй урод.       – Нет! – Ривай прикрикнул и присел около дрожащего животного, осторожно подбирая того с земли. Мокрый щенок взглянул на него одним глазом-бусинкой, в котором читался немыслимый трепет, то ли от страха, то ли оттого, что его снова взяли на руки. Ривай решил забрать щенка с собой. Вон он, какой симпатяга, даже с подбитым опухшим глазом, и его еще можно было спасти, если он вовремя доберется до ветеринарной клиники. Наверняка Кенни не будет против, а если и будет, то он смастерит ему будку и застелет ее тряпками и картоном.       Две девчонки странно посмотрели на мальчишку, будто для них было неведомо это выражение лица.       Риваю показалось, будто сейчас на нем сосредоточилось всеобщее внимание свалки. Люди выглядели враждебно. Возникла гнетущая атмосфера.       – Сопляк, ты чего все веселье портишь? – угрюмо ощетинился парень в кепке, подходя к нему вплотную.       Ростом он был на головы две выше Ривая.       – Пошел к черту, – огрызнулся Ривай. Если уйдет сейчас, то будет ненавидеть себя до конца своих дней.       – Ты кто такой? Проваливай отсюда, или хуже будет.       – Уже.       – Эй, пса оставил.       – Нет. Я заберу его с собой.       – Положь его.       – Нет!       – Держите этого педика, – скомандовал тот.       Стоило Риваю развернуться, как его хлестко ударили в спину. Ноги подкосились, из рук выпал щенок и вновь нестерпимо завизжал. Ривай больше не видел своих друзей, они наверняка сбежали, но точно не за подмогой, потому что жалкие трусы. Затем попробовал встать, но почувствовал, как его держат чьи-то крепкие руки. Сукин сын. Хватка была жгучей, аж плечи сводило. Его насильно удерживали, заставляя смотреть на то, на что он не хотел.       – Отпустите меня!       – Ты приперся сюда, так что будешь одним из нас, – издевательски проговорил парень в кепке.       – Ублюдок! Не делай этого! – Ривая пронзило насквозь бессилием. Ему показалось, что он вот-вот и заплачет. Будто внутри его заживо сжирал адский огонь. Такого он еще никогда не чувствовал. Он продолжал кричать, срывать горло и вырываться, чтобы они остановились, но его не слышали. Им всем было плевать.       «Пустите!»       Это походило на безумие.       «Пустите меня!»       От этого хотелось убежать и спрятаться. Остановить.       «Не нужно!»       Лучше бы он оставался сегодня дома.       – Не надо, пожалуйста! Оставьте его! Нет!       Все произошло очень быстро. Щенка забросили обратно в мешок. Несчастное животное не знало куда деться, оно пыталось выбраться: крутилось и задирало ситец ногтями. Последние секунды собачьей жизни были наполнены ужасными муками и особой жестокостью. Когда внутрь кинули петарды, то все замолчали, наслаждаясь зрелищем. Завязанный туго мешок отлетел в сторону, волочась судорожно по грязной жиже, а потом, после непрестанных попыток щенка выбраться – подскочил и замер. Разлетелись громкие хлопки. Щенок предсмертно взвыл и намертво замолк. Сквозь ситец выступили мокрые темно-кровавые пятна.       Зрители зааплодировали.       Этот последний истошный визг и лай, умолявшие спасти его, шипами застряли в голове Ривая. Он не помнил себя. Им овладело бесконечное сумасшедшее чувство рвущей в клочья ненависти. В башке чокнуто бряцало только одно: «убить-убить-убить-убить!». Из-за мутных слез и пелены на глазах он сперва плохо видел, а когда зрение прояснилось, стало четким как никогда раньше, то перед ним возникло кровавое месиво вместо лица одного из тех ублюдков – расквашенное ко всем хренам с выбитыми зубами и глазом. Все тело будто переформировалось под неистовый бой, словно от победы зависела вся его жизнь. Он озверело бил, бил что было сил, до хруста ломая собственные костяшки на руках, до огненной боли в челюсти и голове. Воздух в легких раскалился, пот стекал с него градом, пульс разрывал вены, а кровь, сопли и слюни летели во все стороны, словно из-под блендера. Его лицо окропило багровой вонючей кровищей. Он с ожесточенным безумием молотил тех уродов одного за другим, пока не достиг своего пика и не упал от изнеможения в холодную грязь, отчаянно рыдая.

Kwajbasket – A Soft Death

      Он пришел в себя спустя какое-то время, точно до этого был невменяемым, будто он – не он, а все вокруг – безобразная постановка абсурдного театра с искаженной перспективой, ужасающими лицами и фигурами. Безжизненное свечение ламп и их жужжание в участке наводило на него безмятежную тоску. По каким-то соображениям совести он не говорил, лишь иногда сглатывал вязкую кровавую жижу, которой наполнялся весь его рот. Нос сопел, от раздутых синяков тот заложило, и ему было трудно делать глубокие вдохи. Ссадины, горящие руки и пульсирующие раны на груди понемногу возвращали Ривая в реальность, в столь отвратительную, что где-то внутри себя он надеялся повторно впасть в состояние аффекта.       Широкий стол, два стула, обитые серыми панелями стены и потолок, человек напротив него – они в комнате допросов. И он уже понял, что будет дальше. На втором стуле сидел Кенни, старик без особого пристрастия что-то расспрашивал у него, иногда откидывался на спинку, а затем снова упирал локти в стол, задавая неуместные вопросы. Все в пустоту. Да. Он хорошо запомнил это чувство опустошенности и суровой несправедливости, будто в груди снова и снова разевала пасть черная дыра. Ривай был не в силах анализировать то, что уже случилось, в голове возникали образы, взрывались события недавних лет и как же ему хотелось все это сбросить с себя, соскоблить слой образовавшийся грязи, обновить память, выгнать из головы все лишние ужасы и переживания. И когда-нибудь это должно было случиться, например, сегодня.       – …? … …?       Слова старика проглатывались черной дырой.       – …?       Ривай чувствовал, как слабеет и все тело превращается в плавленую резину. Со временем, справа на груди от пуль образуются шрамы, которые будут напоминать ему всю оставшуюся жизнь о том, что произошло на той машинной свалке. Много чего будет напоминать ему о его плохом и неправильном детстве. И от этого ему не избавиться.       «Я не заслужил этого»       «А помнишь? Помнишь… как старик закрыл тебе рот рукой, чтобы ты не пискнул лишний раз, когда заключалась сделка с наркоторговцами? Да?»       «А ту женщину, которая искала ребенка, но вместо того, чтобы помочь, он просто проехал мимо?»       «Тебя отмажут, ты не совершил убийство, так что завтра все забудется»       «Забудется ими, но не тобой»       – Какой из тебя… страж порядка? Как ты можешь быть копом, когда сам плодишь эту нечисть… и пособничаешь ей, – хриплым голосом и с долгими паузами заговорил Ривай, бросив осмысленный и одновременно отчужденный взгляд на Кенни.       – Подпишешь бумаги, и тебя выпустят.       – Отлично… – всхлипнул он, вновь сглатывая комок в горле, – я тебя не сдам… не беспокойся. Я ведь твой должник. Дядя.       – Малец, ты не в том положении, чтобы строить из себя карателя.       Ривай сжал челюсть, его беспощадно душили эмоции.       – Никогда не стану таким, как ты.       – Знаешь, юношеский максимализм – то еще дерьмо. Когда-то и я таким был, но он меня ни к чему не привел. Ты просто обосрался на месте, понял, что ничего не работает, и все твои амбиции гроша ломаного не стоят, – захрипел Кенни, стряхивая пепел в миску.       – С волками жить – по-волчьи выть. Я не хочу и буду сам делать выбор. Без сожалений.       – Ты чуть череп одному не раскроил. А теперь строишь из себя святого? Какой выбор?       Тошнотворный комок подступил к глотке, Ривая стошнило кровавым ошметком вперемешку с остатками из желудка.       – Блин, не гадь в участке только, ладно?       Говорить с дядей не имело смысла. Ривай это знал, поэтому сдался, но только там и на время, чтобы залечить все раны. Ему предстояло многое переосмыслить и понять, как выживать в этом мире. В мире, где ты – щенок в мешке, а остальные – ублюдки, которые хотят навредить тебе.       – Поступлю в колледж, потом в полицию… и тогда я смогу остановить то, что не смог сегодня… – глаза налились заметным блеском, Ривай поджал губы и проклял себя за мимолетную слабость.       Это был последний раз, когда он плакал.

***

Kwajbasket – The Gentleman Part VI

      «…В тебя стреляли?»       «Ну, например, в первый раз это была ненормальная бывшая.»       «А, вот как.»       Выживание с лета превратилось в «кочевание» с места на место. Ривай это понял в тот момент, когда они ездили по обугленному Дэд’Арленту в поисках временного пристанища. Так будет всегда. Они словно кочевники на этой мертвой земле. И это осознание его ничуть не радовало.       Застряли. На целых сорок с лишним дней. На дамбе, с прочими выжившими. Некоторых из них и людьми-то не назовешь, что уж там. Варвары, насильники и монстры. Людоеды. Когда бесчеловечность переходит все границы, она словно уходит в минус, как отрицательные числа после нуля, и ей нет конца, у нее нет предела. В людях ничего не остается, кроме неприсущей всему живому жестокости. Они точно секта, с эпатажными вкусами и предпочтениями, и в эту секту мог попасть любой, кто решил сдаться под гнетом безумия.       Крики, рвущие бетонные стены, ворошили в Ривае самые грязные чувства и воспоминания, которые соединялись друг с другом точно паутина, сплетенная пауком-охотником. Он вспомнил мать, бессердечных детей, учебу в полицейской академии, вспомнил предвзятое отношение Кенни, что сказал буквально на днях: «Это не мои люди и не мои проблемы, не смеши меня. Мне не хочется лишний раз марать руки. Держись в стороне, и, как вариант, выживай». Старик выглядел намного лучше, когда они столкнулись с ним на складе, а сейчас в нем будто что-то изменилось. Так вышло, что Ривай раскопал воспоминания о своих лучших сокурсниках – Фарлане и Элизабет. Время, проведенное с ними в академии, было одним из лучших в его жизни. Они в каком-то роде закалили его, помогли стать тем, кто он есть. Но и эта история тоже ничем хорошим не кончилась. Один погиб по несчастному случаю на первом же задании после выхода на службу, а вторая со временем лишилась зрения из-за стремительно развивающейся болезни. Ривай вспомнил узкие изумрудные коридоры госпиталей, куда они ходили с Элизабет на процедуры. Запах болезни; черные неудобные стулья, белые двери кабинетов, перед которыми он сидел с Фарланом в долгом тревожном ожидании, пока подруге сделают множество тестов и подтвердят рак… Наверное, Элизабет больше нет в живых. В Дэд’Арленте погибла большая часть населения, вряд ли слепая смогла выжить в таком аду. Ведь Петра и остальные не выжили. Отныне Ривай не возвращался к ним в своей памяти.       Он сосредоточенно и без движения смотрел в дверной проем, сидя в проходе на сломанном стуле. Побеленная замызганная дверь постепенно закрывалась, а за ней толпилось человека четыре, и все как один пинали другого – того, кого съедят через несколько часов. Выбор был сделан. Крики и вопли заливали дамбу, это вошло в какую-то безумную привычку – знать, что тот, кто уже не дотянет до конца весны – корм. Не оставалось надежды. Не оставалось сил. По крайней мере в его руках и ногах они медленно угасали и их стоило бы поберечь. На место того, кого он спасет – они возьмут другого, еще хуже – кого-то из его группы. А ему не хотелось такого расклада больше всего на свете. Потому он просто бездействовал, с каждым новым воплем погружаясь в свои черные воспоминания и думая, что однажды он тоже потеряет человечность как и все они.

510 часов назад

      Ханджи сделала последний укол Саше, надеясь, что ей полегчает. Вчера все было в порядке. Она смогла немного поесть, грезя вкуснейшими кукурузными лепешками с сыром и омлетом, и даже сыграла в карты с Микасой и Конни. Температура чуть спала, но ей не разрешалось вставать. Поэтому Зоэ предостерегла ее и оставила лежать под присмотром Конни.       – Проверяй температуру и если что – зови меня, – сказала она, собирая волосы в тугой хвост. Голова раскалывалась от напряжения.       – Она ведь идет на поправку? – обеспокоенным тоном спросил Конни, оглядываясь на спящую подругу.       – Конни, ее организм ослаблен, но продолжает бороться. Антибиотики, которые я колола, закончились, но мы их раздобудем. Необходимо верить, что она выздоровеет.       «Все обойдется»       Спрингер надел лицевую повязку, посмотрел с заметной грустью в глазах на Ханджи и, не почувствовав облегчения от ее слов, вышел из помещения.       Она напряженным взглядом проводила парня, и ощутила, как от страха у нее что-то екнуло под грудью в животе. Такие вот «еканья» возвращали ее к неизбежной реальности, она все еще не решалась на аборт и не осмеливалась рассказать Моблиту. И каждый вечер, закрывая глаза, если это было возможным, если не болела голова и не ломило кости, если на дамбе не сходили с ума, Зоэ думала о том уродливом младенце Элли. Как ее разорвет изнутри нечто, как живот раскроят надвое, и как хлынет море крови, и она будет таить за собой бездны темного и страшного.       Еще месяц – и она точно умом тронется.       – Боже, Эрвин, как тебя так угораздило? – возмутилась она, недоумевающе рассматривая рану на руке.       Видела она ее впервые с того момента, как они приехали на водохранилище.       – Я думал, пройдет. Выглядела как простая царапина.       – Тебе стоило сразу обратиться ко мне, а не ждать, пока боль станет нестерпимой.       – Некоторых новобранцев совсем не лечили в армейских госпиталях, чтобы ты понимала, – Эрвин протер испарину со лба краем манжета от рубашки. Его знобило.       – Так ты хочешь поправиться? Или к чему ты говоришь мне про госпитали. Знаю я, как там лечили.       Эрвин едва заметно и вымученно улыбнулся ей.       – Конечно, хочу. Но не думаю, что это возможно.       Ханджи внимательно осмотрела место на руке.       – Здесь капельница нужна. Твоя рана выглядит паршиво.       Зоэ распаковала еще один бинт, обрабатывая загнивающую рану на предплечье Эрвина. Вот уже четвертый день (по его словам), он не мог прийти в себя из-за боли. Чтобы как-то помочь ему с ней справиться, Зоэ решила, что отправит кого-нибудь из их группы за пределы водохранилища. Единственная проблема, которая всегда мешала, мешает и будет мешать – это постоянная нехватка препаратов и медикаментов. Ведь даже с едой было не так сложно. Перебиться консервами, заварными сухарями и порошком, напоминающим картофельную стружку – как нечего делать. Уже не оставалось ничего, с чем бы не справился ее желудок. Ей самой «посчастливилось» один раз выбраться за стены дамбы вместе с Эреном и Микасой, так как пришла их очередь. С выездами у них было не строго. Если кому-то что-то было надо за пределами дамбы, их выпускали, но количество бензина ограничивалось. Никто не заливал полные баки, топливо рассчитывалось на определенное расстояние туда и обратно. Факт нехватки бензина сразу отгонял мысли «уехать далеко в закат» или сбежать (и никто из них пока не представлял, насколько навязчивой вскоре окажется данная мысль). Порядков, к слову, здесь тоже не было, не так, как в тюрьме, заметила Ханджи. Но была отвратительно злая иерархия. Если кто-то решит запрятать что-то ценное и важное для мордоворотов, они с точностью до девяноста процентов отнимут это, а еще не побоятся укокошить.       – Тебе нужен отдых и много жидкости. Не допускай обезвоживание.       С водой проблем не было, раз они обустроились на водохранилище. Вдобавок цедили снег, чтоб уж наверняка хватило. Это было единственным плюсом в данной ситуации.       – Хоть с чем-то мне повезло.       – Я поменяю повязку через четыре часа, а пока что выпей обезболивающее и попробуй поспать.       Эрвин перевернулся на другой бок.       – В кармане моей куртки есть блистер с таблетками, отдай их той девушке.       Хаджи вдумчиво уставилась на Эрвина, потом нашла большую куртку.       – Они твои?       – Такие давали солдатам после тяжелых ранений. Антибиотики нового поколения и широкого спектра. Возьми.       – Ты уверен? Тебе бы не помешало тоже выпить, – с нерешительностью ответила она.       – Я уже выпил.       Зоэ сказала тихое «спасибо», укрыла Эрвина шерстяным пледом и отставила горелку на тумбе, чтобы поддерживать тепло возле него. Затем вернулась к Саше, осторожно ее разбудила и заставила проглотить лекарство.       Она вышла из помещения, которое раньше являлось комнатой отдыха для охраны, и за ее пределами облокотилась о стену.       Становилось труднее себя разубеждать.       Зоэ посетили не самые приятные предположения. Если рана продолжит гноиться в холоде, то расплодится много бактерий, и тогда начнется гангрена. Ее и так уже смутили чуть заметные темные пятна вокруг распухшего и мокнущего разрыва в предплечье Смита. По его словам, когда они покидали тюрьму Марию, на него набросились с ножом и, успев защититься – тот подставил руку. Как глупо и нелепо оказаться на койке только из-за какого-то чокнутого придурка. Ханджи глубоко подышала, восстанавливая работу ритма сердца, все-таки, история с Эрвином может окончиться не самым лучшим образом. Совсем недавно с ними были Нанаба и Гюнтер, но они погибли не из-за ранки на руке, это скорее ее и подрывало. Она пошла в общий зал, а оттуда к Риваю.       Эрен нехотя спорил с Армином о том, что зимой подцепить вшей нереально, а потом они рылись друг у друга в волосах, подначивая на то, чтобы их срезать. Весь этот бредовый диалог слышал Ривай, стараясь сконцентрироваться на другом, более полезном деле. После вчерашнего разговора с Ханджи он распределял по маленьким кучкам остатки еды, а в сторонку откладывал анальгетики и жаропонижающие. Лекарств почти не осталось. По словам Ханджи, состояние Саши ухудшилось до той степени, когда надо срываться и вновь ехать незнамо куда выискивать медикаменты. Он решал, кого отправить за дамбу.       – Вы можете хотя бы на минуту заткнуться? – зарычал Ривай, недобро глянув на молодняк.       – Ты видишь здесь еще место? – Эрен в ответную огрызнулся. Все куда-то поразбежались, а Эрен предпочел находиться рядом с Риваем. – Я не хочу сидеть рядом с теми уродами и вообще влезать на их половину.       Повисло молчание.       – Что из услышанного ты не понял?       Ривай сцепился с ним взглядом, ясно давая понять, чтобы тот не нарывался лишний раз.       Армин прочувствовал на себе всю неловкость ситуации. Он пожал плечами, будто обращался к невидимому свидетелю, а потом, чтобы направить диалог в другое русло, негромко произнес:       – Можно мне с вами кое-чем поделиться?       Эрен и Ривай расцепились и быстро посмотрели на Армина.       – Чего случилось? – спросил с подозрением Эрен.       – Ничего такого, о чем стоило бы волноваться.       Странно. Но на Армина это не походило. По собственному своеобразию он старался всё переживать в самом себе, а когда начинал с осторожных фраз, то стоило бы задуматься, или хотя бы выведать каким образом он пришел к какому-то из выводов. Но Эрен в молчании глядел другу в лицо, в надежде, что у него действительно ничего серьезного. Или так только казалось…       – Не тяни, блондинчик. Здесь всем интересно, что на этот раз сварилось в твоем котелке, – поторопил того Ривай, отставляя сумку с остатками провизии.       – К сожалению, это не имеет отношения к нашим вылазкам. Я пока не придумал телепорт, – отшутился Армин, а после в меру выдержанной им паузы, обратился вначале к Эрену, – я знаю, что у тебя временами случается помутнение рассудка. И знаю, что с тобой точно что-то происходит уже довольно долгое время.       – Ты невероятно наблюдателен.       – Эй, Эрен, умолкни, – вмешался Ривай.       – Нет, он что, собрался говорить о моем самочувствии? Армин, серьезно, я могу выйти из себя.       – Дай мне договорить!       – Ладно, но без этого родительского беспокойства.       – Не о твоем самочувствии идет речь. Я всего лишь пытаюсь связать одно с другим. Просто… бывало ли у вас, что вы просыпаетесь посредине ночи и не можете понять, что произошло? Было ли сном то, что вам якобы снилось, или это было на самом деле? – Армин посмотрел себе под ноги, неуверенно сжимая в руке резинку для волос.       Ривай выгнул брови, осмысливая сказанное Арлертом. Потом поднялся с самодельной табуретки.       – Пока не понимаю, о чем конкретно идет речь.       Армин взглянул на заинтересовавшегося Ривая, почесал затылок в нетвердом жесте, и продолжил.       – В последнее время мне иногда снятся очень странные сны, будто все происходит наяву. Но когда я просыпаюсь, то не могу понять, пережил ли я моменты, которые увидел, или они просто существовали в моей голове, как отголоски прошедшего сна. У вас бывает?       – Лучше у него спроси – кивнул Ривай на Эрена, пока тот корчил уж слишком сосредоточенную мину.       – Мы говорим сейчас о кошмарах?       – Обо всем сразу. Вам не кажется, что с нами всеми что-то происходит? – уточнил обходительно Армин.       Эрен загрузился, складывая руки на груди. Ведь в бункере, хижине и тюрьме уже случались подобные выпады из сна или реальности (черт разберешь), но он мог поручиться лишь за себя. То ли он ходил во сне, то ли ему привиделось... Однако он не стал сознаваться. Без этого говна хватало, сначала он слышит сигналы от зараженных, потом слышит призыв, а теперь воспоминания между собой путаются настолько сильно, что он больше не может выстроить из них мост с началом и концом.       – Как сны влияют на твою реальность? – задал вопрос Ривай.       – Я многое записывал в тетрадь, правда потерял ее, когда мы бежали из Марии. Но с самого начала всё пошло не так, – Армин прервался, – вас ничего не настораживало?       – Ты имеешь в виду мертвечину, которая ходит?       – Нет… Я имею в виду. Вас не смущало то, что за время нашего выживания над нами не пролетело ни одного самолета? Ни разу не заработало телевидение, мы даже не встретили пехоту. А что касательно роботов… Это крайне странно.       Ривай приостановил мальчишку. Вспомнил информацию, которую он получил в один из дней своей службы.       – Роботов не так давно внедрили на специальные объекты для подавления бунта. Армия наверняка разбита, а весь мир превратился в чертов ад, поэтому не летают ни самолеты, ни вертолеты, нет сети, телевидения и всего остального. Блять, да за стенами мертвые твари ходят, собираясь в громадины. Неужели меня должно это как-то напрягать?       – Вы правы, но мне кажется, что все это чья-то злая шутка.       Армин стушевался.       – Заметно полегчает, если избавишься от этого чувства.       – У нас работает радио, – влез в диалог Эрен.       – На связь выходят колонии выживших. От твоего отца ни слова.       – Нужно ждать. Либо мы можем найти радиостанцию, и оттуда послать сигнал.       – Какая бредовая идея. Где здесь радиостанция по-твоему? Ты забыл, какие ограничения с топливом?       – Сидеть на месте лучше?       – Может, эти ребята тебе напомнят, что происходит с теми, кто решает повыпендриваться?

Ólafur Arnalds – Only the winds

      В зал вбежали Микаса и Конни. Растерянный, без лица и до невыносимости сокрушенный, он подошел к ним, не в силах вымолвить и слова. Его большие глаза налились влагой. Губы шевелились, издавая неслышимые звуки, точно он был в вакууме. Микаса ничего не говорила, опустив глаза.       Эрен окинул их взглядом, и ему стало не по себе.       – Микаса?       – Конни, что с тобой? – спросил Армин, чувствуя, что произошло нечто нехорошее.       Затем Конни зажмурился и, рыдая, упал.       – Саша… умерла…       Спустя время ее тело было решено сжечь. Никто из них ничего так и не понял. Ханджи предположила, что, по всей вероятности, она умерла от внутреннего легочного кровотечения, организм не вынес стольких мучений. Если бы только у них было надлежащее лечение. Побег из Марии ухудшил ее состояние.       Отныне она корила себя за это. И, наверняка, хотела все вернуть. Нет, она точно хотела бы все вернуть. А Конни, скорее всего, хотел умереть. Вместе с Сашей. Там, в угрюмой комнате, с синими ободранными стенами. Когда он повторно пришел к ней, Саша уже не дышала. Ее лицо навсегда отпечаталось у него в памяти: живое и светлое, с большими по-детски горящими глазами, с мелкими крошками на пухлых губах. Всегда по-настоящему смешное и доброе. И серое, безжизненное и немыслимо утомленное. Есть начало, и у него всегда будет конец. Один из его концов был вместе с ее смертью.       Зима тянулась издевательски долго и мучительно. Армин все еще думал о Саше. О том, как это было нечестно и болезненно. Ни он, ни кто-либо еще, не смогли ее спасти, хотя, наверняка могли бы. А могли?... Он до сих пор не мог выбросить из головы картину, как Ривай рубит руку командиру Эрвину. А сам он, Ханджи и остальные держат его крепко-крепко, чтобы топор не скосил по кости. Крика не было, лишь мертвая тишина звучала в том месте, словно на них опустилось угольной вуалью «нечто», предвкушающее неизведанный никому исход.       – Этого я и боялась. У него гангрена. Руку надо ампутировать. Мы не можем ждать возвращения Микасы и Энни, будем использовать то, что есть.       – Боже правый, Ханджи, ты уверена? – ошеломленно сказал Моблит.       – Если уже начался сепсис, то он не жилец. А так у нас хотя бы будут шансы, что он выживет.       – Хочешь опробовать военно-полевую медицину?       – У нас есть выбор?!       – Рубите, – с холодным отчаянием произнес Эрвин. Светлая борода с проседью залепила лицо, но было видно, как его челюсть дрожала от лихорадки. В потускневшем и изведённом взгляде читалась безвыходная решительность.       Ривай и Ханджи посмотрели на бывшего командира, чувствуя, что это та самая точка невозврата. У них был выбор: проиграть смерти или предотвратить ее, но с меньшим процентом благоприятного итога. С Сашей этого не получилось. Очевидно, каждый из них чувствовал за собой вину.       – Тогда никаких прощальных речей, – высказался Ривай. – Говори, что делать.       – Притащите сюда бочку, разведите костер. Я обработаю инструменты и тогда приступим.       Эрен в недоумении наблюдал за ними:       – Но чем вы собрались…       – Топором, – ответила Зоэ, в заметном мандраже разворачивая свою деятельность.       – Им недавно рубили человека.       Зоэ резко отреагировала:       – Говорю, разведите огонь!       Эрен и Жан тут же подорвались, ощущая на себе удручающую атмосферу, приближающую их к чему-то жесточайшему. Господи, да тут же будут сейчас ампутировать конечность живому человеку.       – Армин, принеси из сумки Микасы анестетики и бинты, сколько найдешь. Моблит, подготовь капельницы и перевязочный материал.       Когда все было готово, они закрыли дверь в кабинет. Эрвин лежал на сооруженном из подручных средств импровизированном столе – Жан нашел и притащил из гаражного помещения металлический пласт. Зоэ перевязала ему всю руку, затянула место на предполагаемой артерии у самого плеча и приготовилась обкалывать раствором мышцы в несколько заходов.       – Я сделаю передний и задний уколы, блокада нервных стволов должна сработать, но тебе все-таки придется терпеть, другого варианта нет, – объяснила она Эрвину, оставив иглу в плече для смены опорожненного шприца. – Я сделаю надсечки, затем рассеку мышцы и вколю еще раствора. Ривай, руби кость по одному и тому же месту, не позволяй топору соскочить, иначе у него случится шок, либо ты раздробишь остатки верхней кости.       – Я понял, – Ривай подставил лезвие топора под алые голодные языки пламени, – выживи, черт тебя дери, – и мотнул головой командиру.       – Эрен, держи крепко его руку. Жан, Моблит, будете держать ноги, – выпуская воздух с очередного шприца сказала Ханджи, – Армин, затяни потуже жгут на плече и обопрись локтем на противоположное. Крови будет много, но прижигать станем не сразу – позволим ране самоочиститься, пяти-шести секунд хватит. Когда грязь выйдет вместе с кровью, прижжём рану. Все поняли, что нужно делать?       Эрвин надрывно выдохнул. Он взял в рот сложенную в пучок тряпку.       Оставалось лишь молиться на успех.       «…Когда кость немного оголилась, Ривай взглянул на командира, и пообещал рубить на счет три.       – Раз…       Замах топорищем.       – Три!»

Olafur Arnalds – A Stutter (5:10)

      Остро скатало желудок, Армин схватился за перила и его моментально пробило ознобом от воспоминаний. Хруст ломающейся кости, сумасшедшие фрики, которые решили съесть ампутированную руку. Они реально ее жрали…       Момент.       Все прошло, он выпрямился. Стоя в переходе между водохранилищем и водонапорной ратушей, он глядел на солнечные переливы на больших стеклах. За окнами шевелилась в жалких попытках весна. Снег начинал подтаивать, дороги превратились в гололедицу. Временами валила кижа*, присыпая подтаявшие участки земли. Когда светило солнце – становилось слякотно, под ночь это замерзало, затем снова таяло, так март сопротивлялся до самого конца.       Он не мог поверить, что дожил до апреля в этом безумном мире, что окутывал его. Сидя в школе на уроках истории и социологии, он и представить себе не мог, что наступит день, и он пройдет через это снова, через что проходили люди прошлых поколений. Война, голод, смерть, разруха, бесчеловечность и каннибализм. Он не допускал такой мысли. Теперь же это кажется чем-то состоявшимся, точно его обыденщина. И чем чаще сталкиваешься с этим, тем легче переживаешь последующие события. Почти целый год прошел, а он так и не изменился, разве что сердце закалилось и внутри что-то надорвалось, треснуло как лед.       Далекие поля, видневшиеся отсюда, растягивались просторными пятнистыми полосами и напоминали ему замерзшее Гренландское море, омывающее Исландию. Холодное, завораживающее до последней секунды, наощупь непостижимое и тоскливое. Он мечтал о лучшем будущем. Ему нравились необычайные края, земли, животные – особенно киты. Возможно, он планировал стать зоологом или экспедитором и представлял, как однажды уплывет в ледяную и волшебную по своей самобытности Исландию, изучать и охранять китов. Не раз Армин воображал, как нос лодки рассекает по синим волнам моря, попутный ветер гонит ее вперед, все дальше и дальше от скалистого берега, а впереди лишь бескрайние горизонты, на которых иногда виднеются вздымающиеся живые горы и гейзеры – спины или хвосты этих огромных животных. Если посчастливится, то кит проплывет у самой лодки, и покажется, будто еще немного и коснешься ладонью его глянцево-мазутной переливающейся кожи.       Армин прикрыл на минуту глаза, представляя выдуманную обступающую его безмятежность, шум ветров простора Исландии, всплески, качающие лодку и крики чаек. Как же сильно ему этого не хватало, как же сильно он хотел вернуться в тот день, когда встретил Эрена и Микасу, когда он случайно представился Жану Кирштайну в старшей школе. Сердце рвалось в прошлое, в дни, когда они были беззаботны и лечили крылья дрозда, поочередно дежуря у коробочки из-под печенья с птичкой, в надежде, что она все-таки выздоровеет и взлетит. Погода тогда стояла неважная, но в доме было тепло, кофты и имбирный чай грели. А потом на невыразимые мгновения стало горячее. Рука Жана легла на плечо, а он весь от глупого испуга задрожал, заглянув взволнованно ему в глаза. Потом они прижались друг к другу, словно слепые котята, их влажные лбы соприкоснулись, к лицу прилило мягкое тепло. Они упоительно и осторожно целовались, забыв про все существующие и не существующие правила. Снимали одежду, падали, касались. Их искренний, пьянящий и немного болезненный. Первый раз.       «Дрозд так и не взлетел. Как и наши чувства?»       – Армин, я тебя повсюду ищу, – недовольно произнес Жан, показываясь на лестнице, – договаривались же поодиночке не слоняться где попало.       – Мне необходимо было подумать.       Кирштайн подошел ближе и вопросительно окинул его взглядом, заметив изменения. Господи, как же он похудел.       – О чем ты думал?       – О дрозде.       – Птице?       – Ты не помнишь?       Жан отвел взгляд.       – Помню.       – Он ведь так и не смог улететь.       – Крылья были сильно повреждены.       Армин отвлекся от окон и повернулся к Жану.       – Я сделал что-то неправильно? – послышалась тревожная интонация.       – В каком смысле?.. Нет. Ты ничего не сделал, – мотнул головой Жан.       – Тогда почему все так?       – Я не знаю.       – Нет, знаешь.       – Это сложно. И сейчас не время.       – Так на тебя похоже, – едва слышно прошептал Армин.       Выдохнув шумно, Жан склонил голову.       – Да, это трудно. И возможно, я трус. Но, ты не поверишь, насколько меня мучает совесть. Я каждый день думаю о том, чтобы мы оказались в другом месте. Чтобы все это прекратилось. Чтобы этот кошмар закончился, – голос его стал надтреснутым. – Я хочу все вернуть, может, даже исправить, – шагнув к Армину, он вынул руки из карманов куртки и осторожно коснулся его исхудалой ладони.       Армин еле заметно вздрогнул, сердце забилось быстрее. Вот оно, начинается.       – Прости меня. Я просто до смерти напуган, – сказал Жан, переходя черту.       – Жан.       Почувствовав встречное тепло, Армин обхватил его за спину и положил голову на плечо, слыша, как у обоих учащается дыхание.       – Скажи, тот вечер был реален?       Кирштайн ткнулся в меховой воротник.       – Почему ты спрашиваешь это…       – Потому что в последнее время мои воспоминания путаются, все кажется каким-то сном, – ответил Армин.       – И все же…       – Так было? – Армин отпрянул от плеча и настойчиво посмотрел в светло-карие глаза, – мы целовались?       – Боже, Армин, – Жан сгреб его в охапку, – все было взаправду.

Настоящее

      – Выждем около недели, гололед сойдет, и тогда сможем уехать, – озвучил свои мысли Ривай. Он рвано курил сигарету, посматривая на остальных из своей группы.       – В округе все пустует, где мы найдем лишнюю канистру бензина? – поинтересовался открыто Моблит, а потом перешел на вкрадчивый шепот, будто их кто-то подслушивал.       – Я договорюсь как-нибудь с Кенни.       – Думаешь, сработает?       Ривай смотрел на языки пламени. Они всей группой грелись у костра. Грязные тени падали по сторонам, на стены и на пол, освещая узкое кольцо из выживших. Блики ложились на собранные лица, кажется, они выглядели намного решительнее, чем при побеге из тюрьмы. Ни страха, ни отчаяния, лишь холодная уверенность.       – Не попробуешь – не узнаешь, никогда не слышал?       – Рисковать в таких условиях? У нас толком оружия нет, один топор да заточки, – Моблит перебрал мысли в уме, – двойник и пистолет, а что с патронами?       – Хватит, чтобы разнести головы этим говножуям. Сегодня двое повесились. Хочешь присоединиться?       – Не говори так, это жестоко.       – Поэтому я и хочу свалить отсюда как можно быстрее. Если придется – будем резать им глотки.       – Или мы их, или они нас, – подтвердила Зоэ.       В здании пьянка. Смех. Но Ривай был трезв, как холодный камень. Свора рычала в центре большого помещения. На улице временами раздавались выстрелы – караульные отбивались от мертвяков, что заходили на территорию дамбы. По ночам особенно невозможно было спать, все сходили с ума, превращались в чудовищ, похлеще тех, что бродил за стенами. Кукушка поедет на раз-два, и Ривай это чувствовал.       Микаса смотрела сперва на костер, на его колыхающиеся багряные язычки, потом заметила краем глаза, как Энни куда-то уходит, вновь в своей отстранённой манере. Микаса обернулась на Эрена, тот лежал на полу на доске с тонким матрасом и дремал. Он единственный, кто мог ни с того ни с сего вырубиться, когда на дамбе припускались психи. Поняв, что беспокоиться не о чем, она встала с пола и пошла вслед за Энни.       – У огня теплее, почему ты ушла?       Догнав ее, негромко произнесла Микаса, и тут же встретилась с ледяным морем в глазах Леонхарт. Ее внезапные и пронзительные взгляды всегда уносили Микасу в события давних лет – во время жаркой летней практики. Ей не показалось, по руке пробежала фантомная боль от пореза керамическим куском разбитого горшка. Промелькнули лица Хистории и Имир, яркие цвета одежды, задорные выкрики мальчишек, Энни в белой униформе, запах газет и жженого сахара. Все настолько живое…       – Так смотришь, будто хочешь вывернуть меня наизнанку, – произнесла невыразительным тоном Энни.       – Ты сказала мне на днях, что не останешься с нами. Могу я узнать причину?       Энни оперлась о стену, закутавшись в укороченную куртку. Она не подавала виду, что ей холодно. В мыслях крутились бессвязные диалоги, бессмысленные объяснения, кончики пальцев немели от стужи, а ведь перчатки свои она где-то потеряла. О, разве теперь это так значительно, терять вещи? Пусть их будет хоть двадцать пар, отныне уже неважно… Леонхарт смотрела на девушку напротив, от нее веяло силой, вся ее точеная фигура кричала об этом. Ей не стоило объявляться в ее жизни, знакомиться, бессмысленным было и говорить. Но Энни знала, что рано или поздно все закончится, все изменится и они с ней будут как те самые потерянные перчатки – левая и правая – по разным сторонам баррикад.       «Так вот, что это за чувство»       – Энни, не молчи.       – Мне не по пути с вами. Я должна найти своего отца, – ответила Леонхарт.       – С чего ты взяла, что нам не по пути?       – Не заставляй меня, Микаса.       Микаса в смутном недоумении заморгала.       – Я не могу понять. Я тебя совсем не узнаю.       Энни чуть отвернула голову, набрасывая капюшон. Разговор и вправду выглядел дурно, от столь пристального внимания хотелось сбежать.       – Приоритеты меняются. Столько всего произошло, ты не поверишь.       «О чем ты говоришь?»       – Я помню, как ты сбегала от отца ко мне. Что же произошло, раз твои приоритеты так сильно изменились?       Энни закусила губу, слова резали по ушам. Ей хотелось избавиться от колющего и режущего чувства, что осело в памяти. Она буквально своей собственной кожей впитала прикосновения и запахи. И от того, что этот человек стоял рядом с ней, когда уже все было решено за двоих – не легче. Это не злило, не мучило, это доводило Энни до мыслей закоченеть, забраться в кокон на пару с собственным разбитым сожалением.       – Мне необходимо найти отца. Я должна. Понятно? Не останавливай меня.       «…не забудь послать сигнал, что мы нашли его. И не тяни до следующей весны, иначе им это не понравится…»       «Я и так долго это оттягивала»       Микаса не произнесла больше ни слова. Дни до этого шли размеренно, она видела всю ту же Энни Леонхарт, но внутри нее было уже что-то другое, ей доныне неизвестное, ее будто бы подменили.       Она оставила ее, принимая чужой выбор как должное.

Пересмешники

      «Кто там?»       Во сне Риваю постучали. Так бредово он себя еще не ощущал. Затем стук сменился гулкими залпами.       «Хоронят офицеров?»       Ему мерещилось кладбище, официальное шествие полицейских с гробом на плечах. Их шеренга, стволы за спиной.       «Бабах!»       В ушах остро кольнуло. Риваю могло почудиться, что во сне он услышал выстрелы. Веки резко распахнулись, будто вздернули щит. Аккерман оторвался от спального места – в глазах сию секунду потемнело, уши заложило звоном. Так быстро никогда не подрываются. Но не в его случае.       Внутри дамбы разгорелась ожесточенная пальба. Риваю в голову бы не пришло, что это было ради развлечения. Какому-то придурку вдруг захотелось пострелять в кого не лень? Нет, все было по-настоящему.       Зрение вернулось, и он, ведомый инстинктами, словно бойцовская собака, бросился к двойнику, что был припрятан за бочками в расщелине стены. Послышался грохот, буйная возня, драка и новая череда выстрелов. Пули свистели тут и там, кто-то кричал и изнывал от боли, кто-то неистово матерился, проклиная всех вокруг. Кому-то от души набивали морду.

Blueneck – Pneumothorax (4:13)

      «Бабах!»       В центре грохнул мощный дробаш. Кого-то подстрелили. Отголоском прокатился стон.       Он обвел взглядом свою группу, что попряталась по углам. Микаса швырнула ему пачку патронов, которую они с ребятами хорошенько запрятали с последней вылазки. Ривай кивнул ей, укрылся за ящиками, перезаряжая двойник и попутно высматривая остальных. Ханджи, Армин, Жан, Конни, Моблит – все на месте.       «Стоп. Где Йегер???»       Ривай вперился взглядом в Микасу, будто на ее месте должен был быть пацан.       Сквозь мордобой и пальбу он услышал переброс словами.       – Сволочь! Как долго ты планировал это?!       – А тебе скажи.       – Паскуда, мы тебя заживо четвертуем!       Послышалось рычание с другого конца здания.       – Пошел на хер, тупой болван.       «Голос Кенни?»       Затишье. Затем что-то щелкнуло, потом бряцнуло и покатилось, как шар для боулинга.       Кто-то крикнул во всю глотку:       – У него граната! Ложись!       – Граната!       Охреневший Ривай только успел толкнуть от себя пару ящиков, а когда прогремел взрыв, то кроме звона, стоявшего в ушах, он ничего не слышал. С центрального зала повалили дым и катящиеся клубы бетонной крошки. Ривай был не в эпицентре разборок, но когда очухался от легкой контузии, почувствовал затылком, как к нему кое-кто подбирается.       Единственное, что он не растерял – острейшее чутье.       Разворот. Он взвел дуло двойника.       Выстрел.       Брызнула кровища.       Один из нападавших пал замертво с дырой в лице. Второй откатился к лестнице, что спускалась в яму, где работали датчики труб.       Когда тот повторно нацелился, то Ривай прострелил ему плечо. Больше он не поднимался.       Хотелось орать: «что здесь творится?» всякий раз, когда тела откидывались с простреленной башкой или грудью.       – Ты паршивый баран в стаде!       – Мало одной гранаты?!       – Где пацан?! Отвечай!       Ривая точно из ушата окатило ледяной водой. Они говорили о нем? Об Эрене? В голове все перемешалось, не могли же эти ублюдки сожрать его за ночь? Самый настоящий полоумный бред. Ривай перебежал из одного укрытия в другое. К нему подобралась Микаса.       – Обыщите территорию и найдите Эрена, – сказал ей Ривай, не сводя глаз с углов.       – Эрен пару часов назад был со мной. Что происходит?       – Скоро узнаю.       Микаса вслушалась в бормотание в центре зала.       – Мы без него никуда не уедем.       «Ясное, блять, дело. Вряд ли его отец направит вертолеты, узнав, что его сын мертв, черт возьми»       – Значит, найди его!       – Эй, слышите? Я пошла за Эрвином, – докричалась Ханджи, хлопая Моблиту по плечу.       – И вооружитесь чем-нибудь.       Повесив через плечо ружье, Ривай направился в эпицентр разборки. Выстрелы из штурмовой винтовки поутихли, кажется, ее хозяин был убит. Дым рассеялся, наступила минутная тишина. Где-то на другом конце зала послышались шаги. Ривай начал судорожно соображать. Либо оставшиеся головорезы решили пустить его группу на корм, либо Кенни что-то лишнее взболтнул, отчего им внезапно понадобился Йегер. Все дело было в вертолетах. Господи, конечно. Долбаный старик всем разболтал, что за ним прилетят, поэтому они все так взбесились, точно развороченный улей ос. Ну и болван же, этот старик.       – Вам не добраться до него, – захрипел старший Аккерман.       – Ты об этом пожалеешь. Сукин сын!       Ривай насторожился. Забежал за угол и тут же столкнулся лоб в лоб с чумазым парнем, лицо его было залито кровью, изо рта торчала толстая, как хер, сигара. Он навел дуло на Ривая.       – Dra at helvete!* – взревел тот.       Чуть не схлопотав пулю, Ривай бросился в сторону, перекатываясь по засранному полу. Под ним заскрипела рассыпанная штукатурка – он закатился за бетонный выступ, вскинул ружье и пальнул. Врага отбросило к стене, и на светлой джинсовой куртке проступило разрастающееся, как чума, окровавленное пятно.       – Кенни! – поднял крик Ривай.       – О, ты все еще жив. Наверное, благодаря своему росту, – парировал кашлявший Аккерман с северной стороны зала.       – Говори, что здесь происходит, чертов хрыч.       – Сам не видишь?       Только Ривай высунул свой нос из-за бетонного укрытия, как рядом с его котелком засвистели пули.       – Охренел что ли?       – Ривай, не лезь не в свое дело.       – Я спрашиваю, ты там охренел?!       Затишье завершилось, и здание вновь наполнили визгливые выстрелы. В горле стояла горечь от бетона и крови. На свой страх и риск Ривай перебежками добирался до противоположной стороны. На следующих минутах его зацепило, но не сильно, пуля прошла рядом с плечом, порвав куртку и одежду.       «Еще бы немного!» – подумал он, набрасываясь на какого-то барыгу и сворачивая тому шею.       Это что-то ненормальное. Ведь все было в порядке, так что же произошло за те пару часов, пока они спали?       – Кенни! Где Эрен???       – Вот же упертый. Эрена здесь нет.       – Так какого хрена тут происходит?       Проверив карманы и всунув несколько пуль, Ривай мысленно перекрестился, хотя был далеко не верующим. Будь тут Бог, то он бы ничего из этого не допустил. Обстановка сбавила накал, в здании почти не стреляли – никого видимо не осталось, но он чувствовал, что со стороны Кенни исходит флюидами опасность. С ним шутки плохи, и Ривай осознанно шел на это. Проверив отсутствие угрозы, он выставил ружье и пошел, сопровождаемый трубами и котлами, по залу.       – Зачем вам Йегер?       – Как ты меня достал! – рыкнул Кенни, отстреливаясь от кого-то еще.       – Отвечай.       – Ты не поймешь.       Одна из дверей скрипнула и захлопнулась. После гула последовал взрыв от очередной гранаты. Ривай с невыносимым звоном в ушах вылетел на улицу, тут же выискивая глазами фигуру в черном пальто. У самого дальнего джипа терлось несколько мужиков и Кенни. Кажется, старика ранили, но он все равно прыгнул в машину и завел мотор.       «Чтоб тебя, стой!»       Что было сил Ривай дал деру к джипу, но не успев запрыгнуть в узкий кузов, не растерялся и прицелился из ружья. Несколько выстрелов по шинам – и джип завилял по наледи, как уж на сковородке. Тормоза заверещали и, машина ушла в глубокий кювет, врезаясь на ходу в валун.       Выждав несколько секунд, он помчался на место аварии, чувствуя, как весенний воздух прочищает легкие. Сердце стучало как шарахнутое. Ривай выискивал глазами старика. Из-под капота джипа пошел дым. Но он не взорвался, лишь усилилось его шипение. Спустившись в крутую яму, Ривай выругался. А потом обнаружил за соседними валунами Кенни. Тот, по всей видимости, вылетел через лобовое стекло от сильного удара. Лицо измазалось кровью. Взгляд Кенни был как у загнанного в капкан зверя. Его серые, глубоко посаженные глаза, таращились на Ривая, а в пожелтевшей улыбке было что-то такое, от чего самого Ривая пробрало мурашками.       – Зачем рассказал им про вертолеты?..       – Ты усрался, Ривай, – выдавил из себя Кенни, и что-то захлюпало в его легких.       – Не разболтай ты, все было бы хорошо.       Хриплое дыхание нарушил еле различимый смех. Старик смотрел на Ривая нетрезвым взглядом и смеялся, потом все громче и громче, будто зная все наперед. И тут в Ривае неожиданно что-то завихрилось. Все то, что было с ним много-много лет назад, этот смех и злачные места, нечестность и безучастие. Боже, сколько всего плохого случилось. И к чему теперь они пришли?.. Это того стоило?       «…как раковая опухоль…»       – Что… смешного?       – По лицу вижу, хочешь поквитаться. Что ж, у тебя есть отличный шанс, – прохрипел старик.       – Просто скажи, что вы сделали с Эреном.       Кенни замолчал, потом его лицо позеленело, а дыхание сперло, и он сплюнул кровавую жижу.       Он умирал.       – Ответь мне. Без него не будет помощи.       – Все начал не я, а та… белобрысая девка, которая предложила мне поймать Йегера… Кха.       Ривая ударило недоумением.       – Какая девка?       – Мелкая, что ошивалась с его подружкой. Она забрала парня с собой.       Он смотрел, как на его глазах погибает старик. И от этого скулы сводило до боли в висках.       – Говори!       – Тут все так запутанно, Ривай… Я хотел выбраться из этого места, но не вышло. – Кенни собрался закурить, дрожащая рука выронила сигарету, и он обозлился на последнюю попытку затянуть табак. – Эрен – это ключ. Единственный шанс покинуть эту чертову игру. Если отдашь его им, то тебя выпустят.       – Какую игру, о чем ты говоришь? Куда она его забрала? Ответь мне, куда она забрала Эрена?! Эй, старик!       – Не верь никому.       Произнеся это, Кенни в последний раз выдохнул и замер. Голова неестественно окаменела, а глаза потухли. Ривай глядел на безжизненное тело своего дяди, а потом опустился на колени, скидывая ружье на окостенелый снег.       По стылой земле к нему ковылял Эрвин, под редкие выстрелы, что доносились с носа дамбы.       Со склонов завывал весенний ветер. По небу неслись рваные серо-синие облака. Здешний пейзаж напоминал оставленный всеми пустырь.       – Идем, остальные ждут тебя, – ослабленным голосом произнес Эрвин, стоя на обочине возле ямы.       Ривай ему не ответил. Он все смотрел на труп, боясь даже сделать лишний вдох. Потом он поднялся, остервенелый ветер привел его в чувства. Тогда он понял, что весь нараспашку и без шапки, а погода была не для прогулок голяком. В мгновение ока все вернулось на круги своя. Одному богу было известно, что испытывал в те минуты Ривай. Он только забрал ружье и выбрался из ямы, никак не реагируя на присутствие Смита.       – Я соболезную утрате.       – Нечему тут соболезновать.       – Ты что-нибудь узнал у него?       Ривай нахмурено обернулся.       – Нет.       – Помнишь наш разговор в Марии? – Эрвин прихрамывал на ногу за Аккерманом.       – Послушай, я все понимаю, ты военный, тебе не свойственно останавливаться. Но мне-то дай поблажку, ладно? Я пороюсь в мозгах, а потом решу, что делать и как дальше двигаться.       – Я говорил, что тебя со временем многое удивит. Держи себя в руках.       – Меня не удивляет то, что ты вообще живой. Хотя рубил я, вроде бы, не так криво.       Эрвин выдержал паузу.       – Я тебя тогда не поблагодарил. Спасибо.       – Да хватит уже.

Пленник

Apparat with Soap & Skin – Goodbye

      Эрен был чертовски тяжелым. Энни тащила его из машины до ближайшей хижины, ухватив подмышки. Подошва ботинок цепляла замерзшие поблёскивавшие кусочки снега, отчего они, точно фальшивые бриллианты, отскакивали во все стороны. Сквозь редеющие столбы деревьев виднелась пунцовая полоса заката, будто художник мазнул толстой текстурной кистью у самого горизонта. Темнело все еще рано, и прибавка часов к светлому времени суток была еле ощутимой. Дотащив Йегера до крыльца, Энни рухнула рядом с ним на доски и шумно выдохнула. Райнера и Бертольта не видно поблизости, значит они до сих пор в пути.       Переведя дух, Энни взгромоздила Эрена на себя и занесла его в хижину. Старая трухлявая дверь заскрипела, обозначая чье-то присутствие. Мрачно и темно, как в преисподней. Тускло, словно безжалостная глаукома зарождалась у нее в глазных яблоках. Она сбросила Йегера на софу и села на подлокотник кресла. Маленькое охотничье зимовье, таких хижин было натолкано через каждые пятнадцать километров по непроходимым тропам, особенно в зимнее время. Но сюда навряд ли кто-то заявится, думалось ей. По пути повстречалось несколько свор мертвяков, но Энни повезло уйти от них. Не зря она ночью залила вторую канистру, иначе бы заглохла, а твари не заставили бы себя долго ждать. В этом она уверена. Машину пришлось оставить вдали от хижины, дальше она попросту не проехала бы.       Под вечер пришла стужа и Энни развела в буржуйке огонь, чтобы хоть немного нагреть хижину. Йегер валялся под дозой транквилизаторов. Из-за вороха грязной одежды не было видно, как его грудь вздымалась, потому Энни пару раз проверила, дышит ли тот, поднеся руку к ноздрям. Йегер спал. А когда проснется, то его нужно будет очень крепко связать, либо взять на мушку. Она сомневалась в том, чтобы сомкнуть глаза, но под раннее утро все же сдалась, неудобно замирая в продавленном кресле. Сны чудились неприятные, предательские, а ей хотелось увидеть что-нибудь из безоблачного, пускай фальшивого, прошлого. Настолько сильно Энни себя обманывала.       Чуткий сон нарушил грохот, точно на пол свалили чемодан или чего потяжелее. В приглушенном рассеянном свете, что исходил от огня в буржуйке, Энни плохо разглядела обустройство хижины и ее темные углы. Напрягла слух. В ней будто что-то замерло: то ли от страха, что мало вероятно, то ли от холода. Встав с кресла, Энни осмотрела софу. Пусто. За стеной, в узком коридоре она услышала шуршание и возню. Забрав фонарик с тумбочки, она вышла из гостиной и повернула за косяк – по полу волочился Йегер, глаза у него были перепуганные, как у подстреленного оленя на охоте. Он делал упорные попытки выплюнуть кляп и развязаться, и, завидев Энни, истошно замычал, начиная брыкаться.       – Прекрати, иначе я тебя пырну, – отстраненно и холодно сказала Леонхарт. – А если зарастешь, то сделаю это снова.       Йегер таращился в оба глаза сквозь занавесь молочного света от фонарика на черный, приближающийся к нему, невысокий силуэт. Это могло быть кошмаром, дурным сном, что рождаются обычно поздней ночью. Но разве сон во сне – это частое явление? Память сыграла с ним злую шутку. Эрен пнул девушку в живот, когда она набросилась на него, а затем высвободил одну руку, однако этого не хватило, чтобы совершить побег, и в ту же секунду его пронзила острая боль.       – Я предупреждала тебя.       Всадив в бок Йегеру заточку, Энни заломила ему руку и потащила обратно в гостиную. Он застонал от жгучей раны, ощущая, как потекла под одеждой горячая кровь. Голова шла кругом, перед глазами плыли стены, во рту от кляпа стоял тряпичный тошнотворный привкус, ноги замерзли, и Эрен не чувствовал пальцев. Что это за место? Почему он здесь? Почему Энни делает это с ним? Что произошло с ними всеми? На смену боли пришли разрывающие голову вопросы. Но в них он не нашел ни единого утешения.       Энни тащила его за ноги к трубам буржуйки, чтобы привязать. И потом услышала голоса, доносящиеся снаружи, из ночной темноты. Они были ей знакомы.       Бертольт и Райнер вошли не сразу. Они что-то обсуждали у самого входа на крыльце. И когда Энни закончила связывать Эрена, они объявились в гостиной. Потрепанные, рваные и измазанные грязью, будто плыли по таявшим лесным ложбинам. На Энни уставились две пары белесых глаз, точно яйца паука, только их она могла отличить на этих чумазых, почти черных, закопченных лицах. Бертольта потряхивало, и он немедля свалился на пол к нагретым кирпичам.       – Долго. Я бы в скором времени ушла.       Райнер стряхнул с шапки лишнюю влагу от растаявшего снега и обвел глазами пленника и Энни.       – Без моих координат не ушла бы. У нас возникли определенные проблемы.       – Какие?       – Гиганты, – ответил Райнер, снимая с себя снаряжение. – Пять или шесть огромных тварей следовало за нами до самого поворота от проезжей части. Не знаю, что они там задумали, но нам следует убираться из этого места.       – Как только отдадим Йегера, – сказала Энни.       – Бертольт, как себя чувствуешь? – обратился к нему Райнер, будто проигнорировал слова девушки.       – Замерз, остальное в порядке.       – Вскипяти воду, так быстрее согреешься.       Эрен глазам своим не верил. В огненно-тусклом свете, он видел их лица. Лица тех, кого когда-то знал, проживая в Дэд’Арленте. Таких кошмаров ему еще ни разу не снилось. Либо его подсознание давало сбой, и люди из прошлого являлись ему в самых гнусных снах, либо… все это было взаправду. Что скорее всего. Райнер Браун, по документам вступивший в какой-то там симбиоз. И еще до кучи бреда. Вот он, стоял перед ним, без каких-либо эмоций, в этой своей непоколебимой манере героя. Эрен его запомнил с летней практики. Они все там были. И вот к чему пришли.       «Какой ты к херам собачьим герой???»       Эрен завопил. Его мычание сквозь кляп напоминало скорее скулеж, нежели гневное рычание. Парень дернулся навстречу Райнеру, но веревки не позволили ему и шагу ступить.       – Он хоть в здравом уме?       – Да. Я взбодрила его, – Энни повертела в ладони заточку, конец которой кроваво блеснул.       – Хорошо. Он нам еще понадобится, – сказал Райнер, доставая из рюкзака переносную военную рацию. – Вколи ему транквилизатор, чтобы не дергался.       Эрен вновь метнулся.       «Я убью тебя!»       – Для начала отдохнем. А после попробуем связаться с ними.       – Сиди смирно, я могу и в глаз вколоть, ты же понимаешь меня? – Энни вынула из сумки небольшую продолговатую коробочку. Замок щелкнул, и она направилась к Эрену со шприцем в руке.       Последнее, что Эрен видел – это дрожащего от стужи Бертольта. Где-то в лесу выли твари.       За последующие дни они ни с кем так и не связались. Рация монотонно шумела, изредка пропуская всплески скрежета от каких-то сторонних сигналов на протяжении нескольких суток. И периодически ее включали, через сколько часов – Эрен не высчитывал, но примерно каждые четыре часа из соседней комнаты доносился писк и шум. Его держали в спальне, настолько маленькой, что там еле-еле двое могли разминуться. Сколько дней прошло он не считал – сбился со счета, его иной раз накачивали снотворным, от которого потом страшно как болела голова. А Энни с завидной регулярностью ковыряла его заточкой, и боль была постоянным напоминанием Эрену о том, как все плохо и безвыходно. Неглубокая рана затягивалась, когда ему удавалось поесть, и по пробуждению, его снова ранили. «Чтобы не сбежал», – говорили они. Эрен, то трезво, то не очень, рассуждал о том, что с ним происходило. В первые сутки после приезда на дамбу он увидел Энни. Безучастная и молчаливая, она практически не говорила с Микасой, хотя когда-то было все по-другому. И вот, прошло какое-то время, и она будит его посреди ночи или под утро (он так и не понял), говорит что-то про документы и просит посмотреть на них. А дальше Эрен видел только мрак.       Кляп из грубой ткани жутко натер уголки губ и сам рот, привкус заслюнявленного тряпья доводил до тошноты. Во рту сушило, будто он решил заточить целую пачку печенья разом. Однажды в спальню вошел Райнер с железной банкой и куском сухаря, предлагая справить нужду в ведро, а потом приступить к трапезе. Эрен заговорил с ним, но тот молчал, как статуя, делая вид, словно не понимает на каком языке с ним говорили. Тогда Йегер попробовал первый раз бежать, руки были свободны, и он набросился на Райнера, хватая консервную банку и долбя ей тому по вискам. Крови было много, и попытка не удалась. Его скрутили остальные, бросили на койку и оставили истекать кровью на несколько дней.       За то время, пока раны еле затягивались, он смотрел опухшим глазом в окно, как день сменяла ночь, как ветки деревьев у хижины качались под гнетом ветра, как с крыши капала капель от весеннего солнца. А ведь точно, уже весна. Он переживал ее в двадцатый с чем-то раз и не в лучших традициях. В свое время было несомненно лучше. Ему шестнадцать, и его окутывает какая-то эйфория одурманенности, хочется не спать ночами, пить и есть до отвала, завести кошку или собаку, а лучше познакомиться с человеком, с которым можно не разрывать тактильный контакт. Кому можно было бы доверить самые глупые мысли. Меланхолия прошлого уносила его отсюда в далекие годы, а затем аморфное представление исчезало, боль и жажда с голодом возвращали его в это богомерзкое место.       «…Не так давно Эрен услышал разговор, наполненный паникой и сомнением. Как только он отошел от снотворного то понял, что за дверью что-то происходит. Они ругались или были чем-то встревожены. Ковыряя пальцами веревки, он не упускал попытки высвободиться.       – Это, блять, совсем не смешно! Мы тут торчим почти полмесяца, они хоть думают там торопиться?       «Полмесяца???»       – Может, в центре что-то случилось? – вставил неуверенно несколько слов Бертольт.       – Да ебал я это, – зарычал Райнер.       – Зику не понравится…       – Зик не главный.       – А что, если они решат нас убить, после того, как получат Йегера?       – Энни, не неси чепухи.       – Нет, ты сам подумай. Почему они не выходят на связь?       Что-то бахнуло. Тона повысились.       – Не выходят – значит не могут!       – Ты веришь Зику?       – Я никому не верю.       В хижине повисла беглая, как вспышка, тишина.       – Лучше схожу в лес. Проветрю голову.       – Да уж, сходи.       – Энни, постой, там может быть опасно, – сказал Бертольт.       – Займись своим делом…»       Эрен все думал, почему именно он? Кто «они» и зачем «им» нужно его забрать. Если все-таки он связан с дерьмом, что творится вокруг, (а он связан, потому что последние дни он только об этом и думает), тогда он имеет какое-то отношение к документам, которые нашел. А могло ли быть так, что все трое говорили про его отца? Григорий тоже в этом замешан, судя по странностям, что творились на протяжении всего времени. Под вечер Эрен старался избегать таких мыслей, поэтому он настраивал себя на побег.

Чужой среди своих

Lorne Balfe – It Mutated

      Воздух в спальне был каким-то нечистым, так пахло в старой лавке пожертвований с поношенной одеждой. Эрен кое-как разжал одеревеневшие зубы и сплюнул вонючий кляп. Вздохнул запах пустоты – сырого прогнившего дерева, грязи и пыли, смердящей и засаленной, как шкура убитого животного; постели, где он лежал уже бог знает сколько. Эрен не видел будущего, но и не хотел своего конца. Какова вероятность, что на дамбе остались ребята? Микаса и Армин, в конце концов Ривай, с которым уже столько пережито. Он должен был к ним вернуться, но проблема была в том, что Эрен не знал где он, как далеко от дамбы, и в какой она стороне. У него не было оружия, припасов, а судя по разговорам, что он подслушивал, когда просыпался, было ясно, что твари настроены весьма агрессивно, и они зачастую собираются в «гигантов» – Гибридов. Они с Риваем смогли сбежать от одного на охотничьей стоянке, но вряд ли он в одиночку сможет это повторить, не имея даже пистолета. А тут вдобавок гребанный Райнер со своей шайкой. Так продолжаться больше не могло. Из них троих Энни часто уходила в лес, то ли за припасами, то ли разведать обстановку. Бертольт что-то чинил в сарае, возможно машину, а Райнер всегда находился в хижине возле рации. И черт бы его побрал!       «Надо бежать»       Не сегодня. Но Эрен принялся разрабатывать в уме план, пока мозг не заволокло побочными эффектами от транквилизаторов. Отныне Эрена больше не волновало, кто они, и зачем взяли его в плен. Одно он знал точно, если представится шанс – он вырежет им глотки, зубами или руками, неважно. Он убьет их при первой же возможности. Предателей. Лгунов. Волков в овечьей шкуре. Чтобы уж наверняка они не помешали. А потом как-нибудь разберется с остальным.       Делать было нечего, и он рассматривал каждый уголок этой безликой подавляющей моральное состояние комнаты. Оливковые обои, накрененный потолок, койка, шкаф с книгами, стул у окна и четыре стены. Эта комната выглядела как из прошлого – будто из девяностых, судя по тому, что на одной из полок шкафа стояли запылившийся на сто рядов проводной телефон, старые вазы, книги с выпотрошенными переплетами и стопка пожелтевших газет десятилетней давности, если не больше. Потом его взгляд переместился на пол. В дальнем углу у входа он приметил торчащую шляпку гвоздя из расшатанной половицы. Таких шляпок было там три, они торчали из неровных досок, будто все это время надеялись, что поранят собою чью-нибудь ногу. Господи, спасибо, что гвозди существуют в старых хижинах, иначе на паркете он бы и соринки не нашел.       На данный момент в доме был один только Бертольт, что странно, ведь обычно у рации дежурил Райнер. Прислушавшись, Эрен не обнаружил очевидной угрозы и начал сползать с койки. Слипшиеся от грязи длинные волосы-сосульки лезли в глаза. С каждым движением в нос била нестерпимая вонь от собственного тела и вещей. Свесив ноги, он развернулся и попятился задом, а затем уперся локтями в половицы, начиная подтягиваться к входной двери. Пальцы не слушались, веревки очень долго стягивали конечности, и ему казалось, что побег может провалиться. Это было равносильно тому, как после дневного паралича гнать стометровку, кто-нибудь справился бы с таким? Тем не менее, на пятой минуте Эрен почувствовал очень странный прилив сил, он походил на еле уловимое тепло в грудине и покалывания в кончиках пальцев. Приняв это за добрый знак, он навис над ржавыми шляпками и начал елозить пальцами по ним, вытягивая их из досок. Первый гвоздь он вытащил сию минуту. Третий вообще не поддавался, а второй пришлось мучить долгое время. Шагов за дверью он не слышал, но в любой момент к нему могли войти, поэтому Эрен оставался начеку. Голова гудела от ранее полученных ран, ему мерещилось, что его череп вот-вот раскрошится надвое от боли и шума, что он чувствовал за этими стенами. Где-то в лесу, совсем неподалеку, бродили зараженные. Он чуял, как ему посылает сигналы вирус.       «Я слышу тебя, черт возьми»       Схватив шляпку гвоздя, он, что было мочи, потянул ее, палец соскользнул и на коже засветился рассеченный порез. Брусничная капелька скатилась по пальцу и упала на пол. Эрен не издал ни звука. Стало лишь больнее выкручивать шляпку. И он это сделал. Второй гвоздь был у него в руках. Поджав потрескавшиеся от обезвоживания губы, он с ненормальной скоростью стал тыкать гвоздями в веревки на запястьях, выкручивать их и растягивать. У него было не так много времени, чтобы освободить руки. Следующий вопрос был «как бежать?» – через дверь спальни или через окно. Оконная рама в этой комнате забита наглухо, так что вариант один – разбить, а если он разобьет окно, то громкий звук сразу выдаст его. Оставалась дверь из спальни, а потом из самой хижины, либо другие окна. Судорожно растрепывая гвоздем веревки, он почувствовал, как огненный ком злости и страха подкатывал к его горлу. Мгновение, и он высвободил запястья. Мышцы жалобно заныли, где-то в локтях захрустело. Не теряя минуты Эрен закопошился с веревками на ногах. В голове ерзали трепет и предвкушение побега. Либо смерть, либо одна попытка. Проредив и разорвав волокно, он облегченно вздохнул, затем встал и сделал несколько шагов, ориентируясь по состоянию и прислушиваясь к своим ногам. Вроде держали. Рассказы Саши Блауз оказались проверенными. Жаль, что она так рано умерла.       Дом скрипел и охал. За дверью в гостиной наверняка сидел Бертольт, но что-то подсказывало Эрену, что перед тем как выбежать отсюда, он должен проверить их сумки. Ему необходимо оружие!       Крадясь, как призрак во тьме, Эрен вышел за дверь. Его тело настолько напряглось, что он лишний раз не дышал. Снаружи светило солнце, пучки света неравномерно проникали в хижину, освещая стены и пол. Он скользнул по коридору и, заслышав шевеление, зажал крепко в правой руке ржавые основания гвоздей.       В его сторону кто-то направлялся.       Он замахнулся.       Удар.       Послышался негромкий возглас. Жуткое удивление в глазах. Затем беззвучный стон. Эрен повалил Бертольта на половицы и закрыл ему рукой рот, вкалывая в лицо быстрый ряд ударов гвоздями. Со всей ожесточенностью Эрен бил его по лицу, пока оно не превратилось в вывороченное мокрое мясо. Бертольт захлебывался собственной кровью, делая попытки оттолкнуть от себя Эрена. Со рта доносились нечленораздельные звуки.       – Заткнись! Заткнись! Не смей орать! – шипел через зубы Йегер, придавливая всем телом неприятеля.       Когда Гувер потерял сознание, Эрен поймал себя на мысли, что был готов зубами заживо впиться в его горло и вырвать шмат. По глазам ударило перенапряжение, тогда Эрен встал на ноги, пошарил в темпе по столам, точно мародер. Обнаружив кувшин, он сначала понюхал содержимое, а потом опрокинул его. Живая влага коснулась его иссохших губ, и он начал жадно пить воду, поглядывая на лежащее рядом тело. К черту Бертольта. Следом он заглотил что-то съестное, что было в неглубокой сколотой миске. Кажется, клецки и шпроты. Он жевал как умалишенный. Стало так приятно: вкусовой и сочный взрыв накрыл его на секунду, ведь он очень давно не ел ничего подобного.       На улице раздались ругательства, и это заставило Эрена поторопиться. Он обыскал наставленные сумки. В одном из них он нашел охотничий удлиненный нож с изогнутой зазубренной кромкой. Паника его выводила из себя, ноги хотели бежать отсюда, но мозг просил задержаться, чтобы найти огнестрельное оружие. Поняв, что это займет больше времени, Эрен запрятал нож во внутренний карман куртки, выудил веревку на всякий случай, компас и прихватил зажигалку. Вытерев остатки еды с бороды, что бойко разрослась за последние дни на лице, он изучил помещение. В тупике, куда вел коридор, выглядывало из-за драных занавесок небольшое по форме окно. Эрен подошел, раздвинул их. Задник стены сарая, стопкой сложенные поленья. Никого. Потом он пошатал раму – хвала кому-нибудь, она не была заколочена. Он открыл окно, протиснулся и буквально сразу оказался на улице. Воздух очистил легкие, он даже привык к вони, исходившей от его немытого тела. Эрен, как заклинание, читал про себя: нужно не нервничать, быть последовательным в своих действиях и придерживаться плана. Когда он забредет в лес, то найдет оптимальное дерево, по которому взберется. Ему надо было понять, где он находился.       В ногах засела дрожь, но она его не остановила. Эрен пригнулся и побежал от хижины к ближайшим деревьям и кустам, что повылазили из стаявшего снега. Исчезающий помаленьку снег уже не так слепил глаза. Под ботинками хлюпала серая жижа из растаявшего льда и земли. Эрен не оглядывался, чем быстрее он затеряется в перелеске, тем лучше. У него даже из башки вылетело, что недалеко могли ходить Гибриды. Когда чувство преследования прошло, то лес перестал прыгать у него перед глазами, он сбавил скорость и пошел пешком. От слабости постоянно кружилась голова и подпрыгивал пульс, будто у него тахикардия. Путь предстоял нелегкий, Эрен это понимал и давал себе в этом отчет, но он не мог поступить иначе. Не мог остаться в плену. У него даже не возникало желания узнать у Райнера, почему его имя в документах. Он пустил мысли на самотёк.       День близился к концу, Эрен мыкался, тыкался и слонялся по лесу, как заблудившийся путник. Ноги порой подкашивались в труднопроходимых местах, а от малейшего шороха в округе, будь то птица или еще что, сердце утраивало ритм. Зардевшее солнце начало крениться к западу и прятаться за неприветливым лесом огромных елей. К тому времени Эрен наконец нашел подходящее дерево. Малость отдохнув, он начал подкатывать камни для порогов, чтобы зацепиться за нижние ветки. В руках все еще теплилась сила, камни на ощупь были промерзшие, во мху и скользкие.       Последний раз он лазал по деревьям в детстве, маленький шрам под одеждой тому напоминание, когда в одиннадцать он чуть ли не сорвался с пышного клена. Эрен повис на ветке, не доставая ногами до нужной ему опоры. Тогда Микаса и Армин – маленькие герои – притащили на себе тяжеленную лестницу из соседского гаража и Эрен был спасен. Но сейчас он один – малейший промах, и он труп.       Это дерево просто обязано было спасти его.       Череда усилий – и он забрался на первые ветки, до которых дотянулся, встав на камни. Потом достал из куртки от греха подальше нож и всадил его лезвием в ствол. На вторую секунду уже поехала по коре ступня. Он как обезумевший схватился за еловые ветки, густо усаженные торчащими иголками, и прижался к стволу. Он старался не смотреть вниз, и без того в голове танцевали круговороты. Восстановив сердечный ритм, он двинулся дальше. Чем выше Эрен забирался, тем чище становился лесной воздух, и тем четче он слышал все то, что происходило на земле – мелкие лесные зверушки, птицы, скачущие по ближним веткам. Подъем по дереву напомнил ему колесо обозрения в парке аттракционов, куда он частенько бегал с ребятами. Такое же медленное стремление вверх, на захватывающую все внутренности высоту, затем замедление на пике и спуск.       Лез он, конечно, долго.       Эрен остановился ближе к верхушке дерева. Наконец, его глаза видели ясную и внятную картину: поседевшие леса после зимней спячки, далекие низко плывущие облака и синие горы, отходящие ко сну под последними лучами закатного солнца. Эрен улыбнулся светилу, совсем невольно, будто подумал о чем-то другом. Затем из кармана он достал компас и уперся взглядом в круговую шкалу, по которой бегали магнитные стрелки. Вроде не сломанные. Эрен замер, выравнивая стрелки. Еще было бы идеально найти устье реки. С высоты гигантских деревьев он видел долину и холмы, по которым они уже не раз проезжали. А в километрах десяти, может двадцати отсюда, виднелась трасса. Вот туда ему и надо было идти, на юг. На него нахлынул ребяческий восторг, будто появился проблеск, какая-то ускользающая надежда, которую выпало ухватить за хвост.       Слезать оказалось гораздо сложнее, из-за черных еловых веток он плохо видел их основания и часто промахивался и оступался, отчего сердце собиралось было выпрыгнуть из горла. За время пока слезал Эрен успел вспотеть на сто рядов от волнения. И, когда до земли оставались какие-то метры – соскочил и полетел вниз. Лицо стегало иглами, он больно ударился поясницей о толстые сучья, скатываясь, словно мешок с дерьмом. Застонав от боли, он распластался на мокрой мерзлой земле, в левой ладони глубоко засела здоровенная щепка, с губ потекла сквозь разодранную трещину кровь. Теперь Эрену хотелось реветь, но все что он мог – всхлипывать от бессилия.       Первую ночь Эрен пережил с трудом. С заходом солнца лес наполнился бесовскими воплями и визгами, будто он попал в саму преисподнюю. На земле оставаться было опасно, поэтому он взобрался обратно по порогам из камней на ближайшие ветки, хотя помнил мертвецов, ползущих по стволам. Мозги совсем не варили, он наверняка отморозил себе все пальцы на ногах. Когда он проснулся, солнца еще не было, небо над головой было выкрашено в черную смолу. У него болела спина и дичайше горела ладонь, рана не затягивалась – организму мешал инородный предмет. Тогда в предрассветных сумерках он вытащил зубами щепку, а затем помочился на руку. Костер развести так и не удалось. Состояние было отвратительным, но, кажется, Эрен уже свыкся с ним.       По гулкой рассветной дымке он двинулся в южную сторону, куда указывал компас. В здоровой руке сжимал нож, готовый молниеносно нанести удар на поражение (ты только подойди). В этом лесу он был точно в омуте – огромном, злом, непредсказуемо опасном. Слух непроизвольно обострился, Эрен внимал собственному дыханию и пульсации крови, каждому недалекому шороху и треску веток позади себя. Он не собирался растрачивать время на охоту дичи, потому что не был уверен – здорово ли мясо, которое он поймает, и сможет ли он вообще что-то поймать. Так что смирился и вспоминал недавно съеденные шпроты. Поверьте, это было самым лучшим моментом за все его пребывание в гребанном плену у Энни.

Hozier – In The Woods Somewhere

В середине дня, когда ели поредели и сменились соснами, он понял, что идет по правильному пути. Мелкие ранки на руках, похожие на остинки, что он получал от веток и падений, не успевали заживать, поэтому красные от холода руки походили на кусок сырого рулета. Йегер плелся все дальше и дальше, изредка останавливаясь, чтобы убедиться в своей безопасности. Временами ему чудилось, что у самих деревьев вырастали глаза, и они уродливыми узкими зрачками рассматривали его со всех сторон. Ему встретился лишь один мертвец – бывший охотник, по всей вероятности, заплутавший здесь. И, он, кажется, был слеп, раз не заметил его. Но оно и к лучшему. Эрен просто его обогнул.       Он делал привалы, каждые три часа. Ковырял под пнями ложбинки, чтобы собрать таявшую воду и жевал какие-то ветки от кустов, чтобы примитивно притупить чувство голода. Следующая ночь подкралась незаметно, и он не успел разыскать место для ночлега повыше. И вместо дерева выбрал углубление в земле, будто здесь раньше зимовало какое-то животное. Тусклая побледневшая листва устилала бесцветную землю, по бокам торчали корни, словно чьи-то щупальца. Эрен знал, что если пойдет дальше по темноте, то потеряется и забредет куда-то не туда. Так что он остался. Его убаюкали запах просыпающейся весенней почвы, гнилых листьев, токающая рана на ладони и болезненные воспоминания из прошлого. Он уснул под звуки ада.       «Прекрати кричать на меня. Я не хочу подвергать сына такой опасности! Ты не понимаешь, что ты творишь!»       «…Эрен, я хотела бы с тобой встречаться, у тебя нет, случаем, девушки?»       «Извини, мне это не интересно»       «Прогресс в новом, 2016 году. Инженеры, работающие в военной сфере, решили оказать помощь работникам службы спасения»       «Эти выстрелы… они были в вашей школе?»       «Осторожно, грузовик!»       «Это не простой сбой в памяти»       «Почему не летают самолеты?»       Эрен проснулся в ледяном поту, легкие заволокло туманом и утренним холодом, пальцы на руках дрожали и были синими, точно сливы. Где-то поблизости ходили. Листва шуршала и трещали ветки, Эрен задержал дыхание, вслушиваясь и концентрируясь на самом звуке: неровный, резкий и бездумный. И он направлялся сюда. Встав на четвереньки, Йегер выглянул из ямы, высматривая сквозь острые кусты того, кто создавал этот шум.       В серой пелене слонялось больное животное, то ли медведь, то ли волк. Оно что-то ковыряло в листве по пути в его сторону. Спохватившись, Йегер выхватил из куртки охотничий нож, единственное чем он мог обороняться, но вообще по логике надо или запрятаться, или свалить. А от него небось несло за километр, поэтому животное учуяло этот запах и оказалось настолько близко.       Колыхание воздуха приободрило Эрена, он вдруг почувствовал в себе уверенность. Он точно его зарежет, если зверь бросится первым. На следующую минуту он решил вылезти из ямы и пойти в противоположную сторону обходя зверя так, как обошел мертвяка-охотника, не делая резких движений. Эрен и без того много времени потерял, провалявшись в дремоте до середины утра, судя по тому насколько поднялось солнце. Его не могла не воодушевлять солнечная погода, вот уже какой день светило солнце и пригревало землю, так что днем было терпимо и иногда даже жарко, что приходилось расстегивать испачканную куртку.       Зверь услышал присутствие чужака и зарычал. Эрен разглядел медведя с черной потрепанной шкурой и расквашенной мордой. У того болталась челюсть – такой он вряд ли кому-то перекусит руку или ногу. С черепа слез скальп, и под утренним светом ярко блестела оголенная пожелтевшая кость. Медведь еле ковылял, лапы его были вывернуты и обкусаны, возможно другими зараженными животными. Он ему не враг. Эрен лишь ускорил шаг, оставляя позади больного зверя.       Компас не подводил, Эрен следовал стрелке в южную сторону и думал, как пойдет дальше по дороге, удастся ли ему найти жилой участок, чтобы обогреться там, или хотя бы попробовать найти машину. Ноги превратились в пластилин, было тяжело и голодно, он мечтал, как завалится на койку и задремлет в тепле, а потом наверняка найдет хотя бы крупу и сварит ее. Но шпроты были бы незаменимыми.       – Ха-ха. Дурак, смотри под ноги.       Эрен пожал плечами.       – О, это ты мне?       «Тебе»       – А тут кроме тебя кто-то еще есть? Нет. Ну вот, я говорю тебе, идиот.       «Сам идиот»       – Да… я полный идиот, раз так легко попался девчонке.       «Девчонке, что ниже тебя на две головы. Проворная лицемерка. Что скажет Микаса? У нее может разбиться из-за этого сердце?»       – Чушь какая… – Эрен помолчал, глядя на гнилой ковер из листьев. – Я хорошо отделал Бертольта. Это кому-нибудь разобьет сердце?       Заговариваясь с самим собой, Эрен не заметил как достиг опушки, с которой вдали виднелась проезжая часть. Когда он заметил дорогу, то на всех порах погнал к ней. Трасса почернела, будто ее раскатали некогда проезжавшие машины. Неудивительно, они ведь с Риваем натыкались на выживших. Значит, тут все еще ездят.       «Попробовать остановить кого-нибудь?»       Пока мысль формировалась в голове, его глаза рыскали по округе, и то, на что они наткнулись, заставили Йегера сойти с трассы. Несколько Гибридов под два метра бродило у поворота, рядом с перевернутым автобусом. И ему повезло, что он успел заметить их куда раньше.       «Вот дерьмо. И что теперь?»       Слух распознал гадкие стенания голов. От такой махины не убежать. Эрен выбирал: или двигаться по трассе, но в другую сторону, или залезть обратно в лес и идти параллельно проезжей части. Выбрал последнее – за стволами деревьев удобнее прятаться, а по полю и кюветам особо не побегаешь. Эрен вернулся в лес, вынул компас на всякий случай и направился вверх по дороге ускоренным темпом. Это заняло около часа, когда Гибриды исчезли с поля зрения, он вышел на обочину и пошагал по дороге.       Над ним простерлось чистое голубое небо. На нем не было ни единого облачка, а в воздухе стоял какой-то сладковатый запах, хотя может быть Эрену это мерещилось. Мимо него промчалось две машины, но ни та, ни другая не остановились, несмотря на то, что Йегер чуть ли не на капот бросался и умолял ему помочь. Бесполезно. Иногда он думал, что все кончено, и он больше никогда не увидит ребят и Ривая, от таких мыслей делалось невыносимо горько, словно петлю на шее затягивали. И Эрен все шел и шел, как собака, что искала дорогу домой. Солнце стремительно село за горизонтом – за цепью холмов и гор, и оптимизм покинул Эрена с последним лучом. Тогда-то это и произошло.

Really Slow Motion — Deadwood

      Это случилось.       Сюда направлялась машина. Эрен вновь замахал руками и встал на середину дороги. Машина ускорилась и когда достигла его, то резко свернула в сторону.       – Нет, не может…       Он так устал, ботинки буквально впились в асфальт, и ноги не хотели бежать прочь. Из иномарки выскочил Райнер, тыча пистолетом, на лице одна эмоция сменяла другую.       – А ты далеко ушел. Черт, нам повезло, – рычал он, надвигаясь враждебно.       «Только не снова»       – Отвалите от меня. Я больше не могу, – признался дрожащим голосом Эрен, понимая, что это по-настоящему. Конец.       В машине на переднем сидении сидел Бертольт с перебинтованным лицом.       – Да что вам от меня надо!?       Эрен не успел достать нож. На последнем шаге Райнер замахнулся и со всей силы съездил Эрену по лицу кулаком.       Дикий удар.       Ощущения были такие, точно он ему выбил челюсть к чертовой матери. Йегер отлетел к обочине и упал ничком. Хлынула кровь и повалились зубы.       – Блять, ты не представляешь как мы издергались. Где только не искали. Не думал, что ты такой умный, сукин сын, – Райнер выругался и подхватил Йегера под руки, утаскивая в машину.       В черепе звенело набатом, перед глазами все поплыло, как будто мыльную пену плеснули на ресницы. Эрен был не в силах сопротивляться. Вокруг сразу потемнело – его закинули в багажник. Он приходил в себя еще минут пять, потом услышал, как хлопнула дверь, и заревел мотор – иномарка сдвинулась с места.       Гул сковал со всех сторон, они шли на большой скорости. Пока он там лежал, в темноте багажника, Эрену хотелось разрыдаться, поэтому он просто стал орать во все горло. Это длилось недолго, зато он ощутил, как внезапно полегчало, будто открылось второе или уже третье дыхание. Внутри него что-то заклокотало, и он принялся с психами пинать ногами стенки багажника. Попробовал выбить руками фары, и одну даже получилось вытолкать. В щель он разглядел убегающую холмистую местность и виляющую трассу.       Будет умирать, но не сдастся.       «Хрен вы меня получите, блядские мудаки!»       В тесном пространстве он выудил осторожно нож и только было хотел начать ковырять замок, как по инерции его бросило назад, а потом он услышал рвущие воздух тормоза. Нож вылетел в дыру от фары, будто его всосало пространство, как на космическом корабле. Все произошло так быстро, что стоило Эрену моргнуть, то он почувствовал, как его поднимает в воздух и кидает по всему багажнику. Иномарку швыряло от столкновения, а потом она вмялась во что-то и остановилась. Все прекратилось. Настала тишина – недолгая, фальшивая. На периферии сознания Йегер слышал ряд запальных выстрелов, где-то визжал автомат или какое-то другое оружие. Кто-то кричал, неразборчиво и громко. Открыв глаза, Эрен проверил себя – все на месте, только кровоточил рот с выбитыми зубами. От искажения задник багажника помялся – крышка вскрылась. В глазах помутнело. Эрен вылез из багажника, хромая вперед, и в ту же секунду был оглушен громкими залпами выстрелов и безобразными криками подкошенных мертвяков.