Немного Света для Тьмы

День тянулся просто невыносимо медленно для Мары и Лигео, Тенья, как всегда, оставалась спокойной, посетив тренировочный зал и проведя несколько часов в молитвах и медитации. Арис, после недолгого колебания, последовал за Ладдаром в библиотеку, но демона там не увидел. Вскоре туда же сползлись и остальные, продолжать читать заинтересовавшие их книги. Арис убедился, что все в одном месте, все заняты, и ушел в тренировочный зал, рассчитывая там найти парочку рыцарей и хорошенько им навалять. Желание его исполнилось, но… хм… не совсем так, как ему представлялось. И он навалял, и его качественно поваляли по полу. В результате Арис счел, что жизнь прекрасна. Надо бы ополоснуться, сменить одежду и тащить пучок светлых котят на обед. В трапезной пришлось кормить всех троих чуть ли не с ложечки. Лигео уговаривала Тенья, Ладдару подсовывал вкусные кусочки сам Арис, а Мару отвлекал от натягивания и без того похожих на струны нервов объявившийся Иритис, заговаривавший зубы всем без исключения забавными байками из истории княжества и Элесигната, жизни князя и случайных обитателей замка. Потом на плечо Арису уселся светлый вестник. Мара кинулась на него с верещанием маленькой злобной белки, сцапала. Вестник послушно принялся передавать новости: темных освободили, возвращаются, подранков ровно двое, князь и Магистр, получили по головам магией друг друга, не рассчитав силу и направленность заклинаний. — О, Бездна, — провел рукой по лицу Иритис, — я не знаю, как они умудрились, но не сомневаюсь, что это было эпическое зрелище. Вестник трепыхнулся и улетел, вырвавшись из рук Мары. — Нож для снятия шкур одолжить? — весело поинтересовался Арис. Девушка посмотрела на него непонимающим взглядом, вскочила, скомкано извинившись, и убежала. — Нож? Зачем? — удивился Лигео, на время выпав из ступора, в который его вогнала весть о ранении князя. — Как зачем, шкуру с советника снимать. Чтобы, пока новая отрастает, сидел смирным ужиком под веником. — Арис! Какие ужасы ты рассказываешь! — Лигео всхлипнул и тоже сбежал. — М-да… кажется, по возвращении наших доблестных вояк мне придется самому прятаться где-нибудь подальше, — хмыкнул паладин. — А то пустят на перчатки. — Зачем ты их дразнишь? — упрекнул его Ладдар. — Им и так нелегко. — Ага, у одного свадьба завтра, у второй любимая змея хвост скоро притащит. — Э… когда ты так говоришь, мне проблемы Мары и Лигео тоже кажутся надуманными, — признался ученый. Иритис хмыкнул и поднялся, так и не съев ни кусочка. — Не волнуйтесь, светлые, все утрясется. Что не утрясется само, то можно будет устаканить. — Устаканить — это мы завсегда, — согласился Арис. — Я б сказал — уграфинить. А после того, как Мара утрясет советника, его сразу придется… Того… — Можно и так. Или укувшинить. В подвалах Элесигната еще и амфоры водятся, но я такое не выговорю, — хохотнул демон. — Укувшинить — это когда Мара от нервов советника кувшином приложит? — Кто его знает. Советник у нас умный, может, не дойдет до «кувшином по башке». — Надеюсь, а то я лисичку сам учил оружием владеть, все, что попало, метать и всем подручным прикладывать. А она когда переживает, она такая переживательная, что ее переживания еще не каждый переживет. Иритис посмеялся и отправился отдавать приказания готовить свадебное угощение. Как раз к завтрашнему дню большую часть успеют нажарить и напарить, выкатят бочки с вином и хмельным сидром. Арис и Тенья отправились начищать доспехи, чтоб сверкали истинным сиянием Света и заставляли от восторга слезиться глаза у всякого Темного. Дело — привычное за столько лет служения Свету и доведенное до бессознательных движений — спорилось, так что к вечеру все было готово. Арису оставалось только выбрать для любимого книгочея наряд покрасивее из привезенных с собой, впрочем, выбор был маленький: трое штанов, четыре сорочки да два сюртука, оба — не самые презентабельные. Хоть Ладдар и считался весьма многообещающим ученым, его прогрессировавшая слепота не позволяла занять при Храме хорошо оплачиваемую должность. — Придется отчищать то, что есть, — решил паладин. Замковые прачки клятвенно пообещали сделать все, что в их силах. Арис сомневался, что получится что-то путное. Но что уж теперь делать. Он почесал в затылке и отправился искать швей. Интересно, есть ли у них готовое платье? Может, хоть сорочку какую отыщут в закромах? Швеи переглянулись и согласились, что подыскать непременно подыщут. — Приводите вашего друга, посмотрим, что сможем сделать. Вести Ладдара пришлось за косу, не отрывая его от очередного безумно интересного древнего свитка. Хорошо хоть это была не тяжеленная инкунабула. — Вот, — со вздохом сказал Арис. — Что тут вообще можно сделать? Беднягу обмерили с ног до головы, причем, свиток перед его носом пришлось держать Арису, иначе Ладдар категорически не соглашался вытянуть руку. — Сошьем за ночь все самое нарядное, что только сможем. — За одну ночь? — не поверил паладин. Швеи захихикали и подтвердили, что да, за одну. — Магия? — предположил Арис. — Именно, юноша, магия. Паладин с возмущением посмотрел на молодо выглядящую женщину, которая ну никак не могла называть его «юношей», пригляделся и заморгал: судя по ауре, его собеседница была квартеронкой: глаза у нее явно были от нага, заостренные ушки — от демона, а по ауре читалась примесь людской крови. — Хорошо, спасибо вам, — Арис поклонился. Ладдара назад он утаскивал так же, как привел. Вслед неслись шуточки про пастушка и единорожку. Арис только вздыхал — а что делать, если похоже. Во всех подробностях похоже, вплоть до девственности героев. Правда, должен ли быть девственником единорог? Этот вопрос занимал его довольно долго, до самого вечера, а потом вылетел из головы напрочь, стоило Ладдару уткнуться носом в плечо и тихонько засопеть. Арис сразу же вжался в его волосы лицом. Его любимый единорог. А ведь вправду похож: грива до земли, сам тонконогий, легкий, глаза жеребячьи, огромные и наивные. «Высшие, да не ошиблись ли вы, даруя этой душе облик?» — думал он, улыбаясь. Впрочем, он был счастлив, даже если ошиблись. — Если тебе снова будут сниться плохие сны, я их прогоню, — Ладдар погладил его по груди. — Спасибо, мое солнышко, — Арис поддернул его повыше, поцеловал, наслаждаясь вкусом любимых губ. Пока лишь этим, дальше они не зайдут до свадьбы. Ученый сонно ему улыбался, теплый и соблазнительный. — Спи, спи. «Как бы самому уснуть…» — думал паладин. Но сон пришел тут же, надавил как теплый матрас, брошенный сверху. А утро было туманным, холодным, но очень суматошным: вернулись все, кого ждали, раненые Магистр и князь даже не бухтели друг на друга, наоборот, почти дружески подшучивали. — Что у вас случилось-то? — Арис пробился через толпу жаждущих поприветствовать героев. — Коридорами ошиблись, — отозвался Бертау. — Шевеление почуяли, ну и ухнули… Лигео, смотри, как бы свадьбу прямо тут играть не пришлось. Дыши. Избраннику Света были уже безразличны все слова и все, что вокруг, он видел только Элеина, слышал только его, шел к нему, отчаянно досадуя на слишком густой воздух. Иритис, ради его и князя безопасности, разделивший их щитом, только качал головой, глядя на сближающихся вопреки всему Избранников. — Боюсь, придется венчать так… — шепотом сказал Магистр, опираясь на плечо Ариса. — Хм, и о-о-очень быстро, — кивнул тот. Зрелище впечатляло: щит стал коконом, заключившим в себя две фигуры, одну — нестерпимо сияющую ярким бело-золотым светом, вторую — окутанную плащом Тьмы, словно гигантскими крыльями. — Именем Света Яростного и Тьмы Милосердной объявляю этих двух Избранников единым целым отныне и вовеки. — А… И это все? — шепотом удивился Арис. Бертау только хмыкнул, кивая на щит: — Потом повторим еще разок… Дня через два. Чтобы пафосно, торжественно, и я стою в белом плаще красивый. — А если две свадьбы сразу — ничего? А то, как бы, ждать у моря погоды нам с Ладдаром тоже ни к чему. — Да хоть десять, — хохотнул Магистр, кренясь набок. Паладина оттолкнули в сторону, а Магистра подхватили чужие руки. Знакомые руки, пахнущие огнем и металлом, а еще пылью старых книг. — Предпочтешь лазарет, или доверишься злокозненному исчадью Хаоса, о, светоч Света… тьфу ты! — Светоч веры или Возлюбленный Света, — ехидно поправил его Магистр. — Главное, с Избранником не путай. — Да хоть фитиль, Магистр, главное, чтоб никто в огонь не сунул, правда ведь? — лукаво прищурился демон. — И ты не ответил на вопрос. Отдать тебя в ласковые руки наших костоправов, или? .. — Предпочту твои руки, — выдохнул Магистр. Вообще-то демон в ответе не сомневался, он сразу направился к комнате Магистра. У него и своя была, правда, далеко не такая роскошная, как гостевые покои Элесигната. Так, небольшая спаленка, примыкающая к библиотеке. И кровать там была слишком узкая. Так что укладывал Бертау он на его постель, снимал доспех, пропотевшую несмотря на зимний холод стеганку, котту и сорочку, поддоспешные штаны, шерстяные и полотняные порты, качая головой при виде синяков. Магистр смотрел на него, усмехался: — Что, давно никого пестрым не видел? — Почему же — не видел? Князя регулярно после стычек на границе вижу. Правда, теперь, наверное, перестану — у него будет, кому исцелять. — Да. Что ж… Завтра мы уезжаем. — Я догадался. Демон наклонился, касаясь губами особенно крупного, багрово-фиолетового кровоподтека на ребрах Бертау. Ему, в сущности, было все равно, выпускать энергию исцеления через руки, ноги или любую другую часть тела. Магистр прерывисто вздохнул: — Если б я мог взять тебя с собой. — Кто может запретить тебе? Тонкий горячий язык провел по россыпи синяков на бедре и боку и будто слизнул их. — Твое место здесь, среди книг, здесь твой дом. Я Магистр Храма, блюдущий заветы. Я бедней, чем последний нищий у порога Храма, предложить тебе могу разве что тощее одеяло и соломенный матрас. Иритис рассмеялся, даже пожалев, что не показал любовнику свою каморку. Там было не намного богаче. — Я был герцогом Кстар, потом осужденным на казнь и изгнание преступником, и если бы не мой князь, давно окончил бы свои дни, бросившись со скалы в надежде на последний полет. Все, что у меня есть — это я сам, даже моя хламида принадлежит Элеину. — О, да я богаче, подштанники хотя бы мои, — хмыкнул Магистр. — Мы продолжим мериться… хм… достоинствами нищих, или хватит уже? — Иритис заметил сбитые костяшки на руке паладина и принялся облизывать их, заживляя ссадины, потом уже просто целовал его пальцы, прикусывая острыми клыками подушечки. Бертау притянул его к себе, одаривая жарким поцелуем: — Я почти скучал. — А такое возможно? — лукаво усмехнулся демон, прижимаясь к нему. Но тотчас отпрянул и протянул мужчине руку: — Идем в купальню. Бертау поднялся: — Что скучал или что почти? — Почти. Это как «немножко умер»? — У меня не было времени соскучиться, все время был занят. Иритис ничего не ответил, просто пустил в бассейн воду и подтолкнул к нему паладина, а сам опустился на бортик, сбросив свою хламиду и штаны с рубахой на скамью. В воду Бертау окунулся с наслаждением, все прошедшее здорово вымотало его, хотелось лишь упасть и проспать сутки, как минимум. Но с рассветом подъем, снова в путь к Храму, а там дела, целый водоворот дел. И лишаться ласки в эту ночь из-за банальной усталости ему совсем не хотелось. Он пока еще не понял, были ли слова демона согласием покинуть Элесигнат, да и может ли он взять с собой порождение Хаоса, не вызвав бурю недовольства? С одной стороны, Хаос не Тьма. С другой… Языки все равно развяжутся и понесут трепать такую новость — Магистр завел любовника, как он посмел, Возлюбленный Света, чистота души и помыслов. Бертау вспомнил следующую строчку и срочно принялся умываться, давясь смехом, пока разум не сообщил, как именно следует толковать слова о том, что лишь Свет волен касаться тела своего Возлюбленного. Ему на голову выплеснули кувшин воды, потом — пригоршню мыльного отвара, потом он просто затих, откинув голову на колени демона и прикрыв глаза от удовольствия. Тонкие пальцы аккуратно массировали его волосы, взбивая пену, убирая поселившуюся в висках боль и усталость. — Так хорошо. Даже не помню, когда мне было так тепло и спокойно в последний раз. — Хм, дай-ка подумать… Когда теплой летней ночью сорок три года назад ты стоял и пялился на статую, любуясь лунным светом, стекающим, как невесомый покров, с мраморного тела? — Что? Перестань копаться в моих мыслях, — паладин слегка смутился. — Ты слишком ярко вспоминаешь об этом. Я так похож на твою мраморную любовь? — Немного. Я толком не видел его лица. — Оно попорчено временем, да и руки, и не только они. Этой статуе семьсот с небольшим лет. — Сколько… А ты откуда знаешь? — Мир так мал и тесен, — задумчиво проговорил демон, зачерпывая кувшином чистую воду и смывая с головы Магистра пену. — Кажется, что он велик, но стоит только подумать о том, что никогда не встретишь прошлое, оно выныривает из-за поворота. И хорошо, если с объятиями и радостным криком, а если с ножом? — Я не совсем понимаю, что ты хочешь сказать. — Эту статую ваяли с меня, Бертау. Если ты помнишь, на спине у нее сколы, словно раны — это следы отбитых крыльев. Светлый застыл на мгновение, потом хохотнул: — Так, придется статую перепрятать. — Зачем? — теперь уже не понял Иритис. — Чтобы у меня был оригинал поближе. Места мало в комнате. Или ты, или статуя. — А как же заповедь о кумирах? — фыркнул демон, снова сливая ему на голову из кувшина. — Я же ей не молился. Я просто люблю эту статую. — Так все же статую? — Иритис взъерошил мокрые волосы Магистра и успел только ойкнуть, когда его дернули в бассейн. — Я уже не в том возрасте, чтобы признаваться в любви до самой смерти. Так что сам догадаешься. — А ты собрался умирать? Но-но! Кто ж тебя отпустит в Свет так скоро, Возлюбленный… мой. — Свет, ты ли это? — усмехнулся Бертау. — Я за него. Больше они не говорили — было не до того. Расплескали воду по всей купальне, оставили мокрые следы на шкуре у камина, но угомонились лишь на постели. Бертау демона прижимал к себе, не желая отпускать ни на миг. И усмехался, чувствуя, как отголоски Света долетают даже сквозь стены. В замке сейчас просто сумасшедшая концентрация сил, что Света, что Тьмы. Кто не разбежался из эпицентра — тот сам себе злобный черный рыцарь. Две Высшие силы, да еще и окрашенные в этот день неугасимым желанием — это одновременно и афродизиак, и средство излечения бесплодия и импотенции. — Радуюсь, что они оба мужчины… — Ну и зря, — проворчал демон, не поднимая головы от его плеча. — Вот представь, если бы у твоего миленького Избранника Света народились такие же миленькие квартерончики-демонята? — Свет Всеблагий, упаси меня от этого счастья, заклинаю тебя, Возлюбленный мой. Иритис даже с каким-то удивлением ощутил внутри себя острую вспышку ревности. Он совершенно не желал, оказывается, чтобы Бертау называл Возлюбленным какой-то там Свет, пусть даже это и одна из Высших сил, управляющих их миром. И пусть это даже принятая много веков назад форма обращения, ничего за собой не несущая, а Свет еще ни до одного своего Возлюбленного не снисходил… В любовном плане. Но все разумные доводы разбивались о стену: этот человек должен был принадлежать только ему, как и сам Иритис отныне и навсегда принадлежит человеку. Той частью сознания, что осталась еще трезвой, демон понимал, что это конец — для него. Та самая единственно возможная, заложенная в самой глубине души, словно магическая ловушка, любовь-связь, любовь-единение, разрыв которой означает безумие и смерть. — Думал, усну, но что-то вообще глаза не закрываются, — признался Бертау. — А ты о чем так задумался, что вот-вот в межмировое пространство улетишь по самый хвост? — У меня нет хвоста, — возмутился Иритис. Никакие другие слова не выговаривались. Он должен был произнести освященную тысячелетиями формулу признания, но не мог. — Ага, все-таки ты меня слушаешь… Иритиса словно под ребра ударили чем-то острым, причем — изнутри. Он хрипло вздохнул и заговорил, напевно и прочувствованно: — Я слышу тебя, о, возлюбленный мой, в час, когда ночь распускает свой плащ, и в час рассвета, и в полуденный час. Я дышу с тобой, о, возлюбленный мой, в нежности весны, в ледяную стужу пика зимы, в летний зной. Я вижу тебя, о, возлюбленный мой, в глазах моих нет в тебе изъяна, и порока в тебе нет. Как два потока сливаются в одну реку, так жизнь моя, сила моя вольется в тебя, возлюбленный мой. Бертау уставился на него, потом на губах мелькнула слабая неуверенная улыбка: — А что я должен ответить? У нас нет ритуальных форм… признания. — Просто скажи «да». В огненных глазах демона Бертау видел сейчас что-то такое… пугающее, темное, словно та самая Бездна, пристанище Хаоса первородного. И не знал, что будет, если он согласится. В голову ничего умного не лезло. — Да, — сказал он. — А на что я согласился? Бездна ушла, словно захлопнулись тяжелые створки в небытие. Иритис тяжело повел головой, потихоньку начиная соображать. — Ты… Ты сказал «да»? О… поздравляю, возлюбленный супруг мой, теперь ты от меня не избавишься никакими силами. — А ты уверен? — усмехнулся Бертау. — Посажу в башню каменные ландыши выращивать, как в легенде. — Пока ты жив — я буду жить и любить тебя, что бы ты ни сделал со мной или кем-то еще, — Иритис улыбался так, что было ясно: хоть в башню, хоть по шею в землю, хоть в жерло вулкана, сейчас он с демоном может сделать все, что угодно. Неравный брак — но не демон в нем старший, несмотря на возраст и силу. Паладин перетащил его на себя, обнял: — Придется беречь тебя всю оставшуюся вечность. — И мне тебя, — пробормотал Иритис. Его легкие волосы щекотали Магистру нос, лезли в рот, но он не отстранялся. И мысли, как назло, будто выдуло ветром из головы. Просто бездумно лежать, согревая собой легкое, тонкокостное тело, согреваясь от него. Я вижу твой выбор, Возлюбленное дитя мое. Да будет так. Магистр вздохнул, потом обнял Иритиса покрепче: — Что-то на душе неспокойно. Надо проверить, все ли успели убраться из-под волн магии. — Элесигнат сказал бы мне, если бы что-то было не так. Отдохни, Бертау, тебе это нужно. — Не спится, — с досадой отозвался Магистр. — Возраст… — Тридцать лет, — хихикнул демон. — И таким и останется. — Я и говорю — не спится. В этом возрасте я никогда не спал больше трех часов в сутки, еще три часа я просто сливался со Светом всеми способами. — Расскажи? Я знаю, что в тебе течет кровь того самого Нэрэ, настоятеля города-Храма, где впервые погиб Избранник Света. Но это и все. — Меня с самого детства сразу готовили в Магистры. Если обычно мы ищем в паладины детей, которым уже восемь-девять лет, меня посвятили сразу же, не вынимая из пеленок. Родителей не было — их заменил Храм. Обучение. С самого детства очень жесткие обеты — верность лишь Свету, все помыслы и устремления — лишь на его благо. Когда обеты спали с меня, все решили, что я — Избранник. Я рос замкнутым ребенком, но со всеми чувствами, с мыслями. Первые три ступени я прошел без единой цепи Света на себе. Но на церемонии Жребия Свет не пожелал меня избрать, тогда меня подвергли старинному ритуалу обручения с Высшей силой. Что-то пошло не так, проводивший церемонию… сгорел. Тогда от меня отступились. Положение было шатким, я не вписывался ни в какие каноны. Не Избранник, не супруг Света, даже не паладин. Все были уверены, что такой Магистр погубит Храм, уничтожит все, что создавалось веками, и накличет Тьму на княжество. Но выбора не было, Свет возжелал видеть меня Магистром Храма. Никто не знал, что происходит… — Искупление, неужели не понятно? Хотя, люди ведь забыли, кто был виновен в смерти Избранника тогда. Все верили в то, что безумный Темный убил младенца. Иритис помолчал, потом фыркнул: — Чего только не придумают, надо же! Обручение с Высшими… Зачем? Эти силы имеют лишь одно воплощение, и то — опосредованное: Избранников. — Не знаю. Я получил титул Возлюбленного Света. И от меня все отстали, не мешая мне мирно гонять паладинов пинками по полю. — Возлюбленного, фырк! Возлюбленного ребенка Света, так было бы точнее. И правильно, что никаких обетов Он не позволял на тебя навешивать, дети должны воспитываться свободными. А после? Когда ты сам этого пожелал? — А я и не пожелал, — усмехнулся Бертау. — Вернее, мне пришлось. В борделе Магистру Храма делать нечего, да и нет у нас его поблизости. А когда вокруг ходят полуголые паладины обоих полов… — Угу, а еще статуя, вся такая изящная, в саду, — тихонечко фыркнул демон. — Статуя оказалась решающим фактором, — согласно кивнул Магистр. — Ты ее сам в свою комнату перетаскивал, или кто помог? — стараясь не смеяться, представляя себе это зрелище, пробормотал Иритис. — Четверо паладинов помогли. Решили, что раз уж Магистр такой странный, почему бы ему еще и в статую не влюбиться. Иритис притерся к нему поближе. Элесигнат, словно орган, вибрировал и пел, купаясь в волнах смешавшихся сил Высших, и демон, привычно настроенный на замок, ощущал его и эти волны. Сдерживаться не было сил и желания. Не хотелось даже думать, что было бы, не попади он под резонанс и сумей закрыть свое сердце. — В эту статую невозможно было не влюбиться. Такая улыбка, — Бертау очертил кончиками пальцев губы Иритиса. — Учился целоваться именно со статуей. Демон выгнулся, словно от удара молнии, застонал, поймал губами пальцы паладина, принимаясь вылизывать их. Магистр смотрел, как мелькает теплый влажный язык, прижимал демона к себе все плотнее, чувствуя, что уснуть у них еще долго не получится. Момента, когда их тела соединились, он, кажется, даже не заметил. Жарко ему стало с первого же прикосновения язычка и острых клыков к пальцам. Иритис медленно покачивался, извивался, как змей, и выстанывал дрожащим голосом что-то на незнакомом Бертау языке. Магистр ловил его облик какими-то смутными нечеткими обрывками. Было слишком хорошо, чтобы вглядываться куда-то, вслушиваться. Медленно, неспешно, как и грезилось ему когда-то, оба восходили к вершинам наслаждения. Лишь когда движения Иритиса стали рваными, а вместо слов из горла рвались только стоны, Бертау крепко взял его за бедра и задвигался сам. И в этот раз все даже чувствовалось как-то ярче и острее при одной мысли: первая почти что брачная ночь. Хотя почему «почти». Это и есть их первая брачная ночь. Иритис предложил, а он сказал «да», Свет подтвердил его выбор. Эта мысль была последней связной в голове Магистра. Очнулся он уже утром, крепко прижимая к себе демона, не давая тому даже шевельнуться лишний раз. Иритис и не шевелился, он спал, забавно приоткрыв рот. Распухшие, искусанные губы, следы на шее, плечах, бедрах, измученное, но счастливое лицо. И не проснулся, видимо, очень устал. Бертау укутал его потеплее, подсунул подушку, чтобы демону спалось слаще, и поплелся умываться. Следовало решить несколько насущных вопросов. И первый из них — что делать с демоном? Забрать его с собой в Фервинт он пока не мог. Банально было некуда. В Храме ему принадлежала крохотная келья, своего было только нательная одежда, большего и быть не могло. Куда привести мужа? Сказать, что обручился? Муж из земель Темных… Оставить преемника и вернуться сюда? Потребуется несколько лет. Согласится ли Иритис столько ждать? А он сам — выдержит столько времени вдали от демона? Бертау тяжело вздохнул: что же делать? Привести супруга ему некуда, оставить его он тоже не может. Это же с ума сойти — столько дней пути вдалеке от Иритиса. И столько лет. Нет-нет, он не сможет. Только не сейчас, когда его первая и, как оказалось, единственная любовь нашлась, рядом и принадлежит ему! Что же делать… Может, выбрать преемника из тех, кого взял с собой? Брал ведь лучших из лучших! К примеру… К примеру. Арис? Нет, уже не подойдет. Тенья? Или кто-то из полусотни. Или сразу Тенья? Выбравшая Свет после снятия обетов. По доброй воле отказавшаяся от мирской жизни и свободы воли. Она будет прекрасным Магистром. Лучше чем Бертау, во всяком случае. Можно и даже нужно спросить совета у Света, отзовется ли только Высший? Он сосредоточился и воззвал, как звал раньше в молитвах. «Дай мне совет». Ты ведь знаешь, что вернуться придется, чтобы передать Тенье регалии Магистра. «Но разлучиться с ним на две недели и на четыре года — большая разница» О, дитя, еще какая. Ты узнаешь это сам. Теперь ты счастлив и свободен. «Но ведь ты не оставишь меня?» Как может отец оставить своего сына? Даже если сын этот уже вырос и даже обзавелся супругом. Бертау улыбнулся и поспешил вернуться к своему сонному и теплому демону. Пусть он не знал своих родителей, сказанное Высшим сейчас согрело его сердце. Может, потому ритуал обручения Бертау и не сработал, что Свет выбрал его не Возлюбленным, а своим духовным сыном? — А ты все так и спишь, — Бертау обнял Иритиса, не удержавшись. — М-м-м… нет, я не сплю, — сонно прошептал демон, не открывая глаз. Зато к его губам потянулся, будто стрелка компаса. Бертау поцеловал, после чего вспомнил, что у него дела. — Спи, счастье мое бесхвостое, мне пора заниматься обязанностями Магистра. Он не был уверен, услышал его Иритис или нет. Поэтому нацарапал записку и оставил ее у изголовья постели, а сам поспешил узнать, не прибили ли друг друга в порыве страсти Избранники. Вышел из комнаты… и не узнал замок. Мрачные серые стены засверкали полированным камнем в свете магических светильников, источающих уже не тускло-багровый или синеватый, а яркий и теплый желтоватый свет. — Чувствую, у кого-то все сладилось… — пробормотал он, усмехнувшись.