Неповиновение

Она встала поздно. Как и ожидалось, голова казалась неестественно тяжёлой и большой, как всегда, когда долго спал. За окном хорошей погоды не было и в помине: хмурое серое небо, то и дело накрапывающий дождь. Временами порывисто дул ветер, будто пытаясь выбить окна и двери, но те с достоинством выдерживали его напор. Вставать не хотелось, а соответствующее состояние природы только усиливало желание лежать, абсолютно не двигаясь. Решив позволить себе ещё пару минут полениться, Изабелла принялась рассматривать интерьер комнаты. Тяжёлые шторы шоколадно-коричневого цвета, бежевые и охряные ткани, вкрапления золотых украшений, изредка выхватываемые взглядом из тени. Комната была вся переливами тёплого цвета, мягких оттенков и тонов. Чрезвычайно уютная и обставленная с, очевидно, тонким вкусом. И всё это сделала Флоренс. Флоренс… Странная девушка. Притягательная в своём одиночестве, своём желании быть в стороне, стремлении не стать похожей на других. Заставляющая слушать себя, потому что высказывала собственные мысли и рассуждала, как считала правильным и логичным. Образ эмансипированной женщины, которая с кажущейся лёгкостью заявляет о своём праве носить, что хочет, говорить, что считает нужным, заниматься интересным ей делом. И, конечно, такой, как она, приходится, подобно многим похожим женщинам и девушкам, постоянно сталкиваться с неприятием, консервативными взглядами насчёт слабого пола и одиночеством. Да, пожалуй, одиночество и замкнутость – главные проблемы Флоренс, и поэтому светло-зелёные глаза лишь изредка наполняются радостью. Остальное же время это лицо с острыми чертами скрыто за видимостью холодности, гордого отчуждения и самодостаточности. Но Изабелла чётко понимала, что вчера именно проявлением своего мнения ей удалось на некоторое время заглянуть под маску, увидеть живой ум и энтузиазм в глазах мисс Уэлч, а также все качества, которые та пыталась тщательно скрыть и, по-видимому, считала позорными недостатками – застенчивостью, волнением, не слишком хорошим умением общаться с людьми… Почему-то открытие таких «секретов», которые вчера сами собой оказались на поверхности, сделали Флоренс в глазах Изабеллы ещё более интересной, загадочной и необычной. Сколько ещё загадок скрывает рыжеволосая дочь леди Эвелин, вовсе не похожая на свою глуповатую сестрицу Грейс, столь прискорбно едва не впутавшуюся в грязное дельце в прошлом году? Как долго придётся подбираться к девушке, чтобы узнать ещё какую-нибудь тайну, спрятанную гораздо глубже, чем те, что она увидела невооружённым глазом вчера? Леди Эвелин в какой-то степени нравилась Изабелле своей непосредственностью, желанием знать больше, решительным отказом становиться похожей на всех остальных дам её возраста, но её смешила та торжественность, с которой миссис Уэлч пригласила её в гости на пару недель, забавляла суетливость и иногда – излишняя помпезность. Глядя в потолок, вдова усмехнулась, вспомнив убийственные взгляды хозяйки на Флоренс и сцену, когда мать попыталась отчитать дочь за полное неповиновение. Что ж, Эвелин так и не поняла до конца свою знакомую и поступила крайне глупо, вздумав приказать дочери одеться проще. Это лишний раз доказывало, что она также не до конца понимала и Флоренс. Хотя, если подумать, может быть, Изабелла тогда бы не сразу разглядела яркую индивидуальность старшей сестры? Сев на постели, она попыталась перестать думать обо всём этом. Какое право имели эти мысли занимать её голову с утра пораньше? Удовлетворённо кивнув, она встала, медленно прошлась к зеркалу, полюбовалась живописным беспорядком на голове, а затем вдруг услышала пение. Удивлённо подняв брови, Иза обернулась, пытаясь прислушаться, но голос певца раздавался откуда-то издалека, может быть, вообще на другом этаже. Что ж, это повод одеться быстрее и сходить проверить, кто же это. Но, по правде говоря, она уже была почти уверена, что угадала личность обладателя голоса. Натянув первое попавшееся платье голубого цвета, молодая женщина постаралась хотя бы немного уложить торчащие во все стороны волосы. Потеряв терпение, она просто убрала светлые пряди в тугой узел. Далёкий голос звучал, словно зов из волшебной страны, или же вовсе с неба: откуда-то сверху, будто ангелы решили средь бела дня напеть одну из своих песен, хотя Иза никак не могла понять, чем заслужила такое внимание к себе. Переступив порог своей комнаты, она неожиданно припомнила отрывистый вечерний диалог на этом месте, волнение Флоренс, взгляд больших светлых глаз, странно блестящих в тусклом свете лампы; вспомнила, как её длинные пальцы теребили сверкающее платье, а лицо освещалось радостью, что гостья высоко оценила её старания, вложенные в оформление комнаты. Миссис Саммерс поймала себя на том, что стоит, опираясь на дверной косяк, и бессмысленно улыбается в пустоту. Стряхнув с себя минутное оцепенение, она попыталась определить, откуда лился звук. Так и есть, на третьем этаже. Кажется, леди Эвелин говорила, что, так как там никто не живёт, этаж наполовину заброшен. Что ж, вполне подходящее место для пения – по крайней мере, создаёт эффект. Осторожно ступая по ступеням и придерживая платье, Изабелла поднялась по лестнице и поняла, что почти добралась до той самой комнаты, но на несколько мгновений всё же остановилась, очарованная невероятными ощущениями. Долгая мощная нота, голос звенит, будто натянутая струна, грозя то и дело оборваться от немыслимой пронзительности, почти физической боли, обрушившейся на Изу со всей возможной силой. И вдруг совершенно неожиданно тональность изменилась, голос стал тихим, едва слышным, проникновенным и струящимся, а чувства в нём от этого будто бы удвоились, буквально заставляя затаить дыхание, чтобы, не дай Боже, не пропустить ни единого звука, и потом снова голос вздымался вверх, как морская волна, и заполнял собой всё пространство. Иза на цыпочках свернула в правый коридор и, постаравшись ступать как можно тише, подкралась к предполагаемой комнате. Не ошиблась. Большая белая дверь была неплотно закрыта, и в небольшую щёлку можно было увидеть (правда, не полностью) фигуру Флоренс, рыжие волосы, лежащие на плечах, её сосредоточенное бледное лицо. Его выражение привлекло подглядывающую Изабеллу, просто приковало к себе её внимание. Ладонью девушка отстукивала ритм по крышке стола, глядя куда-то вниз. Потому что тебя тяжело спасти, Ведь на пути целый океан. Но я обойду его. Приникнув к щели и замерев, вдова вглядывалась в каждое движение головы певицы, замечая малейшую эмоцию, и не ощутила, как прикусила губу от волнения, страшного переживания, вызванного льющимся звуком удивительного, волшебного голоса. Но я обойду его… Дрожь проползла вдоль спины Изы, а тоска затопила душу, разрывая изнутри. Но она продолжала смотреть, не отрываясь, в щёлку едва ли не с большим вниманием и благоговением. И в моих глазах отражается зелёный свет, А я думаю о возлюбленном. Я буду петь под аккомпанемент пианино, Рвать своё жёлтое платье И плакать, плакать, плакать… «Зелёный свет. Свет маяка, - блеснула в мозгу догадка, - «Великий Гэтсби». Неужели по этой самой книге?» Голос взлетал всё выше и выше, рос, растворялся в воздухе, наполнял собой любую вещь, одно единственное слово «плакать» вибрировало, обрывалось, как будто всхлип или мольба, и внезапно достигло своего предела, прошило до самых костей тонкой, высокой нотой, запечатлеваясь в памяти навсегда. Иза видела, как Флоренс чуть откинула голову назад, от чего несколько аккуратных рыжих локонов упали с плеч назад, губы приоткрылись, и на секунду можно было подумать, что голос готов вырваться из тела, истощить лёгкие своей обладательницы до крайности и выпорхнуть из горла, как яркая птица. Разрывающая сердце нота рассыпалась полушёпотом, неким речитативом, а Флоренс вся покачивалась, словно сумасшедшая, повторяя и повторяя две строчки до тех пор, пока и эти слова стихли, утонули в глухой тишине, прячущей в себе память о только что услышанном чуде. Я вижу зелёный свет, Он отражается в твоих глазах. Изабелла сползла по стенке, закрыв лицо руками, и разрыдалась. И почему-то ей было всё равно, наделает ли она шуму, будет ли она услышана и раскрыта. Конечно же, её не трудно заметить, потому что Изу буквально душили слёзы, лились горячими струйками по щекам и пальцам. Музыка всегда заставляла её страдать, однако то, что она увидела и услышала здесь, повергло её в шок. Будто она попала в шторм, который разбил её и оставил беспомощно лежать и лишь следить за происходящим вокруг. Когда неконтролируемые рыдания немного поутихли, а гостья смогла пошевелиться и оглянуться, то заметила сжавшуюся у двери девушку, с ужасом смотревшую на скорчившуюся у порога фигуру в синем платье. Иза даже не пыталась оправдываться и попыталась встать, сделать вид, что вовсе не у неё сейчас покрасневшее от слёз лицо и запачканный в пыли подол. - Я… Извините… Я п-пойду… - пробормотала женщина и хотела было отвернуться, уйти, скрыться от страха, застывшего в зелёных глазах. - Нет, постой, - испуганно поспешила воскликнуть девушка, инстинктивно протягивая руку к собиравшейся сбежать шпионке. – Вы… полностью слышали песню? Та глянула на спрашивающую в изумлении, не веря в то, что с ней после разоблачения вообще разговаривают. - Нет… Кажется… И правда, всё-таки нет, - запнувшись, покачала головой Иза, подходя ближе. - Пойдём, я тебе спою с самого начала. Флоренс отчаянно хваталась за шанс продемонстрировать так привлекавшей её гостье свой талант, спеть свои любимые песни и показать сочинения. Она стремилась сделать это немедленно, сию минуту, пока дерзкая решимость не испарилась напрочь, оставив осадок на душе и скребущее сожаление. Да, именно в эту секунду нужно было пригласить эту загадочную, чувствительную молодую женщину к себе. Только она и сможет по достоинству оценить музыку Флоренс. - Боже, нет… Ты хочешь, чтобы я снова?... - Ну, тогда я спою тебе что-нибудь ещё. Изабелла чувствовала себя так, будто заходит в святой храм. Такое с ней случалось второй раз в жизни. Первый имел место быть в настоящем храме двадцать лет назад. * Девушка, расположившись в кресле, наблюдала, изредка участвуя в ничего не значащем разговоре между обитателями поместья и миссис Саммерс. Что бы Иза не пыталась втолковать ей о надобности разговаривать даже на глупейшие темы в светском обществе, Флоренс этого делать не могла, а заставлять саму себя было еще отвратительнее, чем поддаваться кому-либо. А посему она снова сидела на своём обычном месте, подложив руки под подбородок и разглядывая свою новую подругу, любуясь и раздумывая. А ещё безумно радуясь тому, что поймала момент, воспользовалась так внезапно оказавшейся перед ней возможностью исполнить задуманное и показать Изе самое сокровенное и дорогое, что у неё было – песни и стихи. Если у вдовы были основания подозревать старшую дочь в семействе в высокомерии и холодности, то Флоренс стремилась разрушить видимость, отбросить маску, настолько привычную, и, замечая, как собеседница старалась помочь ей это сделать, раскрепощалась больше и больше, но постепенно. К великому восторгу девушки, Белла (как иногда нравилось ей называть про себя миссис Саммерс) вскоре незаметно свернула беседу со стихов и песен на рассказ о себе и, полностью оправившись от потрясения, сама принялась засыпать Флоренс вопросами. Как-то само по себе вышло, что Иза предложила попробовать сыграть на рояле, в то время, как мисс Уэлч будет петь. Некоторое время ушло на поиски стихов, и потом они договорились на оригинальном тексте под названием «Ghosts». Сейчас измотанной долгими разговорами девушке вовсе не хотелось говорить, и она оставила это гостье, которой тайно восхищался Джон и вовсе не тайно – сёстры. Иза была предупредительна и элегантна, подхватывала любой разговор, была идеальна во всём. Улыбка, изящное движение рукой, то, как она временами встряхивала волосами, завораживали Флоренс, не было никаких сил отвести от неё глаз. Ведь она же совершенство, причём это очевидно. Такое чувство, словно у неё вообще нет недостатков, лишь выверенная, прекрасная и ослепительная идеальность. При взгляде на наблюдавшую девушку моментально можно было отметить непонятное оживление, лёгкую полуулыбку и немного порозовевшие не то от смущения, не то от взволнованности щёки. - А ты что думаешь, Флоренс? – нарочито громко спросила Эвелин, во чтобы то ни стало решившую вовлечь упрямую дочку в беседу, хотя сама участвовала в ней разве что формально. Ответом ей был отсутствующий взгляд, а затем короткий зевок. Девушка потянулась и довольно сказала: - Я совсем ничего не думаю. Затем она с удовлетворённым видом опустилась обратно в кресло и раскинула руки в широких белых рукавах с завязками. На мгновение прикрыв глаза, мисс Уэлч широко улыбнулась и обернулась к матери и сёстрам со взглядом, ясно дававшим понять, что её совершенно не интересует ничего из того, о чём тут ведут речь. Кроме чётко проступившего на лице леди Эвелин негодования, она могла поклясться, что видела лукавую улыбку, подрагивавшую в уголках губ Изабеллы.