Неповиновение

Women always compete, even if they love each other. * Снова шёл дождь, то ослабевая, то припуская с новой силой. Следующий день был серым, мокрым и абсолютно противоположным предыдущим двум, будто бы погода решила отыграться за солнце и тепло, на которое непозволительно расщедрилась. Однако ни тяжёлая голова, ни откуда-то взявшаяся во всём теле усталость и беспрестанно моросящий дождь не могли остановить Изабеллу. Она встала раньше, чем обычно, помня о том, что предстоит ещё поговорить с Флоренс. То, что девушка непременно выйдет из своей комнаты и будет ждать её у рояля, казалось женщине чем-то очевидным. Она верила в это. А даже если эта упрямая девчонка не заявится, то Иза собиралась вытащить её оттуда силой. Хотя она и сомневалась, что старшая Уэлч настолько безрассудна, нет. Даже полностью отдаваясь эмоциям и будучи готовой крушить всё и вся на своём пути, Флоренс всегда знала, где следует закончить, шестым чувством улавливала, когда приближалась к черте, за которую опасно переступать, и останавливалась, замирая в одном шаге от условной линии. Решительно спускаясь по лестнице и придерживая своё любимое чёрное платье, Иза чувствовала себя так, будто направляется в логово к непредсказуемому зверю. Однако, боясь, что может разочароваться, если комната будет пустовать, женщина вовремя напоминала себе, что там может никого и не быть. В таком случае, ситуация бы резко ухудшилась. Направляясь по коридору в самую дальнюю комнату, куда после её приезда перенесли рояль, она думала о том, слышит ли Флоренс звук её шагов. Приезд… Как давно это было. И как странно началось её пребывание в этом доме. С высокой фигуры в золотистом наряде, медленно почти плывущей по ступенькам, пристального, наблюдающего за каждым движением взгляда. А что же сейчас? Самой Изе настоящее положение вещей представлялось в воображении как ужасно запутанный клубок нитей или бесконечно длинный и запутанный лабиринт, в котором, кажется, вот-вот найдёшь выход или конец нитки. И так каждый день, каждый час, причём в любую минуту всё могло поменяться полностью или частично, как если бы они выбирали не тот поворот или теряли из виду главную нить. Не собираясь останавливаться ни на секунду перед дверью, Изабелла решительно толкнула её и вошла, тихо прикрывая её за собой. Она была там. Стояла возле окна, прямая, застывшая, будто статуя, скрестив руки на груди и спокойно следя за пейзажем, раскинувшимся за окном. Рыжие волосы собраны в причёску, губы поджаты. В руках какой-то небольшой свёрток, но Иза не стала придавать этому особого внимания. Девушка не обернулась, когда та вошла, и гостья справедливо решила, что она всё очень хорошо слышала и понимала. Кашлянув, дабы привлечь к своей персоне внимание, она приблизилась к роялю, следя за фигурой у окна. - Всё-таки ты пришла, - не утерпела вдова, не в состоянии совладать с собой. Флоренс отвернулась от окна, и теперь Изе было видно её строгий греческий профиль. - Сама себе удивляюсь. Не думаю, что в этом по-настоящему есть хоть какая-нибудь надобность, - ответила та, со вздохом поворачиваясь к пришедшей, по-прежнему со скрещёнными руками. Женщина внезапно ощутила холодный укол вины между рёбер, ясно понимая, что должна как-то оправдать себя за свои слова, произнесённые два дня назад. Чёрт, как этот избалованный ребёнок умудряется заставлять её чувствовать себя виноватой?! Неужели её действительно достаточно только с упрёком посмотреть на неё и собрать непослушные волосы в изящную причёску? Вдохнув поглубже, но так, чтобы это не заметила Флоренс, Иза, в свою очередь, сплела пальцы рук, будто пытаясь держать себя в руках. - Я… чувствую вину за те свои слова и прошу прощения за них. И я рада, что смогла вытащить тебя из комнаты хотя бы для того, чтобы ты спела на приёме. Он через два дня. Я думаю, нам следует выбрать… композицию. Я… сыграю что угодно… Такого острого ощущения, что она говорит нечто несуразное, совершенно неприемлемое, неподходящее, у вдовы не было уже давно. Словно её заставили читать написанные заранее слова, и оттого у неё едва не ломался голос, а каждое предложение звучало так, словно его у неё доставали щипцами против её желания. До жути наигранным казалось вообще любое слово, но и не сказать ничего было бы равно катастрофе. Хотя и сейчас всё выглядит не хуже. Отведя взгляд, Изабелла не сразу заметила, что происходит. Её отвлекло несколько белых обрывков, пролетевших, будто снежинки, мимо неё. Изумлённо обернувшись к Флоренс, женщина увидела нечто невообразимое. На неё сыпалось несколько десятков мелких бумажных обрывков, которые стоящая напротив девушка подбрасывала вверх так, чтобы они падали на вдову, словно снегопад. Нет, она не сразу поняла, что это. А когда в её мозгу забилась догадка, то желание выброситься из окна или провалиться сквозь землю превратилось чуть ли не в физическую потребность. - Выбирай, - тихо произнесла Флоренс, подкидывая последнюю горсть обрывков, на которых было что-то написано. Подрагивая, лёгкие, словно пушинки, маленькие клочки бумаги опустились, кружась на пол, запутались в волосах у Изы, и она непроизвольно потянулась рукой к голове, осторожно доставая бумажку. На оборотной стороне ясно различалась середина какого-то предложения, но женщине было достаточно увидеть фразу «Я хочу оставаться безымянной», чтобы ощутить невозможное желание закричать прямо здесь, в эту минуту, разразиться слезами злости и обиды сейчас, на этом самом месте. Подняв взгляд на стоящую напротив девушку, она увидела её странную, кривоватую улыбку, за которой не было ничего, кроме отчаяния, смешанного с триумфом. - Я тебе принесла… стихи. Ведь я же пишу их гораздо лучше, правда? Ярость поднималась в Изабелле медленно, постепенно ускоряя своё движение к наивысшей точке. Это было уже слишком. Предел, который Флоренс осмелилась переступить. Напряжение покалывало в кончиках пальцев, билось в затылке, пускало свои щупальца вдоль позвоночника, заставляя вдову сжимать кулаки, а кровь – приливать к её щекам с невероятной силой. Плевать на свой вид со стороны. Плевать вообще на всё, теперь уже ничего не имело значения, кроме той самой по-прежнему прямой фигуры перед ней. Иза двинулась к ней с решительностью, испугавшей девушку, поколебавшей её желание отомстить за пренебрежительный тон, за резкость замечания, которые резали её мозг, рвали её мысли все два дня, но та тёмная ярость, отражающаяся сейчас в серых глазах светловолосой женщины, пугала не на шутку. Флоренс попыталась отступить назад, но та уже была в нескольких шагах от неё, и через секунду, неожиданно подняв руки и обхватив ладонями её лицо, немного приподнялась на носках и прижалась губами к её губам. Будто пытаясь заставить замолчать и забыть все слова и фразы, которые готовы были уже сорваться с языка. Флоренс словно ударили в голову током, парализовав всё тело, сделав невозможным хоть как-то отреагировать. Но Изабелле, кажется, не нужно было ни ответа, ни вообще какой-либо реакции от неё. И всё же единственное, на что оказалась способна Уэлч – это неуклюже прикоснуться к её щеке ладонью и тут же отдёрнуть, будто от соприкосновения с чем-то слишком горячим и опасным. Они стояли так, просто прижавшись друг к другу, ещё несколько мгновений, растянувшихся, по их представлению в часы, а потом отпрянули назад, расходясь, ускользая куда-то в разных направлениях, пытаясь не смотреть куда угодно, но не оглядываться, ни в коем случае не поворачивать голову в ту сторону… Иза пыталась восстановить дыхание, чувствуя, словно в действительности потушила в этой упрямой девушке всё, что та подняла в себе за время одиночества в своей комнате. Сама до конца не зная, что вызвала к жизни вместо этого, она глупо спросила через пару минут, по-прежнему не смотря в запретном направлении: - Так… что же мы сыграем на приёме? Она с трудом узнала в этом хрипловатом звуке свой собственный голос и в страхе замолчала, сверля взглядом ни в чём неповинную стену. Молчание повисло в комнате, расправив над ними невидимые чёрные крылья, готовое окутать их дымкой и рассоединить или испариться от одного слова. И Флоренс всё-таки нарушила тишину, заставив её съёжиться, уменьшиться, раствориться в воздухе и разрушиться, пропасть. - Ту… давнюю. Про танец с дьяволом за плечами. И всё. Больше ничего. Ни звука, ни вздоха, ни единого шевеления в глубоком молчании. Иза вспомнила и мелодию, и стихи, почти чувствовала те слёзы, которые вызвали в ней их строки. Как же она подходила им сейчас, став ещё более близкой им обеим за эти недели, за эти минуты и секунды. И как же тяжело будет сыграть её сейчас… Под аккомпанемент тихого шороха платья вдова села за рояль, заметив только краем глаза, что от гордой и прямой осанки Флоренс не осталось и следа. Она стояла, бессильно опустив голову, лицом к стене, опираясь на неё рукой. Изо всех удерживаясь от того, чтобы немедленно встать и броситься к ней, Изабелла перевела всё своё внимание на клавиши. Они ждали, прося о прикосновении, и, поколебавшись, женщина опустила пальцы на них, чувствуя, как они поддаются, как звук робко выскальзывает от нажатия, разбавляет тишину, борется с его волнами, пытающимися подавить, подчинить всё себе. Мелодия полилась сначала тихо, искрясь и занимаясь, будто костёр, а потом набирая силу, разгораясь, взлетая к высокому потолку. Всё тело играющей подрагивало, словно она собиралась разрыдаться, а её единственная слушательница, оглянувшись, внимательно следила за ней, и тонкие побледневшие губы её едва различимо шевелились, а в глазах было столько боли, что было просто невозможно понять, как она ещё переносит её. Мелодия закончилась почти так же тихо, как и начиналась, превратилась в едва тлеющие угольки и почернела, а последние искорки подхватил ветер. Иза откинулась на спинку стула, не ощущая больше ничего, только пустоту, медленно наполняющуюся чем-то ей незнакомым, но от этого ещё более желанным. Затем она поднялась, опираясь одной рукой на рояль, и, всё также не смея посмотреть на Флоренс, произнесла: - Больше никаких репетиций.