Больше не плакать по тебе

POV Пит       Я забыл твой голос. Вокруг меня много людей с разными голосами, но твой был единственным, что пленял мой разум. Теперь я забыл.       После твоей смерти я стал многое забывать. Твою фигуру, длинные руки, огрубевшую кожу ладоней, шрам на предплечье. Твои улыбку, взгляд, когда ты боишься, когда жаждешь, когда надеешься… Я пытаюсь это всё вспомнить, но во мне осталась только боль и тоска по тебе.       Когда мне сказали, что ты наложила на себя руки, я впал в недоумение. Переродок, созданный Капитолием, убил сам себя, а ведь создан был для убийства других… Значило ли это, что программа в твоей голове завершила миссию и больше не видела смысла существования, и потому самоуничтожилась — я не знал. Значило ли это, что не осталось никого, кто был бы мне дорог – нет, не значило. Я начал думать, что все твои поступки не были нацелены только на меня, а после понял — я сожалею о твоей смерти.       С каждым месяцем я больше узнавал о том, что меня заставили забыть — и твоя смерть стала для меня бременем, болью. Я стал возрождать воспоминания. Осознание того, что я потерял тебя, заставило переродка во мне отступить, и именно тогда я понял — я стал тебя забывать. Я был так напуган, ведь вернувшись стал лучше отличать правду ото лжи. И ты становилась для меня всё более желанной, невинной… я стал сжигать сам себя и винить в этом тебя. Ты убила саму себя, оставила меня одного. Снова. И твой голос перестал звучать во мне едким маревом.       Ты стала туманом с темными волосами и бледной кожей, ты начала мертветь в моих воспоминаниях — твоя кожа стала гусиной, бледно-синей, волосы потеряли блеск и шелковистость, глаза обрели стеклянность. В моих снах ты стала трупом, что спасает меня в пещере, целует на берегу Арены… Ты стала рассыпаться лепестками примул, и ветер уносил тебя, а я не мог поймать.       Поэтому подслушанный у кабинета доктора Аврелия разговор о том, что тебе стало хуже, заставил моё второе «Я» пробудиться. Злость начала поглощать мой разум, но теперь она была направлена на всех, кто скрывал от меня правду о тебе. Аврелия едва успели спасти, но, как ни парадоксально, он был несказанно рад моей убийственной реакции.       Я стал задаваться вопросом, что было бы со мной, если бы мне не сказали о твоей выдуманной смерти. Остался бы я навсегда в этой психушке? Или смог бы приблизиться к родному дому? Убил ли бы тебя тогда?       Договориться с самим собой было очень трудно. Но у меня получилось, и теперь переродок превратился в редкие вспышки злости. Изредка — жестокости. Я думал, что ты мертва, два года. Я привык к этому ощущению, и потому выходить из лечебницы было так страшно: ты жива, но в моей голове всё ещё труп.       Эффи помогла мне найти квартиру в Капитолии, помогла избавиться от безвкусной отделки. Жизнь потекла своим чередом, а я все пытался осознать... Ты жива. Это было самой желанной правдой, в которую я никак не мог поверить. В каждом моём сне ты умирала. Иногда от моих рук.       Аврелий теперь консультировал меня дистанционно. Я был всё ещё зол на него. Теперь мои воспоминания были в очередной раз изменены и походили на непонятное месиво из бессвязных моментов. Я пытался восстановить прежнюю память. Я стал смотреть записи.       Игры, Тур Победителей, свадебная фотосессия, вновь Игры… Зная, что на каждой записи ты лгала, я жадно пересматривал Жатву, пропо-ролики, желая изучить тебя, понять… Пытался воскресить чувства к тебе, но больше не мог думать о тебе нормальной. Ты была мертва в моей голове, и твой труп был единственным, что всплывало перед моими глазами при мысли о тебе. Я остервенело, отчаянно пытался переключиться.       Каждый раз, когда я брал кисть в руки, перед глазами всё расплывалось, и я против воли рисовал худший из своих кошмаров — тебя, мёртвую, в своих руках. Я бросил это делать после того, как во сне увидел тебя ужаснувшейся, умирающей в склепе, обклеенном моими отвратительными рисунками. Ты стала моим помешательством.       Неожиданно в моей жизни появилась Эдель. Совсем не похожая на тебя — живая, страстная, нежная — я черпал в ней жизненные силы и постепенно избавился от твоего образа, преследовавшего наяву и во сне. Ты осталась в моей памяти. Порой мелькала во снах и я пугался, но, пробуждаясь, я видел ее рядом и все тревоги отступали. Я думал, что полюбил её.       Конечно я лгал. Врал ей о своих кошмарах, о мнимых страхах… Отношения постепенно исчерпывали себя: ложь больше не могла скреплять и подпитывать их, но окончательно я понял, что не смогу остаться с Эдель, когда в моем сне она убила тебя. Я не находил покоя неделю. А после написал письмо Хеймитчу о том, что приеду домой.       Я не осознавал, зачем, к кому я еду. Мне просто было необходимо увидеть тебя живую. За тот месяц, что оставался до поездки, я убедил себя, что не останусь. Я лишь запечатлею твой образ, исправлю искореженные воспоминания и смогу уехать. Но оказалось, что какая-то часть меня неосознанно продолжала к тебе тянуться... Любить тебя.       Увидев тебя, живую, волнующуюся, я чуть не сошел с ума от медленно разливающегося по моей крови жара. Этот огонь, зажженый тобой, опалил тело и дотла сжег все барьеры, столь тщательно мной выстроенные. Неимоверными усилиями я остановился, чтобы не задушить тебя в объятиях.       Всё то, что я чувствовал до этого, что знал, что выдумал, отошло на второй план. Та любовь казалась мне мнимой, старой, детской, забытой… Так и оказалось. Ошметки старых чувств сгорели в том целительном пламени, рождая что-то новое, необыкновенно прекрасное... и пугающе сильное.       Ты — бледная, но с ярким от смущения румянцем на щеках, с поблекшими, но все такими же пленительными сверкающими глазами, с естественной, живой смуглой кожей и блестящими волосами  — показалась мне такой знакомой, родной… и желанной. Я стал тебя хотеть. Твоё смущение и робость, твоя смелость в разговоре и трусливый побег — ты оставалась для меня загадкой, которую я жаждал разгадать, но неизменно оставался в вечных поисках ответа. Ты снова бросила меня.       А после сама пришла ко мне. Такая наивная, домашняя, чистая, смущенная моим присутствием. Я неоознанно стал мечтать о тебе в моем доме, босой и в белой простыне, которая не может скрыть твой округлый живот, в котором растет наш ребенок... В реальность меня вернуло ощущение горячего кипятка на моих пальцах.       Во мне загорелось непреодолимое желание сбежать, только чтобы не попасть в твой плен вновь. Но твоя беспечность, глупая упрямость, граничащая с безрассудством, чуть не заставившая слечь от тяжелой болезни, окончательно выбила меня из колеи. Я еле сдерживал себя, чтобы не начать целовать всё твое тело в попытке согреть. Мысль о тебе, плавящейся от моих прикосновений, будоражила кровь. И взывала к переродку. Но я совершенно не ожидал того овладевшего моим вторым «Я» спокойствия. Его присутствие выражалось лишь в некоторой язвительности. И когда ты весь вечер просидела, очарованно меня разглядывая, у меня осталось лишь одно желание. Вызывать на твоем лице ту прекрасную искреннюю улыбку всю оставшуюся жизнь.