Больше не плакать по тебе

POV Пит       Разглядываю её желанное тело, сдерживаясь в порыве сказать её имя. Она вся замерла, смотрит на меня своими необыкновенными серыми глазами. Вглядываюсь в них, захлебываясь её ожиданием.  — За курткой, — неожиданно чувствую вмешательство переродка, и впервые я ему рад. В следующее мгновение я уже наблюдаю в её взгляде разочарование и затаившуюся обиду, грозящуюся вылиться в бессильную злость. — Спокойно… Дверь хлопает, оставляя меня посреди холодной темной улицы с кривой ухмылкой на губах. — … ночи.       Я получаю какое-то садистское удовольствие, видя ее обиду и ожидание… Она хочет быть моей? Я могу дать ей это. Я хочу... Хочу взять её, сделать своей, но что-то не дает мне просто воспользоваться девушкой. Страх потерять Китнисс навсегда.       Медленно подхожу к двери её дома, кладу руку на дверь… Кажется, я чувствую её боль, может быть мне чудится, но я даже слышу ее сдавленные всхлипы. А возможно, это лишь плеск воды, оттого, что она моет посуду после ужина. И вовсе она не плачет.       Дурак. Выдумал себе невесть что! Эту девушку так просто не завоевать. В голове моментально всплывает давний разговор с соперником… Он сказал, что если бы он отдал ей всё, всего себя, она была бы его. Эта мысль не позволяет мне заснуть до самого утра.       Она мне снова снится. На этот раз живая, её глаза прожигают меня насквозь… В них пылает жар страсти, которую она выплескивает, яростно меня целуя. Моя холодная девочка загорается, теплеет от жарких поцелуев, её руки смело залезают под мою рубашку… Эти мысли не дают мне успокоиться все ранее утро, не уходят ни после холодного душа, ни после вымешивания нескольких порций теста. Не выдерживаю, и, сорвавшись, иду к ней. Оказывается, зря.       Короткая футболка едва ли прикрывает упругие ягодицы девушки. Китнисс, пунцовая, как облака на улице, убегает наверх. Прохожу на кухню и кладу ещё теплую буханку хлеба на стол. Внимательно осматриваюсь: вчера не успел этого сделать, а сегодня мне нужно найти хоть какое-то спасительное русло, в которое я мог бы перевести свои мысли. Здесь ничего не изменилось: всё аккуратно, ни пылинки… Только пусто. Комната стала холодной, бездушной. Кажется, настоящей хозяйки здесь давно нет.       Китнисс тихо спускается и останавливается в нерешительности, рассматривая меня. В очередной раз ловлю себя на мыслях о том, какая она невинная, такая милая, сонная… Обиженная. И безумно желанная.       Девушка, помедлив, все же проходит в комнату. От волнения Китнисс заламывает руки, воровато поправляет салфетку на буфете. Её взгляд мечется, не зная, за что зацепиться, а я просто стою, вдыхая сладкий запах её тела.       Тот миг, когда она прошла совсем рядом со мной, не собирается выходить из головы, и я сглатываю, прикрывая глаза. Сладость Китнисс, кажется, распространяется по всей комнате, и я спешу сесть за стол, чтобы не выказать своей реакции на неё. Халат девушки подчеркивает гибкость тела, округлости груди и бедер…       Она такая тонкая, что я мог бы обхватить её одной рукой. Когда же она приоткрывает дверцу шкафчика и, приподнявшись на носках, тянется к верхней полке, мне кажется, что я сейчас все же не сдержусь и наброшусь на неё. Приходится срочно отвести взгляд в сторону окна и мучительно сильно сцепить пальцы рук. — Как спалось? — спокойно спрашиваю, надеясь, что возбуждение не скажется на моем поведении. Девушка молчит, а после с размаху хлопает дверцей шкафа, делая пару шагов назад. — Просто прекрасно, — её голос раздражен, и я усмехаюсь. Все же сильно обиделась… — Когда уезжаешь? — стараясь скрыть эмоции, задаёт вопрос Китнисс. Выходит все равно грубо и я усмехаюсь этому. Моя девочка не меняется. — Решил остаться, — бросаю эту фразу как можно небрежнее. — Ты же не против? — пытаюсь поймать её взгляд, но она поспешно отворачивается. Девушка нервно заправляет густую прядь волос за ухо, приглаживает остальные, проводя рукой по голове, а после слишком высоким голосом отвечает: — Мне без разницы. Совсем не умеет сдерживать себя. Чувствую неожиданный прилив нежности к девушке. — Хорошо. Можно мне чаю? — А чем я, по-твоему, занимаюсь? — язвительно огрызается она, ставя фарфоровую чашку передо мной. — Спасибо. — И тебе, — уже спокойно отвечает Эвердин, заставляя меня в удивлении перевести взгляд на неё. — За хлеб. Ты снова печёшь? — Да. Как только вышел из психушки, начал снова… Знаешь, не всегда получается так же, как и раньше, но что-то простое могу, — замолкаю, рассматривая девушку. Она также внимательно смотрит на меня, заставляя моё тело покрываться невидимыми приятными ожогами. — Хеймитч говорил, ты снова охотишься? — Он преувеличивает… Я хожу в лес каждый день, но не для охоты, — она снова немного нервно заправляет прядь волос за ухо, переводя тоскливый взгляд за окно. Меня это начинает раздражать. Я почти уверен, что сейчас она думает о Гейле. Горечь ревности затуманивает рассудок, и я раздраженно отставляю чашку, зло бросая Китнисс: — Без Гейла не можешь? Так он недалеко уехал, поезжай следом. Девушка переводит удивленный взгляд на меня, а после хмурится. — Если бы хотела — давно бы уехала и без твоих подсказок, — зло отвечает не моя девочка. — И вообще это не твое дело. — Если бы я не приехал, ты поехала бы? — игнорируя её грубый ответ, интересуюсь, не сдерживая переродка. — Это не твоё дело, — Эвердин разворачивается и идет к выходу, но замирает, бросая через плечо короткое: — Спасибо что зашел. До свидания. Тишина накрывает неожиданно.       Смотрю ей вслед, вспоминая горделиво вздернутый носик, прямую спину, подпрыгивающие при ходьбе пряди волос… Я снова обидел её. Вновь она вызвала мою агрессивную сторону. Кладу голову на сцепленные ладони, закрывая глаза. Нельзя чтобы об этом кто-то узнал.       Ухожу из её дома, встречая ясное утро. Раньше Деревня, за исключением нескольких домов, пустовала, теперь сюда заселились семьи простых жителей. Малыши бегают по дорожкам, топая маленькими ножками по грязи. Поднимаю взгляд на окно Китнисс, натыкаясь на её пристальный взгляд. Она быстро прячется, но занавеска всё ещё колышется.       Китнисс напоминает мне пугливую птицу. Она боится внимания, заботы, чувств, правды. Она прячется, закрывается… Надо снова к ней привыкнуть.       Ухожу в свой холодный дом. Здесь везде Китнисс. Каждый рисунок заставляет вспоминать её мертвую. Снимаю все картины и уношу на чердак. От перемешивающихся образов начинает кружиться голова.       Прикрываю глаза и усаживаюсь на ступеньку лестницы, пытаясь прогнать видение трупа Китнисс из головы. Мои руки багровеют от крови, мышцы начинают ныть, всё тело покрывается испариной… чувствую, что сдерживаюсь из последних сил, поэтому спешу скрыться в своей комнате, закрыв дверь на замок.       Перед глазами мелькают болезненные видения: мертвая Китнисс сжигает дотла дом моих родителей, мертвая Китнисс страстно целует Гейла, сбрасывая свою одежду, мертвая Китнисс медленно убивает меня… Я падаю на пол, захватывая стул, за который ухватился в попытке сдержаться. Мертвая Китнисс прижимает меня к полу и целует, а после прижимает нож к моему горлу.       Этот сумасшедший ритм, в котором картинки сменяют друг друга, словно в калейдоскопе, сбивает с толку окончательно. И я глажу ее прекрасные волосы, в то время как она рисует на моем теле кровавые узоры. Сердце бешено стучит, я чувствую, как кровь движется со скоростью света по моим жилам. Голова разрывается от приступа, и я теряю сознание. На минуту. Этого хватает.       Прихожу в себя, освобождаясь от череды ложных видений. Решаю остаться в доме до конца сегодняшнего дня. Приступы по одному не ходят. Это слишком сложный механизм, которым я не в силах управлять.       Прибрав комнату, я иду в ванную отмывать руки. Смываю запекшуюся кровь, появившуюся из не слишком глубоких, но заметных царапин, которые я нанес себе, по всей видимости, сам. Не Китнисс. Смотрю в зеркало на свое усталое лицо, замечая изменения в цвете своих глаз.       Моя голова будто разрывается от мелких вспышек воспоминаний, каждое из которых заставляет задыхаться. Мои глаза меняют цвет с голубого на черный. За считанные секунды. Я — переродок. Не Китнисс.       Присаживаюсь на край смятого покрывала, лежащего на кровати. Зарываюсь пальцами в волосы и оттягиваю их как можно сильнее, стараясь удержаться в сознании, задействовав физическую боль. Я по крупицам собираю всё хорошее, что я знаю о Китнисс Эвердин. И первое, что приходит на ум — её сестра.       Прим, которая погибла от безжалостных амбиций черствых правителей. Девочка, которая исцеляла одной лишь улыбкой, ради которой закончились Голодные игры.       Прим — сестра моей возлюбленной, погибшая на моих глазах. В моих кошмарах была и она. Её огненная тень всегда следовала за мертвой Китнисс в моих снах. Примроуз была настоящей, и эта деталь доказывает то, что Китнисс — не переродок.       Нарушая собственное решение не выходить из дома сегодня, спешу в сарайчик за домом, чтобы взять лопату и телегу. Мой путь лежит в лес, где я хочу найти напоминание о Примроуз — примулы. Китнисс рассказывала мне… кажется, я смотрел запись с её рассказом об этом. Цветы, в честь которых назвали младшую дочку Эвердин.       В лесу меня застают врасплох призраки первой в моей жизни Арены, и я ненадолго выпадаю из реальности, но цветы все равно нахожу. Я вспоминаю эту маленькую девочку, я вспоминаю всё хорошее, что знаю о Китнисс — я постепенно возвращаюсь в себя. Доктору Аврелию не следовало отпускать меня. Меньше всего я хочу причинить Китнисс боль.       Сажать цветы непросто — мое тело дрожит после двух приступов и скорбных воспоминаний, изредка из глаз катятся слезы. Я вспоминаю сотни горящих заживо детей, подрывающихся, вспоминаю пламя на плоти, тот запах и ту боль. Я вспоминаю Прим, сгоревшую в огне Революции, и обещаю себе сделать всё возможное, чтобы ее смерть и все остальные жертвы не были напрасными. Как я могу позволить Капитолию владеть моими воспоминаниями, чувствами — как я смею оставаться пешкой в их Игре? — Что ты делаешь? — голос Китнисс заставляет меня вздрогнуть и оторваться от работы; девушка стоит в теплой шали, слегка помятая от сна. И напуганная. Наверное, от кошмара. — Я решил выкопать их. Для неё. Подумал, что мы могли бы посадить их рядом с домом.       Китнисс смотрит на цветы со злобой, а после вздрагивает и делает шаг назад. Я боюсь, что моя пташка вновь может упорхнуть в свой дом, и поэтому спешу схватить ее ладонь. Китнисс прижимает руку ко рту, сдерживая всхлипы, и я её обнимаю. — Мне так жаль, Китнисс. Она разворачивается ко мне, утыкаясь в мою шею, и я чувствую горячие капли её драгоценных слез. Её тело сотрясают судороги. — Спасибо, — сдавленно шепчет она между всхлипами. Моя девочка, которая прижимается ко мне. Её горячая кожа распаляет во мне жажду жизни.