Американская мечта

      Начинать сначала оказалось не так сложно, как представлялось. Арин спокойно привела дела в порядок и нашла себе работу по плечу, хотя отсиживаться в одной лаборатории на базе Национальной гвардии получалось не всегда. Она помогала в восстановленной Больнице Надежды, наведывалась в очиститель, копалась в довоенных компьютерах, но по большей части занималась новыми разработками — припомнили достижения в Экер. Как единственной выжившей, ей приписали авторство улучшенного Рад-Х и позволили защитить по нему докторскую: успехи в фармацевтике Анклав награждал сполна. Вскоре после грандиозного разжалования Арин вернула былое доверие и голос — пусть и в научной среде. В военные дела лезть и не хотелось.       Полковник Отем сдержал своё слово и посетил все оставшиеся базы Анклава, чтобы рассказать правду об Эдеме и выбрать нового президента. Понять что-то можно было только из радиопередач, которые скупо излагали факты, поэтому рядовые сотрудники лаборатории часто строили теории и сетовали на неповоротливую бюрократическую машину:       — Снова выберут старика, который служил на «Посейдон Энерджи»! Будет мстить и возвращать Анклаву его былое величие, а мы тут едва концы с концами сводим!       Весть о победе Анклава в Столичной Пустоши разошлась в мгновение ока и заинтересовала многих. Массово возвращались пропавшие без вести — старики и заклеймённые потомки, виноватые лишь в том, что воспитывались в умирающей идеологии. Встречали их недоверчиво, часто вспыхивали конфликты с ветеранами, оставшимися проливать кровь с Анклавом, но постепенно гнев поутих, да и в НКР те жили в вечном страхе. В период хаоса можно было положиться только на себя. Арин оценила иронию, что сейчас они повторяли путь Братства Стали и принимали своих Изгоев.       Впрочем, многие решили остаться там, где уже прижились, а кто-то боялся правосудия — в судебных архивах хватало мародёров, убийц и дезертиров, и грань с обычными беженцами была тонка как бритва. С каждым новоприбывшим работали психологи, велось постоянное наблюдение, разыскивались свидетели и старые отчёты времён президента Ричардсона, однако, пользуясь суматохой, выдать себя за кого-то другого не составляло труда — и такие люди находились.       НКР, боясь войны на два фронта, усилило охрану границ. Три месяца Арин прожила как на иголках, вслушиваясь в донесения из Мохаве о потерях и экстренном отступлении. Именно оттуда и пришёл их будущий президент Джуда Крегер — отставной офицер, служивший, конечно, на «Посейдон Энерджи». Едва его имя появилось в списке кандидатов на пост, в лаборатории устроили соревнование по остроумию.       — Он же фермер! Сбежал с личным составом в пустыню и спрятал голову в песок! Да что он теперь знает? Как выращивать невадскую агаву?       — Станем самогонной державой! «Упивайся виски, а не войной»!       — Вот-вот, я бы вообще запретил старикам голосовать — разве они компетентны, чтобы решать за нас?       Вряд ли бы их устроил даже идеальный кандидат — в меру и миролюбивый, и воинственный. Арин в споры не вмешивалась, — да и кому нужно мнение человека с пустошей, прожившего большую часть жизни в Убежище? — но ничего не имела против пацифиста, узнавшего ценность мира после сокрушительного поражения. К тому же он хоть что-то вырастил, — в пустыне! — а у них в Столичной Пустоши дела шли неважно. Говорили, что в соседнем Содружестве зелени осталось куда больше, но фермеры не спешили торговать, а значит, им самим хватало впритык. Решать можно было только за себя.       Президент Крегер пошёл по пути воссоединения, упростив процедуру возвращения в Анклав, а также смягчив требования к новобранцам: больше не учитывалась «генетическая чистота» при отборе, но браки с коренными жителями пустошей не приветствовались. Костяк Анклава по-прежнему сохранял традиции и пользовался новыми людьми как рабочей силой — здесь Арин ничего нового для себя не увидела, — но манил преимуществами гражданства, точно мигрантов в довоенной Америке.       Всё же банальные карантинные меры никто не отменял, и медблок срочно открыл новое крыло для новоприбывших. Арин практически поселилась в лаборатории, радуясь, что не осматривала некоторых пациентов лично. Под микроскопом зачастую расцветал целый неутешительный букет из болезней, которые нечем было лечить, и по медицинским показателям кандидатуры отбраковывались.       За муторностью работы Арин почти не слушала новости, а негромкая музыка чаще сливалась в фоновый шум, поэтому она пропустила момент, когда потерялась связь с группой полковника Отема где-то за Пустошью Филли. Она узнала об этом в столовой лишь через пару недель, когда подсел Тэтчер — редкий гость на земле.       — Рихтера отправили на поиски, — пробормотал он без энтузиазма, словно чувствовал неладное. — Ты же была там, в Филли?       — Мы никогда не заходили далеко, да и сам полковник этого не требовал. Никто в здравом уме туда не сунется, особенно после потери Филадельфии.       — Или на то были веские причины.       Арин хмуро уставилась на чашку между ними, словно могла прочитать на ней все ответы.       — Если так, то он уже мёртв.       Тишина пугала больше всего. С полковником просто потеряна связь — такое случалось слишком часто, чтобы бить серьёзную тревогу, — поэтому Арин оставалось лишь ждать новостей. Следующий по старшинству офицер давно занял его место в Столичной Пустоши, чтобы поддерживать порядок, так что ничего не изменилось. Анклав готовился к визиту нового президента, но тот пока не горел желанием выезжать из Чикаго — западного щита перед границами НКР.       Костью в горле встал вопрос о разграбленном республиканцами Наварро, откуда выжившие жители базы растащили самые ценные технологии, а сами спрятались где-то на территории НКР. Помочь им никто бы не смог — Западное побережье на другом конце страны, а переброска войск заняла бы месяцы. Возможно, существовал план по тайной транспортировке, но, по понятным причинам, радио и об этом молчало.       Время летело невероятно быстро: казалось, битва за очиститель только что отгремела, а на самом деле прошло уже полгода. Всё чаще Арин ловила себя на мысли, что хотела бы отправиться на поиски Отема, но здравый смысл отговаривал. Здесь, в Вашингтоне, оставались дела не менее важные, поэтому она упорно искала способ помочь хотя бы папе — но и тут не добилась хоть какого-то результата.       Те, кто решил переселиться в Убежище 108, привели в порядок и завод робототехники — отныне каждую группу зачистки сопровождал «мистер помощник» или кто потяжелее. Территория вокруг Белого Дома теперь едва узнавалась: улицы, перекрытые завалами, очистили, привели в порядок самые устойчивые здания, где ещё можно было спасти канализацию — благо воды теперь на всех хватало.       Очиститель привлёк толпы переселенцев, но далеко не все поладили с Анклавом — то же относилось и к Братству Стали. Независимые города, вроде Мегатонны, росли и перестраивались, люди побогаче вновь заселили Тенпенни-Тауэр, а солдаты удачи пополняли ряды компании «Коготь». Однако и рейдеров становилось всё больше, вспыхивали эпидемии и локальные стычки. Как в былые времена, столица привлекала своими возможностями, но и забирала немало жизней.       Однажды Арин вместе с несколькими техниками вызвали в Исторический музей, чтобы вскрыть запертые хранилища, и, как более опытный путешественник, она приглядывала за группой в пути. С ними отправили пару солдат, но растеряться в перестрелке мог каждый — не понять штурмовикам, как чувствуешь себя в поле под открытым небом после тесной и знакомой лаборатории.       Наперво она взяла баллончик и щедро обрызгала голову каждого.       — Это лак для волос? — попытался пошутить Стиггс, их талантливый робототехник, которого брали с собой на всякий случай — если хранилище окажется под охраной турелей или протектронов. Теперь прожигать дыру в роботе запрещалось, когда можно было безопасно его перепрограммировать.       — Средство от блох, — пояснила Арин, пряча улыбку, — кто-то пару дней назад решил собаку погладить — пришлось целый взвод побрить налысо. Ну, под шлемами хоть незаметно.       Стиггс мгновенно погрустнел, но покрутился с двойным усердием, чтобы Арин прошлась по всей пышной шевелюре. Убедившись, что у всех наготове оружие, она отметилась на проходной, вписав фамилии персонала и сопровождающих, и повела группу в город.       Несмотря на то, что исторический центр Вашингтона отошёл Анклаву, по коллекторам и веткам метро до сих пор пробирались мутанты. Гулей, как и радтараканов, даже через полгода чисток находили повсюду: они жили на чердаках, в разрушенных высотках, в кучах строительного мусора и выпрыгивали из мусорных контейнеров. Супермутанты до сих пор пытались отвоевать Столичную Пустошь, но без открытой войны между Анклавом и Братством Стали их удалось отбросить к Балтимору, откуда тут же разбежались собиратели довоенного хлама. Сильнейшим сторонам в регионе, конечно, не было дела до их бед.       База Национальной гвардии стала щитом на северо-востоке, смотровой и защитной позицией на границе Столичной Пустоши, где не утихали бои с супермутантами. Убежище 108 всё больше стремилось к автономии внутри Анклава, что не могло не волновать руководство, но пока конфликтов удавалось избежать: если требовать много, то и защиты можно лишиться. Запад ограждали барьеры, возведённые вдоль берега реки Потомак — они защищали как от вторжения, так и от радиации, бушующей после взрыва бомбы; развёрнутый полгода назад гарнизон перестал быть временным. Очиститель — сердце торговых маршрутов — прекрасно защищали.       Уязвимой осталась сторона залива, на юге, из-за нейтралитета Ривет-Сити, с которым не получалось договориться. Старый авианосец идеально подошёл бы в качестве опорной базы Анклава с его винтокрылами, да и на заброшенные двести лет назад машины никто не мог без слёз смотреть, однако совет жителей единодушно выступил против объединения. Дескать, раньше корабль своими силами латали и сейчас справятся, а пускать Анклав даже на крышу — значит, признать оккупацию. Арин сложно было их винить за осторожность.       Встретила их целая толпа солдат и несколько винтокрылов на расчищенной площадке — бывшей парковке, — словно война до сих пор продолжалась. Немолодой офицер учтиво представился и провёл техников в музей через служебный вход — маленькую дверь с лестницей вниз, в подсобку. Хранилище напоминало бункер: толстые стены защитили фонд от взрывов, а каждый отсек с ячейками был подключён к отдельному терминалу. Стиггс смотрел на потолок, поэтому наперво указал на лазерные турели, которые до сих пор могли функционировать. Арин заглянула в ближайший терминал и покачала головой.       — Это надолго.       — Не беспокойтесь, этажом выше есть место для отдыха. Вас не потревожат, — вмешался офицер, точно услужливый портье: видимо, хранящиеся в музее экспонаты были бесценны.       — Почему солдаты здесь? Что-то случилось? — полюбопытствовал Стиггс. Офицер брезгливо поджал губы.       — Оказалось, что в подвале целый город гулей, а мы его даже не сразу заметили. Вы не представляете, во что они превратили ценные экспонаты! Устроили бар в выставочном зале; в туалетах, простите, — магазин; об мрамор бычки тушили, повсюду развешено какое-то тряпьё, как в цыганском таборе. Ну зверьё же! К счастью, «Данте и Вергилий в Аду» хотя бы сохранилась, вывеской картина служила — видимо, смешно им было.       — За двести лет без ухода любая картина раскрошится, тут ничего не поделать, — заметил кто-то.       — Ага, до войны двести лет висела — и ничего.       — И где сейчас гули? — невзначай бросила Арин, заранее зная ответ. Офицер тут же просиял.       — Выкурили всех. Грамотно бойцы сработали, метко стреляли — мрамор и так уже настрадался!       Звучало действительно омерзительно — как история, так и сама речь офицера, — и Арин не сомневалась, что проклятые бессмертием гули не видели смысла в сохранении прошлого, которое сняло с них кожу, однако шанса на выживание заслуживали все разумные существа. Полковник Отем, наверное, саркастично заметил бы, что даже у супермутантов остались зачатки разума, но их почему-то не щадят.       К вечеру, когда от перепада энергии стали моргать лампы, техники разбрелись на отдых, и Арин отправилась в сторону парадного входа. Когда-то эти залы внушали трепет, а теперь — напоминали о зыбкости человеческого величия. Закоптившиеся до черна стены и потолок разозлили бы любого ценителя древности, а также инструкторов по технике безопасности; вонь стояла непередаваемая — из смеси застоявшейся канализации, гари, табачного дыма и чего-то странного, гнойного, точно запущенных ран. Не то чтобы Арин часто общалась с гулями, но дикие обычно ссыхались до состояния мумии, в то время как некоторые разумные продолжали будто гнить заживо десятилетиями.       Видимо, местного врача тоже волновала эта проблема. Арин нашла медпункт, больше похожий на скотобойню — возможно, сюда отнесли первых раненых, когда нагрянул Анклав. С трудом верилось, что смыслящий в медицине человек мог быть настолько неряшлив и толерантен к грязи. Впрочем, возможно, гули легче переносили антисанитарию — никто их толком не изучал. Поэтому Арин увлеклась записями в терминале и даже не заметила, когда появился Стиггс.       — Ужас, кого вы тут покромсали, доктор Гордон? — рассмеялся он нервно, затем подошёл к узкому окну чуть дальше и мгновенно отпрянул с криком: — Что за чёрт!       Гортанные вопли приглушало толстое стекло. Арин заметила едко-зелёное свечение, подбежала к Стиггсу, и вместе они, точно на выставке, уставились на запертых в хранилище светящихся гулей.       — Видимо, их тоже не смогли открыть.       Стиггс помотал головой.       — Пожалуй, я воздержусь. А они это… сколько так проживут, взаперти?       Арин невольно умилилась, что паренёк сопереживал запертым в ловушке диким гулям.       — Вечность, если не больше, — ответила она. — Местный доктор изучал их, искал способы повернуть гулификацию вспять. Он предположил, что уран заменяет этим существам пищу — что-то вроде живого вечного двигателя без надобности питаться.       — Но безумного, — подытожил Стиггс. — Если оно как с машинами, то действительно может так показаться. Только это иллюзия: ничего вечного не существует.       Арин понравилась эта параллель: роботы с атомными мини-реакторами дожили до сегодняшнего дня — и хотя многие банально проржавели, сердце их до сих пор стучало. Возможно, изношенное тело гуля работало точно так же, по инерции, и с мёртвым пилотом.       Не зная, для чего может понадобиться эта информация, Арин скопировала данные с терминала на пип-бой: лучше завести привычку тащить всё подряд, как в Братстве Стали, ведь никогда не знаешь, на что именно наткнёшься. Да и совестно было перед коллегой — пусть и гулем, — что всё так вышло. Арин наспех перекусила, полистала список находок на центральном терминале и лишь затем завалилась на койку, заботливо оставленную для учёных в какой-то подсобке, чтобы утром продолжить работу.       Однако через несколько часов её разбудил галдёж, а не будильник: техники оживлённо болтали, плотно обступив едва шепчущее радио — видимо, чтобы не разбудить коллег. Арин закатила глаза, однако прозвучавшая фамилия заставила её тут же сесть на койке и прислушаться.       — Полковник Отем вышел на связь под Содружеством! Сообщается, что отряд столкнулся с серьёзным противником, но ему удалось спастись. Скоро полковник вернётся в Столичную Пустошь…       Дальше Арин с трудом помнила, как закончила работу в музее — счастье, что ни один терминал не заблокировало по рассеянности. Они вернулись на базу Национальной гвардии, выслушали похвалы, расписались за премии и разошлись. Арин считала дни, прикидывая, сколько потребуется, чтобы добраться до Столичной Пустоши, но не решалась подходить к медблоку, куда его точно направят. Даже когда их поставили на уши с проверками, как бывало перед визитом большого начальства, она не рыпнулась и застыла на рабочем месте истуканом. В голове гудело.       Затем она выжидала подходящий момент для визита, когда все руководители вдоволь намозолят полковнику глаза. После суток в медблоке он самовольно сбежал из-под наблюдения врачей и вернулся к работе, чему никто не удивился. Возможность выпала уже на следующий день, ближе к ночи: Арин проторчала под дверью почти час, прежде чем охранники её впустили.       Дыхание перехватило, когда она увидела его — бодрым, свежим, кажется, даже немного помолодевшим, однако знакомый тяжёлый взгляд никуда не делся и тут же пригвоздил Арин к месту.       — Разрешите?       — А, Гордон, проходите. Давно собирался послать за вами, — произнёс Отем, затем вернулся к каким-то документам и поднял взгляд, лишь когда снова заговорил: — Мне всё было интересно, как вас оправдали и восстановили после покушения на вышестоящего офицера и пометки «неуправляема, агрессивна» в личном деле… — Пока он перечислял все её прошлые «заслуги», Арин наивно думала, что это какая-то шутка, а когда напомнила о его приказе, Отем перебил: — Вы уже не офицер, но знаете порядок общения с командующим.       Запихав раздражение поглубже — теперь очевидно, что это очередное наказание, — Арин вытянулась, как на строевой, отдала честь и громко проговорила:       — Сэр, вы приказали мне уничтожить модифицированный ВРЭ, чтобы уберечь жителей пустоши от катастрофы, и вернули в Анклав с разжалованием!       — Вам, а не команде специалистов? — как-то рассеянно повторил Отем, словно не верил в собственные решения. — Должно быть, я был… — Он вздохнул. — Та война проехалась по нам катком, мы все были на взводе. Я верю своим людям и отчётам — что вы искупили вину, Гордон. Но только дайте повод усомниться в вашей верности Анклаву вновь — и дальше только трибунал.       Несколько мгновений они смотрели друг на друга: он — холодно, не скрывая пренебрежения, она — с надеждой, ожидая заметить хотя бы проблеск знакомой человечности, но зря. Былая связь, когда они переговаривались без слов, куда-то исчезла, и Арин не на шутку испугалась.       — Вас поняла. Я могу идти, сэр?       — Свободны, Гордон, — отчеканил Отем и тут же перевёл взгляд на бумаги — не вынужденно, а потому что считал их куда более интересными, чем Арин.       Закусив губу, чтобы не выдать себя, она быстрым шагом вышла из кабинета и, не разбирая дороги, вернулась в лабораторию — на безопасную, обжитую территорию, — чтобы всё обдумать, и совсем не удивилась, когда её работой пристально заинтересовались проверяющие. Коллеги прекрасно знали, что Арин искала способ помочь отцу в борьбе с ВРЭ, и не мешали, считая горе отличным мотиватором, но на сей раз её редкие визиты в Убежище 112 стали вопросом чуть ли не национальной безопасности.       Кто-то очень хотел те довоенные технологии, но по каким-то причинам не мог добраться грубой силой, как было с Убежищем 101. К тому же Смотритель Брон — гениальный довоенный инженер и программист — до сих пор жил в симуляции и мог отлично послужить Анклаву. Видимо, пока что безопаснее держать Убежище 112 закрытым, чтобы не повредить технологии при транспортировке на восток. Выживший персонал Наварро — точнее, спрятанные ими технологии — было решено спасти, так что все силы уходили на переброску лучших сил на запад. Однако Арин понимала, что затишье не продлится долго, и скоро папу выкинут из капсулы.       Сидя на одном месте, она ничего не сможет противопоставить, но и выхода — даже теоретического — было не видно. Отвернулся единственный человек, который поддерживал её и понимал, и Арин чувствовала полное бессилие перед огромной бюрократической машиной, пожирающей всё на своём пути — идеи, технологии, надежду, людей. Всё во благо Анклава!       Если бы она стояла в стороне, как в Историческом музее, то поняла бы глобальную логику, но не теперь — когда жизнь папы висела на волоске… да и её жизнь тоже. Арин не могла уснуть, пока прокручивала в воспоминаниях их разговор с Отемом, и верила, что он не шутил, не запугивал, а констатировал факт. Возможно, на него давил новый президент или представители будущего сената, поэтому ему пришлось отстраниться как можно агрессивнее, чтобы спасти от чего-то похуже трибунала.       Только раньше он каждый день играл в послушание под надзором Эдема, но и тогда не мог изобразить мёртвый, равнодушный взгляд. Так смотрел полковник Отем, с которым Арин встретилась в Филадельфии.       Уверенности подкинул Тэтчер при следующей встрече в столовой. Перемен он, как и все остальные, не заметил, и Арин уже начинала думать, что попросту сходила с ума, но он отметил кое-что другое:       — Рихтер не вернулся, да и никто из его группы. Я к тому, что… ну, полковника нашли и привезли в Столичную Пустошь — тогда где те, кто его нашёл?       — Может, он их отправил на тайную миссию? — предположила Арин без уверенности. — Если полковник нашёл что-то важное, но не завершил дело, то мог поручить это Рихтеру.       Тэтчер покачал головой.       — Неразбериха кончилась вместе с войной — теперь балом правит отчётность. Движения каждого солдата должны быть прописаны, выход на связь в определённые часы, хоть убейся, а то получишь выговор. Я вот на пути сюда заглянул в путевые листы, и Рихтер до сих пор числится в поисковой группе… которая ищет того, кого не теряли. Думаешь, полковник забыл про них доложить?       Скопившийся на душе ком теперь давил где-то в горле, мешая вдохнуть. Арин с трудом понимала, что происходит, но одно знала точно: если бы полковник поставил себе цель, то не убежал бы даже после разгромного поражения, присоединился к подкреплению, чтобы выполнить работу самому, увериться в успехе. Он не из тех, кто убегает.       — К чему ты клонишь? — собственный голос казался хриплым, чужим. Ей хотелось, чтобы кто-то ещё увидел тревожные странности.       — Да ничего такого, — смутился Тэтчер, уловив её взгляд. — Просто мне кажется, что Рихтер полковника не находил; они разминулись, а теперь он попал в неприятности. На связь они — по бумагам — не выходили. Сын его ищет, а остальным будто всё равно: говорят, нормально это при переброске в другие штаты, тем более в дикое Содружество… да, я сам не знал, что у него семья есть — вот такие мы друзья!       Ощутив ещё один информационный удар, Арин сдалась и молча доела остывший обед. Сыр, больше похожий по консистенции на бумагу, застыл единым комком в макаронах, так что пришлось отделять куски, надавливая вилкой. Так, глядя в тарелку, она задумалась, в ту ли сторону смотрела и когда упустила реальный момент перемен.       Впрочем, для утверждения окончательного диагноза ей не помешало бы мнение независимого специалиста.