Американская мечта

      Лейтенант Абрамс уверенно шагала вперёд по узким коридорам базы, сцепив руки за спиной. Арин семенила за ней следом, с любопытством озираясь по сторонам. Здесь было немноголюдно, но каждый случайный встречный провожал её взглядом, как бы напоминая, что после жизни на пустошах выглядела она неважно. Впервые за эти бесконечные месяцы на воле Арин вновь вернулась в детство, когда на пятилетие папа подарил нелепую бейсболку с обезьянкой, и все дети над ней смеялись. Она опустила глаза в начищенный до блеска пол, шмыгнув носом.       Её гид по базе останавливалась почти у каждой двери, рассказывая о том, что находилось внутри. На стене всегда сияла именная табличка или названия уровней, но лейтенант упрямо озвучивала каждую надпись. «Возможно, она не уверена, умею ли я читать», — решила Арин, но вслух ничего не сказала.       — Это жилой блок.       Абрамс направилась внутрь. Дверь автоматически открылась перед её носом, издав протяжный скрип.       Их встретила смежная комната отдыха с парой широких диванов, проектором с правой стороны и маленькой кухней — напротив. В углу стоял автомат с ядер-колой. Абрамс указала на левую дверь:       — Там самое маленькое крыло — мы его отдали под женское общежитие, пойдём.       По углам комнаты Арин насчитала три идеально застеленные койки, а на одной из них заметила коробку с предметами первой необходимости, некоторые из которых в последний раз она видела лишь в Убежище. За очередной дверью таилась общая душевая. Даже под страхом отравления она не хотела упустить такой важный момент, едва сдержав слёзы счастья при виде работающего крана.       — Не бойся, если ночью услышишь странный шум. До войны в этом комплексе была верфь; с годами шторма уничтожили большинство построек. Теперь волны беспрепятственно стучатся в наши стены. Турели постоянно отстреливают мутантов со стороны залива, но они всегда возвращаются. Гибельнее места на карте не сыщешь.       Абрамс вздохнула и убрала за ухо выбившуюся прядь рыжих волос из затянутого на затылке пучка. Она казалась такой же усталой, как полковник Отем. Арин не задавала лишних вопросов, предоставив судьбе покорно нести её по течению. Пришлось скромно устроиться на краю койки, чтобы не испачкать накрахмаленные простыни пыльной одеждой. В этой идеальной комнате налипшая грязь казалась тяжким грузом на плечах, когда как Абрамс олицетворяла собой лёгкость и изящность сошедшего с довоенных плакатов ангела.       — Обрати внимание на Мед-Х и Антирадин: сразу вкалываешь после контакта с водой. Не советую экономить, да и продать некому.       — Вы врач? — переспросила Арин, заранее чувствуя к Абрамс прилив ностальгического тепла.       — Единственный. Пока что, — добавила она после паузы. — Кстати, это я проводила твоё обследование. Отёк уже спал, но если понадобятся медикаменты — сразу шагай в медблок в западной части.       Арин бережно открыла набор первой помощи. После побега из Убежища ей ни разу ничего не давали, а теперь медикаменты раздавали вот так просто, когда на пустошах от радиационного отравления умирали едва родившиеся дети.       — Здесь же есть подвох, не так ли? — устало спросила Арин, косо взглянув на Абрамс.       — О, моя дорогая, — внезапно развеселилась та, — всегда есть подвох! Полковник Отем не говорил об экспериментальной базе по изучению влияния радиации? Этого никто не скажет вслух, но Экер — точка невозврата для особо отличившихся членов Анклава.       Довольно сухо попрощавшись, — видно, ей самой не нравилось лишний раз вспоминать, где она находилась, — Абрамс удалилась в медблок, пообещав навестить её к ужину. Комната стала слишком просторной для Арин, слишком светлой, без единой тени. Она и забыла, как давит настоящая тишина: даже глубокой ночью пустошь наполнялась сотнями звуков, когда здесь — звенела в ушах. Странное параноидальное чувство не покидало в этих стенах, будто повсюду были глаза и уши.       Вода была едва тёплой, поэтому Арин довольно быстро приняла душ, но даже ощущение чистоты на коже не вернуло былой эйфории. Очередная клетка из света давила на мозг, а за ней — хотя Арин и не подозревала, как выглядел мир по ту сторону — билось нечто похуже когтя смерти, неся мучительную смерть от радиоактивных осадков, если, конечно, мутанты первыми не раздерут на аппетитные части. Отличное дополнение на карте путешествий: отметка для любителей неотвратимой гибели.       Небольшая прогулка по узким коридорам немного её успокоила. Внимание привлёк любопытный стенд с историей базы в главном вестибюле. Экспозицию венчали чёрно-белые фотографии, по старинке вколотые в пробковую поверхность. Под ними бегущей строкой шёл текст с описанием.       База Экер оказалась первой военно-морской верфью США, основанной ещё в 1776 году в Филадельфии. Потеряв стратегическое значение, часть государственной собственности отошла частной судостроительной компании. В разгар кризиса с Китаем береговая линия была защищена от любого вторжения, на нижних уровнях построены отсеки для подводных лодок и перестроилась часть существующих зданий. Работа так и не была завершена, поэтому о назначении базы ничего доподлинно не известно. База Экер — последний из освоенных Анклавом объектов военного назначения; строительство и ремонт уничтоженных временем конструкций затянулись на несколько лет из-за недостатка ресурсов. Большая часть верфи так и осталась лежать в руинах, нижние отсеки оказались затопленными и наглухо задраенными.       Арин невольно сглотнула подкативший к горлу ком — казалось, вот-вот и стена рухнет под валом гигантской тёмной волны, а кишащие на дне твари попируют свежим мясом обитателей базы. Почти не дыша, она прислушалась к эфемерному шуму, о котором говорила Абрамс, но всё было как прежде, наперекор клишированным историям — даже свет в коридоре не моргнул.       Лейтенант Абрамс вернулась в сопровождении рослого мужчины в офицерской форме. С первого взгляда Арин признала в нём того самого человека, который поймал её в Уилмигтоне. Она густо покраснела, случайно встретившись с ним взглядом — откровенно презрительным. Иного нельзя ожидать от человека, чьё задание ты сорвала одним коктейлем «Молотова».       — Капитан Леманн будет сопровождать тебя завтра.       Абрамс будто нарочно не замечала напряжения между ними, приняв их красноречивые взгляды как данность; она продолжила рассказ о базе по дороге в столовую, но Арин слушала её вполуха. Капитан хранил молчание, а сосредоточенный взгляд светло-голубых глаз скользил по одинаково серым стенам, словно увлекательнее зрелища не существовало. На сей раз Арин смогла разглядеть его получше.       Капитан был на голову выше своих спутниц, но не сутулым, как многие люди при его росте, а строгим и напыщенным. Светлые, почти седые волосы были коротко пострижены. Арин никогда не думала, что волосы могут быть такого странного цвета, и сверлила его затылок любопытным взглядом.       Общая столовая казалась гигантским пустым пространством по сравнению с узкими коридорами-змеями и маленькими помещениями, если принять во внимание небольшой штат постоянных сотрудников. Абрамс пояснила, что каждый отсек базы автоматически задраивается в случае затопления или пожара, чтобы быстро изолировать опасную зону, но эта часть была построена ещё до войны и представляла собой одну из шахт для научно-исследовательских субмарин, затем она рассмеялась, заметив, как побледнела их гостья.       — У кого-то морская болезнь, — с неподдельной печалью констатировала Абрамс, поставив небольшой поднос с едой перед носом Арин.       — Я кроме рек ещё ничего не видела, — с сомнением произнесла она и с большим энтузиазмом схватилась за алюминиевую ложку.       — Она шутит, — внезапно сказал Леманн и вновь невозмутимо принялся за еду, будто не произносил ни звука.       Как и везде — в Анклаве использовалась довоенная посуда, но более тщательно обработанная. Это была стёртая, с мелкой сеткой трещин, но всё ещё пригодная в быту частичка непоколебимого прошлого. Еда практически ничем не пахла, просто насыщая тело всеми необходимыми микроэлементами. Абрамс с придыханием сообщила, что иногда в рацион добавляли довоенные припасы, разнообразные по химическому составу. Арин невольно задумалась, сколько отравы — кроме радиации — добровольно вкачивалось людьми. Не станут ли они через несколько поколений чем-то вроде гулей, но перекаченных консервантами и неспособными к естественному процессу разложения?       Тем не менее дорвавшийся до еды организм требовал всё больше, наплевав на вред, дабы отложить запас в виде подкожного жирка. Уже через час Арин вывернуло наизнанку. Как мудрый врач и просто дальновидная женщина, Абрамс выдала ей какие-то таблетки и велела не вылезать из постели. После марафона невиданной жадности больше ничего и не хотелось. К ночи поднялась невысокая температура, постоянно тошнило, что уснуть можно было только сидя. Комната расплывалась перед глазами и бесконечно растворялась в тусклом свете.       Утром чья-то рука вцепилась в плечо и бесцеремонно трясла, как тряпичную куклу, пока Арин не разлепила опухшие глаза. Над ней нависла улыбающаяся темноволосая девушка, немногим старше самой Арин, одетая в форму рядового.       — Приве-ет! — жизнерадостно протянула она. — Вчера я была на дежурстве, поэтому не получилось представиться: меня зовут Эмми. Здесь не так много новых лиц, значит, ты точно та, кого ищет капитан Леманн. Мне велели передать, что винтокрыл ждёт на крыше, через десять минут вылет.       Девушка тараторила, как заведённая, и у Арин ещё больше разболелась голова. Она вежливо представилась в ответ — и этого оказалось достаточно, чтобы Эмми от неё отстала. Выполнив свой долг, та повалилась на соседнюю кровать, не снимая сапог, и уткнулась в какой-то довоенный журнал, с интересом поглядывая на Арин поверх пёстрых страниц.       Абрамс так и не появилась в жилом блоке. За неимением другого врача, она была вынуждена спать в кабинете на кушетке, готовая в любой момент встретить пациента. Её место в жилом блоке было символическим, чтобы внушить веру в ближайшие перемены. Арин невольно восхищалась этой женщиной, простоте и лёгкости её характера под такой ответственной ношей. Говоря об Анклаве, на ум приходили солдаты в силовой броне, терроризирующие мирных жителей пустошей, одержимые мозгоправы и целая армия довоенных роботов. Но здесь, в тылу предрассудков, жили обычные люди, точно так же желавшие выжить, только с более крупными амбициями и достаточной ресурсной базой, чтобы иметь право диктовать свои условия — это было единственным правилом пустошей, и Анклав не изменял традициям.       Когда Арин появилась на крыше, пилот включил двигатель, и гигантские лопасти машины пришли в движение. Ей ещё ни разу не приходилось находиться так близко к этому инженерному чуду — по крайней мере, в сознании, — а полёт виделся разве что в фантазиях. У спущенного трапа при полном параде ожидал Леманн, нервно перебирая пальцами козырёк офицерской фуражки.       Арин заняла одно свободное место у маленького окна; капитан сел напротив. Она понятия не имела, что нужно делать, и сильно нервничала. Кабина была защищена бронированным мутным стеклом, в поле зрения попадала только рыжеволосая макушка их пилота. Два штурмовика в силовой броне уже прицепили себя страховочным тросом, который регулировался автоматизированной катушкой. Из-за неэффективности любого парашюта при таком весе, в случае внезапного десантирования или случайного падения, экипаж имел шансы выжить.       Она жадно ловила каждое движение капитана Леманна. Ремень безопасности он застегнул одним чётким движением — ей же потребовалось намного больше попыток. Тем временем винтокрыл уже набирал высоту. Внутренности резко улетели вниз, где и без того было некомфортно после ночного бдения в дамской комнате. Пальцы мёртвой хваткой держались за ремень, будто за последнюю соломинку. Всё это время съёжившаяся в ужасе Арин смотрела только вперёд, даже не замечая довольной ухмылки на лице Леманна.       — Ты позеленела, — подметил он. Потребовалось чуть наклониться вперёд, чтобы докричаться сквозь шум двигателя. — Но сойти можно в любой момент!       Леманн впервые засмеялся. Казалось, высота вдыхала в него жизнь, как ветер наполнял крылья взлетающей птицы. Мысли освобождались, всё низменное теряло всякий смысл, оседая пылью на головах тех, кто остался позади. Его предок — капитан-подводник Генрих Леманн-Вилленброк — топил корабли союзников во Вторую Мировую, впоследствии став первым капитаном немецкого атомного корабля. Его потомок первым поднял взгляд в небо, навсегда потонув в его манящей синеве. Теряя связь с пустошью, он становился кем-то другим — наверное, тем, кем должен быть. Но полёт не мог продолжаться вечно, и Леманн, ощутив твёрдую почву под ногами, вновь надевал маску профессиональной отчуждённости.       Капитан вернул ей кобуру с 9-ти миллиметровым пистолетом. Судя по всему, оружие кто-то разбирал, и Арин понятия не имела в каком оно состоянии. Инструктаж прошёл быстро: встретиться с проводником по имени Соломон, осмотреть юго-западную часть города, пообщаться с местными жителями и составить отчёт для полковника Отема.       — А где будешь ты? — спросила Арин, когда не увидела в этом плане участия Леманна с его группой головорезов.       — Скоро ты поймёшь причину, но я буду держать связь. Подашь сигнал на какой-нибудь открытой площадке или крыше, и мы подберём тебя. Про побег, надеюсь, всё поняла, — он с любовью похлопал собственную кобуру с плазменным пистолетом, на который Арин уже давно положила глаз.       Оставив винтокрыл за спиной, она пошла почти вприпрыжку, радуясь неизменной пыльной дороге после резкой вертикальной посадки. По телу пробежала дрожь, из-за которой немного подгибались колени и кружилась голова. Внутренности какое-то время не подавали признаков жизни.       На условленном месте её ожидал темнокожий мужчина с лицом типичного офисного жителя, страдающего изжогой. Соломон опирался рукой о сколотый кусок гранита почти с него ростом — постамент от снесённого или разрушенного взрывами городского памятника, на котором кто-то выцарапал детским почерком: «Чилавек-неведимка».       На первый взгляд Филадельфия ничем не отличалась от Вашингтона: перед ней были всё те же обглоданные ветром скелеты небоскрёбов, а улицы под ними наводняли кучи бетона и арматуры. Всё, что можно было приспособить, использовалось в ремонте старых малоэтажных домов и постройке железных хибарок. Последние могли собираться в целые «города в городе». Такую жизнь выбирали старатели: разобрав одну область, они просто разбирали часть построек и мигрировали в другую область Филадельфии. Объединяясь в группы, они могли путешествовать по городу в относительной безопасности, как бедуины пустыни из стекла и бетона.       Огромная стена из остатков кровли и строительного мусора отделяла Новую Филадельфию от Пустоши Филли — мёртвой территории, на которой официально не существовало никакой разумной жизни. Это был настоящий радиоактивный сафари-парк. Автоматические турели и посты в заброшенных высотках охраняли покой жителей города от блуждающих мутантов. Арин коснулась этой преграды, ощутив, что достигла Края Света. Чтобы попасть в Нью-Йорк, нужно было сделать крюк в тысячу километров, если верить словам Соломона.       Минуя остов сгоревшего торгового центра, Арин увидела на стене надпись красной краской, частично замазанную свежей белой: «Анклав, иди на…». И похожие послания почти на каждом доме за городской чертой. Теперь ей стало кристально ясно, о чём говорил Леманн.       Чем дальше они продвигались в центр города, тем меньше встречались следы обвалов. Ступив на главную улицу, Арин заметила яркий плакат, растянутый между двумя высотками.       — «Город братской любви»? — с сарказмом уточнила она и повернулась к Соломону.       — Именно. Родина Франклина — и лучший выбор для Анклава, чтобы посеять семена нашего будущего.       Её проводник охотливо отвечал на все вопросы, но в пределах фактов, не растекаясь в пафосных речах или пропаганде, как это было принято по радиостанции — нудным голосом президента Эдема. Они посетили очистительную станцию, которая выжимала все возможные мощности, чтобы отфильтровать несколько литров воды в день. Этого было недостаточно, чтобы вырастить урожай, но она покрывала минимальные потребности жителей. Всего несколько человек терпеливо дожидались своей суточной нормы, переминаясь и хмуро опустив головы. Арин ожидала увидеть толпу страждущих людей, десяток рыдающих детей и умирающих прямо на улицах стариков, но люди вели себя тихо и в других частях города; казалось, они боялись даже повысить голос с шёпота.       Соломон рассказал о налаженной системе поощрения и наказания: трудящиеся получали нормированный паёк, лекарства по рецепту, крышу над головой, соразмерно количеству членов семьи, и небольшое количество крышек. Тех, кто нарушал местные законы, ждало суровое наказание. Организацию брало на себя местное самоуправление, подчинённое Анклаву, набирая стражей порядка как из местного населения, так и членов Анклава — на высокие ответственные чины. Здесь никто не разгуливал в военной форме, боевые роботы не колесили по улицам, принуждая местных соблюдать комендантский час, но завеса напряжения и затаённого в домах ужаса не отпускала Арин, цепляясь за одежду мерзкими скользкими щупальцами. Здесь не было показательных казней и кровавых отметин на разбитом асфальте — просто некоторые члены семей внезапно исчезали из города, а случайные бродяги вовсе стирались из памяти.       Однако Арин увидела и другую сторону Новой Филадельфии — ту, что люди приняли, как данность. Улицы освещали прожекторы и уцелевшие довоенные фонари. За время скитаний она привыкла видеть рахитичных детей, неподвижно сидящих на земле или копающихся по развалинам — таких на пустошах называли «дикарями». Все дети в Новой Филадельфии были одеты и здоровы. Сирот отдавали в специализированные учреждения, обучая лояльности к местной власти и необходимым для выживания навыкам. Арин даже не верила своим глазам, впервые увидев двух девочек, играющих в одном из дворов. Их смех разливался по округе звоном колокольчиков — верный признак здоровой жизни.       Она понимала их недовольство: всё было так похоже на Убежище 101, что становилось дурно. Им говорили, как нужно жить, как думать, как растить детей, нормировали целый день.       — На самом деле методы Анклава не сильно отличаются от тех, что практиковались правительством довоенной Америки. Технологии прошлого никуда не делись, — признал Соломон. — Люди были вынуждены так жить и работать, их всё устраивало. Работали пропаганда, реклама, проправительственные школьные программы…       — Может, это та ошибка, что привела к войне? — резонно заметила Арин, на что Соломон лишь пожал плечами.       По крайней мере, они были на поверхности, с возможностью уйти в любое время на все четыре стороны — хоть на Пустоши Филли, хоть к уединённому населённому пункту, вроде Ньюарка, или в лапы рейдерам и диким мутантам. Анклав практически учил их снова быть людьми — всё равно, что обратно одомашнивать одичавших собак.       Вновь научить держать вилку оказалось сложнее, чем казалось на первый взгляд. После жизни на пустоши человек скорее воткёт её кому-то в глаз, чем согласится использовать как столовый прибор. Ещё оставались толпы наркоманов, разрушающих свою и жизни окружающих. Если больной человек не сознавался и не приходил к врачу на чистку — его удаляли, точно заражённого. Такое радикальное решение пришло после вспышки психоза, когда в город через старателей попали незарегистрированные коробки с баффаутом.       Соломон распрощался с ней далеко за полночь. Арин понравился этот саркастичный человек: повидав множество мерзких вещей на своём пути, он остался при более-менее здравом рассудке. «А кто в наше время не повредился мозгами?» — подумала она, достав из сумки рацию.       — Вызываю птичку-наседку, приём, — произнесла Арин в маленький динамик.       Повисла пауза, затем капитан Леманн дал ответ:       — Это выдуманный позывной.       — Я забыла нужный, — честно призналась она, почти чувствуя, как холодеет рация в её руке. Послышалось недовольное кряхтение и шорох.       — Вылетаем.       Ночной воздух приятно холодил кожу после зноя. Хотелось вдыхать его снова и снова — и никаких тебе фильтров Убежища. Сами собой в голову полезли страшные мысли, вдохновлённые густой тьмой вокруг:       «Фильтры ведь могли выйти из строя — тогда все жители задохнутся под землёй», — посреди опустевшей площади Арин преследовали всё новые видения гибели родного дома. Хотелось что-то сделать для него, но она даже не знала примерного расположения Убежища. Страх стучал по вискам, крича о папе, о том, что он, должно быть, умер посреди пустыни, и койоты теперь глодают его кости. Даже если он выжил, найти его будет невозможно.       Винтокрыл спустился, не заглушая двигателей, и вновь взмыл в свинцовое небо. На этот раз Арин нашла в себе силы выглянуть наружу: пустошь неспешно ползла под ней, выставляя напоказ сухую кожу с язвами разрушенных городов и перебитыми венами дорог. Там внизу копались паразиты — безумные, одержимые, мечтающие об очередной дозе «винта», а где-то — жили запуганные, голодные люди, нуждающиеся в помощи. Ради немногих оставшихся стоило рискнуть совестью и жизнью, решила Арин.       — Приняла решение? — поинтересовалась Абрамс, когда всю группу пропустили через плановую проверку. Арин пожала плечами.       — Будто у меня есть выбор.       — Пустошь огромна, Анклав ограничен ресурсами, да и ты — просто один человек. — Она вздохнула больше устало, чем грустно; покрасневшие глаза слезились от мигрени. — Полковник Отем ждёт тебя в своём кабинете.       Объяснив дорогу, Абрамс вернулась в медблок. В коридоре капитан Леманн молчаливо проводил её взглядом, будто Арин шла на плаху. Чем ближе она подходила к восточному крылу, тем отчётливее слышала гулкое биение своего сердца. Здесь было очень тихо. Казалось, даже охранники с обеих сторон от двери боялись лишний раз вздохнуть.       Кабинет полковника не отличался от остальных: аскетичный, полупустой, в нём будто никогда раньше и не бывал никто. Её внимание привлёк знакомый письменный стол, судя по типовому стилю, — трофей из какого-то Убежища.       Задумчивость на лице Отема сменилась холодной учтивостью, когда Арин вновь села перед ним.       — Никогда не понимал жителей «Свободной Пустоши», — последние слова он произнёс с особым усердием. — Когда мы только начали работать в Филадельфии, многие предпочли уйти в Пустоши Филли, нежели принять наши условия. Они карабкались по стенам, уводя с собой детей, — полковник процедил сквозь сжатые зубы: — Свободные.       Повисло молчание. Арин не слышала этой истории от Соломона. Возможно, Отем затронул одну из щекотливых тем, которую избегали в Анклаве. Не хотелось думать о том, что стало с этими несчастными, но Арин всё не могла выкинуть этой картины из головы, видимо, как и некогда молодой Отем, ставший свидетелем крупного переселения племён на дикий север.       — Точно первые европейские мореплаватели, мы не поладили с аборигенами, — он протяжно вздохнул, устало потёр лицо ладонью и наконец обратился к внимающей его словам Арин: — Соломон мне уже обо всём доложил.       Оказалось, что её проводник был не просто агентом Анклава, а старым другом Отема, представителем закона, осуществляющим пресловутую систему наказаний. Арин не хотелось думать о нём, как о палаче. Она поведала о своих раздвоенных чувствах к этому городу и режиму, устроенному Анклавом. Ей хотелось излить свои страхи понимающему человеку, понять, что кому-то ещё не всё равно.       Полковник внимательно слушал, изучая каждый неловкий жест своей собеседницы. Впервые Арин не отвела взгляда в сторону, доверчиво и без страха приняв этот вызов. Где-то глубоко в душе здравый смысл выл о желании жить, что срочно нужно сигануть в винтокрыл и улететь туда, где об Анклаве ничего не знают, но Арин с яростью отсекала подобные мысли, логику дикаря.       Был ли смысл жить дальше на пустошах, даже если ей оставят жизнь? Как долго она готова лелеять надежду о воссоединении с отцом? В особо тёмные ночи она уже думала о конце своего путешествия, о том, как легко взглянуть в дульный срез и нажать на спусковой крючок. Даже если ад существовал, он должен быть намного приятнее жизни.       Отем вновь не стал тешить её надеждой, будто всех на пустошах можно спасти. Наоборот, цепляться следовало только за тех, кто достоин спасения: чистых людей, верных довоенному прошлому, чей разум не осквернила жажда крови. Остальные лишь подготавливали для них место. Ни Отем, ни Арин не застанут этот миг очищения, но смогут стать частью нового мира для будущих поколений американцев.       Она вздрогнула, когда полковник внезапно встал, и подскочила следом, как затравленный заяц, подгоняемый бьющимся в висках страхом. Он сделал круг по кабинету вокруг её застывшей фигуры. Говорил он порывисто, с чувством, словно совсем другой человек — одухотворённый своей работой:       — Легко оглядываться в прошлое. Смотреть в будущее — невыносимо, а слепой бег вперёд грозит лишь быстрым падением. Надеюсь, вы понимаете меня?       Арин неуверенно кивнула: всё что угодно, лишь бы сохранили жизнь. Уголок его тонких губ едва заметно дёрнулся; Отем отвернулся, сцепив руки за спиной.       — Даже не представляю, как можно выплатить ваш долг. На это всей жизни не хватит, — вновь услышав его суровую речь, сердце Арин сильно кольнуло, затем оно затихло и медленно скатилось по лестнице рёбер, сопровождая болью каждый удар. В глазах потемнело, и комната поплыла перед глазами. Пришлось схватиться за край стола, чтобы не упасть. К сожалению, быстрого избавления не последовало, и ей оставалось только беспомощно смотреть полковнику в спину, ощущая себя маленькой и ничтожной.       Отем не стал как-то акцентировать её внезапный приступ, будто намеренно его спровоцировав. В его глазах Арин являлась лишь очередной причиной глобальной чистки — по чистой случайности не ставшей рейдером или чем-то похуже.       — Мне нужен помощник для работы в Филадельфии, тот, кто не боится марать руки ради большей пользы, — продолжил Отем после паузы, удовлетворившись её страхом. — Я бываю здесь нечасто, физически невозможно управлять всеми базами одновременно. За последние годы многое пропало; Анклав вынужден бросать старые посты… по многим причинам. Новая Филадельфия — единственная преграда перед Пустошью Филли, будь она неладна, — он явно начинал злиться от одного упоминания этого места. Будто мысленно посчитав до десяти, полковник продолжил: — Будете работать с лейтенантом Абрамс над её проектом. Когда понадобятся подопытные, обращайтесь к капитану Леманну.       Полковник Отем был явно не из тех, кто умел правильно толкать торжественные речи. Будучи военным, он излагал голые факты, не тратясь на ложь и недомолвки. За это Арин уважала его больше всего. Если Отем что-то и способен принимать близко к сердцу, то не подавал вида, представая несокрушимой скалой.       Арин не верила своей удаче: оправдана самим полковником Отемом, жить предстоит в комфорте — по сравнению со средним обитателем пустоши, — обеспечена опасной для жизни работой и частичной свободой передвижения. С последним можно было смириться, ведь на дикие просторы возвращаться пока не было желания. Лишь довоенные фантасты романтизировали постапокалиптическое будущее, не имеющее ничего общего с печальной реальностью. Для Арин любая тюрьма была годна, если в ней кормили и предоставляли тёплое место для сна.       В смежной комнате жилого блока Абрамс, Леманн, Эмми и другие люди — судя по всему, из отряда быстрого реагирования, которых Арин не узнавала без силовой брони — играли в карты. Их жаркая дискуссия прервалась её появлением на пороге. Все лица обратились к ней, как к звезде этого вечера, однако она так устала, что даже не смутилась.       Кучерявый мужчина, сидящий по правую руку от Леманна, молча принёс ей стул. Так ненавязчиво она стала членом их маленькой, но сплочённой семьи.       — Как дела? — Эмми участливо положила руку на её плечо и заглянула в глаза. Арин сильно смутилась, почувствовав тепло её ладони, подавив в себе желание отпрянуть и упасть где-нибудь подальше.       — Решила прибиться к тем, кто дёргает за ниточки, — хохотнул один из бойцов, но никто больше не засмеялся.       — Продолжайте, прошу вас, я просто хочу немного отдохнуть, — заикаясь от волнения, сказала Арин и облокотилась о неудобную железную спинку, но даже она после утомительного дня казалась волшебнейшей периной.       — Меня ваши темы вводят в депрессию, — пожаловалась Эмми, утыкаясь в свои карты, которые неуклюже держала обеими руками.       — А я снова скажу, что бог — точно мужчина, иначе, зачем создавать столько примеров патриархата? — упрямо протянула Абрамс. Её голос долетал до Арин из далёкого космоса; веки слипались. Вспомнились сказки, которые папа читал ей на ночь. Интересно, где же он теперь…       — Многие виды птиц и рыб были примерными отцами, выполняя больше обязанностей, чем матери, — парировал строгий солдат, который доселе старался даже не смотреть на Арин.       — Среди млекопитающих лучше заметно доминирование мужчин. Взять хотя бы «царя зверей». — Абрамс несколько раз согнула указательный и средний пальцы в непонятном для Арин жесте. — Лев один раз подрался со старым конкурентом и на годы становится жировой подстилкой в гареме. Львицы охотятся, а он ест первым — пока полностью не набухнет. Дети едят последними, если что-то достанется. Когда льва сгонит кто-то помоложе, он умрёт от голода, потому что не умеет охотиться. Где логика?       — Логики нет, но почему ты сравнивала этого льва с нами?       — Может, львы вообще мутировали в кальмаров? — кучерявый мужчина глуповато хохотнул и приложился к початой бутылке, которую до этого прятал под столом.       — Да ну вас, речь вообще не об этом. — Абрамс, казалось, вовсе забыла про карты, увлекшись спором. — Чарли, а ты что думаешь?       Доселе молчаливый капитан, не отрываясь от своих карт, тихо произнёс:       — Если бог есть, то он должен быть слеп.       До конца игры за столом не проронили ни слова. В нависшей тишине, перед тем как веки окончательно закрылись, Арин почудился странный размеренный шум, будто нечто глубоко под ними простукивало стены в надежде на ответ.