***
Мысли путались, будто Джеймс залил внутривенно пару бутылок виски и закусил аспирином. Он научился держать равновесие, но с низкой зоной видимости свыкнуться так и не смог. Голова кружилось, каждая мышца в теле горела от боли — судя по ощущениям, это были последствия приёма суперстимуляторов. Он старался не думать о причинах и сосредоточился на спасении. Все эти дни без движения в адском коконе боли Джеймс думал лишь о мести: как выберется из капсулы жизнеобеспечения, найдёт, где спрятал своё тело Смотритель Брон, и самолично вырвет все провода из его спятивших мозгов. Уже не верилось, что поначалу он практически сдался, но, благодаря усилиям Дизерс, со временем тоже обрёл надежду. Он вспомнил улыбающееся личико Арин, её первые шаги и устыдился своих мыслей о смерти. Хотелось вновь услышать её голос, рассказать всю правду о прошлом и забрать с собой, если она захочет. Он строил так много планов, придумывал, что скажет, когда они встретятся, представлял, как она будет удивлена… В его фантазиях не было и намёка на те ужасы, что ждали Арин на Столичной Пустоши. Джеймс понимал: пока в русла рек не потечёт очищенная вода, он не освободится от давней клятвы и не сможет жить спокойно. Да и пустошь не изменится сразу после нажатия кнопки — должны пройти годы, чтобы суровая жизнь стала чуточку проще. Все проблемы Джеймс не мог решить, как бы сильно этого ни желал. А значит, придётся смириться с фактом, что больше он Арин не увидит — для её же блага, — признать, что дочь уже давно выросла и не нуждается в своём старике, и жить дальше, следуя назначенной миссии. Прошлое и будущее сплетались в его голове единым целым, отводя глаза от настоящего. Чувствовалось, что грань забвения уже рядом, и Джеймс вскоре сможет стать полноценным жителем Убежища 112. Облик, что предал ему Брон, перевернул все ощущения с ног на голову, способствуя постепенному отрыву от реальности. Если первые дни заточения Джеймс твердо знал, как оказался в этой ситуации, то сейчас даже не помнил, как выглядел в зеркале. «А как же Кэтрин? — осознание того, что он забыл лицо собственной жены, ударило его холодным лезвием в сердце. Мысли метались, подбирая к размытому образу чёткие черты: — Она была брюнеткой. Нет, шатенкой? Чёрт, кажется, рыжей, с кучей веснушек на щеках…» От бессилия хотелось кричать, но кроме лая из глотки ничего не вырывалось. Он упустил время, растратив его на панику и бесполезные попытки достучаться до Брона. Нужно было сразу поверить голосу разума и признать, что Смотритель сошёл с ума. Теперь Джеймс метался в клетке собственного угасающего разума, молясь всем, кто мог услышать, чтобы его мозг и тело не пострадали. Дизерс первой вышла из дома. Оглянувшись по сторонам, словно загнанный зверёк, старуха прошествовала в сторону заброшенного дома. Следом выбежал Джеймс, стараясь держаться кустов и обходя свою спутницу по широкой дуге. Дизерс задержалась у порога, чтобы подобрать садового гнома с оторванной головой, а Джеймс укрылся под раскидистой сиренью. Нужно было признать, что небольшие габариты являлись ярким преимуществом, но то же можно было сказать о Бетти, которая на горизонте так и не появилась, нагнетая тяжёлую атмосферу преследования. Старуха приоткрыла дверь ровно на то расстояние, чтобы садовый гном мог поместиться в проём, а Джеймс — без проблем пролезть внутрь. Он ожидал чего угодно: воя сирен и мгновенного появления Бетти, вооружённой розгами. От скрипа старых петель кровь холодела — и не только у него: Дизерс едва не уронила гнома на мощёную дорожку, но в последний момент справилась со страхом. Джеймс лежал на земле, затаив дыхание и переживая за Дизерс — ведь она до сих пор не обмолвилась о своей части плана. На раздумья не было времени. Джеймс юркнул в заброшенный дом, а Дизерс, не оборачиваясь, быстро зашагала к детской площадке — прямиком в ловушку Бетти. Всё в этом доме наводило на подозрения. Джеймс даже усомнился в том, что Брон действительно хотел спрятать терминал. Быстро раскусив, как получить доступ к системе, он метался по комнате от предмета к предмету, подбирая ключи к хитроумному замку, почти не чувствуя конечностей от боли и повторяя про себя правильную комбинацию: «Радио, кувшин, гном…» Звук ошибки гремел в ушах не хуже сирены. Чудились звуки то быстрых шагов, то скрип открывающейся двери. Джеймс приседал, нервно оглядываясь, но Брона нигде не было видно. С усилием отогнав наваждение, он пробовал ещё и ещё, пока в стене не материализовался аварийный терминал. Сердце гулко билось, едва не разрывая грудную клетку: всё это время выход был так близко, а Джеймс даже не исследовал все лазейки! Эта очевидная насмешка Брона ещё сильнее его разозлила, а мысль о расправе уже не казалась такой жестокой как прежде. Теперь рост стал для Джеймса проблемой: он едва дотягивался носом до кнопок. Приходилось вставать на задние лапы и тянуться передними, нажимая на всё подряд, затем отбегать и смотреть на монитор издалека. Наверное, со стороны это выглядело довольно комично. С улицы долетел короткий вскрик Дизерс, и сердце Джеймса сжалось от мысли, что он ничем не может ей помочь. Он не знал, что значит жить в реальном мире — никогда не знал. Кэтрин любила ставить ему в вину отстранённость, и каждое оброненное ею слово теперь било прямо в сердце, поднимая ворох воспоминаний, больше похожих на тлен. Он всегда жил в своём идеальном мире, один в один, как Трэнквилити-лейн, отказывался пачкать руки, предпочитая забраться поглубже в книги и мечты о светлом будущем. Всегда был кто-то другой, кто принимал на себя тяжёлый выбор за него. Теперь Джеймсу предстояло решить в одиночку, упокоить ли тех, кто давно мёртв, или остаться и забыть, что когда-то он был человеком. Второй вскрик Дизерс привёл его в чувства. Джеймс подбежал к пульту и подтвердил пункт «Китайское вторжение», ударив по кнопке трясущейся лапой. Прежний облик вернулся к нему, когда последний участник симуляции упал замертво. Джеймс пытался убедить себя, что это было гуманно, как и твердила Дизерс. Их убила программа, которая должна была поддерживать жизнь — простая эвтаназия, — но на душе было мерзко, будто Джеймс проглотил морского слизня. Чернокожая старуха лежала под ногами девочки, которая выглядела в высшей степени недовольной. — Что ты натворил?! — голосовая программа, подвергшаяся принудительной перезагрузке, ломала возгласы Бетти, выпуская на свет настоящего Станисласа Брона. Как и ожидал Джеймс, такой мерзкий человек должен был иметь соответствующий голос. — Я теперь останусь тут навсегда! Один! — Такой расклад мне по душе, — процедил Джеймс, сжав руки в кулаки. Он старался не смотреть на распластавшееся тело Дизерс, но не смог отвести взгляда от расслабленной улыбки, с которой она погибла. — Люди — не куклы, с которыми можно играть! Она, — он указал на тело Дизерс, — не марионетка! Лицо Бетти расплылось в хищной улыбке, оголив острые, как у акулы, зубы, которыми она не так давно пыталась прогрызть руку Дизерс до кости. — Тогда ты многого о жизни не знаешь, — проскрипел Брон на прощание и указал на дверь — выход из симуляции. — Заходи, когда надоест одиночество, юноша. Джеймс открыл глаза в капсуле жизнеобеспечения. В ушах всё ещё звучали слова Брона, но вскоре все мысли перебила жуткая боль в мышцах, когда он попытался подняться. Свело каждую клеточку тела, каждый мускул. В глазах полыхнули разноцветные точки, и Джеймс ненадолго лишился чувств. Очнувшись во второй раз, он без труда смог пошевелить руками и ногами. Боль немного отступила, но гулко отдавала в мышцах, словно Джеймс совершил пробежку в несколько лет. Молитвы были услышаны: все функции мозга были в порядке, а физическое состояние, по его прогнозам, придёт в норму после обычной разминки. Никаких пролежней, никакой гангрены. Джеймс ощупал себя, будто не веря своему счастью, и поплёлся на подгибающихся ногах в сторону выхода. Осторожно, держась за стены, он поднимался по ступеням, останавливаясь после каждого шага. Мысль о мести или похоронах погибших жителей Убежища не тревожили его разум. Он хотел лишь одного: уйти подальше в пустошь от этой кибернетической гробницы и не чувствовать липкого страха, что спасение — всего лишь игра больного воображения. Первыми его встретили голодные кротокрысы, проникшие в гараж через открытую им же дверь. Джеймс был слишком слаб, чтобы принять бой. Он проковылял к прилавку с кассой и, упав грудью на стойку, заполз наверх. Схватив удачно попавшуюся монтировку, Джеймс раскроил череп каждой твари, имевшей счастье подобраться близко. Без пары укусов тоже не обошлось, но в порыве битвы он их не заметил. Вколов найденный в туалетной аптечке стимулятор, Джеймс вышел на пустошь и побрёл на восток, не выпуская из руки окровавленной монтировки. До мемориала Джефферсона он шёл целых четыре дня. В скрытности и выносливости ему не было равных — чего нельзя было сказать о стрельбе или скорости. Мышцы полностью восстановились, былые рефлексы вернулись, но он не мог тягаться с супермутантами, наводнившими мемориал. Хотелось взвыть от досады и ярости на судьбу, что пошла против него с самого начала работы, будто богу было угодно, чтобы люди продолжали волочить это убогое существование, уподобляясь крысам. Не оставалось иного выбора, кроме запроса помощи в Ривет-Сити. Охранник на палубе, увидев Джеймса, почти не задавал вопросов, промямлив нечто невразумительное — наверное, он просто выглядел ужасно, судя и по реакции Мэдисон. — Д-Джеймс? Почему ты не в Убежище с Арин? — Решил вернуться к работе. — Он развёл руками. — Мне бы помощь не помешала, Мэдисон. Она вздохнула. — Двадцать пять лет прошло, Джеймс. Наверное, есть вещи, которые нужно отпустить… — Что? Сколько лет?!Глава 4. Одинокий Странник
30 августа 2015 г. в 23:49
На улице вновь стояла идеальная солнечная погода, навевая тоску унылым постоянством. Слепили яркие блики на жёлтом, как лимон, кабриолете мистера Роквелла. Дизерс приходилось жмуриться, чтобы отогнать яркие вспышки, и сквозь темноту ей мерещились серо-белые точки, словно помехи в телевизоре. Она резко застыла на месте, бормоча под нос только ей понятные фразы и не обращая внимания на растерянность соседа.
Роджер Роквелл облегчённо выдохнул и покачал головой, провожая Дизерс взглядом, затем от души плюнул на идеально чистую тряпку и стёр видимую лишь ему самому грязь с хромированного капота. Роджера не заботило, что он никогда не сидел за рулём машины — ведь ехать ему было некуда.
В лёгких копилась пыль, будто Дизерс уже долгие годы вдыхала собственный прах. Вода и пища были пустыми, как спёртый воздух вокруг. О вкусе того или иного блюда она помнила очень смутно. Воспоминания о Дне Благодарения, когда она была ещё девчонкой, доходили совсем из другой жизни. Стёрлись лица родителей и братьев, но запах индейки — её сочного мяса, когда нож разделывал волокна, а также аппетитный вид румяной корочки — дразнил Дизерс всякий раз, когда она появлялась на кухне в этом домике для кукол. Как происходящего не понимали соседи? Один бог им судья.
Но она всё ещё была жива. Чёртова машина продолжала насильно впрыскивать в вены необходимые вещества, чтобы дряхлое тело продолжило безбожное существование. Дизерс ложилась спать и просыпалась почти отдохнувшей, но спала ли она на самом деле? В кошмарах виделось мутное стекло — её технологичная скорлупа. Казалось бы, несколько дюймов отделяли от свободы, но Дизерс не могла пошевелить и пальцем.
«Нельзя признавать реальность происходящего, — говорила себе старуха, которую давно окрестили безумной, — иначе вновь поверишь в собственный бред и то, что пытаются доказать соседи».
Однажды почувствовав правду, Дизерс берегла её — трепетно и тайно, — как мамино бриллиантовое колье, которое она когда-то прятала от жадных сестёр. Можно лишь взглянуть на своё сокровище, убедившись, что никто не следит, и спрятать подальше, пока не появится удачный шанс на спасение.
Долгие годы тянулись их мучения. Дизерс видела одни и те же искажённые страхом лица, но не понимала, почему никто ей не верит. По какой-то причине только её мозг оказался «бракованным» носителем информации. Возможно, в силу возраста. «Молодые» соседи мгновенно переписывались под новую реальность, забывая предыдущую: они не помнили свою настоящую жизнь до Убежища, забыли лица своих родных и настоящих друзей. Они могли бы с радостью пожирать помои в абсолютной уверенности, что перед ними — сочный бургер. От доводов Дизерс они отмахивались, но в глазах, однако, мелькала тень далёкого осознания. Будто им хотелось жить вечно — пусть даже такой ценой.
Сначала она думала, что внезапно появившийся на площадке пёс — очередная западня Брона. Никто не обращал на него внимания, да и тот не приближался к жителям Трэнквилити-лейн. Животное крутилось вокруг Бетти — извращённой личины доктора Брона, — то поскуливая, то гавкая, пытаясь укусить.
— Ты слишком скучный, пошёл вон! — восклицал их мучитель противным звонким голосочком.
Однажды Дизерс не застала пса на площадке. Подгоняемая каким-то нехорошим предчувствием, старуха поспешила к заброшенному дому. Внутрь заходить не хотелось. Уже во дворе старческое сердце отмирало от страха, а ноги будто увязали в неухоженной дорожке, но в тот день, услышав жалостливый скулёж, Дизерс побежала на помощь, пока не упёрлась в невысокую белую оградку между двумя участками.
Он лежал на траве, бессильно подёргивая перебитыми лапами и резко отворачивая голову от намордника, который пыталась надеть Бетти. Заметив старуху, её лицо мгновенно исказилось демонической гримасой, глубокие тени залегли под карими глазами. Дизерс могла поклясться самим Иисусом, что на детском лице проступили глубокие морщины.
— Я здесь играю, пошла прочь! — капризно выкрикнула Бетти.
Глядя на мучения пса, Дизерс набралась небывалой храбрости, чтобы дать отпор Смотрителю. Она хотела перелезть через ограду, но кости уже были не те. Даже если ты понимаешь, что находишься в симуляции, беспечно валяясь в шезлонге, остальные отделы мозга продолжали подыгрывать всей этой нарисованной чепухе.
Бессильно схватившись за деревянную оградку и не обращая внимания на занозы в морщинистых ладонях, Дизерс прокричала:
— Не трожь собаку, изверг!
— А то что? — захихикала Бетти.
Дизерс всё-таки попыталась перелезть — ей на потеху.
— Шею не сломай, дура старая!
Пришлось обежать дом, чтобы зайти через калитку. Решимость горела жарким пламенем в сердобольном сердце, и это немного сбило Бетти с толку: ещё ни разу заключённые не поднимали бунт. Затрещина — хоть и слабой старческой рукой — вернула мозги доктора Брона на место.
— Т-ты… — лепетала девочка. Щёки багровели от ярости, а взгляд не предвещал Дизерс ничего хорошего в ближайшую бесконечность.
— Ещё одну хочешь? — сурово спросила старуха, картинно замахиваясь рукой. Этот трюк всегда срабатывал, когда её внуки творили какую-нибудь шалость — и, на удивление испуганной почти до инфаркта Дизерс, сработало на безумном Смотрителе, вообразившем себя богом.
— Ты пожалеешь! — Бетти кричала, едва не задыхаясь, окропляя слюной своё платье в горошек.
Дизерс отвернулась, дав понять, насколько она обеспокоена угрозами. Всё внимание было приковано к несчастному, растерянному псу. Возможно, он тоже ожидал подвоха от Бетти, а на лице старухи боялся найти знакомые, горящие жестокостью глаза Брона.
— Тише, тише, приятель. Я не причиню тебе зла, — шептала Дизерс, положив изрытую морщинами руку на подрагивающую спину пса. Он едва шевелил лапами, а касание причиняло боль переломанным костям. Дизерс чувствовала крупную дрожь под шерстью и едва сдерживала слёзы. Пёс медленно закрыл глаза, откинул голову на траву и затих.
От нахлынувшего страха наверняка можно было спятить, но Дизерс мужественно подхватила пса на руки и побежала домой. От непривычной тяжести заныли старые раны — подарок доктора Брона из предыдущей симуляции, который он решил оставить в напоминание о незабываемой поездке на лыжах. Хотелось выть в унисон раненному животному. На последнем издыхании обе жертвы Бетти оказались в доме Дизерс, где безопасность была лишь словом, которым приятно утешаться, когда тебя загнали в угол.
Потребовалось много времени, чтобы пёс встал на ноги. Днями и ночами старуха несла вахту, ожидая возвращения Бетти. Здесь, конечно же, не было оружия, но Дизерс вполне могла бы метнуть в неё утюгом или приложить сковородой, с огромным удовольствием сплющив ей нос, но кто мог дать гарантии, что утюг не обернётся в руке комком змей? Границ возможностей Смотрителя не знал никто, кроме него самого.
Первые часы Дизерс боялась даже притронуться к ранам, чтобы не услышать жалобного воя. Из-за пережитого шока не осталось и следа от вызубренных уроков первой помощи, которые когда-то транслировали по каждой радиостанции. Псу была выделена единственная кровать; он лежал неподвижно, только головой вертел, когда старуха беспомощно металась по комнате, снова бормоча под нос несуразицы. У него были невероятно умные глаза; что бы она ни говорила, он тут же выполнял, будто понимал человеческую речь, как родную.
Дизерс быстро привязалась к новому соседу и не отходила от него ни на шаг, пока он не пошёл на поправку. В Трэнквилити-лейн не существовало никаких медикаментов — пришлось ограничиться занавесками и простынями, порезанными на лоскуты, и выдранными из изгороди деревяшками — вместо шины. Вся магия творилась за пределами их сознания системой жизнеобеспечения Убежища. Дизерс подозревала, что никаких переломов не было, и её тело продолжало лежать в этой чёртовой капсуле под бдительным присмотром и в идеальном состоянии.
— Боль — только в голове, — шептала старуха, осторожно поглаживая пса по голове. Он тихо скулил сквозь сжатые зубы, но не смел дёргаться. — Не думай, не думай. Я знаю, каково это.
Она шептала слова утешения дни напролёт — больше для себя, чем для изувеченного пса. Возможно, в голову даже не закрадывалась мысль о природе её нового друга, и кем он являлся на самом деле. Всё это не имело значения для уставшей от вечных мук старухи.
Когда пёс сделал первый самостоятельный шаг, Дизерс внезапно почувствовала волну тревоги. Всё это время Бетти наверняка выбирала удачный момент для очередной шалости, намереваясь разлучить их в самый уязвимый момент. Пёс высунул кончик розового языка от напряжения и радости, даже помахал хвостом — чего никогда не делал.
На её душе скребли кошки: рано или поздно Брон вновь заскучает, и пёс, скорее всего, пострадает. Старуху не заботила собственная судьба — слишком долго жила здесь, — но пёс…
— Помнишь, я говорила о заброшенном доме? — прошептала Дизерс, опустившись перед ним на колени; боль в суставах вспыхнула и вмиг затихла. Бросало в дрожь от одной мысли, что Бетти могла услышать эти слова. Ведь это был её мир. Возможно, ловушка уже давно была расставлена, а девочка с лицом старика давно ждала их выхода из дома. В любом случае Дизерс видела лишь один путь — и даже ей он показался несколько безумным: — Я отвлеку Бетти, а ты проберёшься в дом. Другого шанса может и не быть, дружок. Надеюсь, мои мозги ещё не полностью сгнили, и ты поможешь нам выбраться.
Мокрый нос коснулся морщинистых пальцев Дизерс. Она хрипло рассмеялась и погладила его по голове в последний раз.