Орден. Старый мир

Через день или два мой уважаемый тренер предложил сходить в дальнюю деревню, чтобы навестить там одного его знакомого старичка-охотника. На старости лет он уже не охотился, но, вроде, был еще жив. Сказано — сделано. Наполнив литровую пластиковую бутылку из-под водки «Белочка» жидкостью «made in Baba Valja», мы двинулись в путь. Идти было недалеко. Всего километров шесть-семь, но приплелись мы уже затемно. (наверное потому что из-за меня делали каждые пять минут остановки). Охотник оказался бойким старичком невысокого роста, который поначалу казался несколько озадаченным и даже немного сердитым. Действительно, за каким, простите, хреном, к нему из соседней деревни приперлись двое охотников на нечисть, даже если один из них и был ему знаком? Но, когда на свет Божий была извлечена упомянутая бутыль, старческое сердце оттаяло окончательно, в глазах появился задорный блеск, а на столе по-деревенски немудреная закуска: картошка, соленые огурцы, черный хлеб, сало и квашеная капуста (куда ж без нее). О чем они болтали за трапезой, я уже не вспомню, так как завалилась спать первой. Но с утра, мы намылились прогуляться. Погода стояла прекрасная, выпал первый снег, и мы, наскоро попрощавшись с дедом, собрались на улицу. — Идите-идите, помотыляйтесь немного. Только на пепелище не ходите, — сказал провожавший нас хозяин с добродушный улыбкой. — На какое пепелище? — спросила я. — Да есть тут одно. Просто близко подходить не надо.- пояснил Александр, беря уже пустую, на моё удивление, бутылку и открывая тяжелую дверь, впуская в дом осенний холод. — А что там такое? — меня в который раз победил интерес. — Да ладно, — старик махнул рукой, и скрылся в доме. Акимов тоже отмахнулся, и мы направились в сторону дороги. Через километра три-четыре лес начал редеть и мы вышли на перекресток, повернули направо и по явно заброшенной тропинке прошли еще километра два. Там и увидели слева от дороги что-то вроде большой поляны, на которой стоял сожженный дотла хутор. Впрочем, о пожаре напоминали только остовы русских печей с обгоревшими и почти разрушенными от времени кирпичными трубами. Что это было за поселение, и, что явилось причиной возгарания, оставалось загадкой. Мы побродили среди развалин (несмотря на плохое настроение Акимова и его через мерно раздражающие хмыкание), но так ничего не обнаружив, отправились восвояси. К нашему жилищу мы подошли уже ближе к вечеру, а пока занимались текущими хозяйственными делами (дрова, печка, вода, ужин) стемнело окончательно. Поели, Саша покурил, я на него поругалась (потому что весь дым этот недоделанный змей горыныч в шутку выдыхал на меня), потом сели за традиционные книги, которыми с моего первого дня поступления меня заваливал Александр. Я вам забыла сказать еще об одной особенности моего тренера. Куда бы ни заносила его беспокойная натура или приказы начальства, он почти повсюду таскал с собой кошку. Это была дымчатая киса, по имени Мильва, довольно почтенного возраста, с философским взглядом на окружающую действительность. Она совершенно спокойно относилась к долгим разъездам, никогда не орала в переноске, а тем более в рюкзаке. Удобно закопавшись в Сашиных вещах, и выставив наружу ушастую морду, она со стоическим безразличием переносила все тяготы жизни в качестве питомца агента Ордена. Так же Мильва была практически полностью на подножном корме. Она исчезала из дома, а через некоторое время также неожиданно появлялась, с округлившимся от кого-то съеденного брюшком. Ложилась у печки и с довольным видом засыпала до следующей охоты. Так и в этот раз. Мы с Сашей зачиталась, но вынуждены были прерваться из-за сильного шума на чердаке. — Ну, Мильва и дает, — я невольно посмотрела на потолок. — Мышей, наверное, гоняет, — не отрываясь от книги, сказал Санька. Перелестнувпожелтевшую от времени страницу исписанную рунами, он сново отключился от мира сего. — Что-то уж больно громко, — сказала я, и… машинально погладила Мильву, которая подошла и потерлась об мою ногу. Поначалу я даже не испугалась. Просто, превратившись в знак вопроса, тупо смотрела на кошку. Тем временем, шум на чердаке несколько поутих, но все-таки слышался вполне отчетливо. Саша несколько секунд молча глядел на Мильву, после чего снял с гвоздя кочергу. Я вооружилась маленьким ломиком, и нашела фонарик, который мы обычно не использовали, — берегли батарейки на крайний случай. На чердак можно было попасть только из сеней, в конце которых и была лестница верхним своим концом упиравшаяся в чердачный люк, который был закрыт на шпингалет. Я полезла первой, почти бесшумно отодвинула шпингалетный валик, и резко откинула крышку люка. Подозрительный шум сразу же стих. Я заглянула на чердак и испуганно посветила фонариком по сторонам. Там было пусто. Только в углу валялась небольшая кучка какого-то хлама. Маленький квадрат чердачного окна был целехонек, с рамой и со всеми стеклами. Акимов забрался вслед за мной и мы внимательно осмотрели сваленный в углу хлам. Кроме двух сломанных керосиновых ламп, изъеденного молью тулупа и каких-то тряпок, там не было решительно ничего. Мы спустились в сени, потом вышли на крыльцо. Саша молча закурил и посмотрел во двор. Снег к тому времени уже перестал идти и покрывал землю ровным тонким слоем без какого-либо намека на следы. Да и бесшумно во двор забраться никто не мог. Забор довольно высокий, а калитка, по высоте ничуть не уступавшая забору, запиралась изнутри на громадный ржавый крюк, который при открытии издавал такой скрежет, что не услышать его мог только беспросветно глухой. Сашка говорил, что смазать крюк у него все руки не доходили, но я думаю, что он специально оставил такую «сигнализацию». Стало довольно прохладно, и мы вернулись в дом. Посередине комнаты, задрав голову к потолку, сидела Мильва, а на чердаке явно слышались звуки волочения, как будто кто-то что-то куда-то тащит по полу. Мы, не сговариваясь, рванули на чердак. Результат был до скучного предсказуем: полная тишина, пустое помещение и куча хлама в том положении, в котором мы его оставили. В эту ночь мы не спали. На чердак больше не ходили, но звуковые спецэффекты продолжались практически до рассвета. Заснули, когда все окончательно затихло, с твердым намерением выяснить, что же за это за штука или дух, в том что это нечто одушевленное Сашок не сомневался.