Танцы на осколках

Ничего не случилось. Ни назавтра, ни через неделю. До самого последнего, щедро отмеренного на «внеплановый семинар» дня. Шерлок, питавший мало скрываемое презрение ко всей медиасреде, практически поселился в гостиной перед телевизором, прежде успешно притворявшимся дубовой панелью с гербом и монограммами. Угнездившись в кожаном кресле нахохленный, хмурый комментатор громко, в полный голос, переругивался с закадровым голосом, с ведущим всех шоу – от кулинарных до криминальных, с журналистами, с первыми лицами деловой и политической элиты, раздававших интервью охотнее, чем звезды шоу-бизнеса. Тонкие нервные пальцы метались по кнопкам пульта, каналы мельтешили с такой скоростью, что Джон вскоре оставил бесполезное занятие – ухватить хоть малую толику информации, лавиной хлынувшей с экрана. Спустя четверть часа голова уже кружилась, ржавые шурупы в висках - проворачивались, а травмированное плечо – противно ныло, как перед непогодой. Джон вздыхал, откладывал газету, поднимался с удобного дивана и, мимоходом целуя растрепанную, смятенную макушку, шел разыскивать Джорджа, чтобы попросить приготовить чай и что-нибудь сладкое похрустеть, с тоской вспоминая миссис Хадсон и ее потрясающее имбирное печенье. Или йоркширский пудинг. Или яблочный штрудель. Несколько дней вынужденного безделья Джон слонялся по дому, изучая художественные ценности старейшей английской семьи или ненавязчиво пытаясь разговорить дворецкого. Однако все, что ему удалось узнать - действительно служат у Холмсов с момента их обоснования в Уимблдоне, что Алан – старший сын, по традиции займет место отца, когда последний сочтет его полностью готовым для ответственного поста. Нет, милорд Майкрофт в силу занятости редко бывает в доме, и еще реже приглашает сюда гостей, но каждый гость неизменно принимается с истинным радушием и любовью, так как это самые достойные и уважаемые в глазах хозяина люди. Шерлок? Молодой господин крайне редко радует своими визитами. К сожалению. Весь персонал считает, что его энергия всякий раз выводит старый особняк из спячки и наполняет его жизнью… хотя последствия его странных затей всякий раз приводят мистера Холмса в настоящее отчаяние. И все же мы были бы счастливы, если доктор Уотсон убедит милорда Шерлока приезжать сюда чаще. Что скрывать, к Вам он прислушивается… в отличие от остальных, сэр. Из этой неформальной беседы Джон вынес две новости. Первая – Майкрофт не в восторге от перманентного ремонта. Вторая - несмотря на периодические разрушения и очевидный ущерб обстановке, слуги любят Шерлока, как живую искру, питающую старый семейный очаг. На следующий день на столе в гостевой комнате, которой впрочем, никто так и не воспользовался в полной мере, появилась папка с материалами медицинского семинара, на который так поспешно «отправился» доктор, согласно сфабрикованной легенде. Кстати, сфабрикована легенда была первоклассно. С погашенными билетами British Airways, с программой заседаний и сброшюрированными материалами лекций, где на полях имелись пометки, сделанные его собственной рукой… и весьма в духе Джона… Памятный значок участника и куча фотографий – от личных в компании профессора детской травматологии Карла Линдштайнера и известного специалиста по восстановительной ортопедии Алекса Гарланда на фоне конференц-зала, до коллективной в составе группы врачей неотложной хирургии. Качество подделки поражало воображение и вызывало зависть к самому себе… А что оказалось хуже всего – Джон действительно хотел бы туда поехать. Настроение испортилось окончательно. На Бейкер-стрит они возвращались со смешанным чувством облегчения и вины. В большей степени после того, как увидел искреннее огорчение провожавшего их персонала в лице Джорджа, Анны и кухарки миссис Бейтс, с которой Джон таки нашел время повидаться, чтобы лично поблагодарить за прекрасные завтраки, обеды и ужины и раздобыть по случаю рецепт итальянского печенья с миндалем, инжиром и белым вином для миссис Хадсон, перед которой у него был морально-этический долг длиной в полгода. Печенье на удивление успешно поглощалось Шерлоком в немыслимых количествах, в противовес бледному от зависти Майкрофту, который, по словам младшего из Холмсов, постоянно и бессмысленно сидел на всевозможных диетах, не в силах с ними расстаться, как кающийся грешник со своими веригами. Миссис Бейтс ужасно растрогалась, смахнула слезинку краем накрахмаленного фартука и не сдержавшись обняла Джона всей своей сдобной комплекцией, быстро набросала рецепт на листе бумаги и клятвенно пообещала прислать на адрес господина Шерлока весь ассортимент блюд, которыми она кормила их всю прошедшую неделю. Джон оставил ей номер своего телефона и просил обращаться «…не приведи бог, но если что - в любое время дня и ночи…». … Был ли воздух внутри дома номер 221b каким–то особенным – вопрос спорный, но Джон выронил из рук дорожную сумку и прикрыл от удовольствия глаза, стоило вдохнуть его полной грудью. А потом его развернуло, прижало к стене, впилось в плечи-шею-губы, смяло оборону ощетинившегося по военной привычке ежа, промеж ног втиснулось острое, как абордажный крюк колено, одичавшие руки понеслись по телу, стаскивая одежду, вовсе не заботясь о ее сохранности или о том, что пол под ногами не видел ни щетки, ни тряпки неделю, как минимум. Джон даже упираться не стал, потому что в этот конкретный момент ему было глубоко плевать и на пол, и на вероятно испорченный свитер… изысканная, гармонично-скроенная вещь гардероба в истинно британском стиле, согласно последнему выпуску «GQ Style»… Ни одна струна души, отвечавшая за репутацию и опасение быть застуканным домовладелицей, которая вполне могла уже вернуться из экстренного вояжа в Суррей, не дрогнула… да пусть заявится весь закрытый клуб домовладелиц, включая миссис Тернер из дома напротив и мисс Брэйвик из автоматической прачечной в двух кварталах. Он соскучился. Ужасно. Безумно. До сердечного колотья и слабости в коленях. - Больше никаких Майкрофтов, - задыхаясь просипел он в роскошные губы, соизволившие оторваться от его собственных и вернуть доступ к кислороду, - никаких убежищ… Теперь он впился в сладко всхлипнувший рот сам, укусил, оттянув нижнюю губу, как цветочный лепесток, и рывком сдернул незастегнутое пальто с плеч до локтей. Нетерпеливый, невразумительно бормочущий жар прильнул, растекся, распределяя все свои выступы и ложбинки по крепкой мускулатуре докторского тела, зашарил по уютным, укромным местам, начисто лишая остатков соображения и самостоятельности. Идеально. Чертов оккупант все и всегда делал идеально. Как и каким образом они оказались в кровати, запомнилось смутно, будто взорвалась картонная рождественская хлопушка, выпустив на волю не только жгучие искры и едкий дым, но и миллион разноцветных конфетти, похожих на падающие с небес звезды. И Джону оставалось только гадать, каким он был - этот шумный, яркий фейерверк до того, как человек с редким даром и еще более редким именем решил отказаться от своей сущности, лишь бы снова не испытать душевной боли. …скрип лестничных ступенек… которых по счету? …прохладный, стеклянистый воздух давно не топленной гостиной, но, слава центральному отоплению, без кисловатого, затхлого привкуса плесени, неистребимо поселившейся в полуподвальных апартаментах… уютный, полный шорохов и пружинного ворчания полумрак зашторенной спальни с приглушенным лавандовым дыханием простыней и вкусной пряностью книжных переплетов… …Джон немного посопротивляется в борьбе за первенство, прекрасно зная, как его обожаемый агрессор дуреет от их нешуточных войн за независимость… Впрочем, войн с неизбежным исходом, когда побежденный, покоренный Джон сдается на милость победителя, оставаясь всегда готовым мгновенно перехватить инициативу и развернуть ответную контратаку. И тогда уже незадачливый завоеватель будет в отчаянии метаться, ластиться и обиженно ворчать, как ошалевший мартовский кот, в поисках трех-континентального минета и стратегических демаршей своего домашнего укротителя и деспота Джона-мать-его-Уотсона… …Шерлок определенно настроен на стремительный блицкриг – к черту долгие церемонии, запустил пальцы в волосы, грубо запрокинул голову, чтобы наставить багровых засосов на шее, рывком развел колени так широко, что сухожилия едва не рвутся… столько новых ощущений! Сизая осколочная окалина звенит, проступает раскаленным пороховым заревом, наполняясь сиянием, взрывается россыпью золотых крапинок, разрисовывая ультрамариновую глубину яркими, горячими созвездиями. Шерлок несильно подается бедрами навстречу, задевая Джона там, где плоть налилась и отвердела, прижавшись к животу, как к последнему пристанищу… совсем немного. Но возбуждение безжалостно выстрелило в промежность, срикошетило от копчика и влепило слепую пулю прямо в мозг… больно, невыносимо горячо поджались упругие, как каучуковые шарики яички… нестерпимый зуд пронесся напалмовой волной от мошонки до головки, заставляя ее сочиться тягучими каплями, пачкавшими кожу и не принесшими ни грамма облегчения. Стыд… да, да-а-а… и скулы просто пылают… Восторг… он готов кричать… Желание… внутри все скрутилось в мучительный узел… еще немного и Джон зашипит и выгнется, растянутый, как перчаточная кожа, распятый на прекрасной, порнографической плоти, бешено вколачивающей его в кровать, как молот латунный гвоздь в небесный свод блядского мироздания. …Джон срывает горло, сожженный удовольствием дотла, и отстраненно думает, что совершенно не против остаться в личном мироздании Шерлока Холмса до скончания веков… … - Почему мы начинаем все серьезные разговоры в постели? Шерлок запрокинул голову, привычно расположившуюся на джоновой груди, требовательно вздернул бровь, и при этом так эротично фыркнул, что Джон поперхнулся воздухом. Чтобы восстановить дыхание ему пришлось сначала поцеловать несносные теплые губы. - Серьезные? - Полагаю, ты настроен поболтать, - улыбнулся Джон, еще расслабленный «спонтанным» сексом, которого они оба ждали всю бесконечную неделю, как манну небесную. - Отличная наблюдательность, доктор, - привычная язвительность уже наполняла удовлетворенного Шерлока, будто это не он только что выгибался от быстрых, грубых ласк и не хныкал, как голодный волчонок в поисках материнского соска. – С каких это пор Вы стали пользоваться головой? Но Джон уже давно не реагировал на сарказм. Особенно после близости. Особенно после близости с бешеной фурией, позабывшей на время про чьи-то смертельные игры, про крылья и льдистую вечность… даже про человеческие предрассудки и идиотские приличия. Про все, кроме Джона. А потому он тихо смеется, и Шерлока этот легкий, рассыпающийся рисовыми зернышками смех всегда приводит в крайнее замешательство. - Что? - После оргазма твой великолепный, исключительный мозг подтормаживает. Все остальное время ты слишком много думаешь. - Ничего он не подтормаживает, - обиделся дух противоречия, вздернув подбородок. - О, значит на «великолепный» и «исключительный» ты согласен? – пришлось дернуть за кудряшку, чтобы вернуть переменчивый, заполненный перламутром взгляд к себе. - Зачем спорить с очевидным? - О. И от скромности ты не умрешь. - Это была бы самая бессмысленная смерть из всех возможных, если не считать смерть от нравоучений Майкрофта. Ну что там у тебя? Выкладывай, пока мой «великолепный» и «исключительный» не разогнался. …ну вот, любопытство, как всегда уже присосалось голодной, опиумной пиявкой… - Я просто тут подумал… не надо так смотреть, Шерлок. Не такой уж я идиот. Все эти убитые… ты же можешь… …черт, все фразы, в голове казавшиеся правильными и логичными, вдруг превратились в корявый сучковатый бурелом. И собственное утверждение насчет «идиота» уже не казалось таким уж справедливым. А Шерлок вдруг застыл, взгляд перестал быть насмешливым и ласкающим, примерз, порываясь тусклой изморозью. - Ты мог бы узнать, кого они видели перед смертью, - выдохнул Джон одним махом, словно отбросил от себя обжигающую руки ледышку. – Матрицы, ты сам говорил, они все помнят… Шерлок вздохнул, нехотя перетек в сидячее положение и отвернулся, обнимая колени, выставляя напоказ беззащитную, прошитую острыми позвонками спину. Словно стыдился того, что Джон должен будет услышать. - Я не могу. Джон поднялся следом, обнял поперек груди и поцеловал в плечо. - Это из-за того, что так долго задержался по эту сторону? Или у вас плохо относятся к… перебежчикам? Шерлок отрицательно помотал головой. - Нет, все не так. Ты по-прежнему меряешь нас человеческой моралью, Джон. Никто не станет наказывать Джеймса за его поступки… за его деяния. Да это и мало кому под силу. Кроме, разве что, Майкрофта, да еще пары десятков равных. Но это бессмысленно. Ты же не станешь судить тайфун, разрушивший пару городов на побережье? Или землетрясение, убившее тысячу человек… Не в этом дело. - В чем тогда? Тебя не отпустят назад? – ладони успокаивающе огладили торс и пропутешествовали вниз живота… Шерлок откинул голову ему на плечо, и Джон, даже не видя его лица, мог поклясться, что оно искажено острым наслаждением. - Все куда хуже, Джооон… Это… это… это все равно, что выйти в космос, где информация бурлит, как пенящийся поток, где все дышит и меняется… где всё и все существуют одновременно… бесконечная свобода… безграничные возможности. А вернуться сюда – это то же самое, что запереться в комнатке без окон и дверей, с единственным, крошечным источником света… - Ты боишься, что не захочешь возвращаться. Он знал, что однажды Шерлок скажет что-то подобное. Нет, не скажет. Подумает. Но Джон точно почувствует это… Шерлок вдруг вывернулся, его длинные нескладные ноги выполнили спорное акробатическое па и оказались сцепленными у него на пояснице. Как капкан. А руки обвили крепкую, с потускневшим загаром, шею. …губы-глаза-скулы… весь эротический набор оказался в предательской близости… у Джона все шансы не выйти на службу еще сутки, как минимум… - Боюсь. Твоя жизнь так коротка… А мне хватит той маленькой комнаты, где источник света – один отставной врач… ты его знаешь, Джон Уотсон. Но я боюсь не успеть вернуться вовремя. - Тогда к черту подсказки. Ты слишком умный, чтобы не решить задачу без их помощи. Но пусть твой потрясающий, высокоскоростной интеллект еще немного… потормозит, ладно? …целоваться было непередаваемо хорошо. … Выйти на работу оказалось неожиданно приятно и вместе с тем невероятно неловко. Врать Джон не умел, избегал этого как мог, ненавидел себя, но выбора старший Холмс ему не оставил никакого, а потому несколько сувениров, подготовленных тем же заботливым анонимным куратором, были призваны чуть-чуть сдвинуть интерес коллег в сторону противоположную расспросам. Сотрудники отделения получили памятные авторучки с логотипом конференции, Сара – толстый ежедневник в кожаном переплете и серебряную закладку с девизом «Discamus ab omnes omnibus»*. Майк Стамфорд, которого неожиданное приглашение на имя доктора Уотсона почему-то нисколько не удивило, искренне порадовался бутылке ирландского односолодового «Kilbeggan» пятнадцатилетней выдержки. Джон ни на минуту не сомневался, что добропорядочный семьянин Стамфорд даже не подумает нести ее домой во избежание сцены от супруги – хрупкой брюнетки с характером полкового сержанта, миссис Лавинии Стэмфорд. Ну, с Грегом было вообще все просто – постер и футбольная майка с номером и собственноручным автографом Уэйна Руни. Грег был фанатом «Манчестр Юнайтед». И только полицейский значок и серебряная пыль в волосах не позволяли ему размахивать красно-белым шарфом не трибуне «Уэмбли» и невразумительно, но экспрессивно драть глотку вместе со всеми после каждого забитого мяча. …да-да-да… Джон понимал, что вожделенный автограф Грег мог получить в любой момент, если принять во внимание некоторые, тщательно скрываемые отношения, что связывали его с неназванным британским служащим самого высокого уровня… в буквальном смысле слова… как, впрочем, и самого Руни в личные знакомцы. Но, то ли Лестрейд не считал возможным просить о подобных глупостях, то ли не считал возможным просить о чем-то вообще… Но очевидно, Майкрофт Холмс таким способом убил двух зайцев, обеспечив «легендой» отсутствие Джона в городе и одновременно сделав близкому человеку приятный сюрприз. И Джон даже не стал гадать, что было главной задачей в этой затее… Так или иначе, когда время расспросов-ответов благополучно миновало, а предвестник весны – сезон гололеда и сбивающих с ног ветров только начинался, Сара попросила помочь в травматологии, недвусмысленно намекнув, что «…передовой опыт, привезенный с конференции, им будет тоже очень кстати». Две недели Джон с энтузиазмом ремонтировал сломанные конечности, вправлял вывихи, складывал кости из осколков, как мозаику, потеряв счет просто сотрясениям, гематомам и растяжениям, пациентов с которыми без колебаний перенаправлял на терапию к Генри Найту, сочтя подобный опыт для молодого хирурга крайне полезным. Пару вечеров он провел в компании Лестрейда, который уже неделю как слонялся трагической, сумрачной тенью между Ярдом и Бейкер-стрит, отказываясь обсуждать отсутствие тяжких преступлений на вверенном ему направлении, удивительным образом совпавшим с отсутствием одного вечно занятого британца, не позаботившегося уточнить, когда именно он соизволит вернуться в квартиру, город, страну. Шерлок, предоставленный исключительно себе, смотрел на все это безобразие с подозрительным спокойствием, послушно съедал оставленные Джоном завтраки, обеды, терпеливо переносил несмолкаемую болтовню миссис Хадсон, ее перманентно больное бедро, не имевшего к детективу никакого отношения… А компания миссис Тернер, миссис Фаринтош и миссис Бойлз на какое-то время отвлекла его от непрерывного ожидания новой атаки. Племянник мисс Фаринтош пропал без вести год назад, но Шерлоку хватило пары семейных фотографий, взлома базы телефонного оператора и расшифровок банковских трансферов, чтобы найти молодого человека, сбежавшего с любовницей в Италию, но оказалось, что девица оказалась всего лишь приманкой. Мужчину ограбили и пытались продать как живой товар то ли в Албанию, то ли в Алжир. Но ему посчастливилось сбежать, и только местное отделение Красного Креста спасло его от голодной смерти или, что вероятнее, расправы той самой банды. Молодой человек не смог побороть стыд, чтобы сообщить о себе обманутой жене и тетке, а потому остался волонтером сроком на год в обмен на билет до Британии. Дамы, присутствовавшие при расследовании, потрясенно ахали, без стеснения утирали слезы и несдержанно предавались справедливому негодованию… Шерлок тонул в их восхищении, с трудом скрывал удовольствие от процесса, почти не замолкая, комментировал собственные выводы, раскручивая события, как нить спутанного клубка. Джон, вернувшийся к полуночи, застал всю компанию сильно подшофе, допивавшей пузатую бутылку шерри под миндальные сконы с вишневым вареньем. Они привыкли к постоянному ожиданию. Джон перестал оглядываться в метро и обращать внимание на постоянный взгляд в спину. Чей он был – таинственного мистера Мориарти, группы прикрытия или… упаси боже… самого Круче-Некуда-Холмса… какая разница? Джон не крыса и не собирался провести жизнь, прячась по углам. … Джон не напивался со времени своей бурной молодости. И последним был тот случай, когда они с Билли Такером проснулись в полицейском участке. Накануне Билли бросила его девушка, а сестра Джона в очередной раз сходилась-расходилась со своей Викки, Никки… кто их всех упомнит… и сказала, что Джону сейчас лучше держаться от нее подальше. Они и пошли подальше – до небольшого паба возле университетского хостела… И то, что последовало после второй бутылки водки, Джон уже никогда не узнает. Наутро сильно тошнило, память молчала, но стыд сжигал изнутри, проступая на лице багровыми пятнами. Под монотонное порицание полицейского, пряча глаза и рассовывая по карманам личные вещи, Джон дал себе слово, что до подобного состояния больше никогда не опустится. И все таки… Нет. Нет-нет-нет. Это наверняка был сон. Это просто не могло быть настоящим… не с ним, не так. И он не помнил, что вообще случилось с ним накануне… …перед тем, как он оказался в этом месте. Щека затекла и онемела, а половина тела – та, что прижималась к гладкому и твердому, мерзла, как если бы он лежал на прозекторском столе, причудливо расчерченном на квадраты. Джон открыл глаза. Не сказать, чтобы он удивился – перед носом действительно была плитка, но не квадратная, как показалось вначале, а прямоугольная, уложенная вразбег, и ее аккуратно выровненные края больно давили на ребра, плечо, бедро и косточку ступни. И все по одной единственно причине. Он был совершенно обнажен и находился на полу, выложенном керамической плиткой, какая обычно бывает в душевой или плавательной бассейне. Зрение фокусировалось… точно, бассейн – высокие в пару метров бортики, вмонтированная в них подсветка с голубыми плафонами, гулкий, невообразимо далекий свод потолочных перекрытий. Ощущение бреда тихонько засвербило в висках, Джон сильно зажмурился и снова посмотрел. Ничего не изменилось, пустой, лишенный воды бассейн никуда не девался, зато все тело заныло, почувствовав озноб, пробежавший по голой спине. Полежать так еще с четверть часа – и пневмония от переохлаждения гарантирована… стоило хотя бы сесть. Поза была неудобной и мышцы отчаянно заныли, когда он уперся ладонями и попытался подтянуть колени. Ничего не вышло. Вернее, вышло, но что-то сильно мешало, не давая коленям сдвинуться теснее, а щиколотки и вовсе удерживало на том же расстоянии, что и прежде. Джон, неловко опершись на локти, вывернул шею, чтобы взглянуть, да так и застыл с раскрытым ртом… Щиколотки обхватывали широкие, из толстой прочной кожи, поножья, соединенные между собой стальной штангой. Сама же перекладина была продета в металлическое кольцо, намертво ввинченное в пол. Джон рассмотрел даже трещинки в плитке вокруг анкерного болта… Уровень безумия дорос до оранжевого, дело принимало странный оборот и все меньше походило на чью-то шутку… …сон, сон, сон… В легкой панике, от которой начали подрагивать пальцы, он завозился, как зверь с перебитым хребтом, пытаясь хотя бы подняться на колени и попробовать расстегнуть большие, крепкие пряжки. Но стоило податься назад, что-то резко дернуло за шею, и от неожиданности руки подломились и Джон рухнул обратно, больно приложившись лицом об пол. Прямо у подбородка что-то весело звякнуло, пальцы зашарили по шее и спина моментально покрылась ледяной испариной. Ошейник. По видимому, такой же толстый, широкий, плотно охвативший горло и снаряженный крепкой, совсем не бутафорской цепью, заканчивавшейся вторым кольцом в полу. Слишком короткая, чтобы выпрямить спину, но достаточная, чтобы стоя на коленях видеть ноги в дорогих итальянских туфлях ручной работы за пару тысяч фунтов. - Привет, Джонни-бой. Как поза? Не жмет? Уверен, Шерлок бы оценил. Все вы, зверушки, скучаете по хозяину… Поговорим? Звонкий смех рассыпался стеклянными иголками, заставляя на теле встать дыбом каждый волосок. …нет, точно сон.