Танцы на осколках

Такое Джон видел только пару раз в кино «для взрослых» во времена до-войны, когда бушующие гормоны заставляли мышцы сладко ныть от спорных сексуальных забав. Видел. Не понравилось… С Шерлоком до такого не доходило даже гипотетически. Даже злой, жадный секс на кухонном столе и близко не лежал… хм… с играми в латексе и кандалах. С Басти вообще не было необходимости во внешних симуляциях подчинения – с его-то хваткой почище капкана. И хотя Джон, захоти он вырваться или посопротивляться, ему достало бы сил постоять за себя, даже придавленным в жесткой походной койке с вывернутыми за спину руками. Моран никогда не переходил грань, когда грубость превращалась в насилие - слишком хорошо знал, насколько хорошо поставлен у его любовника удар. Но одно дело видеть и совершенно другое почувствовать на собственной шкуре, отчетливо понимая, что происходящее - не ролевая игра с томными стонами и жгучим удовольствием от порки, не тема, где унижение вгоняет не в краску стыда, а в оргазм. Даже если по-прежнему не веришь, что все происходит с тобой и сейчас. - Джонни, малыш, тебе в детстве не говорили, что чужое брать нельзя? Голос молодой, звонкий, как весенний птичий гомон, с циничной мальчишеской издевкой… Джон мгновенно узнаёт, хотя слышал его всего лишь раз. …подземка, мятное дыхание, влажные, будто спелые маслины, глаза с дикой абсентовой поволокой… Руки быстро затекают, потому что распрямить их в локтях не дает слишком короткая цепь, из-за которой сесть на пятки тоже невозможно без того, чтобы поза стала запредельно порнографической… от попыток свести ноги плотнее, бедра начинают мучительно подрагивать. Джон ерзает, но все, чего он добивается – пылающее лицо, уткнувшееся в сжавшиеся кулаки, и выгнувшаяся напряженной дугой спина. …считать происходящее всего лишь сном становится все трудней… Дорогие итальянские туфли переступили на месте, и пренебрежительно пихнули в бок гладким, старательно отполированным мыском. - Хорошая поза, тебе идет… такой послушный, такой раскрытый, такой удобный… Я начинаю понимать, для чего Шерлок завел ручного зверька. Это вызывает определенные… желания. - Заткнись, - Джон не сдержался, но прозвучало жалко, бессильный всхлип заглушили ладони, – тварь… - Все еще не понимаешь? – голос притворно изумился, нога потерлась о подрагивающее плечо, как ластящийся кот, пальцы прошлись по волосам на затылке… поначалу невесомо и почти нежно, но в следующий момент сжались, больно прихватив прядку в горсти. - Разумеется, не понимаешь. Рука разжалась, и смех опять раскатился стеклянными шариками. - Джон Уотсон, ты, правда, полагаешь, что все, что случалось в твоей скучной никчемной жизни - случайность? Что ты так просто отхватил в личное пользование уникальный, единственный в мире феномен, нашел бриллиант в куче перепрелого дерьма? Ботинки протестующее скрипнули, когда их хозяин присел на корточки, пальцы вернулись, вцепившись в короткие волосы, дернули, заставляя задрать голову. Ошейник впился в кадык, и Джон зашипел. Мужчина был молодым, слишком молодым для того, что прожил столетия… или гораздо дольше… хотя, если взглянуть на Шерлока… но нет, в беспросветных ежевичных глазах кипела сияющая, как черная дыра, пустота. - Как странно… Мальчик из посредственной семьи, у которого предел мечтаний - спокойная жизнь в тихом пригороде, славная, покладистая женушка с кучей щенков, скучная, обеспеченная карьера семейного доктора в уютном захолустье… вдруг идет добровольцем на войну, совершенно бессмысленную, по мнению всех, кто ее начинал. И не в безопасный, защищенный тыл, а в самое пекло, на передовую, под обстрел, в кровавые атаки… Думаешь, все это вышло само собой? Думаешь, это все было исключительно твоим собственным решением? Рука толкнула его голову, и Джон едва снова не стукнулся об пол. Мужчина поднялся и зашагал вокруг, будто желая осмотреть «композицию» полностью. - Ты хотел спасать людей, избавлять их от телесных недугов и продлевать жизнь… похвальная, мирная профессия. Но взял в руки оружие и отправился убивать в далекую, чужую страну… Мечтал о женских прелестях в благопристойной супружеской постели и паре-тройке наследников… что ж, вполне понятное желание, традиционное для вашего недолговечного племени… Но остервенело трахался со своим любовником в грязной, пропахшей гарью и пóтом палатке, наплевав на собственные представления о том, с кем и как мужчина может заниматься сексом. Все, что ты делал, Джон, ты делал вопреки своей природе и воспитанию. И только потому, что это я так захотел. Джон на минуту забыл, что спит. Холодный, неровный ледяной обломок провернулся в животе. Джон замотал головой, как пес, которому в ухо забралась пчела. Это не приходило ему в голову – странности, что случались с ним еще до того, как он встретил Шерлока… вернее, они не казались странностями… тогда. - Какого черта… - голос плохо слушался, но Джон был уже благодарен бы за то, что тот не опустился до истерической дрожи. – Я не понимаю, о чем… Да сними это с меня, твою мать! Он снова задергал ногами, но его похититель наступил на металлическую штангу, прекратив эту возню. - Я организовал маленькую войну, чтобы ты оказался в нужном месте в нужное время. Я дал тебе своего лучшего снайпера, чтобы ты распробовал особые отношения между мужчинами… в полной мере. Я даже позволил тебе почувствовать себя почти богом - ведь именно ради Себастьяна Морана ты втянул Шерлока в сомнительную сделку, разве нет? Или осколок под сердцем был лишь предлогом, а сладкие глазки необычного мужчины уже отравили твое недалекое сознание? А, Джон? - Отпусти меня. И катись к дьяволу! - Я твой персональный дьявол. Я вырастил тебя, как невзрачный, но очень занятный плод, чтобы однажды он упал Шерлоку в руки… Он слишком засиделся в собственной скорлупе, слишком сурово обошелся с собственным либидо. Я надеялся, что с твоей помощью удастся разбудить и выманить из тайника его чувственность. А ты уже знаешь, насколько она горяча… зна-а-аешь… Джона передернуло, когда носок туфли коснулся его колена и медленно пополз вверх по внутренней стороне бедра, пока не остановился в паре дюймов от промежности. И при всем своем опыте публичной наготы, бóльшего стыда Джон еще не знал. Краска залила и шею, и скулы… уперевшись ладонями в пол, он рванулся, надеясь расшатать и выдернуть крепление, но тщетно – надежные оковы вновь швырнули его ничком под заливистый смех мучителя. - Признаться, я не ожидал, что результаты будут настолько впечатляющими. Ты оказался странной диковинкой. Армия не превратила тебя в циничного ублюдка, ты до сих пор считаешь, что люди стоят заботы… большая ошибка. Думаю, Шерлока привлекли именно эта твоя несуразность, «секрет Джона Уотсона». Ты же знаешь, как наш мальчик любит загадки! Я впечатлен. Я даже был склонен оставить твою бесценную жизнь в покое, не окажись ты таким упрямым слепцом… - Что… - Джон задыхался, казалось, ошейник по собственной воле сдавил горло, - что тебе нужно? Мориарти? Ты ведь Джеймс Мориарти? Тот, кто… …заставил Шерлока себя убить. Прикосновение пропало, а шаги обогнули его и мужчина снова появился в поле зрения, но чтобы взглянуть ему в лицо, пришлось бы припасть к холодной плитке грудью, прогнув поясницу, как шлюха в порнофильме. …блядь. - Молодец, время рядом с Шерлоком не прошло для тебя даром. Но по большей мере, ты жуткий тупица, Джон. Столько намеков, столько подсказок… Я сделал тебе роскошный подарок - новая жизнь, обеспеченное будущее, женщина, что родит тебе щенков и будет мириться с твоим занудством до старости. Тебе приятно было почувствовать себя всемогущим? Я дал тебе все, о чем мог только мечтать пресвятой Уотсон – жизни, сотни спасенных жизней, заведомо обреченных на смерть… Тебе стоило выбрать их. Не Шерлока. Ты взял чужое, Джон. То, что тебе не принадлежит. - Шерлок никому не принадлежит. - Шерлок принадлежит мне!! Яростный крик взорвал гулкий покой пустого здания, Джон вздрогнул, заворочался, колени ныли уже без перерыва… - Если ты не понимаешь очевидного, мне приходится отправлять сообщения ему. Когда он поймет, что от него требуется? Неужели ваша любовная интрижка совсем лишила его разума? Сколько еще трупов потребуется, чтобы дошло до вас обоих?! А потом он шагнул Джону за спину, и пришлось опустить голову и до предела скосить глаза, чтобы удержать его в поле зрения. - Или дело совершенно в другом? – пальцы тронули седьмой позвонок, осторожно пробрались под край широкого ремня. Мягкое, прохладное касание обожгло, будто за шиворот насыпали раскаленных углей. Джон дернулся. – Интересно… ты неплохо сложен. Широкие плечи, крепкий костяк, чистая кожа… жаль было портить ее шрамами. Но знаешь, Шерлок любит вещи с историей. Рука медленно двинулась от шеи вниз, прочерчивая дорожку, от которой во все стороны под кожей начали разлетаться колкие, похожие на ледяную изморозь иглы. Вот она миновала лопатку, любовно огладила гребенку проступивших ребер, соскользнула на ложбинку поясницы… не трудно понять, куда в итоге приведет этот исследовательский маршрут. Джон скрипел зубами, лицо пылало, как от близости раскаленной жаровни, непроходящее напряжение заставляло ноги мелко подрагивать и тягучей судорогой сводило пальцы на ступнях. - Руки убери, сука, - он не узнал своего голоса. - Еще слово и мне придется надеть на тебя намордник, Джонни. …ладонь хозяйски легла на крестец. - Отвали! – Джон не выдержал и махнул наугад за спину, надеясь сбросить с себя ненавистные пальцы. Но тело слушалось плохо, он промахнулся, задев ткань костюма только самыми кончиками. И тот же миг воздух вжикнул - упруго и гулко, хлесткий сильный удар обжег запястье, рука тут же онемела и подломилась. Джон зашипел, неловко завалился на плечо, попытавшись удержать равновесие. …стек? …плеть? …первое, судя по наливавшейся сочно-лиловым полоске, стремительно вздувавшейся воспаленной припухлостью… - Ты больной ублюдок, твою м-мм… Следующий удар пришелся на выгнутую спину, на выставленные напоказ ягодицы, а потом еще, и еще - на раскрытую промежность. Сдержать крик оказалось немыслимым… Пальцы вцепились в ошейник, вздернули несопротивляющееся тело, волоски возле уха шевельнулись от горячего, яростного дыхания. - Ты так хорош в постели? Что, если мы это проверим прямо сейчас? Твердое, округлое мелькнуло перед глазами, будто спиленный ружейный ствол… Джон принял его за рукоять плети, от которой ему досталось… но предмет вдавился между зубов, сколько бы Джон их не сжимал, и трензель, стальная дюймовая трубка, обтянутая дорогой выдубленной кожей, впилась, раздирая рот, когда ремешок туго затянулся на шее чуть ниже затылка. Он рвался, тряс головой в бессмысленных попытках вырваться… терся щекой о плечо, как зверь, попавший в капкан, но вещица надежно сковала лицо, причиняя совсем нешуточную боль… и чем больше он метался, чем сильнее впивались его зубы, тем безжалостнее кляп рвал ему рот. Тяжелое, хриплое дыхание множилось, возвращалось раздробленным эхом, в горле пересохло, а по подбородку поползла тонкая нитка слюны. - Что мне сделать, Джон? – мягкий кончик стека вернулся, интимно лизнув раскрытую ложбинку. – Что мне сделать, чтобы вы больше не прикоснулись друг к другу? Добровольно? Знаешь, он сейчас все видит… нет-нет, здесь его нет. Я позволяю ему смотреть, но вмешаться он не сможет… пока. И удерживать долго я его могу… пока. Как думаешь, захочет ли он прикоснуться еще хоть раз, если я поимею тебя в самой извращенной форме? Или его больше впечатлит фотография твоего трупа на первой полосе газет? «Отставной военврач с посттравматическим синдромом и пристрастием к жесткому сексу, во время очередной «сессии» убит любовником, который впоследствии бросил тело в бассейн, чтобы скрыть улики…» Милому, расстроенному инспектору Лестрейду придется допрашивать милого, расстроенного Шерлока Холмса - сожителя, снимавшего с погибшим одну квартиру и, как следствие, предъявлять ему обвинение в непредумышленном убийстве. Ставлю золотую гинею - у лорда Майкрофта будет неудачный день… Джон зажмурился, стараясь не думать, как и где трется о его тело стек, вызывая то прилив жгучего стыда, то ледяное оцепенение, то нежданное, ненавистное, ненужное возбуждение. …что бы сейчас не произошло, со стопроцентной вероятностью оно убьет их. Буквально. Зубы впиваются в трензель так, что кажется вот-вот начнут крошиться, глухое бессильное, но странно угрожающе рычание рвется из самых глубин, из пылающих, наполненных раскаленным дегтем легких, будь Джеймс Мориарти чуть ближе… Но он знает свое дело. Стек, дразня и ласкаясь крадется по копчику, по бедру, стирает проступившие капельки пота и вязкий запах мускусного феромона, легонько шлепает по ребрам, будто в награду за покладистость. А потом бьет со всего маха между лопаток. Ахнув, Джон падает лбом на прохладу плитки, не замечая, как вспыхнувшую кожу трогают кончики пальцев. - Плохой мальчик. Думаю, стоит добавить аргументов, чтобы заставить тебя быть сговорчивее. Сделаем так, чтобы наш Шерлок ничего не пропустил. Щелчок пальцами – и четыре прожектора с балкона схлестнулись на скорченном теле, заставляя его светиться, как жемчужину на атласной подложке. Еще щелчок – где-то в глубине натужно загудело, набирая обороты, пол дрогнул, воздушная волна прокатилась от стенки до стенки, из хромированных форсунок шипя и фыркая вырвался белый от напора поток. Когда до них докатилась первая волна, Джон понял, что замерз достаточно, чтобы она показалась теплой. - Что у тебя было по математике, Джонни? Давай посчитаем? Шесть насосов наполнят бассейн глубиной в восемь футов за два часа с четвертью. Сколько времени у тебя в запасе, пока вода не накроет с тебя головой? Минут тридцать? Тридцать пять? Вода накатывала плавными толчками, весело лизала ладони, колени, бесстрастно портила безумно дорогие туфли ручной работы, а края брюк постепенно меняли оттенок с респектабельно-синего на почти угольный, будто не впитывали влагу, а обгорали на огне. …бассейн наполнялся быстро. Наверное, слишком быстро, потому что абсурдность и нереальность происходящего снова напомнили о себе, да так остро, что к горлу подкатила тошнота. К тому же он совершенно не почувствовал холода, когда поднятая барражировавшей «акулой» волна дошла до гениталий. Вздрагивая всем телом, Джон устало помотал головой. В эти игры он играть не будет – мокрые пальцы попытались содрать ненавистную распорку с лица, но сильный хлесткий удар пресек заведомо провальную попытку, выбив новый крик и сдавленные хрипы. - В следующий раз переломаю пальцы, - кончик стека легонько шлепнул по ягодицам, будто незлой хозяин упрямого, но любимого щенка. А в следующий миг яростный, полный ненависти голос взвился до истерических обертонов. - Выбирай! Пальцы впились в горло под самой челюстью – до синяков, до лиловых кровоподтеков, фиксируя голову, не позволяя отстраниться, пока вторая ладонь, упреждая рывок, легла на крестец, скользнула ниже, вминая тонкие крепкие пальцы в мгновенно сжавшийся сфинктер. Джон отчаянно задергался, застонал, оглохнув от барабанного боя в ушах… нет-нет-нет… нет!!! - Трахнуть или утопить? Утопить или трахнуть?! Выбирай быстрее, иначе я успею сделать и то и другое! …даже если все это сон… даже если все это лишь морок в его воспаленном смешном мозгу… если есть в этой вселенной милосердие – пусть потолок рухнет им на голову, но только прекратит это безумие, после которого – реально оно или нет, ничего не будет, как прежде – насилие, настоящее или мнимое, навсегда останется на нем, как клеймо на шлюхе. Джон клял себя последними словами и не мог перестать вырываться. И ненавидел себя за эту слабость. Слабость, доставлявшую Джеймсу Мориарти невообразимое наслаждение. Минуты падали, как тяжелые ртутные капли в переполненный стакан, чужие руки хозяйничали на его теле, как мародеры на захваченной территории – грубо, бесцеремонно вторгаясь туда, куда позволено лишь врачу и любовнику… в голове бессмысленно и беспомощно металось «сдохнуть, сдохнуть…», когда в мягком плеске и гуле насосных помп утробно вжикнул зиппер. Взбесившиеся инстинкты завопили, сознание, балансировавшее на тонком хирургическом лезвии грани рассудка и безумия, взорвалось паникой, кожа вспыхнула, покрылась липким пóтом, гениталии сжались, затвердев так постыдно и так некстати. …срочно проснуться… вот сейчас… сейчас, сейчас он раскроет зажмуренные до кровавых пятен глаза, и вся накрывшая его фантасмагория рассеется, исчезнет, растворится в сумерках привычной тишины спальни на Бейкер-стрит… Глаза распахнулись, и застыли, не в силах оторваться от странного, необъяснимого явления. Красная точка, сияющая рубиновая бусина на тонкой спице неторопливо и уверенно ползла по дну, покрытому чистейшей, отдающей дезинфектором водой, как сломанный поплавок, едва покачиваясь на мелкой ряби*. Невесомый, как волос, луч тянулся под углом, словно привязанная к удилищу леска, как если бы задумавший поудить рыбак устроился на балконе. И Джон знал таких «рыбаков», вооруженных «удочкой» калибра 7,62 с высокоточной оптической «леской». По крайней мере, одного… …он должен увидеть. Убедиться. Потому что точку, куда указывает угол наклона луча, не самая удобная позиция для стрелка… хорошая, прямо за софитом, откуда вся площадка, как на ладони, но не лучшая – прожектор по правую руку ограничивает ход руки и приклада… но он всегда выбирает менее предсказуемую позицию… Джон перестает думать о том, кто за спиной и что он намерен с ним сделать… Джон прогибается как проститутка в борделе, как дешевая уличная приблуда… Джон ложится, прижимая плечо ко дну, до хруста задирая голову… захлебывается, глотает неживую, с металлическим привкусом воду, впуская ее в себя, как мужскую плоть до самого горла… Джон тонет и горит одновременно, чувствуя кожей, как огонек взбегает по его мокрой коже, чертит грудь, шею, лицо… пляшет на лбу, будто пишет буквы… Вопреки физическим законам, он слышит звук выстрела раньше, чем багровая игла выжигает зрачок. Наверное, он закричал. … - Джон! …хлесткая пощечина. Незлая. Ему не больно, он просто ее чувствует. - Джон, проснись! …еще одна. Для симметрии. Он не протестует. - Джон, пожалуйста… Кричать, слава богу, перестали, но принялись трясти. Он распахнул глаза, с шумом втянул воздух, словно вынырнул с глубины, задыхаясь и хрипя раскрытым ртом. От распятых чернотой зрачков было больно глазам. Шерлок, встревоженный, растрепанный спросонья, бледный, как полотно, держал за плечи, заглядывал в лицо и спрашивал-спрашивал-спрашивал с постоянством склеенной на кольцо пленки. Джон не помнил ничего. … - Что у них происходит? Тонкие, холеные пальцы с изысканным садизмом поправляли узел его галстука вот уже минут десять, хотя он точно знал, что после часового совещания от идеального двойного «виндзора» останется мятое, перекошенное безобразие. - О чем ты? Эти чертовы губы даже не пытались выглядеть прилично… их хозяин определенно знал, по какой тонкой грани ходит, облизывая их кончиком языка. - Прекрати, – короткий взгляд цвета жженной карамели, и в голове случился маленький бунт с перераспределением приоритетов. Но он не был бы собой, если бы не собрал в кулак все свое природное упрямство. - Я не твой миньон, чтобы играть со мной в босса, Майкрофт. На Джона невозможно смотреть. Никогда не думал, что скажу это, но ты должен вмешаться. …пару дней назад Грег, глядя на мрачного, как инквизиция, Шерлока, залегшего на диване в гостиной съемной квартиры, как в окопе, и на нервного, издерганного Джона, с которым они как-то незаметно напились в пабе до зеленых чертей, стал всерьез подумывать, чтобы заставить Майкрофта усилить негласное наблюдение за квартирой, находившейся на военном положении уже третью неделю. Правда, были опасения, что в этом случае агентам придется расталкивать друг друга локтями… Великолепный Майкрофт Холмс еще раз придирчиво оглядел дело своих рук, поправил на рубашке Грега жесткий крахмальный воротничок и мягко улыбнулся. - Прости, Грегори, но нет. Именно теперь это все разрушит. На долгие-долгие годы. Начинать все заново слишком жестоко даже для меня. Сняв с деревянных плечиков пиджак, скромный британский служащий ловко подцепил подставленные руки, надел, развернул к себе, отточенным движением расправляя лацканы и смахивая невидимые пылинки. Грег позволял себя и вертеть и одергивать, не скрывая, что этот маленький утренний ритуал ему нравится до чертиков. - Вчера Джон спросил, как я с тобой живу? - Ммм? – кашемировая бровь взлетела, потянув за собой весь выводок веснушек, проступивших с первым предвесенним солнцем. - Что тебя удивляет? - Грег милосердно умолчал, что заметил «рыжую» миграцию. – Ты сам прекрасно знаешь, что Джон Уотсон не так прост, как кажется. - И что ты ему ответил? Инспектор повел плечами, привычно поправляя кобуру, поймал «церемониймейстера» за талию, так удачно одетую только в сорочку и атласный жилет, дернул это роскошество ближе, заставляя подчиниться и почувствовать границу своего терпения. И, не в состоянии отвести глаз, выдохнул в холодные для чужих и фантастически теплые для единственного исключения, губы: - Что понятия не имею.