Танцы на осколках

Афганистан выжег из Джона его юношескую доверчивость и великие светлые мечты, припорошил едким пеплом и волосы, и солнечную улыбку, запекшись в углах губ острым вулканическим стеклом. Но и ему оказалось не под силу погасить в глазах живую яркую синеву, отравить драгоценное тепло большого щедрого сердца, покалеченного утратами и разочарованием. Он мог сколько угодно упираться, чертыхаться сбивчивым шепотом, умудрившись встретить в многомиллионном Лондоне однокурсников, благополучно затерявшихся в повседневности лет и до этого момента не напоминавших о своем существовании ни звонком, ни строчкой имейла. Он пытался протестовать, выпуская иглы раздражения и холодности, но неизбежно сдавался, поняв, что его и правда трогала их беспричинная радость от возможности вспомнить далекую юность, разделенную с «тем самым Джоном Уотсоном», которым он так и остался – с цепким умом и неистребимой тягой спасти человечество от всех болезней скопом и от каждой в отдельности. Назло и вопреки… Майка он не узнал. Абсолютно. Странно было разглядеть в полноватом, неловко перехватывающим такой же пухлый портфель мужчине неопределенного возраста худого, неугомонного очкарика с вечными затеями закадрить девчонок со старшего курса или перепить Фила Боннера – капитана университетской команды по регби, здоровяка размером с «Булварк»*. Стамфорд радовался так, будто прождал Джона на этом самом бульваре все последние семь лет, горько оплакивая его вероятную кончину, и теперь искренне праздновал невероятное воскрешение, салютуя солнечными зайчиками очков и то и дело прикладываясь к стаканчику старбаксовского кофе, как к чаше со святым причастием. Джон торчал в Лондоне уже почти полгода. Без работы… кто в здравом уме возьмет хирургом отставного вояку с контузией и соматической хромотой? Деньги таяли, как и надежда встать на ноги, а опускаться до поисков вакансий за пределами столичного округа еще не хотелось… в какое болото превратится «тихая, уютная жизнь в провинции» он знал по опыту собственной семьи. Майк преподавал в Бартсе - альма-матер, где прошли их бесшабашные и, наверное, самые счастливые годы. Он торопился на лекцию, но в категорической форме потребовал встретиться вечером в «The Castle», что на Флит-стрит и без помех почесать языками о том, что они оба пропустили… При этом энергично тряс Джону руку, требуя клятвы на уставе NHS**, что Уотсон не станет искать поводов отвертеться и придет выпить пару-другую пинт со старым другом. И Джон не смог устоять. И неожиданно почувствовал невероятное облегчение оттого, что согласился. …один маленький осколок его взорванной жизни вернулся из небытия и встал на положенное место, заполняя обжигающую пустоту… … Следующие два года Джон провел, как человек после тяжелой болезни, наконец-то вырвавшийся из блеклой больничной палаты в мир, полный солнечного света, звуков, запахов и живых людей. Конечно, врач общей практики в небольшой клинике, перешедшей к Майклу Стамфорду после безвременной кончины его тестя, - не самое завидное место для хирурга с опытом полевой работы кого-то вроде Джона… Не настолько большое жалование, чтобы снимать в одиночку квартиру на Бейкер-стрит… и потому Джон подрабатывал пару дней в неделю вторым патологоанатомом в Бартсе, приятным бонусом чего было знакомство с Молли Хупер - не красавицей, но милой девушкой, трогательно смущавшейся от проявлений к ней внимания представителей мужского пола в лице самого Джона, и неожиданно сильным специалистом в своем профиле, исключительно необычном для большинства женщин, окончивших Вустерский Университет… Мисс Хупер была умна, исполнительна, имела железные нервы, собственное мнение и работоспособность батарейки «Энерджайзер» последнего поколения. И ни разу не попыталась затащить Джона на свидание. Впрочем, Джон тоже ни разу и не предлагал. Молли стала для него кем-то вроде своего-в-доску-парня, с которым легко, спокойно, а порой даже весело… Она умела слушать не перебивая, помогать без дежурного сочувствия, не отказывалась подменить на дежурстве или провести вечер после него в пабе со спортивным телеканалом… Потянувшаяся череда дней – с бесчисленной вереницей пациентов, банальных до тошноты болезней, вроде сезонных простуд, артритов, почечных колик, хронических холециститов и воспалений аденом притушила пылавший в крови адреналин, щедро расплескавшийся по венам после возвращения с последней для него войны… Ставшая в последние годы не просто удобной – модной, тенденция иметь семейного врача по всему спектру медицинских услуг от педиатрии до урологии, привела к тому, что доктор Уотсон вскорости обзавелся устойчивым кругом клиентов, выучив до мелочей все их проблемы со здоровьем, что когда-то имели место в прошлом, беспокоили в текущий момент и, сохрани Гиппократ, могли принести хоть какой-то вред в будущем. Жизнь, что на передовой казалась лихой джигой в перекрестии снайперского прицела – между обстрелами, минными полями, фугасами вдоль дорог и разорванными телами, контузиями, посттравматическими психозами всех мастей… когда не было и минуты задуматься, что следующий осколок, следующая пуля – твоя, теперь стала похожа на стоячее, стынущее в преддверии заморозков болото… Предсказуемая рутинная скука. Джон никогда не считал себя нелюдимым затворником… солнечный Джон… Джон-заводила… яркий, как комета, нападающий Хертфорд фолкс… любимец девчонок из группы поддержки… сейчас он не стремился заводить новых знакомств. Его вполне устраивало возвращаться после рабочего дня в маленькую квартирку, где домовладелица – милая пожилая дама с проблемами перманентно больного бедра, которое Джон покорно осматривал и назначал новое курсовое лечение, как только погода выкидывала очередной фортель. Отягощенный излишком свободного времени, которое было попросту некуда девать, он был не прочь составить доброй леди компанию у камина за чашкой свежего «Эрл Грея» и чудесным, только что из духовки, имбирным печеньем, слушая малосвязанные между собой новости про нетрадиционных жильцов миссис Тернер из дома напротив и что-то туманное о недавно почившем супруге, как показалось Уотсону, справедливо поплатившемся за пристрастие к криминалу где-то на другом континенте… Мерцание углей, тепло необязывающего разговора и покой… долгожданный, заслуженный покой, который вдруг показался Джону покоем тихого, семейного кладбища. …как гоночный автомобиль, снятый с колес – двигатель еще держит обороты, сжигая поршневую и заставляя вскипать радиатор, трансмиссия надрывается, кроша тяги и подшипники, выдирая с мясом карданные шарниры ко всем чертям… он не двигается с места ни на дюйм, все глубже увязая в душной, бессмысленной пустоте… потрепанная битая рухлядь, не интересная никому… И все же… Это странно, но недостатка в романах у него, как и в бурной юности, по-прежнему не было. Совсем молоденькие медсестрички из процедурного и дамы в расцвете элегантности из стоматологии одинаково заинтересованно бросали в его сторону недвусмысленные взгляды – холостяк с мягкой славной улыбкой и глубокой синевой под пшеничными ресницами, без напора на грани наглости, типичной для среднестатистического лондонского самца, без отпугивающего сексуального лоска искателя доступной плоти манил чистым безопасным обаянием и редким уютом, как любимый кашемировый свитер в елочку, подаренный на Рождество. Джон не был ни разбивателем женских сердец, ни коллекционером постельных побед, ни бессовестным, бессердечным потребителем. Однако, так уж вышло, что он постоянно менял подружек, словно пытался пристроить попадавшие ему в руки кусочки паззла в большую, запутанную головоломку. Но то ли они не подходили, то ли Джон сам не хотел… но со временем острые углы все чаще кололи глаз, а через образовавшиеся щели и трещины в так и несложившемся узоре сквозил холодный, сырой ветер, вымораживая объятия и отношения. И любовники – реальные или гипотетические, благоразумно успевали расстаться до того, как дело доходило до опасной гололедицы и травмированного самолюбия. Все они были хорошенькими, аппетитными штучками – блондинки с облаком воздушных кудряшек и красиво-очерченным алым ртом, знающем себе цену и смело искавшем лучшего применения, чем разговоры про собаку, сестру, женщин Афганистана, упрятанных в хиджаб… брюнетки, с короткой, дерзкой стрижкой, с прямой, уверенной спиной, слишком умные, чтобы позволить себе казаться таковыми, и гораздо успешнее добиравшиеся до постели, чем их белокурые соперницы… Джон относился и к тем, и к другим с искренней теплотой, вниманием… с почти любовью… впрочем неизменно чувствуя это «почти», как застрявший в сердце ледяной осколок мальчика Кая из старой сказки. Иногда все закачивалось сразу после сеанса в кино или пары бокалов гранатового Merlot на ее или его территории, когда кто-то «вдруг» вспоминал о завтрашнем дежурстве-поездке-визите… на выбор. А иногда, когда наутро они пили вместе кофе на маленькой кухне, и на вопрос «думаешь, нам стоит ЭТО повторить?» кто-то виновато улыбался и ронял маловразумительное «ммм… возможно… как-нибудь…» звучавшее, как окончательное, вежливое «нет». Наверное, очередная неудачная попытка наладить личную жизнь должна была сбить его с ног, но нет – легкое, как горьковатый осенний сплин, сожаление… преступно-ванильная эйфория от свободы… умиротворяющее ворчание миссис Хадсон, в очередной раз сохранившей за собой эксклюзивные права на дорогого Джона… непременный венский штрудель и пятичасовое чаепитие… И все. А может, ему просто чего-то не доставало в каждой из них? Чего именно? Вряд ли он мог объяснить внятно… …ртутной подвижности и опаловых искр в дымчатых радужках… …опасных скул и хрупкой гибкости «пустынных дервишей»***, танцующих в теле, как пыль на выжженных черных камнях… …странностей, вставляющих посильней кокаиновой змейки… И Джон сердился и дулся на самого себя, не в состоянии понять, откуда в его взболтанных мозгах взялись такие фанаберии. … А потом стало скучно. Смертельно, до тошноты, до нездорового интереса к упрятанному в стол армейскому пистолету без лицензии. Его любили пациенты. Дети, шмыгая сопливыми носами и расчесывая аллергическую сыпь, потрясенно раскрывали рот, когда улыбчивый доктор доставал из их ушей и воротничков четвертаки и карамельки… Их мамочки, вне зависимости от наличия брачных уз, приосанивались, вставали в боевую стойку и начинали кокетничать, демонстрируя намерения свежим пурпурным маникюром на ухоженных руках, глубоким чувственным декольте или «юными» ягодицами от модного пластического хирурга… Дамы, терзаемые действительными или мнительно-надуманными проблемами, преданно заглядывали в глаза, ища в них безопасных диагнозов или, по меньшей мере, сочувствия, если подозрения оправдывались… половина оставляла номер телефона - на красивой визитке, на салфетке из кафе, на только что выписанном рецепте… Мужская часть посетителей – от подростков, плотно опекаемых родителями, до упакованного в Бриони бизнес-класса с приличной страховкой и ограниченным временем на заботы о собственном здоровье, если дело не шло о посещении дантиста и тренажерного зала… не чувствовали смущения даже в самых интимных вопросах, потому что Джон больше всего походил не на дорогостоящее светило, а на давнего приятеля, с которым одинаково легко обсудить как покупку нового авто, так и неприятный зуд в припухших гениталиях… Джон терпеливо выслушивал жалобы, если требовалось, выписывал направление на анализы или диагностические процедуры и назначал лечение, если таковое требовалось… …зареванный малыш двух с половиной лет от роду засунул себе в нос игрушечные фигурки из Макдональдса… в третий раз за три дня… Родители жаловались на отставание ребенка в развитии ровно до того момента, как Джон, внимательно взглянув в сердитые голубые глазки и на коллекцию извлеченных трофеев… полицейский, пожарник, пожарная машина… не догадался еще раз проверить покрасневшую ноздрю и выудить оттуда еще и маленькую черную кошку с красным бантом. Умница Питер Левски снарядил целую спасательную команду… …женщина жаловалась на хроническую усталость, то и дело возникающие пятна на шее и груди, похожие на экзему… на нарушения менструального цикла в течении последних трех месяцев… Когда, взглянув на анализы, Джон сообщил о беременности, она впала в ступор, утверждая, что после развода не встречалась с мужчинами вот уже полгода… В конце концов, все объяснилось редким случаем сомнамбулизма, во время которого женщина сама ходила по ночам заниматься страстным сексом к соседу этажом ниже, оказавшимся ее бывшим мужем… …молодой мужчина с Синдромом Кувад****, сложно переносивший вместе с женой ее беременность… Джону стоило огромных усилий убедить его, что и припухлость груди, и утренняя тошнота, и тянущая боль внизу живота – всего лишь результат психосоматического расстройства, которое снимается легкими успокоительными средствами… …респираторные заболевания, мигрени, пищевые и лекарственные отравления, пара случаев камней в почках, гастриты и один подтвержденный гнойный аппендицит… полдюжины простатитов и три десятка венерических у обоих полов… экземы и аллергические дерматиты… Словно конвейер, день за днем… Неизвестно, куда бы завела отставного врача эта рутинная, тусклая жизнь, если бы однажды осенним промозглым вечером припозднившийся Джон не встретил на выходе из метро пару наркоманов с ножом, решивших, что прихрамывающий коротышка вряд ли окажет сопротивление. Джон даже не заметил, когда пропала вся его любовно взращенная психосоматика, когда пальцы сложились в кулак, а короткий левый хук без предупреждения вывел из игры того, кто посверкивая коротким выкидным лезвием, потянулся к его куртке, намереваясь проверить карманы… Раз… нож летит на тротуар, вычертив на прощанье гладкую кометную дугу, а тело, взвыв от боли в сломанном запястье и тут же подавившись неприятным бульканьем, тяжело грохнулось на парапет, выложенный вдоль проезжей части. Два… разворот, ребро ладони в открытый кадык, костяшки в солнечное сплетение, подсечка - и вот уже жалобно скулящий налетчик, тычась носом в мокрый асфальт, дрыгает ногами, пытаясь спихнуть с себя доброго доктора, вязавшего ему руки собственным ремнем. Во избежание… Три. Вызвав полицию и передав незадачливую парочку с рук на руки прибывшему патрулю, Джон не забыл, что он, во-первых, все же врач и посоветовал для начала показать задержанных дежурному травматологу ближайшей муниципальной клиники. Миссис Хадсон давно не видела своего жильца в таком приподнятом состоянии, а Джон впервые за последние шесть-семь месяцев спал, как убитый, без привычных кошмаров, в которых он смотрел, как шрапнель косит его медицинскую бригаду, как они валятся сбитыми картонными мишенями, выставленными на полигон… а Джон бежит к ним в надежде, что на этот раз хоть кто-то уцелел, и не может сдвинуться с места, силясь кричать раскрытым, пересохшим ртом… Его накрывает поднятая взрывом на воздух тяжелая госпитальная палатка, он знает, что умрет, если не закричит… и вот уже его вопль, разрывая легкие, будит уснувший дом, и миссис Хадсон наутро снова будет смотреть на него с жалостью и укоризной… Нет, в эту ночь ему снились танцующий на Темзе невесомый, хрустальный «дервиш», чьей-то взгляд внимательно и лукаво скользил отражением лондонского неба, а ветер гудел за спиной раскатистым, возбуждающим «Джоооон»… …может, утром попросить у миссис Хадсон ее сонник? … Десять часов вечера, и Джон уже принял смену в Бартсе, когда дверь распахнулась, и в нее вошел Грегори Лестрейд, инспектор Скотланд-Ярда, с которым его познакомила все та же Молли, выполнявшая время от времени небольшие срочные поручения. Инспектор оказался хорошим парнем, действительно считавшим, что делает мир чище и безопаснее. Грег не искал карьерных салазок, ценил труд и преданность собственных подчиненных, не отказывался от бескорыстной помощи со стороны, если от нее была реальная польза… И что из того, что год назад от него ушла жена и теперь видеться с дочкой получалось труднее, что сестра Джона рассталась с подружкой… снова… и опять взялась за бутылку? Они как-то быстро нашли общий язык, смеялись над одними шутками и вместе болели за «Манчестер» в «The Coal Hole» на Стренде и пили темный «London Pride» в количествах, физически недоступных Молли Хупер. Дружить с Лестрейдом было легко, интересно… особенно когда дело касалось путаных расследований, не попадавших в прессу. И тогда Джону казалось, что он вроде как снова на передовой, и от его жизни есть хоть какой-то толк… На этот раз вид у инспектора был растерянно-подавленный, он вертел в руках телефон, поглядывал на темный экран, словно искал в нем что-то недоступное простому человеческом пониманию. - Джон, - инспектор мучительно взъерошил припорошенный сединой затылок и выдержал драматичную пауза, - ты ведь доктор… - Ну да, - осторожно ответил капитан. У Грега было слегка невменяемое состояние, а потому спрашивать, что за соображения толпятся в его голове, Джон не решился. - Военный доктор, - зачем-то уточнил полицейский. – Хороший? - Да, - отпираться смысла не было. – Очень хороший. А что? Это становилось уже интересным… - У нас странный труп… даже не труп… но все же как бы труп… Лестрейд окончательно запутался в «трупах» и перешел прямо к сути. …тело женщины обнаружили дети, забравшиеся в расселенный дом под снос. Когда приехала полиция, врач скорой помощи констатировал смерть пострадавшей, после чего бригада благополучно отбыла, предусмотрительно вызвав коронерскую службу. Однако, стоило прибывшем сотрудникам перевернуть тело, чтобы упаковать в герметичный мешок и отправить на вскрытие, тело издало сдавленный хрип и царапнуло по половицам обломанными ногтями. Потрясенные судмедэксперты снова позвонили в службу спасения… Вернувшаяся бригада снова констатировала смерть в период от тридцати минут до часа… профессионально переругалась со всей полицейской командой и окончательно отбыла восвояси. Еще раз трогать немертвый труп никто не решился… как Лестрейду показалось, из банального суеверия… и тогда он вспомнил, где в субботу ночью в Лондоне можно найти непугливого врача, насмотревшегося за свою практику ужасов в избытке… - Без проблем, - легко кивнула Молли на невысказанный вопрос Джона, сбросила с плеча уже собранную дорожную торбу и отправилась переодеваться в рабочий халат. … Женщина в ярко-розовом пальто и туфлях в тон все еще пребывала на пыльном, заляпанном старой краской полу. Было ясно, что тело перемещали и не один раз… и первоначально оно, скорее всего, лежало ничком, потому что на правой скуле отпечатался грязный след от половицы, а губная помада размазалась по щеке и подбородку. Джон вопросительно посмотрел на инспектора, за спиной которого тревожно топталась команда в синих одноразовых комбинезонах. Грег кивнул и пожал плечами. Джон, натянул пару нитриловых перчаток, поданную пару минут назад кем-то из экспертов, и присел, неловко подвернув некстати занывшую ногу. Женщина была категорически, окончательно мертва. Джон определил это с первого же взгляда… на войне он научился отличать людей, уже умерших, от тех, кто на волос подошел к черте. Как – спрашивать не имело смысла, он просто это чувствовал. И все-таки он терпеливо поискал предположительно-отсутствующий пульс на запястье и на сонной артерии, проверил состояние зрачков, приподняв одно веко, второе… и, для пущей верности даже помигал в каждый светодиодным фонариком… не стесняясь принюхался к специфическому запаху изо рта, перевернув ладони, взглянул на цвет и состояние ногтей… маникюр мало чем помог… Но посиневшие кончики пальцев говорили, что гипостаз уже начался. А значит, и смерть наступила никак не позднее тридцати минут назад… Джон вздохнул, прикидывая, как бы помягче дать оценку коронерской службе, поднял голову и застыл с раскрытым ртом. Напротив него, в той же неудобной коленопреклоненной позе, сидел парень с аллегорической байроновской шевелюрой, прозрачными скандинавскими глазами, правда, в немыслимом для скальдов восточном разрезе и улыбался, упреждающе прижав тонкий, аристократический… черт знает, откуда полезли в голову эти идиотские сравнения… палец к вызывающе-чувственным губам. Глаза показались неожиданно и странно знакомыми, внутри что-то дрогнуло и сладко заныло… Однако дорогое, твидовое пальто и не менее дорогая, идеальная рубашка модного сливового оттенка, выглядывавшая из-под отворотов и нагло демонстрировавшая крапленую томными родинками лебединую шею, отметала напрочь возможность пересечения в прошлом – с клановой золотой молодежью Джон не пересекался никогда. А этот… этот являл собой выдающийся экземпляр клановости и высококаратного статуса. Тем более странно. Полиция не терпела присутствия на месте преступления чужих… - Эмм… - наконец-то прочистил Джон пересохшее враз горло, но взгляда от удивительного лица не отвел, намереваясь увидеть реакцию, - инспектор, у Вас новенький в команде?