Танцы на осколках

Спускаясь по служебной лестнице, Джон мысленно чертыхался, бессознательно медлил, пересекая каждый новый пролет, и в последний миг замер прежде, чем потянуть хромированную рукоять двери, выходящей во внутренний двор. То, что он увидел со своего этажа, существовать не могло, не имело права, но Джон верил себе и своему здравому смыслу, несмотря на пережитый эмоциональный шок, старую контузию и несокрушимую убежденность, что чудес не бывает. …даже после случая с Мораном. В «эту сторону» Джон запретил себе смотреть давным-давно. Еще находясь в госпитале в Кабуле, он узнал, что Себастьяна отправили на реабилитацию в Лондон, что оправившись от ранения, тот получил на погоны корону* и новое назначение на этот раз куда-то в Сербию военным инструктором, но вскоре неожиданно подал в отставку и исчез с горизонта, разом оборвав все личные контакты. Вообще-то это было совершенно в духе Белого Тигра. Не любил он подолгу сидеть на одном месте, да еще при этом выполнять чужие приказы, в которых не находил смысла и необходимости. Но то, что он так и не дал о себе знать Джону, с которым их связывало много больше, чем «просто секс» от одиночества и близости смерти… Джон ждал. Месяц, два, полгода… и еще… еще… И пережил за это время много чего – от надежды, что происходящее - просто стечение обстоятельств для двух людей, затянутых водоворотом в систему… от сводящей с ума ярости из-за предательства бросившего его любовника, до обжигающего, обморочного стыда наскучившей, использованной… сломанной вещи. Переболев утратой и унижением, Джон закрыл для себя эту тему интимно-личных отношений, окончательно решив, что больше «не намерен, не собирается, не заинтересован», что эта сторона его личности наигралась с болью сполна. Любить мужчину Джон больше не станет никогда. Но что-то с ним произошло, что-то случилось там, в пыльной, щедро политой кровью «своих» и «чужих», стране… Распахнув дверь и переступив порог, Джон сразу захлебнулся стуком сердца, взволнованно и жадно забившегося в горле, ставшем тесным для дыхания из-за хлынувшего в кровь адреналина. Голова вспыхнула от предвкушения опасности и тайн, тело зашлось в страстном, практически сексуальном возбуждении, почувствовав себя молодым, дерзким. Живым. Совсем, как до… Рассвет уже робко топтался за чертой горизонта, подсвечивая растянувшиеся над городом облака теплой персиковой гуашью. Десять шагов от низкого крыльца, укрытого прозрачным плексигласовым карнизом, до раскинувшегося на все погруженное в сумерки природное торжество, Джон прошел, как разведчик во вражеском тылу – осторожно ступая подошвами мягких лоферов**, словно под ногой вот-вот могла предательски треснуть сухая ветка или сработать мина-ловушка, затаившаяся в траве. Туфли уже начали намокать… то ли от ночной влаги, то ли от утренней росы… отвороты брюк неприятно липли, холодя кожу, но Джону было плевать – его терпеливая цель ждала, сунув озябшие руки в карманы. Он остановился всего в паре шагов, чтобы сохранить хотя бы призрачную видимость добровольности присутствия и свободы решений. Будто мог и в самом деле в любую минуту уйти прочь… С легким удивлением он понял, что совершенно не чувствует страха, что все это время смутно и терпеливо ждал визита, не обмолвившись о случившемся ни Лестрейду, который пару раз пытался коснуться скользкой темы за парой пива, ни психотерапевту, регулярные визиты к которому назначила комиссия, как главное условие восстановления медицинской лицензии. Человек… или не совсем…или совсем не… вынул одну руку и нетерпеливо прикусил костяшку пальца, сминая кромкой зубов причудливо прочерченную тенями губу, ставшую от этого еще более уникальной. И в тот же миг… Джону отчего-то показалось, что все было до каждого штриха, до последней мелочи выверено и предопределено, что случайностям в этой точке пространства-времени просто не было места… небо густого титанового оттенка беззвучно раскололось, расползаясь истончающимся туманом, а в прореху выстрелил нежный, карамельно-розовый луч и мазнул незнакомца по глазам… И Джон ахнул. Возможно, вслух. Даже, скорее всего… Кто-то, вознамерившись нарисовать нечто живое, но бесконечно далекое от простой, примитивной сущности, зачерпнул кистью перламутр Млечного пути, парой росчерков обозначил раскосый, отстраненный от бытия взгляд, плеснул по нему кляксами сверхтяжелых черных дыр и прикрыл вселенское понимание пушистыми клочьями темной материи ресниц… Чистый, прохладный, родниковый свет смотрел на него с терпеливым, осторожным любопытством… с невыносимым нечеловеческим одиночеством. - Привет, - прошептал Джон, вовремя остановив собственную руку, непослушно вознамерившуюся проверить явление на материальную целостность. И ничего в этот миг Джон так отчаянно не желал, чтобы оно было настоящим. - Привет, - знакомо улыбнулись красивые губы, и от пролившегося, вязкого рокота у Джона сердце ухнуло в самый низ живота, попутно поджигая бикфордов шнур памяти… Память взорвалась, разлетаясь слепящими осколками, глубоко вгрызающимися в мозг. …песок, песок, песок… пулеметные очереди… мертвые тела… руки, перепачканные кровью, хладнокровно разбирающие Морана на анатомический паззл… тень у палатки с бархатно-шелковым «почему?»… …«почему» он верит, что все было на самом деле… …«почему» он забыл… …«почему» он… - Я тебя помню, – Джон прищурил глаза и чуть склонил голову набок, - Я не сошел с ума. Я врач и знаю симптомы, можешь не морочить мне голову. - Я не ошибся в тебе, Джон. – Явление перестало грызть палец и улыбнулось. Даже улыбка у него была потрясающей… – и рад, что твоя память все так же хороша. У тебя много вопросов. Я не стану торговаться – спрашивай. Невесомая насмешка чуть сместила в голосе акцент, и Джон вдруг почувствовал себя маленьким мальчиком, которому добрый взрослый снисходительно разрешил удовлетворить любопытство. Джон мгновенно подобрался, словно стряхивая с плеч очарование момента, упрямо вздернул подбородок и заложил руки за спину. …в чудеса он не верит, фокусами его не запугать, но он видел то, что видел и намерен, наконец, узнать глубину кроличьей норы… - Мне стоит начать верить в бога? Существо совершенно по-человечески фыркнуло и тряхнуло головой, отчего темные кудри упали на высокий, чистый лоб. - Ох, только не говори, что веришь в милосердного, седобородого старца, восседающего в облаках. Джон, ты лет с пяти уже и в Санте сомневался… Вопросы столпились на кончике языка, будто свора охотничьих собак, почуявших лису. Любопытство зудело под черепом, как комариный хор, заставляя распрощаться с осторожностью и благоразумием. - Ты пришел за Дином Никкером? Я не идиот, я видел тебя дважды. Моран умер бы при любом исходе, но ты что-то сделал… И та женщина - она уже была практически мертва… Перепугала всю полицейскую бригаду… Ты должен был забрать их души? Ты… Смерть? Наверное, у него замерзли и онемели губы - он бездумно облизнул их кончиком языка… По телу побежали электрические разряды, поднимая все до последнего волоски на руках, ногах и отчего-то неизменно скатываясь в пах… Джон с трудом подавил нестерпимое желание сложить на нем ладони. - Нет, - улыбнулся не-Смерть, – кто-то из нас называет себя Коллекционером, кто-то Жнецом, кто-то Охотником или даже… - он ухмыльнулся, очевидно, имея в виду кого-то конкретного, - …Хранителем. Я считаю, что Собиратель ближе всего к нашей сущности. - Вашей? И что, вас много? Сколько? Вы действительно собираете души? Зачем? Там… - Джон потыкал пальцем в небо, - там действительно… что-то есть? Черт… Вопросы посыпались, будто из бочки с песком выдернули затычку. - Доктор, - рассмеялись глаза, в которых радужки никак не могли определиться с оттенком. Холодный дымчатый кварц то наполнялся грозовым индиго, то протаивал до нежной утренней свежести. - Выясните уже свое отношение к религии. Вы верите в науку или все же в божественное послание? И что по Вашему представляет собой душа? - Ну… эмм… это… - Джон впервые задумался на этим простым понятием. Никто и никогда не делал это всерьез, полагаясь на библейское определение человеческой сути. Он выдохнул, признавая поражение. – Я не знаю. - Память. Мы считываем матрицу, несущую все воспоминания, начинающиеся от момента рождения до самого конца. Ваши мысли, поступки, впечатления, чувства… Джону показалось, что на последнем слове голос мягко дрогнул, а в глазах промелькнуло что-то… Наверное, показалось. - Память хранит все, даже то, что лишь мельком коснулось внимания, глаз, слуха… то, что вроде как утрачено или забыто со временем. Но оно все еще тут, - идеальной формы палец ткнул Джону в середину лба, помедлил и, будто случайно, прошелся выше по волосам, - ждет, чтобы дополнить собой общую ментальную паутину мироздания. Каждый из вас – крошечный узелок в нейронной сети единого существа – дополняющие информацию друг о друге… Кто-то помнит тебя – какой ты со стороны, кого-то помнишь ты… и память точно не станет врать и делать вид, что этого не было, а это было иначе. Идеальная точность. Идеальное построение. И каждый встроенный элемент делает мир состоявшимся. У Джона голова гудела и шла кругом, пытаясь вместить все услышанное и донести до сознания то, что он смог понять. - Что значит «состоявшимся»? Мир может… не состояться? Разве он не существует здесь и сейчас? Разве он может измениться? - О. А ты умеешь слушать. Потрясающе! Ты совершенно уникальный элемент! - Казалось, от восхищения и какого-то детского восторга, Собиратель засиял изнутри… или это рассвет обласкал его кожу и Джон заметил какая она ослепительно-девственна на скулах, причудливо очерченных мягкими тенями, на шее – обнаженной и откровенной, как у античных адонисов и давидов, и все это было так близко, дышало жизнью и бессовестно склоняло к прикосновениям… - Да, может. Посмотри на это место… Он обвел вокруг себя рукой. Темнота потихоньку отступала, пространство протаивало, как изображение на фотоснимке. Джон завертел головой и удивленно раскрыл рот – если вглядеться в густые заросли, можно было узнать фасад клиники и даже ту самую скамейку – кованого жутковатого монстра, абсолютно выбивавшегося из общей гармонии. Никто никогда не решился бы ее заменить – Майк как-то обмолвился, что это громоздкое сооружение установил чуть ли не собственноручно основатель больницы, отец его почившего тестя. И скамейка служила как бы нерушимым мемориалом его светлой памяти… - Это место могло так выглядеть, если бы молодые деревья не погибли при бомбежке во время войны. Этого никто не видел, кроме сторожа, ведь больницу эвакуировали еще до начала налетов авиации. И так как мистер Бакстер Побридж девяноста двух лет от роду все еще жив, и его воспоминания пока не стали всеобщей фиксирующей точкой, я смог ненадолго сдвинуть реальность в сторону ее малосущественной вероятности… - С Мораном ты тоже… сдвинул реальность? Я ведь точно видел осколок… - Джон еще раз покосился на лавочку с немного потертой краской на деревянном сидении. - Немного. Это не составило труда – событийных развилок было больше чем достаточно. Просто… - визитер слегка поморщился, будто испытал неловкость от знания, - ты был очень расстроен и напуган, поняв, что тот мужчина умрет… Джон сглотнул и посмотрел себе под ноги. - Я так и не сказал тебе спасибо. Спасибо. - Не стоит, я нарушил правила не из простого человеколюбия. Я… Джон поднял взгляд и встревожено всмотрелся в лицо напротив. - Ты хочешь что-то взамен? – Он тяжело сглотнул, холодея от возможного оборота. В горле пересохло, ладони постыдно взмокли. – Хочешь забрать мою… матрицу? - Нет… - Гость шагнул ближе, а Джон рефлекторно качнулся назад, - нет-нет-нет… совсем не это! Взгляд Собирателя застыл, как прозрачный арктический лед. - Я хочу предложить временный контракт доктору Уотсону, – но тон его не удержался, смягчаясь и теплее до извиняющихся ноток, - я не покупаю твою душу, Джон. Дину Никкеру не придется умирать, а ты поможешь мне узнать, что это такое – человеческие чувства… Джону смертельно захотелось присесть. Пусть даже на мемориальную скамейку… … - Сара, Никкеру не нужна пересадка, вызови отца и спроси - жива ли кошка. Если нет, когда и как она умерла. – Джон быстро сменил туфли на поношенные, но сухие, надел похрустывающий чистотой халат и бросил трубку, не слушая, как мисс Сойер, едва сдерживаясь, шипит про чудом найденную донорскую печень с совпадением шесть из шести… «К черту чудеса, Сара… я сыт ими по горло.» Сэлинджер Никкер нервно сжимал кулаки, готовый вот-вот набить морду доктору Уотсону, после того, как он повторил вопрос про кошку. Его сын был при смерти, а какой-то контуженный идиот интересовался здоровьем его домашнего животного… - Я повторяю, что случилось с Сибил? – Джон включил малоиспользуемый в мирное время режим «капитана» и сталь в голосе слегка умерила воинственность строительного магната. – Вы вернулись из Луизианы восемь лет назад. Вероятно, привезли с собой что-то из стариной мебели, памятные вещи, животное, что подарили детям на какой-то из дней рождения… - Кошка умерла месяц назад. – Мужчина растерянно моргал белесыми ресницами и мял край замшевой куртки с пятнами от больничного кофе. – Наверное, от старости… одиннадцать лет все-таки… ничего не ела целую неделю, только лежала возле миски с водой и задыхалась. Джон расслабил плечи и кивнул. …твою мать… - У Вашего сына отравление нафталином. Мы уже начали детоксикацию, через пару недель, сможете забрать его домой. - Нафталином? Он что, наглотался шариков от моли? - Нет. Но в вашем доме… возможно в подвале, а скорее всего в стеновом утеплителе большое гнездо термитов. Новый Орлеан – столица термитников всего американского юга. Вы прихватили несколько особей с собой в качестве сувенира. За эти годы они расплодились, выделяя при своей жизнедеятельности пары нафталина. Чем больше разрасталась колония, тем выше становилась концентрация вещества, что и привело к отравлению членов семьи. Видимо, кошка любила спать в комнате Дина, ее печень погибла первой… Зато она спасла ему жизнь. Оставив оторопевшего мужчину, все еще не верящего в странный оборот событий и едва ли слышавший, Джон развернулся и быстро зашагал к себе, с нервным возбуждением думая, как Собиратель намеревается востребовать с него обещанную плату… … Джон согласился. Это был его долг – перед людьми, перед собой, перед отцом, который уходил долго и мучительно, высушенный до черноты четвертой стадией рака легких, пустившего метастазы в печень и поджелудочную железу. Жизнь мальчика будет сохранена, могила на гипотетическом кладбище останется без новой таблички, а чем придется расплачиваться, Джона не слишком-то волновало… Пока не волновало. Но чем ближе он подходил к дому, тем медленнее становился его шаг. Джон долго и излишне придирчиво выбирал отбивные, фасоль, молоко и пасту для ужина… Возле кассы вспомнил, что чай у него почти закончился и снова вернулся к длинным рядам полок… а потом вернулся еще раз. За кофе и апельсиновым джемом. …Миссис Хадсон открыла дверь и неодобрительно поджала губы, потому что свои ключи доктор Уотсон забыл в рабочем столе. А больное бедро превращало дорогу домовладелицы… если честно, ангельского терпения и редкой душевной стойкости… до входной двери в крестный путь христианского милосердия. Джон извинился, вручив пожилой леди только что купленный джем в качестве компенсации, поинтересовался здоровьем и, под торопливый воодушевленный речитатив из симптомов и самодиагнозов, поднялся к себе, твердо пообещав, что обязательно посмотрит несчастный сустав утром, как только… благодарю Вас за понимание, миссис Хадсон… Дверь едва закрылась за его спиной, пакеты с ярким логотипом «Теско» громко упали на пол, обиженно звякнув жестяными банками, похрустев поломанными пластинами для лазаньи и прослезившись напоследок пролитым молоком из лопнувшей коробки. На диване, сложив на коленях руки и напряженно выпрямив спину, тихо сидел Собиратель. Пальто аккуратно висело на плечиках возле встроенного платяного шкафа. Застегнутый на одну пуговицу модный пиджак обзавелся единственной, но пристойной складкой, а белоснежная рубашка мерцала идеальным воротничком и сглаживала взаимное потрясение парой расстегнутых пуговок. Джон внезапно почувствовал себя виноватым – Собиратель выглядел не менее напуганным, чем он сам. - Может, чаю?