Звезда и волк

— Я могу сделать что-нибудь особенное? Погода в Пустоте никогда не менялась. Можно было сказать, что погода в Пустоте отсутствовала вообще, но сейчас Сироне казалось, что ночами вне помещений гораздо холоднее, чем днём. Она ежилась и не представляла, почему её брату, с которого она сама полчаса назад стащила его длинную мантию, совсем не холодно. Он, по пояс обнаженный, оставался спокойным и улыбался, перебирая её длинные волосы, позволяя ей изучать его руками столько, сколько ей будет угодно. Он был интересным, а погода — не очень. — Что-нибудь, чего я ещё не делала? — она казалась задумчивой, пальцами выводила на его груди какие-то неясные узоры, оставляя красноватые следы от своих когтей. — Есть что-нибудь, что ты разрешишь мне сегодня? Ты сказал, что сегодня мне можно всё, чего я захочу. Имлерит пока ещё не представлял о чём говорила его сестра, но уже начинал опасаться. Сегодня, в её день рождения, он действительно обещал ей всё, чего ей только захочется, но сфера желаний Сироны часто расходилась с действительностью. Она была очень воодушевлена тем, что может проводить с ним время и тем, что он отвечает на её чувства взаимностью и хотела, кажется, попробовать всё, что можно попробовать до его фактического ухода. Он не мог сказать, что не одобряет подобного — каждый раз, когда она просто касалась его, он начинал дышать чаще и касался её в ответ, непроизвольно теряясь в происходящем, но чувство страха за его маленькую, почти миниатюрную сестру никуда не исчезало. Она уже почти привыкла к его размерам и к тому, что это до сих пор бывает больно, но это вовсе не значило, что её сегодняшнее «особенное» окажется таким же безопасным, как и то, что им приходилось пробовать до этого момента. — Например? — он запустил руку в её волосы, перебирая их пальцами, заставляя сестру довольно улыбаться и запрокидывать голову. — Сегодня у меня нет никакого права тебе отказывать. У него не было никакого права ей отказывать. Сирона улыбнулась ещё шире, на несколько секунд потерявшись в ощущениях от его слишком откровенных прикосновений к её волосам, и ухватилась руками за его широкие плечи. То, чего ей хотелось сегодня, немного пугало и вызывало у неё двойственные чувства, словно она одновременно и хотела, и не хотела этого, но первое однозначно перевешивало. Ей было интересно, это могло показать её брата совсем с другой стороны, могло позволить ей почувствовать себя иначе. Она хотела изучить его, узнать его со всех возможных сторон, хотела прочувствовать всю возможную для них гамму ощущений, а на это у них оставалось даже меньше одного единственного месяца. — Я... — на несколько секунд замявшись, Сирона уставилась на ключицы Имлерита, словно те могли помочь ей собраться и отбросить странное смущение, касающееся мыслей в её голове. — Я могу попробовать сделать это ртом? Наверное, если бы пожиратели времени умели краснеть, она оказалась бы не только до смешного серьёзной, но и до красноты смущенной. В первые несколько секунд Имлериту даже хотелось усмехнуться в ответ на такое поведение, но этих же секунд было достаточно для того, чтобы его сознание сумело обработать полученную информацию. Из всего, что могло оказаться для неё опасным, болезненным и неприятным его сестра, пожалуй, выбрала самое жестокое по отношению к ней занятие. И сейчас, удивленно глядя на её слегка нахмуренные брови, большие черные глаза и тонкие губы, он не мог представить себе, каким образом она сможет заниматься тем, чего так хотела. Как старший, как более опытный и серьёзный в их паре, он должен был отказаться и сказать сестре о том, что в подобных занятиях их разница в размерах может сыграть куда более значительную роль, но его собственное воображение, очень удачно интерпретировавшее слова Сироны, убеждало Имлерита в том, что нет ничего страшного в том, чтобы дать ей попробовать. Более того, это могло бы обернуться опытом для неё и воплощением самых постыдных фантазий для него. — Нет, — взяв себя в руки, он уверенно мотнул головой и взял сестру за плечи, заставляя заглянуть в его красные глаза. — Это может быть слишком опасно для тебя. Если у меня не получится сдержать себя в определенный момент, это обернется для тебя не только болью. — Я могу действовать только языком, — она не отступала от своих желаний, наглядности ради касаясь своим длинным языком его губ, вынуждая обратить на неё хоть какое-то внимание, — но я не хочу, чтобы ты говорил «нет». Ему с самого начала следовало понять, что она не отступится от того, что задумала. Ему следовало знать, что на любое его «нет» она сможет найти миллион «да»; он должен был осознавать, что у женщин, даже молодых и неопытных, всегда есть множество рычагов давления на мужчин, которыми они могут пользоваться без зазрения совести. Имлерит должен был понять, что его сестра, с тех пор как он сам втянул её во всё это, не захочет оставаться такой же маленькой, наивной и неопытной, как до того. У неё были слишком мягкие губы, слишком заманчивые речи и слишком быстрые, ловкие руки. Её когти, снова почти полностью обломанные, совсем не мешали ей, когда она расстегивала пуговицы на брюках своего брата, а её волосы то и дело обвивались вокруг шеи Имлерита, теряясь в его собственных волосах. Ему нужно было это прекратить, он был обязан это сделать, но с каждой секундой удерживать себя от настолько соблазнительного предложения, настолько активной сестры становилось всё сложнее. Это был её день и он не имел никакого права ей отказывать. Совершенно никакого права... — Сирона, прекрати, — он схватил её за запястья в самый последний момент, когда ей оставалось только коснуться его руками, чтобы вывести из себя и заставить потерять все остатки возможного здравомыслия. — Я уже сказал, что это может быть опасно без должной подготовки и опыта. — Тогда почему ты не даешь мне получить этот опыт? — его сестра задавала поразительно резонные вопросы, послушно оставаясь на месте и улыбаясь. — Я хочу получить его сегодня. Хочу почувствовать тебя любым способом, каким только могу. Тебе не нужно бояться за меня, если ты тоже этого хочешь. Она давила на самые больные его точки и была чрезмерно послушной для того, что практически требовал первого в своей жизни орального секса. Он мог быть достаточно уверенным в себе, чтобы сказать, что любые её действия и попытки действовать не сведут его с ума, не заставят потерять голову, вести себя бездумно? Он сможет держать себя в руках, если всё зайдёт настолько далеко? Сирона считала, что сможет и вынуждала Имлерита отпустить её руки, вынуждала его терпеть любые прикосновения, каких ей сейчас хотелось. Верно, это был исключительно её день и он не мог говорить ей «нет» лишь потому, что не был достаточно уверен в себе. Между Сироной и её братом уже несколько раз случался секс и она почти привыкла к ощущению его в себе, но ещё ни разу она не видела и не касалась его настолько близко и откровенно сама. Он никогда не позволял ей трогать его руками, не разрешал оказываться так близко к застежке его брюк, наблюдать за его возбуждением. За физическим, а не ментальным, какое всегда можно было заметить в его ярких глазах. Сейчас, наконец-то оказавшись внизу, она могла прикоснуться к его члену, провести пальцами почти по каждой вене, которую там видела, могла обхватить его рукой под шумный вздох своего брата и осознать, насколько он больше не только её рта, но и, наверное, любого органа, какой она назвала бы наугад. Каким образом он вообще в неё помещался? Каким образом она думала уместить его у себя во рту? Может быть, если бы она не видела, как сжимались его руки, когтями царапая ближайшие камни, если бы она не слышала, насколько тяжелее он дышал от любых её касаний, Сирона бы передумала совершать такие подвиги. Это выглядело немного сумасшедшим, она всё ещё боялась, а когда оказалась рядом, начала бояться ещё сильнее, но Имлерит казался ей заслуживающим подобной ласки даже больше, чем любой другой человек во вселенной. Её страхи должны были отступить в сторону хотя бы ради него, ради того, чтобы услышать эти его судорожные вздохи ещё несколько раз. — Осторожнее, — его голос охрип уже после первого прикосновения её языка, но он старался думать в первую очередь о сестре, мягко касаясь пальцами её волос, перебирая их не столько для того, чтобы отвлечься, сколько для того, чтобы она не чувствовала себя лишенной чего-то в свой день рождения. Сирона касалась его с осторожностью, медленно изучая его своим длинным языком и всё ещё не представляя, что ей нужно сделать, чтобы он поместился ей в рот. Чувствуя его вены, ощущая его вкус на языке, она думала, что будет достаточно просто открыть его пошире и не задеть Имлерита своими острыми зубами. Ему было бы больно, а ей этого совсем не хотелось. Её воодушевляли его пальцы, запутавшиеся в её волосах, — это заставляло её мелко подрагивать, теряться не только в его тяжелом дыхании, но и собственных ощущениях, это стимулировало её стараться и дальше. У неё получилось взять его в рот — не целиком, но этого было достаточно для того, чтобы пальцы брата резко сомкнулись на её волосах, чтобы его голос сорвался на продолжительный приглушенный хрип. Он реагировал именно так, как она хотела и она, наверное, делала всё правильно. Её движения не были уверенными, её губы слишком сильно напрягались, каждые несколько секунд Сирона боялась задеть его зубами, а иногда и задевала, заставляя Имлерита сдавленно шипеть и направлять её с помощью своей руки. — Сирона... — он должен был предостеречь её, не позволяя пытаться взять его член ещё глубже в рот, но сорвавшееся с его губ имя больше походило на фанатичный хрип удовольствия, чем на предостережение. Изначально противившийся таким практикам, Имлерит почти утонул в происходящем, закрыв глаза, позволив своей сестре учиться, позволив себе получать удовольствие от её обучения и с трудом контролируя себя, чтобы не сорваться и не вынудить её делать это чаще, глубже и быстрее. Ему нельзя было так делать, ей нельзя было до такого доходить. Как бы сильно это его ни заводило, как бы ему ни хотелось двигаться самому или контролировать её движения — он не должен был этого делать. Ей нравилось как он дышал, как он звал её по имени и как сжимал руками её волосы, как царапал тот камень, на котором сидел. Ей нравилось всё, что делал её брат и она пыталась заставить его делать ещё больше, пыталась заставить себя быть старательнее. Он занимал почти весь её рот, был очень странным на вкус, почти соленым, был холодным и до ужаса напряженным. Касаясь его губами, пытаясь коснуться языком, она чувствовала, как он пульсирует и медленно теплеет от её попыток доставить Имлериту удовольствие. Она хотела сделать ещё больше, взять его ещё глубже, но он не позволил ей, заставляя остановиться и снова выдыхая её имя. Если пока такого ей было нельзя, она должна была действовать иначе. Сирона не могла держать его во рту слишком долго — она начинала задыхаться, у неё сводило челюсть, но она всеми силами пыталась заставить брата кончить и без погружения в её глотку. У неё был длинный, невероятно удобный язык, сводивший его с ума, она всё ещё могла касаться его им или губами, она всё ещё могла заставлять его запрокидывать голову назад и дышать ещё тяжелее, почти рычать. Она была бы плохой сестрой, если бы так и не сумела довести его до оргазма. Очень, очень плохой сестрой. — Я люблю тебя. Имлерит говорил это Сироне каждый день, каждый раз, когда они оказывались рядом, но сейчас, когда он, притянув её к себе наверх, стирал с её лица остатки собственной спермы, это звучало особенно извращенно — почти грязно и постыдно, именно так, как все считали с самого начала. Но для них двоих это не имело никакого значения. Среди ночей, которые они проводили вдвоем в самых дальних и холодных уголках Пустоты, не было никаких «всех» — были только они и никого, кто мог бы осудить их за грязь или извращенность собственной любви.