эй, кто-нибудь..!

      Закончив учебный год с грехом пополам, мы с Витьком с головой ушли в работу. Наш профессиональный рост был отмечен публикой, состав которой пополнился пожилыми дачницами. Мы заметили, что послеполуденные шоу дают больше прибыли. Особенно если не удавалось вовремя пообедать. Как утверждал Витёк, мой изможденный духотой и голодом вид мог сподвигнуть самую черствую тетку бросить монетку в коробку из-под «сникерса». Так что я и не старался строить довольных жизнью физиономий, покорно подставлял взмокшие от пота волосы под женскую ласку. А что, хоть кто-то гладит, мать про меня забыла, ее сожитель награждал подзатыльниками всякий раз, как я попадался под руку, я уж и ночевал частенько у Витька, благо его мама не возражала. Наша квартира вызывала у меня отвращение. Еды там не водилось, одна закуска и спиртное, на перманентный бардак и грязь я, устав бороться, махнул рукой. Самым отвратительным были всплески ругани между матерью и Сергеем. Повода я подчас не успевал уловить— сцеплялись вдруг как два скорпиона, орали друг на друга до посинения, распускали руки, а потом не менее шумно мирились в спальне. В общем, грела только любовь Витька, в том, что он меня любит, я не сомневался ни минуты. Сам-то я обожал его и, вдобавок, ревновал ко всем и всему. Мозгов хватало не показывать этого, но я просто бесился, видя, как при встречах с моей мамой взгляд друга становится как у кролика перед удавом. Мама все еще выглядела юной девушкой, стройной, гибкой, длинные волосы она собирала в хвост, двигалась легко, будто танцевала. Мне ее красота и так уже поперек горла стояла, а тут еще вздохи любимого друга у нее за спиной. Дальше уж моя фантазия рисовала мне видения ночных поллюций Витька (этому слову он меня обучил, впрочем, как и многим другим).       — Лучше б она была уродиной! — в сердцах сказал я однажды.       — Ну, тогда бы и ты был уродом! — разозлился Витёк, но почувствовав мое состояние, уже ласковее добавил: — Или тебя совсем не было, и я остался бы без такого красавчика.       Я промолчал, хотя на языке вертелись гадости в адрес матери. Я чувствовал, что давно не испытываю к ней прежней сыновней любви. Словно в компенсацию за эту нелюбовь, я писал письма бабушке. В них мать практически не упоминалась, в бабушкиных ответах о ней вообще ни слова не было, одна забота о моем здоровье, учебе и неизменные приветы от Любови Николаевны.       Что-то в тот вечер заставило меня отказаться от ночевки у Витька. Дома накануне было непривычно тихо-мирно, я посчитал уместным вернуться. Пьяный Сергей храпел в спальне, я тихонечко шмыгнул в зал к своему дивану. На нем лежала мама. В сумерках ее лицо, повернутое ко мне, показалось мне неестественно бледным. Я нерешительно потянулся к выключателю и, вглядевшись, едва сдержал крик. Под ее головой обивка дивана пропиталась кровью, в крови были длинные волосы. Плохо соображая, я стал трясти ее за плечо, мама застонала, но глаза не открыла. Я разглядел сгустки крови на лбу и виске, черная рана еще сочилась, кожа была холодной на ощупь. Непонятно как, но мне удалось придержать волну отчаянья, я понимал, что нет времени на панику. «Скорая»! Нужно вызвать… В квартире телефона не было, мое тело сработало раньше мозга, и через пять минут я бешено долбился в Витину дверь. Дверь открыла его мама, тетя Лена, я, вцепившись в ее руки, принялся молить о помощи. Не знаю, как она сразу вникла в мои вопли, но дальше действовала быстро и решительно. Я оказался в надежных руках Витька, тетя Лена уже звонила в «скорую», толково изложила мой рассказ, назвала адрес и, накинув поверх домашнего халата плащ, убежала ко мне домой. Я рванулся следом, но Витёк удержал меня. «Славка, ну не надо тебе туда сейчас, — горячо шептал он.— Мама все сделает, все будет хорошо. Ну пожалуйста, маленький, успокойся». И я успокоился, вернее, затих, позволил усадить себя на диван, отхлебнул воды из подставленного к моим губам стакана. Нет, покоя мне не было, я не знал, что происходит сейчас в моем доме, не знал, что будет с моей мамой, будет ли она жить, но одно я знал твердо — в том, что произошло, виноват только я. Я!!! Это все я, со своей чертовой нелюбовью, со своей дурацкой ревностью, дурацкими ночевками не дома. Я злился на нее, я желал ей зла! Это все из-за меня! А где я был, когда все случилось? Я защитил свою маму? Я хоть думал о ней? Когда я вообще думал о ней в последний раз!       Витёк мягко гладил мое плечо, а я молча недоумевал, как же он может дотрагиваться до такой твари, как я, его ж должно стошнить…       Где-то через час вернулась Витина мама. Я смотрел ей в глаза, пытаясь прочесть свой приговор. Господи… кто-нибудь, пусть только она живет, пусть уж лучше я…       Тетю Лену смутил мой взгляд, она отвела глаза и, нервно перебирая пуговки плаща, сказала:       — Слава, мама сейчас в больнице… Она крови много потеряла, но не волнуйся, все будет хорошо. Я позже позвоню в реанимацию, у меня там знакомый врач.       Это жесткое холодное слово «реанимация» напугало меня. Я мгновенно оглох, выскользнул из-под Витиной руки и бухнулся на пол, не ощущая уже ничего и ни о чем не страдая.