эй, кто-нибудь..!

      Ближе к обеду меня снова вытащили из вязкой трясины сна. Надо мной стоял мой друг с тарелкой в руках.       — Славик, давай-ка поешь, — приказным тоном сказал он.       — Я не хочу. И не могу.       Витёк нахмурился.       — Му-сик, не нервируй меня! — процедил он, закатывая глаза.       — А ты что, с ложки кормить меня собрался? — я попробовал улыбнуться. — Витёк, ну серьезно, со мной уже все в порядке, я могу сам на кухне поесть и, это... ну, короче, мне к маме надо в больницу.       — Хех, ну конечно, ты полночи помирал, куда же тебе сейчас, как не к маме в больницу!       — Витёк, мне… надо, — я понял, что снова плачу.       — Б**дь! Вот только не надо мне своими слезами мозг сношать. Меряй лучше температуру.       Я временно отступил, подержал градусник, температура была близка к норме. Затем поплелся на кухню и заставил себя проглотить несколько ложек супа и стакан чая. И суп, и чай отдавали горечью, но я предпочел не жаловаться.       — Теперь марш в койку!       — Мне еще отлить. Если можно, конечно.       — Иди и не умничай.       Куда делся мой добрый вчерашний Витёк? Очевидно, боялся выказать передо мной слабину, вот и строжился.       Нажимая на кнопку сливного бачка, я почувствовал дурноту. Голова кружилась, к тому же подташнивало, был соблазн отдать унитазу не прижившийся суп. Но за спиной стоял Витёк. Я медленно оперся о край ванны.       — Что, плохо тебе? — забеспокоился он.       — Слушай, я вспотел ночью, от меня, наверное, воняет. Давай я помоюсь, а?       — Не знаю, можно ли тебе мыться, вдруг опять температура поднимется? Давай я маме позвоню.       Пока Витёк созванивался с матерью, я умыл лицо холодной водой и отдышался. А ведь я действительно весь липкий и грязный, футболка и трусы на мне стали жесткими от высохшего пота. Я торопливо стянул с себя одежду и полез в ванну.       — Ма сказала только под душем, теплой водой и быстро, — на пороге ванной нарисовался Витёк. Увидев голого меня, он присвистнул, — Ну ты шустрый, бля, ты что, мелкий, совсем меня не уважаешь?       — Что ты прессуешь меня с самого утра, — вяло отмахнулся я, откручивая кран, — понимаю, ты устал со мной нянчиться, сейчас быстро вымоюсь и умотаю до... АЙ! — шлепок обжигает мне задницу, и я не успеваю договорить.       — Сдурел?! — я резко повернулся, и от этого движения едва не свалился в ванну. Витёк успел меня перехватить. От резкого удара кожа просто горела, у меня даже слезы выступили от боли. Витёк все еще крепко держал меня за бедра, и в глазах его было столько обиды, что мое желание закатить истерику мигом поутихло.       — Больно же, — прошептал я.       — А мне не больно? — глядя мне в глаза, сказал он. — Ты почему такое говоришь? Надоел ты мне, да? Избавиться я от тебя хочу?       Теперь и его глаза намокли. Это зрелище я наблюдал впервые, мне стало не по себе.       — Вить, ну чего ты, я же так сказал, не подумав. Ну дурак я, ты же меня знаешь, — я неуверенно потянулся к нему и обнял, прижав к груди его голову. Руки Витька тут же обхватили меня за талию.       — Это ты меня прости, — сказал он куда-то в мою ключицу, — тебе и так плохо, а тут я еще раскомандовался… Давай я тебя помою?       От этого предложения я на время онемел и дико покраснел. Потом начал отпихивать Витька:       — Я тебе что — дитё беспомощное? Я с трех лет сам моюсь как-то.       — Вот именно как-то. А нам надо хорошо и быстро.       Подавив мои слабые попытки сопротивления, Витек отрегулировал воду и, намылив губку, стал водить ею по моему телу. Делал он это так осторожно, точно я хрустальная ваза. Я смирился с его причудой и не дергался, даже когда он повернул меня спиной и намылил мне ягодицы. В спорных ситуациях я привык думать — раз это делает Витёк, значит, это правильно. Я постарался расслабиться и «получить удовольствие». Хм, а не сложно расслабиться под теплой водичкой, когда тебя моют ласковые руки. Даже жаль, что все быстро закончилось. Но дружок продолжал удивлять. Обернув меня полотенцем, он подхватил меня на руки и понес в комнату.       — Витёк! — зарычал я. — Ну это уж совсем перебор! Отпусти, я ж тяжелый.       — Да ты как перышко. Я что, никогда не поднимал тебя?       Он опустил меня на постель, но руки убрал не сразу, и я услышал, как тяжело он дышит.       — Говорил же, что тяжелый, — словно извиняясь, сказал я.       Витёк отвернул от меня покрасневшее лицо и смолчал, восстанавливая дыхание. А я шестым чувством ощутил его мягкость и податливость, и принялся ковать железо, не отходя от кассы. Я обнял его за шею, ткнулся лбом в плечо и как можно жалобнее заныл:       — Витёк, родной, ну пожалуйста, давай съездим к маме.       — Можно позвонить в приемный покой и узнать, как она…       — Нет, мне надо увидеть ее.       — Тебя могут и не пустить.       — Значит, все так плохо?       — Ну что ты! Славка, все нормально, просто…       — Тогда поехали.       — Ох, перепадет нам от мамы! Я ей записку напишу.