эй, кто-нибудь..!

      Ну кому нужен такой работник, как я! Где мы только не побывали — на автомойках, рынках, магазинах. Меня гнали отовсюду, а Витьку если и предлагали работу, то за гроши. Поразгружав полдня на рынке арбузы, мы заработали меньше, чем за двадцать минут ходьбы по электричке. Надо ли говорить, как мы при этом уставали? Такую усталость скрыть от мамы было уже невозможно, я честно сказал, что пытаюсь подзаработать. Зря сказал. Со следующего понедельника мама уже мыла полы в больнице. А вся мужская половина больных и медперсонала выходили поглазеть на нее.       В новой квартире был телефон, что позволяло мне не терять связи с Витьком. Однажды он позвонил мне и сказал, что нашел кое-что подходящее. Велел одеться попроще и идти к нему. На улице накрапывал дождик, я накинул старенькую джинсовку и поспешил к другу.       — Значит так, — сказал он, — мы сейчас едем в дачный поселок. Тимон (одноклассник Витька, на дачу к которому мы иногда ездили) сказал, что там полно строек и платят хорошо.       Я готов был броситься ему на шею, но Витёк притормозил меня.       — Едем на электричке, поэтому — меры предосторожности: держишься на виду, но не рядом со мной, садишься туда, где уже сидят, желательно здоровые мужики, можешь прижаться к какой-нибудь тетке, типа ты с мамой. До самых дач с места не двигаешься.       Однако, вопреки опасениям, добрались мы спокойно. А вот дальше везение кончилось. Строилось дачных домиков действительно много, но нас, как помощников, всерьез не воспринимали. В лучшем случае просто отказывали.       В худшем:       — Помощь? Конечно, нужна! Эй, малой, (это мне) придвинь-ка поближе бетономешалку.       Мое присутствие только все портило. К тому же дождь усилился, большинство строек приостановилось. Проблуждав до вечера, так ни черта и не добившись, зато промокнув и застыв, мы поплелись обратно на станцию. Там нас ждал еще один неприятный сюрприз — мы опоздали на электричку, пришлось ждать последнюю, на девять часов. Мы устало повалились на лавочку под навесом, дождь кончился, но было холодно. Мы были слишком подавлены, чтобы о чем-то говорить, я положил голову к Витьку на колени, он покрепче обнял меня за плечи, пытаясь согреть.       — Простудишься ведь ты у меня, лисенок маленький.       — Чё это я лисенок? Я что, рыжий, что ли?       — А у кого весной конопушки на носу были?       — Были да сплыли. То зайчик, то лисенок — зоопарк какой-то!       Я немного согрелся и незаметно для себя задремал. Проснулся от того, что руки Витька медленно сжимали мне плечи, все сильнее и сильнее, до боли.       — Ай, Витёк, ты чего? — я открыл глаза.       К нам медленно подходила вокзальная мафия, полным составом. Клешня мерзко лыбился, Тормоз смотрел на нас как баран на новые ворота, понятно, почему у него такая кликуха. У Колоды взгляд оголодавшего людоеда, только лицо Афганца ничего не выражало — застывшая маска.       — Попались, братцы-кролики, — сказал он тихим бесцветным голосом, и меня как ледяной водой окатили.— Ну что, одного предупреждения вам мало?       — Что нужно? — стиснув зубы, процедил Витёк, я чувствовал его дрожь.       — Поговорить, — ответил Афганец.       Резким движением он поднял Витька со скамьи и, прижав в локте его шею, поволок в лесополосу, примыкающую к станции. Я заорал и бросился за ними. Но меня тут же подхватил Колода, притиснул к своему боку так, что ноги мои не доставали до земли, и пошел за Афганцем.       «Господи, Господи, — отчаянно думал я, — мы же были одни на станции. Этого никто не видит. Нас просто убьют и бросят в этом лесочке. А как же мама? Я не хочу, чтобы она видела меня мертвым! Может, они нас все-таки зароют?».       Я не оставлял попыток вырваться, но меня только сильнее стискивали.       Зайдя в лесополосу, Афганец с силой швырнул Витька на землю. Тот тяжко захрипел и закашлялся. Бандит обернулся и, увидев меня, рыкнул:       — Брось мелкого, Колода! — Тот не отреагировал. — Выкинь его отсюда на хуй, я сказал!       Колода нехотя поставил меня на землю.       — Отпустите нас! — завопил я — Мы больше не работаем, видите, у нас гитары даже нет!       Афганец шагнул ко мне и наотмашь ударил по лицу. У меня словно граната в башке рванула.       — Рот закрой, сучонок! — прошипел он.       — Не трожь его, гнида! — захрипел Витёк, еле поднимаясь с земли. Его лицо было багровым, он с надрывом дышал, хватая ртом воздух.       Афганец, не торопясь, подошел к нему, вывернул руку так, что он захрипел еще громче, и достал из кармана складной нож.       — Я тебе за такие слова сейчас вырежу язык, — тихо сказал он, раскрыл лезвие и полез им Витьку в рот.— Ты, падла, год у уважаемых людей деньги крал. Думал, все с рук тебе сойдет, раз ты малолетка. Все вы, бляха, так думали!       Изо рта Витька побежала кровь.       — Ну не надо, пожалуйста, не надо! — заскулил я, как пришибленная собака.— Он не причем, это мне деньги были нужны. Я все вам верну, я отработаю.       — Правда? — ухмыльнулся Афганец, снова бросая Витька. — И как?       — Я все сделаю! — теперь уже рыдал я.       — В рот у меня возьмешь?       — Да!       За моей спиной заржал Клешня. Кто-то пнул меня под колено, и я упал на четвереньки.       — Зашибись! — подал голос Тормоз. — Афган, а пусть он нам всем отсосет, глядишь, и отпустим его дружка.       Колода больно схватил меня за шею и прижал лицом к своему паху. Я почувствовал его стояк, меня резко замутило, я был готов заблевать ему штаны, которые он торопливо стягивал.       Я не видел, как Витёк, неожиданно поднявшись, напал со спины на Афганца, пытаясь схватить его за горло. Но слышал, как он задохнувшись, свалился на землю, когда бандит, предупредив захват одной рукой, другой резко ударил его под дых. Удар ногой по сжатому в комок телу, бесцветный голос Афганца: «Сука», и единственная мысль в моей голове: «Какой Витёк дурак!».       Затем меня за волосы отрывают от паха Колоды, я вижу склоненное ко мне лицо-маску Афганца.       — Ты понял, как оно — со взрослыми играться?       Говорил он тихо, в голове моей шумел морской прибой, но я отчетливо слышал каждое слово. И кивнул. Он отпустил мои волосы, и я медленно стек в траву. До меня донесся звук удаляющихся шагов, разочарованные маты Колоды. Когда все стихло, подполз к Витьку и стал поднимать его. Я боялся увидеть друга с перерезанным горлом или вспоротым животом. То, что он жив и уже приходит в себя, вместо того, чтобы успокоить, ввергло меня в истерику. Я рыдал и тут же смеялся как дурак, прижимая его к себе.       — Тихо, тихо, — хрипел он, обнимал меня трясущимися руками, и из порезанной губы его текла по подбородку кровь.