эй, кто-нибудь..!

      Это была та королева, которую я и пророчил Витьку. И дело, конечно, не во внешности. Хотя симпатичная, даже очень. Тонкая, гибкая, чем-то неуловимо напоминала мне мою маму. Хотя волосы темные и подстрижены в среднее каре, глаза темно-синие, но та же необъяснимая притягательность, из-за улыбки, что ли — такой мягкой, родной. А еще родинка у краешка верхней губы. Она была умной, эмоциональной, ей нравились хорошие книги и фильмы, она интересно их пересказывала. И при этом ни намека на высокомерие. Вела себя со мной, как будто мы сто лет знакомы. Но не это главное. Ей НРАВИЛСЯ Витёк! В каждом ее взгляде, в каждом слове заметен был интерес. И она его зацепила. И смотрел он на нее не так, как на других. Словно не лицом ее любовался, а душой. Обхаживая Алину, друг все меньше уделял внимания мне. И дело не в том, что на свидание дружка не притащишь. Я звонил ему, напрашивался в гости. «Знаешь, Славка, я сейчас ухожу», — «Давай тогда просто поболтаем», — «Извини, мне некогда», — «А в выходные встретимся?» — «Я обещал Алине…».       Нет чтобы мне успокоиться и отступить, я же видел, что это всерьез и надолго. Но ведь и у меня на всю жизнь! У меня еще оставался козырь в рукаве, его я и потянул. В апреле звоню своему мучителю:       — Витёк, конец года скоро, как у тебя с алгеброй?       — Да прорвемся, Славка! — бодренько, но фальшиво отвечает он.       — Тебя там на второй год из-за нее не оставят?       Витёк — творческая личность, до сих пор путается в таблице умножения. А я за этот год здорово продвинулся в математике. С начала года у нас сменился учитель. Молодой, прямо с вуза, полный энтузиазма. Он организовал математический кружок для тех, кто был в теме. С троечниками ему работать было не интересно. Когда директор и завучи пытались втолковать ему задачи среднего образовательного учреждения, он возмущенно тряс перед их лицами нашими грамотами за победы в математических олимпиадах.       После долгого мучительного раздумья, Витёк сдается:       — Слушай, а может, поможешь?       Вечером я разбирал с ним примеры и задачки чуть ли не с начала года. Друг, не отрываясь, смотрел мне в глаза, и взгляд его был тупым и несчастным. «Об Алиночке своей думает», — злился я. Пришлось оставить педагогику и по привычке решить ему домашку.       — Ты ведь завтра придешь? — спросил он убитым голосом.       О, Витёк, а твоя тупость мне на руку, ты теперь на крючке, думал я. И жестоко ошибся. На следующий день я бойко чиркал решения в его черновике. Мне только и надо-то было, что сидеть с ним в одной комнате, знать, что он смотрит на меня. Над одним примером я задумался, покусывая карандаш. Витёк вдруг подсел ко мне, отвел мне за ухо прядку отросших волос и дотронулся пальцем моей губы. Я отвлеченно глянул на него. Брови Витька сошлись к переносице, он жадно рассматривал мое лицо, будто видел впервые, плотно сжатые губы дрогнули. И вдруг он выдернул из моей руки карандаш, вложил его в тетрадку, закрыл ее и сказал:       — Иди-ка ты домой.       — Но… я еще не все сделал, — растерялся я.       — Вали, я сказал, мне некогда!       — А когда…       — Я сам все решу. Без тебя разберусь!       Меня просто вытолкали за дверь. Как же обидно-то! Променять лучшего друга на девчонку, которую знаешь меньше месяца! Наверное, она тоже шарит в математике. За пару дней обида и непонимание извели меня, я даже не спал толком. Ну пожалуйста, позвони мне — молил я его, ворочаясь в постели. А я пошлю тебя нахуй! Ты тогда сразу прибежишь. А я тебе с порога: вали отсюда! А ты: Славик, послушай… Дальше следовали бесконечные варианты нашего диалога. Но он не звонил и не шел. На третий день я сам пошел к нему. Серьезно поговорить. Что я ему скажу, я так и не придумал. Только бы он был дома и без Алины.       Хмурый Витёк открыл мне дверь и нехотя пропустил в комнату. Он был один. Какое-то время мы молчали, потом мне надоело.       — Может, скажешь, что с тобой? — спросил я.       — Со мной все в порядке, — он даже не глянул на меня.       — Ты с Алиной поссорился?       — С чего вдруг? Все у нас хорошо.       — Я мешаю вам?       Друг молчал. Волна дикой обиды захлестнула меня.       — Вы с ней уже трахались? — пренебрежительным тоном спросил я.       Витёк поднял на меня глаза. И усмехнулся.       — Какие грубые слова для ребенка!       — Витёк, а когда ты мне порнушку предлагал вместе смотреть, я не был ребенком?       Он снова отвел взгляд и несколько секунд молчал. Наконец сказал:       — Да.       — Что — да?       — Да, мы… У нас был секс.       Я прикусил язык. Не в переносном смысле, просто когда он это сказал, я от неожиданности дернул челюстью, не открывая рта, а язык попал между зубами. Было больно, и не только во рту. Язык занемел, я молча пялился на друга, он смотрел в окно.       — Поздравляю, — сказал я наконец неуверенно, — только как же я?       — А причем тут ты?       — Да, похоже не причем. Я тебе не нужен больше. И без меня хватает с кем дружить и кого любить, — горько заметил я.       — Ты решил, что я тебя больше не люблю?       — А что, не так?       — Дурак ты, Славка, — он снова усмехнулся.       — Почему я дурак?! — повысил я голос. — Ты ведь совсем другой, Витёк. Сто лет не обнимал меня и не тискал, скоро совсем перестанешь замечать!       — Хочешь, чтоб я тебя обнял?       — Хочу, представь себе! — крикнул я.       Он тут же обнял меня и привычно уткнулся носом в макушку. Какой же он родной, как мне этого не хватало! Я был в эйфории и сразу не обратил внимания, что Витёк целует мои волосы, спускается ниже, целует лоб, нос, и вот уже жадно захватывает мои губы. Я дернулся — он жестко обхватил ладонями мое лицо и не давал увернуться, продолжая целовать. Я почувствовал, что мне не хватает воздуха и стал вырываться куда активней. Мне позволили вдохнуть, но руки продолжали сжимать мою голову.       — Совсем охуел? — это мой голос, что ли? Как у простуженной утки.       Только Витёк меня не слышит, и, кажется, не видит. У него глаза прикрыты и словно затянуты пленкой. Грудью я ощущаю тяжелые удары его сердца.       Он перенес руки на мою спину и просто вдавил меня в себя. Мозг отказывался воспринимать происходящее, ведь в живот мне упирался возбужденный член друга. Трезвого и минуту назад абсолютно нормального. Я зашипел как кошка и попытался ударить его кулаком в пах. Он перехватил мою руку и резко заломил ее за спину. Я заорал. Витёк, мой Витёк, который и случайно-то никогда не причинил мне боли, выворачивает сейчас мне руки! Он швырнул меня на кровать и навалился всем телом, сдавив мне грудную клетку. Я сопротивлялся, следуя инстинкту — я хотел дышать! А он зажал мне руки, заведя их за голову и впился в мою шею жестким поцелуем.       — Хватит, хватит! — запросил я.       — Тихо, не дергайся, — сказал чужой голос и чужие руки полезли ко мне под джинсы.       «Дурдом какой-то, сплю я, что ли?» — отстранено подумал я. Руки стали помягче и нежно сжимали и гладили мою попу. При этом человек с внешностью Витька тихонько стонал, продолжая целовать мою шею, шумно втягивая ноздрями воздух, задрал мне рубашку, и поцелуи перешли на грудь, на живот, язык заскользил по-над резинкой трусов.       — Сладкий, сладкий мой котенок, — шептал он.       Мне больше не делали больно, я понемногу приходил в себя.       — Тебе будет хорошо, мой маленький, — его зубы вцепились в ткань и потянули трусы вниз.       Я положил дрожащие руки ему на голову и тихонько погладил.       — Вить, —позвал я, — Витёк, не надо…       Он поднял голову и посмотрел мне в глаза.       — Славка, я не сделаю тебе больно, — прошептал он.       — Но я не хочу! — по моим щекам побежали слезы. Секунду он еще смотрел на меня, потом нахмурился, резко подскочил.       — Тогда убирайся! И чтоб я тебя больше не видел!       Через пять секунд за мной захлопнулась дверь Витиной квартиры.       Вы думаете, после этого я слетел с катушек? Замкнулся в себе, стал шарахаться от людей? Нет. Ничего не случилось, мой испуг быстро прошел. Я убедил себя, что Витёк вступил в опасный возраст и обязан маяться дурью. Возможно, я был для него детской игрушкой, плюшевым мишкой, с которым уютно спать по ночам. Ребенок вырос и сменил игрушку, и не сразу разобрался, как поступить со старой. Ха, а смешно он с ней, чуть лапки не оторвал.       — Петр Петрович, а человек может во время секса думать, будто он с другим? — поинтересовался я у друга семьи.       Глубокий вдох, медленный выдох, традиционные при разговоре со мной.       — А вопросы все занятнее. Да, юноша, может. Это называется сексуальная фантазия, она особенно сильно развита у подростков. Они часто представляют какую-нибудь Шарон Стоун вместо своей партнерши или, гхм, своей руки.       Что ж, видно в тот день Алина не смогла прийти. А вот я приперся без приглашения. Я разозлил его? Я все обязательно пойму, когда вырасту. А пока надо просто усвоить, что друга у меня больше нет.       Странно, я все понимал, и все равно продолжал ждать его звонка. Мы больше не увидимся, конечно, но он должен позвонить и сказать «прости».       — Слав, ты поссорился с Витей? Что-то его давно не видно и не слышно.       — А он задружил, мам, только об этой девчонке и говорит, мне с ним скучно.       Какая же умница моя мама. Она больше никогда не вспоминает о Вите. Хотя сейчас ей не до этого. Я подслушиваю ее разговор с Петром Петровичем.       — Вы хотите обузу с рук сбыть?       — Верочка, мне и подумать тяжело, что я могу больше не увидеть твоего личика. И обузой ты никогда не была, и ни для кого не станешь. Но ты не должна быть одна.       — Я со Славкой…       — А, как же, то еще чудо! Уж этому-то мужчина в доме жизненно необходим. Он шалопаем растёт. Вера, а как его прокормить одной, одеть, выучить? Хочешь, чтоб умный мальчишка в ПУ пошел?       — А если они не найдут общий язык? Да и сама я… Я не чувствую особой любви к Диме.       — Прости, если я слишком прямо скажу — а тебе этой любви мало было? Она тебе едва жизни не стоила. Вера, спустись на землю, ты молодая и красивая, тебе опора нужна, тот, кто не брать будет, а давать. Любовь приложится. Подумай!       Когда доктор ушел, я подошел к маме.       — Ма, все эти цветы и конфеты каждый день, они от кого?       — К нам человек в отделение попал с аппендицитом. Он приезжий, в командировке здесь. Я ему понравилась.       — Понравилась? Мамуль, говори уже все как есть.       Мама вздохнула.       — Он замуж зовет. Серьезный человек, обеспеченный. Очень приятный. Мне он нравится.       Через день я знакомлюсь с Дмитрием Васильевичем. Тот еще кадр! Ему лет сорок, не меньше, залысины на пол-черепа, вообще на редкость неприятная физиономия. Я смотрел мультик «Красавица и чудовище». Чудовище было сексуальнее. Он озадачен, что у Верочки такой взрослый сын.       — Слав, я постараюсь договориться со школой, чтобы ты закончил класс раньше. Дмитрию Васильевичу необходимо вернуться к работе. Брак мы зарегистрируем в Екатеринбурге.       Как, уже?! ГДЕ?! Екатеринбург?! Черт знает где! Мужик, что тебя занесло в Сибирь? На мою несчастную голову! Я словно находился в летаргии все эти дни и пропустил конец света. Интересно, я могу еще что-то сделать? Я ошалело смотрю на маму и на это… сокровище. Нет, поздно, да и не имею я права. Я вспоминаю слова доктора: мне самому надо спуститься с небес на землю. И теперь, действительно навсегда, выкинуть, выкинуть, выкинуть Витька из головы. Вот теперь я боюсь свихнуться. И боюсь расстроить этим маму. Она такая довольная в последнее время. Хлопочет, укладывает вещи. Завтра мы уезжаем.       — Зайчик, тебе Витя звонил, просил приехать к нему. Или, может, лучше он к нам, нам ведь некогда?       БУХ! Сердце падает за желудок. Но мой голос совершенно спокоен:       — Да нет, лучше я сам к нему съезжу, я уже все уложил.       Что ж, надежда умирает последней. Я стою перед знакомой дверью. Что жду от встречи? Просто узнать бы, что я не был игрушкой, что он сожалеет о своей выходке. У меня даже мысли не возникает, что Витёк способен ее повторить. О*уеть… Я вдруг понимаю, что больше не вижу в этом ничего страшного. Мое сердце так исстрадалось по Витьку, что я готов на все, на ЛЮБОЙ контакт с ним, лишь бы он потом не оттолкнул меня. Витек открывает мне дверь. Вид у него потерянный.       — Мне мама твоя звонила, — словно через силу говорит он. — Очень просила поговорить с тобой, сказала, что тебе плохо. Я не хотел, но пришлось согласиться.       Блин, Витёк, сука! Ну давай я тебе ножик с кухни принесу, ты меня им… прямо в сердце. Ты уже сделал это только что, не понял?