Колокол пророчит черед их тризн, Но не будем, впрочем, о них скорбеть: В той игре Таро, что зовется жизнь, Мы рискуем большим, чем карта Смерть.
Сырость пронизала воздух лачуги, затхлый и пыльный, как старое одеяло. Ветер шумел, запутавшись в редких кронах деревьев за дряхлыми стенами — казалось, вот-вот накренится домишко и рухнет, взвизгнув гнилыми остовами. Брайз сидел на полу и глядел в никуда. Совсем рядом скрипела кровать, когда бессознательная Эрика ворочалась, путалась а простынях. Ее грудь тяжело вздымалась, на лице, покрасневшем от жара, выступили капли пота. Он ничем не мог помочь ей. Ничем, как бы ни хотел. Он даже не понимал, почему ее охватила лихорадка — ведь не из-за раны же, та была совсем неглубокой... Сознание Брайза ныряло в туман, склизкий и влажный, как плесень на стенах тюрьмы. Солнце клонилось к горизонту, а он по-прежнему сидел на грязных половицах, не в силах двинуться. Кого поразил клинок сестры — Эрику или все же его? А если не его, почему же в ушах так звенит, почему мир двоится в глазах, точно подернутый призрачной дымкой?.. Ветвь царапнула окно, что щетинилось паутиной трещин. Брайз вздрогнул, вцепился в собственные волосы и тяжело сглотнул. По дороге, ведущей к лачуге, разнеслись фантомные шаги, утонув в вое ветра. Пред взором тотчас вспыхнуло длинное алое платье, и клинок в руках сестры, и морщина, что пролегла меж тонких бровей... А может, ему только чудилось?.. Несмотря ни на что, то была не сестра. Кто-то украл ее облик и голос, ее манеру сражаться и заводить за уши жесткие пряди. Не Тэя. Лже-Тэя. Продавленный матрас тихо скрипнул. Эрика с трудом приподнялась на локтях, вперила в Брайза затуманенный взгляд. Уже сухая тряпка соскользнула с ее лба и упала на пол. — Брайз?.. — хрипло позвала Эрика. Ее рука медленно поднялась, коснулась его плеча. — Что? — произнес он мрачно, не зная, что еще сказать, и поднялся, подошел к щербатому кувшину, но там уже почти не осталось воды — если она захочет пить, нужно будет добраться до центральной площади. Но Эрика не сказала ничего, ничего не попросила. Негнущиеся пальцы ее вытащили из кармана небольшой белый камень, что тут же выскользнул из ослабевшей ладони и упал на матрас. Она схватила Брайза за рукав и мученически попыталась притянуть к себе. Щеки ее ввалились, лицо напоминало застывшую посмертную маску. Он не смог разобрать слова, но понял, что ей нужно. Мгновение помедлив, он подхватил камень и стиснул кулак на острых сколах-гранях. Ободряющая улыбка тронула ее спекшиеся губы. Болезненно-ледяная ладонь коснулась щеки Брайза, отвела за ухо выбившуюся прядь. — Малакай... — прошептала Эрика и блаженно закрыла глаза.***
Ладонь Альвэйда вспарывала боль, такая сильная, что крик рвался из груди. Вспухшие, покрасневшие буквы горели на коже, черная вязь слегка расплывалась. Уже два дня прошло, как они решились на это с послушницей, почему же боль пришла только сейчас?.. Тупая, саднящая пульсация неожиданно стихла — так неожиданно, как и пришла. Альвэйд стряхнул мокрую тряпку с руки, закрыл глаза и бессильно откинулся на жесткую подушку. Чужая магия, что пропитывала каждый фрагмент этого места, каждый его закуток, наползала на него, точно туман, пытаясь убаюкать, затянуть во тьму. Образы сменялись один за другим, лица всплывали в памяти и гасли, точно отброшенные незримой рукой. Альвэйд думал о Конноре, думал о Жаклин, о ее убаюкивающем голосе и мягкой улыбке, и злился, безмерно злился на них, на самого себя, чувствуя, как бросает то в жар, то в холод. Они ведь предали его, попытались лишить всего, так почему же теперь упорно не желают покидать его разум? Наконец, уже на грани яви и небытия, до боли знакомое лицо с острыми чертами заслонило все остальные и подарило долгожданный покой. "Нефилим, это все — для тебя и ради тебя", — скользнула в разуме мысль да тут же истаяла.***
Сквозь сон Альвэйд чувствовал, как послеболие покидает тело, как вязь на ладони наконец наливается магией, когда уютную ночную тишину вдруг вспорол истошный крик. Альвэйд подскочил на кровати, путаясь в ворохах соломы. Сознание захлестнула паника, но он усилием воли ее подавил: что бы ни случилось, его это не коснулось. В его новом доме стояла темнота, плотная и густая, как патока. Лунный свет пробивался слабо, рассеянно скользил по полу. Альвэйд взмахнул рукой — и пламя заплясало на его пальцах, не опаляя кожу и плоть. Дверь визгливо скрипнула, подавшись в промозглую ночь. Воздух полнился роем голосов и восклицаний. Вода, наглотавшись ночной черноты, бурлила и волновалась под ветхим мостом, точно отзываясь на людской испуг. Вокруг вспыхивали рыжие языки факелов и свечей, мелькали мечи и секиры. Альвэйд протиснулся сквозь толпу, слыша вслед злые, нервные окрики. Вода наползла на песок, почти коснувшись его ботинок. В стороне, у самой кромки реки, лицом в песок лежал ребенок. Что-то болезненно сжалось в груди Альвэйда, когда отсвет пламени упал на темные вихры и потрепанную одежонку. Рвано выдохнув, он бросился к Феликсу, увязая в мокром песке, осторожно перевернул его на спину. Серое лицо мальчишки заливала кровь. Альвэйд на мгновение замер — а затем обернулся к толпе, что бестолково топталась позади, и рявкнул: — В лечебницу, быстро!***
Окно резко распахнулось. Светлые занавески раздулись на ветру и с трепетом опали. Киари вздрогнула и выпрямилась в кресле. Страницы царапнули пальцы, и она мягко захлопнула книгу, положила ее на стол и поднялась. На подоконник опустился тощий ворон с ободранными крыльями и мрачно нахохлился. Его странные, точно неживые глаза холодно замерцали в солнечном свете. Не успела Киари и двинуться, как вытянулось худое тело, перья пеплом осыпались на пол. Израненные крылья обратились руками. Киари вскрикнула и отшатнулась. Незнакомец выпрямился пред ней, бледный и черноволосый. Глаза его закрывала плотная белая повязка. Киари застыла, не в силах пошевелиться, и горло ее сдавило, точно удавкой. Голос исказился, прекратил слушаться, и вместо призыва о помощи, вместо оклика стражников с губ сорвалось лишь придушенное сипение. — Не бойся, — спокойно, но несколько холодно сказал незнакомец. — Такие, как ты, не должны испытывать страх. Казалось, несмотря на повязку, он хорошо ее видит — видит всецело и полностью, ее душа и мысли пред ним как на ладони. Сердце судорожно сжалось. Киари пошатнулась, оперлась ладонью о стол. У нее вдруг закружилась голова. — Что вам нужно?.. — отчаянно спросила она одними губами и резко выбросила вперед руку. Темные иглы осыпали незнакомца, не причинив вреда. Он усмехнулся и повел пальцами. Незримая волна сбила Киари с ног. Сильный удар пришелся по спине. В ушах зашумело, сознание на миг помутилось. — Не зарывайся, создание Малакая, — словно сквозь туман донесся до ушей голос незнакомца. Киари с трудом поднялась на дрожащих ногах, оправила юбку платья невольным, судорожным движением. Страх ядовитым побегом закрался в душу. Она вдруг остро осознала, что никто не придет на помощь. А самой ей силы незнакомца не по плечу. — Это тело очень хрупко. Обращайся с ним получше, — глумливо протянул он и вздернул подбородок. Киари запоздало заметила кровь на сбитых локтях. — Что вы такое говорите?! — вскрикнула она негодующе, и связки отозвались болью на вернувшийся голос. О, Созидающий, да он же просто сумасшедший! Киари невольно попятилась, готовая в мгновение отшатнуться, склониться к полу, если незнакомец нападает на нее. Но тот лишь улыбнулся, снисходительно и откровенно издевательски. — Странно, а мне всегда почему-то казалось, — он хмыкнул, — что в династии Нокард из-за врожденной защиты не может быть магов. Она рвано выдохнула. Пальцы сжались, царапая кожу. В комнате повисло молчание, долгое и напряженное. Он словно давал ей время осмыслить все самой, отвернувшись и водя пальцем по узору на стене. — И... И кто я... тогда? — спросила Киари мертвенным, чужим голосом. Горькое отчаяние захлестнуло ее, стоило лишь на миг усомниться, что слова безумца не лживы. Но ведь такого просто не может быть... — Неужто в твоей памяти нет даже имени? — спросил незнакомец с притворным сочувствием, что взрезало душу, как ржавый нож. Она опустила глаза. В памяти действительно не было ничего, совершенно ничего. Кроме образа. Мальчишка с длинными рыжими волосами, что свободно рассыпались по плечам. Кажется, тогда он собирал их в хвост... или нет? Кем же он был, как его звали?.. Имя вертелось на языке, отзываясь фантомной болью где-то под левой лопаткой... Лицо незнакомца вдруг неуловимо исказилось. А она ощутила, как по щекам бегут горячие, неудержимые слезы, и попыталась быстро стереть их, точно нечто постыдное. — Ты вспомнишь все, — ободряюще сказал незнакомец, но его доброта прозвучала нескрываемой фальшью, — если сблизишься с человеком, что знал тебя прежде. Смысл его слов дошел до нее слишком поздно.***
Императорский дворец маячил на холме, точно призрак. Проклятье, да что же это такое?! Почему, как бы ни пытался, Брайз не может достигнуть его? Он остановился у покосившейся лачуги и тяжело выдохнул. Плечи и спину нещадно ломило — так много сражаться тяжелым клинком тело не привыкло, но он не обращал на боль почти никакого внимания. У грязной дороги возвышались дома с полусгнившими стенами, ветхие, давно покинутые. Ветер устилал их подножия охапками сухих листьев. Да, это место просто идеально для воров и наемников, что скрываются от стражи. Он верно решил затаиться здесь с Эрикой, но теперь пора уходить. Он обязательно вернется, как только сделает то, что должен. Улицу вдруг залил мертвенный голубой свет. Лачуги вспыхнули черными пятнами и исчезли, затопленные им, как приливом. Брайз отшатнулся, невольно прикрыл глаза рукой. Огонь, стремительно темнея, принял очертания человеческой фигуры. Сияние задрожало и туманом разлилось по улице. Нога прибывшего опустилась на землю, и Брайз тут же узнал его: Артур Ремиль, нынешний глава стражи! — Ты что здесь делаешь?! — ошеломленно спросил он, схватившись за рукоять клинка, но душу против воли захлестнуло нечеловеческое облегчение. Это не Лже-Тэя, не его личное проклятие. Брови Артура Ремиля удивленно взметнулись. Он несколько неловко коснулся широкого браслета из темного металла, что плотно обхватил запястье, и наконец протянул: — У меня к вам важный разговор, господин Брайз. Капитан стражи оглянулся по сторонам и небрежно щелкнул пальцами. Резкий порыв ветра взъерошил его короткие волосы. В воздух поднялся лиловый морок, окутал их обоих и развеялся, дрогнув, точно дымка. Брайз напряженно стоял, скрестив руки на груди, и цепко глядел в глаза Ремиля, все силясь почуять подвох. Помнится, этот парень когда-то был другом сына советника... Могла ли между ним и Рабастаном сохраниться связь? — Удалось выяснить, где расположилась некая группа бунтовщиков, называющих себя "Багровым пламенем", — поспешно заговорил Ремиль, чуть прищурившись. Казалось, он постарел на несколько лет: черты заострились, на лицо легла тень усталости. — И что мне с этого? — мрачно перебил Брайз. "Багровое пламя" — уж не та ли кучка недовольных властью, что из себя в действительности ничего не представляет?.. У него как будто больше проблем нет. Ремиль посмотрел на него несколько раздраженно, как на полнейшего идиота. Брайзу совсем не понравился его взгляд. Он поймал себя на мысли, что едва ли не впервые остается побоку важнейших событий в империи. — Мне казалось, вам будет интересно узнать об этом. В конце концов, насколько мне известно, у вас не особо хорошие отношения с со... — продолжил капитан стражи и внезапно осекся, схватился за горло и захрипел. Темная полоса браслета обратилась змеей и с шипением обвила его руку. Брайз бросился к нему и выхватил клинок, но не успел. Змея ужалила Ремиля в запястье у вен и грязью стекла на дорогу. Захрипев, капитан стражи рухнул на колени. Лицо его сделалось землистым, в глазах лопнули сосуды. От крохотных ранок по руке стремительно расходились широкие красные борозды. Не в силах поверить в происходящее, Брайз медленно опустился на корточки рядом с Ремилем. Тот схватил его за рукав, конвульсивно сжал запястье. Потрескавшиеся губы шевельнулись, но с них сорвался один лишь мучительный хрип.***
Звезды неровно мерцали, прорывая небесную черноту — казалось, вот-вот погаснут они, запутавшись в тумане лиловых туч. Густой воздух промозглой ночи был весь пронизан искрами тревоги. Мать Феликса тихо плакала, закрыв ладонями лицо. Рыдания ее дрожью отзывались под кожей Альвэйда, и он поджимал губы, отводил глаза, истово желая, чтобы она наконец замолчала. — Гиблое дело, — сказал один из юношей, сидевших на лавке у лечебницы, и шмыгнул носом. — На кой его вообще трогать было?.. Парень как парень, даром что повернутый немного. А теперь вон лежит, бредит... Альвэйд вопросительно взглянул на него, и тот, запнувшись, продолжил: — Говорит, кто-то забрал у него кошку. Постоянно это повторяет. — Это он во всем виноват! — внезапно закричала мать Феликса и вскинула заплаканное лицо. Глаза ее горели выжигающим, страшным гневом. — Как он здесь появился, начало твориться невесть что! Разговоры стихли, точно обрубленные. Все, кто столпился у лечебницы, разом повернулись к Альвэйду. В груди его разлился неприятный холод, пальцы сами собой стиснулись. — А что, баба дело говорит, — помедлив, произнес мрачный мужчина, стоящий неподалеку. Мышцы взбугрились на его крепких руках. — Все здесь свои, никто бы не напал. Не один год ведь друг друга знаем. — И зачем же мне, по-твоему, нападать на него?! — Ярость всколыхнулась в душе Альвэйда, захлестнула сознание невиданной по силе волной. Собственный голос донесся до него глухо, точно далекое эхо грозы из-за гор. О, Созидающий, неужто эти люди настолько глупы, что ко всем пришлым относятся с недоверием и злобой? Или лишь он удостоился такой сомнительной чести? — А зачем мальчик приходил к тебе вечером? — пытливо спросила молоденькая девчонка, прислонившись к забору ближайшего дома. На мгновение повисла тишина, тяжелая и давящая — и обвинения посыпались на Альвэйда, точно тяжелые камни оползня. Он остолбенел, не в силах разобрать ни слова — слишком резко, слишком неожиданно они накинулись на него, готовые растерзать, как стая голодных тварей. — ...приходил сюда! — осколками пронзительного эха разносилась обрывки голосов, раз за разом все вторящих одно. — ...императорская шавка! — ...мальчик сделал тебе? Альвэйд молчал, будто кто-то незримый, подкравшись сзади, ударил его по голове мешком с мукой. Молчал, слыша, как рев и крики окончательно сплетаются в неразборчивый шум. Молчал, чувствуя всем телом шелестящий, сухой смех Темной сущности, что ознобом раздался в груди. "Ну что же ты? — глумилась она, широко скалясь без рта и вперив в него взгляд черных туманных провалов. — Воды в рот набрал? Покажи им, чего стоишь. Чего стою я. "Молчите!" — почти истерично потребовал Альвэйд, но ни слова не сорвалось с его губ. Люди продолжали кричать, их перекошенные лица багровели от ярости. "Убей их, про́клятый маг рода Кромвель, — прокатился в разуме холодный безликий шум. — Убей, ведь ты все равно уже мой..." Он взмахнул рукой — и мужчины, что уже подобрались близко, стиснув кулаки, рухнули как подкошенные. Темные иглы замерцали и рассыпались в их грудях. Крыша ближайшего дома с сухим треском вспыхнула. Люди в ужасе заметались. Все, кому хватило безрассудства подойти к нему, падали замертво с пронзенными глотками и сердцами. Огонь бушевал, яростный и неистовый, алым-испепеляющим заволок деревню. Небо затянуло черным дымом. Левый глаз пульсировал, словно вся кровь, что орошала теперь землю, собралась в нем. Альвэйд накрыл его ладонью, но боль не стихла. Словно пожар, устроенный им, она перекинулась и на другой глаз, вонзаясь в него безжалостной иглой. "Феликс..." — пронеслась в разуме мысль, полная боли и отчаяния. Альвэйд рванулся ко входу в лечебницу, спотыкаясь о мертвых, распластавшихся на земле. Дверь подалась легко, и едкий дым бросился ему в лицо, точно голодный пес, сдавив горло приступом кашля. Прикрыв лицо руками, Альвэйд ринулся по коридору. В тесной комнатушке со скошенным потолком лежал Феликс, сжавшись на кровати под тонким одеялом. На лице его багровели ссадины, голову затянули бинты. Альвэйд подхватил его на руки и бросился прочь, охваченный таким диким ужасом, который, наверное, никогда прежде не захлестывал его душу.