The very first punch

«Ты знаешь, кто это…» «Ты слышал, что…» «Его родители…» «Если бы только он…» «Я надеялся, что, наконец, …» «Что это было на самом деле…» «В больнице…»       Я слышу их шепот. Я знаю, что каждое слово адресовано не мне, но оно обо мне. Опустив голову, я иду в сторону своего класса. Мой учитель математики ждал, пока все ученики успокоятся. Если бы у меня были друзья, то я, конечно бы, узнал, что мы пишем сегодня тест. Но эта новость словно погружает меня в холодную воду. Никто не сказал мне, никто не решился сделать это.       Цифры, располагающиеся на бумаге перед моими глазами, сливаются в одно большое, уродливое, черное пятно из-за мокрых капель, которые приземляются время от времени. Я знаю, что я не напишу это.       Учитель математики, глядя на меня, молчит. Он был ошеломлен и, наконец, говорит строго: — Вы должны быть лучше подготовлены, чтобы пропускать целую неделю. Вы не можете просто прийти неподготовленным к занятию и ожидать того, что Вам удастся вновь включиться в работу! Боже, эта молодежь… Болезнь, вероятно, является оправданием для всего мира.       Я моргнул. Может быть, это не имеет никакого значения. Может быть, еще есть надежда, что я смогу начать все сначала… — О, поверьте, у Айеро были более интересные занятия, нежели болезнь. — весь класс захихикал. Слезы заполнили мои глаза вновь.       Это чувство огромной высоты, когда ты хочешь упасть с самого верха до самого дна, мне известно, но каждый раз оно появляется из ниоткуда, и я никак не могу привыкнуть к этому. — М-м? Могу ли я спросить вас, где вы были? Школа уже не слишком хороша для вас? Почему никто ничего не сказал? Я всегда думал, что руководство школы все объясняет.       Я иду к своему месту, чтобы взять конверт, который дал мне в больнице врач, и передать его учителю. Угрюмо и несколько скептически он немного рассматривает его и, открыв конверт, достает бумагу, на которой черным по белому написано доказательство моей собственной неудачи.       Мой классный кабинет нуждается в новой покраске. На стенах краска уже облупилась, а где она еще осталась, была исписана оскорблениями. Я смотрю на точки на стене, пока учитель математики, наконец, не откашливается. Он берет мой тест и бросает его в мусорный бак. — Вы можете идти, — коротко и сухо говорит он. Я хотел увидеть в его глазах жалость. Но никто не пожалеет меня. Ты дерьмо. Люди не нуждаются в тебе. Как кто-то захочет заботиться о тебе, видя, что ты делаешь со своей жизнью! Я сделал все, чтобы этот голос наконец утих. Почему он не умолкает?       Плитка в туалете уже пережила лучшие времена. Была ли она обезображена по меньшей мере смесью дерьма и мочи, не имеет значения. Это было отвратительно. Жаль, что ты такой же.       Слезы медленно скатываются по моим щекам. Но со временем они ускоряются, и вскоре все мое лицо становится мокрым. Соленые слезы начинают гореть на моей коже, и рыдания вырываются из маленькой кабинки, проносясь по всей комнате. Почему бы тебе не попробовать еще раз? Здесь и сейчас! Не будь трусом, Фрэнки. Ты хочешь этого тоже. Просто… — Смерть! — Эй, тут все в порядке? Я услышал из коридора, что здесь кто-то плачет, — я слышу столь знакомый нервный смех. Моя рука пытается вытереть слезы со щек, но бесполезно, потому что слезы начинают течь с новый силой. Чтобы не хныкать, я закрываю рот рукой. — Эй, я знаю, что ты, вероятно, поймешь не так, но если ты не против, я останусь тут, хорошо? — он устроился перед дверью кабинки. Я слышу глухой звук столкновения его головы и двери кабинки. Его руки неподвижно лежат рядом с ногами на полу. Нерешительно я скольжу к двери, но не открываю ее. Таким образом мы сидим рядом, но все же разделены. — Я полагаю, что это «да», — я слышу в его голосе улыбку.       Мы молчим. Время от времени можно услышать лишь короткое фырканье от меня. Мне кажется, что прошли часы, пока мы сидели там и ничего не говорили. Приятная тишина окружает нас.       Я закрываю глаза и удивляюсь, насколько я чувствую близость, несмотря на то, что на самом деле мы не рядом. Наслаждаюсь легкостью. Приятно, что рядом есть еще кто-то. Он оставил бы тебя тоже, если бы он знал, кто ты!       Внезапно я чувствую, как он трогает мою руку. Его пальцы дрожат. Я удивленно открываю глаза. Как не странно, это выглядит так, как будто так и должно быть. Его ногти на руках немного обгрызаны, его кожа почти идеальная. Я с трудом сглатываю вязкую слюну, скопившуюся на языке. Почему я не замечал его раньше? Почему я не знал, что он существует? Мое сердце начинает биться быстрее. Я делаю глубокий вдох. Этот странный звук похож на звук, когда волосы касаются неровной поверхности двери при повороте головы. — Я не хотел беспокоить тебя или что-нибудь еще. Я просто подумал, что это может тебе помочь, понимаешь? Это… не должно быть чем-то странным, — его голос слегка дрожит, и он хочет убрать свою руку, но я хватаюсь за нее. Я сплел наши пальцы и несильно сжал. Еще раз шумно выдыхаю и кусаю нижнюю губу. Он чувствует, как я начинаю гореть от ласки, из-за того, что он гладит меня большим пальцем по руке. Я не знаю, когда он в последний раз давал мне столь любящее внимание.       Опять слезы побежали по моим щекам. Я стараюсь подавить их, но ничего не получается. — Это будет повторяться. Я бываю иногда действительно грязным. Моя бабушка умерла несколько лет назад, и это было действительно концом для меня. Ты знаешь, это звучит совсем не больно, но ты запираешься в себе. Это просто невыносимо. Но у меня есть мой брат, мой единственный друг, который очень помог мне тогда. Он вытянул меня оттуда, и это было действительно здорово. Я очень благодарен ему за это! Я не знаю, что с тобой, но… если у тебя что-то подобное, то обещаю, что сделаю все, чтобы тебе стало лучше!       Я заплакал вновь, как ребенок, у которого отобрали игрушку. Он понятия не имеет, кто я. Он понятия не имеет, что он делает для меня тем, что рассказывает такое. Я помню, когда умерла его бабушка. Она была единственной у него, он любил ее, и когда она ушла, он был опустошен. Я помню, что приходил к нему каждый день в течение недели. Я приносил ему мороженое. Иногда брал свою гитару и играл ему что-нибудь. Он кивал, когда ему это нравилось… или просто ничего не делал. Почему он меня благодарил тогда? — Что мне делать, если я хочу умереть? Что будешь делать ты после этого, Джи? — мой голос сильно дрожит. На самом деле я хотел сказать что-нибудь другое, но в этот момент он чувствует себя так же, как и раньше. Как и в те времена, когда я еще мог сказать ему что-то, а он слушал меня и не бил.       Его рука дергается конвульсивно, и он с силой сжимает мою ладонь. Я стараюсь вытащить ее, но он сжимает ее еще сильнее. Я задыхаюсь от боли. — Ты делаешь мне больно, Джи, — тихо выдавливаю я. Он отпускает мою руку. Я слышу, как он поднимается и уходит, а его шаги отдаются эхом и вскоре сливаются со звонком с урока. Ученики спешат к туалетам, вниз. Но им некогда узнавать, почему я плачу.       Потому что никто не заинтересован… …кроме Джерарда.