Euphoria

Ребят, если что, я не медик. И все, касательно препаратов и процедур, выдумано))) Если есть несовпадения, прошу, забудьте, это же сказка) Щека трется о грубую ткань, похожую на холщовую простыню. Кожа неприятно горит от соприкосновения, но я упорно не открываю глаза. Мне страшно. В голове все крутятся воспоминания с тобой и заляпанной ванной. Черт, я же там даже не прибрался, значит, когда открою глаза и встану, увижу твою кровь на акриловых стенках. Буду оттирать ее почти до потери сил и после обязательно побегу к тебе в больницу, чтобы в ужасе ждать приговора врачей. Что если тебя уже нет? А я настолько слаб, что даже не могу выяснить правду? Рядом кто-то тяжело ходит, вздыхая и, кажется, напевая под нос, будто мурлыкая любимый мотив. Двигаются вещи, а я жмурюсь от резких звуков и пытаюсь закрыть уши, дабы прекратить поток шума внутрь себя. Собравшись с силами, поднимаюсь, потирая красную щеку и сажусь поудобнее. Я оглядываю помещение, не отнимая рук от головы. Вокруг множество разнообразных хозяйственных предметов: швабры, лестницы, кисти, лопаты и грабли с голубым бантиком. Креативно. Неведомое чувство подталкивает выйти из комнаты, чтобы встретиться с тем, кто так заботливо меня приютил. Оборачиваюсь, действительно, сижу на небольшой лежанке, покрытой холщовым полотном и шерстяным пледом, собравшимся в ногах. Я в другой одежде, точнее только майка сменилась, на нечто серое. Пошатываясь, выхожу, ища глазами кого-нибудь живого. В кресле рядом с бойлерами, закинув ногу на ногу, в очках, вперившись в газету, сидит парень. Заметив, что я стою рядом, поднимает на меня глаза и радостно улыбается, показывая белоснежные зубы. Его щеки измазаны золой, рубашка заправлена в рабочий комбинезон, а на ногах тяжелые ботинки. Рукава закатаны, штанины у рабочей одежды тоже, почти до колен, так , чтобы были видны носки в полосочку. Он, молча, встает, откладывая газету и снимая очки, подходит ко мне и осматривает, едва касаясь подбородка. Нос пробивает стойкий запах гари и пота, исходящий от него. Я невольно морщусь. - Айщ, чего воротишься? А? – парень отпускает меня и отступает на шаг назад. - Запах резкий… - Черт, правда, - он смеется, откидывая голову, а я подмечаю странный цвет волос. Темно красный. - Простите…- смущенно пялюсь в пол. - Чего? Айгу, ну ты и дурак…Ты –то здесь причем? Это от меня несет за километр! – парень уходит, слышится шум воды, и через несколько минут он возвращается. Все в том же комбинезоне, но без верха, и обтирает себя полотенцем. - Я, я пойду…- произношу совсем неуверенно, потому что не хочу идти обратно и видеть кровавые разводы на полу, - Мне прибраться нужно… - Уже. - В смысле? – вытягиваюсь в струну. - Прибрал я все уже, пока ты был…ну, пока ты спал, - совершенно спокойно произносит парень, -Кстати, я – Сухо, пора бы запомнить мое лицо. - А как ты… - Ты совсем дурачок? Я же тут занимаюсь всем, у меня есть ключи от всех квартир, на случай чрезвычайных происшествий! Вот и воспользовался, зашел, помыл, вытер, вышел! Смотрю на парня с удивлением. Сказать толком ничего не получается, голова гудит, а в животе раздается урчание. - А сколько я спал? – спрашиваю, глядя на настенные часы. - Почти сутки! Пришлось в отдельную комнату тебя класть, ты все время бормотал «Кай», «Кай», «Кай»! - Сухо переходит от бойлеров, двигаясь в сторону небольшой кухоньки, и приглашает за ним. Присаживаюсь за стол и наблюдаю, как парень заваривает зеленый чай и накладывает еду в тарелку. После ставит ее передо мной, протягивая палочки. - Ешь, а то еще грохнешься в обморок, и насовсем у меня останешься… - Спасибо, - голод дает о себе знать, когда я понимаю, что яростно глотаю пищу, не успевая прожевывать. Как я могу есть в такой момент? Ты борешься за жизнь, а я веду светские беседы с управляющим и разглядываю его. - Так, - парень смотрит на часы и постукивает по столу, - Три, два, один… В маленькую металлическую дверь начинают громко и четко стучать, а после беспорядочно молотить. Я ежусь на стуле и почти давлюсь едой от неожиданности, а Сухо лишь довольно ухмыляется. - День добрый, - в проеме возникает светлая голова Криса, - Сухо, как ты смотришь на кардинальную замену полового покрытия по всему дому? О, Кенсу… Ты как? Ни слова вымолвить не могу, лишь киваю, показываю, что еще жив. - Ох, хочешь в могилу меня свести? Где, где я тебе так быстро разрешение достану? А главное деньги? – Джунмён разминает шею и пропускает гостя в свое жилище. - Ты заботишься о бюрократии, а материалы – моя проблема… - блондин встает рядом с Сухо, оказываясь на голову выше, протягивает свою ладонь для закрепления договора. - Хорошо говоришь… - Ну, в чем загвоздка? Я уже нашел помощника. - Черт, получается же у тебя уговаривать! – парень протягивает Крису руку, а я , пользуясь моментом, выскальзываю из кухни. Я оставляю парней разбираться между собой, собираю вещи и уматываю восвояси. Мне необходимо увидеть тебя, жизненно необходимо. Пусть ты будешь под присмотром врачей, так даже лучше, но я хочу быть рядом, держать тебя за руку, чтобы ты на примитивном уровне знал, я тебя не оставлю. Ты сам в курсе, я плохо общаюсь со своими родственниками. Они отказались от меня, а потом всеми силами пытались вернуть и заставить повиноваться им. Сейчас мне смешно, я постарался сравнить нас с тобой… Нет. Ты страдал, а я был избалован. Это разные вещи. Быстро принимаю душ, хотя и мучаюсь воспоминаниями о кровавых лужах, надеваю чистую одежду и иду в комнату, узнавать в какой ты больнице. Приятный женский голос из справочной сообщает твое местонахождение, но не удосуживается меня обнадежить, от чего становится противно на душе. Я могу опоздать. Так, я не должен раскисать и расплываться ничтожной лужицей, иначе подведу тебя куда больше. Собраться, я должен собраться. С этими мыслями выбираюсь на улицу, начиная путь в неизвестность. По лицу хлещет дождь, который возникает из ниоткуда и не желает прекращаться. Иду, смотрю под ноги, налетаю на Чанеля, громадными шагами возвращающегося домой, но не произношу и слова, слишком погружен в свои раздумья. Сосед тоже озабочен своими проблемами, машинально извиняется и продолжает движение. Как все забавно в этом мире. В регистратуре долго воюю с женщиной, которая упорно не хочет меня слушать, не то что пускать к тебе. Когда я отчаянно срываюсь на крик. Она дергается, роняя пачку бумаг на пол, и выписывает пропуск, многоразовый, чтобы больше не приставал. Выводит ручкой на бланке свои каракули и ставит фиолетовую печать. Хищно улыбается, надеясь, что я испытаю страх перед ней, но в моих глазах презрение. Разочарована? Поднимаюсь на нужный этаж, показываю ксиву, и меня пропускают внутрь, предупреждая, что по правилам нужно надеть халат и бахилы. Здесь почти стерильная зона. Накрахмаленная ткань еще хуже, чем холщовая лежанка у Сухо, шея за секунды краснеет и начинает чесаться. Ах да, моя аллергия на отдушки не приводит ни к чему хорошему. Кожа горит, но я лишь неловко потираю ее и продолжаю свой путь к тебе. Дальше мне не разрешают пройти, я могу лишь наблюдать из-за стекла, как десятки трубок тянутся к твоим рукам, горлу и куда-то под одеяло. Несколько мониторов, показывающих рваный ритм замученного сердца и пара капельниц. Сквозь окна проникает свет фонарей, такой печальный и жалостливый, будто надеется помочь, но выходит только хуже. Ты даже в болезни прекрасен. Мне всегда казалось, что твоя кожа достаточно смуглая, а теперь наоборот. Почти мраморная. Странно, я вижу, как легко подрагивают твои веки, но ты считаешься пациентом в отключке. Им виднее, я не стану с ними спорить, тогда я точно проиграю, и мне запретят находиться рядом. В твою палату заходит медсестра, проверяет показатели мониторов и других датчиков, меняя капельницу на новую. Она может прикоснуться к тебе, а я нет. Меня окликает врач, расспрашивает о тебе, заполняет странную таблицу, но не заставляет уйти, ведь время уже позднее. Я остаюсь там, нахожу стул, притаскиваю к твоей палате и остаюсь сидеть, чтобы не пропустить момент, когда ты придешь в себя. Другая медсестра, молодая и подвижная женщина, сжалившись надо мной, подает мне плед и, вскоре, приносит подушку. Неужели ей не все равно? Твое лицо, как венецианская фарфоровая маска - иссиня-белая. Я никогда не привыкну и не забуду это время, возможно, потеряю спокойный сон, вероятно и часть рассудка. В ночи отчаяние подступает прямо к горлу, совсем вплотную, смыкает тонкие узкие пальцы на сердце и врезается в сокращающуюся мышцу, пуская невидимые потоки крови. Если бы тебе не хватало плазмы, я бы постарался её найти, если бы отказали почки, я бы первым лег под нож, если бы нужен был костный мозг, я бы отдал его полностью. Но мне никто не говорит, в чем заключается твоя болезнь, пьющая из тебя соки. Дремлю, прислонившись к ручке кресла, изредка подрагивая, вижу кошмарный сон, никак не предполагая, что он может обернуться правдой. Отчетливо избавляюсь от оков морфея за несколько минут до рассвета, решаю встретить его с тобой, пусть ты и не слишком участвуешь. Сознание играет со мной, заставляя думать о твоем пробуждении, о том, как ты начнешь двигаться и поправишься, восстановишься, несмотря ни на что. Мне кажется, что жалюзи стоило бы раскрыть полностью, дабы пропустить больше света в темную палату, но все, что получается, - шепнуть свою просьбу проходящему мимо врачу. Весь ужас начинается с первым лучом, проникнувшим к тебе. Все аппараты резко замедляются, пара отключается мгновенно, а самые стойкие обнуляются, показывают ровную линию вместо игривой пульсации. Страх сковывает мое тело, медбрат, держащий меня, не дает ворваться к тебе, не дает прикоснуться. Отбиваюсь изо всех сил, хочу успеть добежать, пока не дали закрыть дверь, но лишь получаю сильную дозу снотворного в шею и проваливаюсь во тьму, шепча твое имя. Им все равно. Я позже узнаю, как меня положили на каталку и перевезли в соседнюю палату. Просто, чтобы не мешал. Медсестра ставит капельницу с физраствором, на всякий случай. Просыпаюсь с ужасной болью в затылке, нащупываю пластырь на шее и поспешно избавляюсь. Он слишком сильно стягивает кожу. Оглядываюсь, понимаю, где нахожусь, спускаю ноги на пол и, вынув иглу из вены, выхожу в коридор, который кишит пациентами. Многие с трудом передвигаются и явно не рады молодому парню, слоняющемуся без дела. Заглядываю через окно в твою палату и покрываюсь мурашками , видя пустую, застеленную постель. Тебя нет. Первым делом узнаю место нахождение регистратуры, бегом добираюсь до стойки и, прорываясь сквозь толпу, пытаюсь выяснить, что с тобой. - Девушка! Девушка! Вы не можете подсказать, где… то есть…в какой палате лежит Ким Джонин? – вежливо, насколько позволяет мое состояние, спрашиваю у медсестры. - Встаньте в очередь. - Но у меня только один вопрос! - Молодой человек, вы такой – «с одним только вопросом», сегодня уже двадцать седьмой! Встаньте в очередь! Бороться с ней бесполезно. Даже у кабинета главного врача меня игнорируют, отправляют обратно в регистратуру с залом ожидания, а я не представляю свои дальнейшие действия. То ли мне спускаться на лифте в морг, обмывать твое тело, планировать похороны и искать черный костюм, или еще надеяться. Скитаюсь по коридорам, читая все плакаты и брошюры, специально разбираю каждое слово, чтобы занять больше времени. А чего я жду? Так бессмысленно проходит время, без какого-либо намека на тебя. Спустя несколько часов, драгоценных для меня часов, я все же подбираюсь вновь к стойке, разговариваю там с врачом, но он в ответ пожимает плечами. Информации о тебе нет. Сажусь прямо на пол и роняю голову на колени. Неужели все произошедшее плод моего воображения? Получается я месяцами жил с галлюцинацией, холил ее, лелеял, подкармливал фантазиями, добавляя реалистичности, а на самом деле беседовал со стулом? Меня прошибает истерический смех, громкий и заливистый. Я пугаю посетителей своим бешеным взглядом, однако меня не трогают. Быть может, чувствуют мое отчаяние. Внезапно на мое подрагивающее плечо ложится тяжелая ладонь, сжимает кость и поднимает резким рывком на ноги. Серые глаза в окружении морщин изучают меня, врач улыбается и подталкивает к выходу в зону для реабилитации. - Ты же , До Кенсу? Утвердительно киваю. - Мне нужно с тобой поговорить. Покорно следую за пожилым мужчиной. Что еще может произойти… Он открывает передо мной мощную деревянную дверь, украшенную одной табличкой с именем, пропихивает вперед, хитро щурясь. Отрешенно шагаю вперед и замираю. Ты… Там на наскоро застеленном диване лежишь ты, все еще бледный, красивый, как античная статуя, и такой спокойный. Подбегаю к тебе и срываюсь на рваные рыдания вместе со всхлипами, обнимаю тебя за талию, боясь отпустить еще раз. Сжимаю твои ладони в своих и, наплевав на все, припадаю к твоим прохладным губам. Я одновременно счастлив и напуган. - Кенсу-у… На нас смотрят…Давай все нежности потом? – скомкано бормочешь ты. Сердце ускоряется от счастья, что я не только нашел тебя, но еще и нашел живым. Слезы застилают глаза, а ноги отказываются стоять ровно и держать на себе мой вес, потому я лежа продолжаю стискивать тебя в объятиях. - Но почему ты здесь? А не в палате? - Ему была необходима тишина и покой. И тот базар, что творится в часы приема в отделении – лишнее, поэтому я приказал перенести его сюда… - встревает в беседу мужчина, надевая очки. Пытаюсь принять сидячее положение, прекратить реветь, словно девчонка и сфокусироваться. - Давайте я объясню, какой уход будет нужен Джонину в следующие недели? - вступает врач, немного отрезвляя меня, - Дело в том, что я не смогу оставить его здесь. - Да, да, конечно, - вытираюсь рукавом. - Все почти стандартно: постельный режим, много питья, но сутки его кормить нельзя, а затем все делать постепенно. Ему необходимо пить витамины, чисто для профилактики, но минимум месяц, для восстановления. Пусть спит как можно больше, хотя бы первые дни. Дальше все нормализуется… О, еще придется пропить курс таблеток…- он потянулся за рецептом, а развернувшись заметил, что я немного поник, - Это биодобавка. Лучше подмешивать в пищу, возобновит процесс обмена веществ. - Простите, что все-таки произошло вчера? – с опаской спрашиваю у мужчины. - Вчера… Тот препарат, который он принял, возымел свое действие. Первым этапом он избавился от зараженных клеток. Антибиотик создал некую прослойку между здоровыми и пораженными болезнью клетками, разделил их, собирая вредные в один ком, и отторг в виде кровавой рвоты, - врач обводит нас взглядом, - Поскольку организм был сильно измотан, вторая стадия прошла не по сценарию, Джонин отключился и пролежал без сознания почти сутки, и, если бы не странное стечение обстоятельств… Если вкратце – сердце само перезапустилось…Видимо…Видимо, чудеса еще бывают… Ты сонно ворочаешься на диване, переплетая наши пальцы. - И сейчас… - с надеждой в голосе начинаю вопрос, - все будет хорошо? - Конечно, он полностью здоров. Ему потребуется время, чтобы войти в жизненный ритм, как и всем после болезни, но больше она его преследовать не должна…- мне протягивают рецепт, показывают, где лежит твоя одежда, и нас оставляют вдвоем. Оборачиваюсь к тебе, разглядывая умиротворенное выражение лица, наклоняюсь и легко целую в уголок губ. - Я чуть не умер, пока искал тебя… Тихо смеешься, кутаясь в больничное одеяло. - Прости… - решаешься приоткрыть глаза и взглянуть на меня, - Меня отпустили… - Я знаю, мне нужно вернуть тебя домой. - Не в этом смысле, - говоришь медленно, растягивая слова, на тебе сказывается усталость, - Больше никаких кошмаров, никаких угроз…И в голове тишина… Поднимаешься и неловко садишься, опираясь одной рукой на мое колено. Такое родное прикосновение смущает больше, чем наша с тобой совместная ночь. Наверное, ты действительно очень хотел жить, раз заставил сердце снова заработать. Прислоняешься к моему плечу, сладко зевая, трешься об него носом, будто пробуешь. А я втягивая твой запах, успокаиваясь и душевно согреваясь. Все позади.